Мир вращается вокруг тебя

      Коридор, который до этого проходился за пару минут, вдруг растянулся на десятки километров, Серафим не сразу понял, что просто едва переставляет ноги. Самым диким оказался обычный ровный гул из фойе, где у гардеробной продолжали шуметь ребята. Мир должен был измениться до неузнаваемости — осыпаться стенами, взорваться небом, но на самом деле солнце даже не передвинулось в окне, весь кошмар не занял и получаса. Серафим прикусил губу, чтобы не заскулить от страха, злости и растерянности. Сам виноват. Сам виноват… Видел же, что Родион не притворяется и не шутит. Ещё и сам подзадоривал, недоумок!       Всё из-за шрама? Из-за двух проклятых меток? Это настолько тупо, что хочется выть от обиды.       Его знобило, то ли от пережитого, то ли спортивное крыло на каникулы оставили без отопления; куртку он забыл в подсобке, поэтому колотило всё сильнее. Каждый шаг врезался острой болью между ног, неустойчивый пол уходил в сторону, а сзади скрипит дверь из подсобки, значит чудовище уже выбирается из берлоги, а ему до людей и спасения ещё половина коридора.       В панике он вломился в первую подвернувшуюся дверь. Туалет, хорошо что мужской. Запоздало сообразил, что укрытие дурацкое — в ближайших кабинетах Родион будет искать в первую очередь, а Родион будет искать, Серафим не сомневался. Короткая злобная мысль на грани истерики: всего-то нужно было разок трахнуться, чтобы поумнеть. В коридоре нарастал топот, он кинулся к кабинке. Самой дальней, у окна — всё равно будет вскрывать все подряд, так хотя бы лишняя минута на моральную подготовку к встрече. Успел запереться и почти стечь по перегородке, когда дверь в уборную бахнулась о стену, открытая с ноги. Один вошёл, второй влетел, прокатившись тощим телом по кафелю.       — Лёля, девочка моя, — знакомое насмешливое Анечки. Этих двух здесь только не хватало… — Ты всерьёз собирался от меня убежать? На своих тонких ходульках?       Послышался звук короткой борьбы, тычок и оплеуха, Лёля только пыхтел. Серафим выдохнул — если Родион сунется сюда, то решит, что в туалете только эта парочка. Он приоткрыл дверцу до тонкой щёлочки, всё равно в поднятом ими шуме никакого скрипа не слышно.       — Слушай, а тот педовский шарфик всё ещё на тебе? — продолжал Анечка. Он сгрёб Лёлю за шиворот, распахнул куртку, радостно защёлкал языком. Злополучная тряпочка болталась на тонкой шейке. — Умничка моя, знаешь, чем меня порадовать.       Пальцы Анечки по-паучьи зацепили обмоток, но не потянули с пленника, а медленно, на грани интима, провели по открывшейся коже.       — Не надо.       — Голос как у сучки в течку, самому не противно?       — Стась, я не хочу, — еле слышно прошептал мальчишка, поморщившись.       Анечку аж перекосило, то ли от своего имени, то ли от того, что Лёля кривится.       — Рот закрой, пока я его тебе членом не заткнул. — И тут же осклабился. — Или ты этого и добиваешься, а, педик? Наверняка о таком фантазируешь.       Лёля зажмурился и помотал головой, покорно не открывая рта.       — Послушный какой. Давай награжу.       И вдруг прижал к умывальникам, сорвал шарф и приник к шее. Серафим увидел, как Анечка обнажил зубы и вгрызся в плоть. Лёля пискнул, замолотил руками по плечам, лягнул ногами… и удачно попал. Анечка скрутился, схватился за ушибленное, а Лёля тут же ужиком вынырнул из его рук.       — Ах ты ж сука! — взвыл большой сильный парень, хватая мелкого тоненького обидчика и занося кулак. Серафим, не желавший становиться пассивным участником убийства, уже дёрнул шпингалет на дверце, собираясь вмешаться. Но первым из коридора шумно ввалился Вадя, судя по звуку — летел на полном приводе и очень плохо затормозил на скользком кафеле, слегка влепившись в драку и помяв её участников.       — Я тебя ищу-ищу, — обратился он к Анечке, выковыривая тощего Лёльку изподмышки и отпихивая. — Почему не сказал, что с этим чипизиком балуешься?       Приятель кое-как разогнулся, злобно зыркнул на забившегося в угол между рукомойниками и Серафимовой кабинкой Лёлю, но тот как всегда молчал, только жёг исподлобья взглядом.       — Этот придурок спёр мои сигареты, — буркнул Анечка, — я просто отбирал.       И вышел, стараясь не сильно широко шагать. Вадя проводил его взглядом и обернулся к отщепенцу.       — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не брал Анькины сигареты? — мрачно спросил Вадик.       Молчок. Лёля просто пережидал, когда ему отсчитают положенные тумаки и отпустят на волю. Вадик обнаружил валяющийся на полу шарф и ещё сильнее потемнел лицом. Смуглый и темноволосый, он неприятно напомнил Серафиму Родиона.       — И про этот чёртов шарфик я тебе тоже говорил. — Он поднял шарф. — Знаешь, не понимаешь по-хорошему, буду воспитывать по-плохому.       Шарфик ляпнулся в раковину, сверху ударила пущенная из крана вода.       — Я не Анечка, душить тебя этой гадостью не буду, даже простирну.       Он скрутил в узел сочащуюся водой вещь и грубо пришлёпнул на шею Лёле, как раз поверх укуса, чтобы побольнее. Если Лёля не захочет воспаления лёгких, то не будет обматываться мокрой тряпкой — можно издеваться и не распуская кулаки. Другой рукой Вадик взял молчуна за кисть и придавил уже ею, отжатая вода потекла за ворот, пачкаясь в красное из укуса. Свою лапу не отнял, сдавил узкую ладошку.       — И ещё: узнаю, что ты опять воруешь его сигареты или зажигалки, сломаю все твои не в меру шустрые пальчики. — И захрустел косточками так, что даже Серафим услышал. — Один за одним.       Вадик вышел, а Лёля, потерявший остаток сил, схватился за ручку кабинки и стёк на пол, открывая дверцу.       — Ой, — сказал мальчишка, хлопая ресницами на стоящего за ней Серафима. Потом рассмотрел следы слёз, налипшие из-за испарины волосы, вырванную молнию на вороте рубашки, болезненно повисшую покалеченную руку. — Ой…       — Да-да, я всё видел, — жёстко перебил Серафим, схватил фигурку и потянул за отворот куртки в кабинку, захлопнул дверцу. Плевать ему на проблемы мелкого, сам виноват, что пускает слюни на парней. — Гони ветровку!       — З-зачем?       Входная дверь открылась, впуская очередного посетителя. Серафим, наадреналиненный и потому наэлектризованный на любой шорох, успел прихлопнуть ошалевшему Лёле рот и защёлкнуться в кабинке. Открылась первая от входа, вторая, третья. Этот не пыхтел, как проскакавший пол-лицея Вадя, не шёл пружиня, как спортивный крепыш Анечка — он приволакивал ноги, словно неуверенный, что земля под ними устоит, как пьяный. Или человек, только что отхвативший по голове.       Как в ночном кошмаре, преследователь вскрывал кабинки, неотвратимо подбираясь к укрытию. Чёрт-чёрт-чёрт, Серафим выбрал слишком тупое место для схрона — самый угол, с одной стороны подпираемый умывальниками, с другой Родионом. Ещё и Лёля, мелкий, но целый лишний человек.       А пацан скользнул по замученному побитому сокамернику оленьими глазищами, скосил взгляд в сторону шума и вдруг спокойно отвернул лицо, освобождая рот от накрывшей ладони. Лёлин палец ответно лёг Серафиму на губы, запирая готовый сорваться вопль.       — Ну кто там ломится? — недовольно спросил он как раз в тот момент, когда Родион снаружи рванул на себя дверь и обнаружил, что та заперта.       — Открывай, — потребовал ищейка. — Я знаю, он с тобой.       Лёля в упор снизу вверх посмотрел на Серафима, и тот, холодея, понял, что мелкий догадался.       — Я тут один.       — И почему тогда отвечаешь из-под самой двери, а не с унитаза?       — А я курю, — ответил Лёля, и честно достал из кармана зажигалку и плоскую бордовую коробочку с крылатой S в центре. Даже не курящий Серафим отличал их из десятка других: Анечка не курил запоем, но если отрывался, то на дорогом и выпендрёжном; он любил прихвастнуть вкинутой ценой и обкурить собеседников вкусным коньячно-вишнёвым дымом. И если дорогого, но нередкого «Сенатора» ещё можно было списать на совпадение, то именная зажигалка с витиеватой «Анечкой» уж точно ни на что не списывалась — Лиля в начале учебного года всем трём приятелям делала именные подарки, самолично пропринтовав толстовку Серафиму, зажигалку Анечке и наклейки для Вадикового скейта, который на выходных не без помощи Серафима разбомбил неумёха Аня.       Воришка неумело затянулся, закашлялся, но из кабинки потянуло алкогольным табаком, Родиону хватило, чтобы поверить. Серафим возблагодарил провидение, что тот не догадался наклониться пониже и посчитать количество ног за дверкой или заглянуть из соседней кабинки. А может просто ударенная голова тормозила пуще обычного.       — Ушёл, — через несколько минут прокомментировал Лёля, когда шаркающие шаги стихли дальше по коридору.       — Слышу, — буркнул Серафим, одновременно благодарный за помощь и злой, что теперь не получится отобрать у спасителя куртку, не совсем же неблагодарная скотина.       Последние силы ушли, чтобы не упасть, пока Родион был рядом, поэтому Серафим тяжело прислонился к бачку, садиться, когда весь низ резало болью, он боялся. Лёля не спешил уходить, а прогнать его не было ни сил, ни желания — пускай хоть такой, ущербный, побудет рядом, отвлечёт от водоворота мыслей и воспоминаний. Серафим сам сейчас ущербная развалина, ему в компании полноценных только хуже будет.       Из кабинки Лёля не торопился, его не волновало, что они заперты в тесном, слишком личном, чтобы делить его на двоих, месте, и что Серафим вообще с другого лагеря и при случае самого Лёлю ни от кого не спасал, даже наоборот. Он отжал шарфик и стиснул в руке. Анечкин укус между шеей и плечом расцвёл зубными лунками и фиолетовым синяком, но мальчишка даже не поморщился, явно не впервой.       Молчун по натуре, он израсходовал слишком много слов за последние десять минут, потому молчал, просто смотрел на Серафима, а тот, не в силах врезать или уйти, смотрел в ответ. Спортивное крыло на каникулах пустовало, непривычная для школы тишина звенела редкой капелью в умывальнике и ушах.       — И часто Анечка так цепляется?       Молчок.       — Ты ведь по мальчикам?       Молчок.       — Или это он по мальчикам, а ты его прикрываешь, ведь так?       — А вы с Родионом совсем не дрались, ведь так? — мелкий говнюк, лапочка и тихоня, оказывается, умел скалить зубки.       — Дай сюда! — нервы Серафима сдали, он выдрал тёмно-кирпичную сигарету из Лёлиных пальцев и жадно затянулся — хоть как-то отвлечься. Горячий едкий дым продрал по непривыкшему горлу, бухнулся куда-то в желудок и рванул назад кашлем и рвотным позывом. — Кхе!       Лёля философски переждал приступ.       — Может, свалишь уже? — сварливо напустился Серафим.       — А зачем тебе была нужна моя куртка? — невпопад отозвался тщедушный спаситель.       — Хотел надеть и потеряться в толпе. — А зачем юлить?       И Лёля невозмутимо стянул ветровку и накинул неудавшемуся курильщику на плечи. Намокший от шарфа ворот тут же неприятно прилип к открытой шее Серафима, а хозяин вещи достал из кармана тонкую серую шапку и натянул на рыжую макушку.       — Ещё и шапку нужно, а то волосы слишком яркие, — пояснил он.       — …Слушай, ты такой тупой или такой добрый?       Вместо ответа Лёля отнял сигарету и выкинул в мусорку.       …Запала Серафиму хватило ровно до лицейских ворот, в ушах звенела уже не капель, и тщедушное острое тельце очень вовремя подкатило под бок, став единственными на двоих ногами. Лёля пыхтел, дрожал без куртки, но отобрать у болезного не посмел. Серафим не назвал адрес, а Лёля всё-таки оказался до тупого добрым — поволок бывшего обидчика к себе. Жил он в этом же районе, но жилой комплекс затерялся за центральными улицами и сквером, здесь было царство хрущёвок и гаражей, и редкие новенькие высотки в ужасе бледнели от соседства со старыми прокопченными пятиэтажками. Они вышли к одной такой, с плиточным двором, обсаженной полыхающим краснющим бересклетом. И Лёля свернул от элитки под совсем другую арку, в раскисший от дождей двор.       Серафима кольнуло странное чувство тоски — его родной дворик был таким же обшарпанным и серым, со старыми грибами-песочницами, с дорожками, поднятыми корнями тополей, с паутиной тропинок к мусорным бакам. Его мать пахала с утра до утра, у него не было друзей, но они знали всех во дворе, как и все знали его и маму, чем они занимаются, что ели сегодня на обед и сколько именно уроков прогулял младший Котов. Никто не заглядывал в их окна, просто в таких заплесневелых двориках ничего нельзя друг от друга утаить. Пройти мимо и не поздороваться здесь считается дурным тоном. В новой квартире он даже не знал, как зовут соседей, а когда первое время по старой привычке здоровался с ними, те начинали нервно дёргаться.       Жил Лёля на втором этаже — хоть не успели сдохнуть, пока поднимались. Дверь открыла испачканная мукой хмурая девица с длинной толстой косой через плечо и битой в руке… нет, скалкой.       — Господи, теперь и ты домой всякую битую падаль тащишь?       И прежде чем Серафим вспомнил, где её видел, Крапива скептически осмотрела Лёлину ношу и хмыкнула:       — Учти, у меня по-прежнему не работают стиралка и пылесос…       Хозяйка квартиры зашла в ванную без стука, насмешливо фыркнула, когда Серафим попытался прикрыться — Да расслабься ты, я на детей не накидываюсь.       — Я уже взрослый, — мигом ощетинился тот, нервно обматываясь полотенцем.       — То, что у тебя там волосёнки выросли, ещё не делает тебя взрослым. — Она скинула с руки домашние спортивки, чистые, но старые и растянутые, значит есть шанс влезть: Лёля оказался слишком мелким, отданная им ветровка отказывалась застёгиваться и резала швами под мышками, так что теперь Серафим даже не знал, от чего именно затекло тело.       — Я вас сильнее в два раза, вообще-то.       — Это тебя делает всего лишь сильным ребёнком. Ты можешь хоть подковы руками гнуть, пока за тебя решают взрослые — ты сопляк.       — Никто за меня ничего не…       — Дай-ка сюда свою клешню. — Крапива осторожно коснулась припухлости, Серафим зашипел. — Вывиха нет, но нужно бы тебе предплечье зафиксировать, да-а, не хило ты Воронёнка взбесил. Что натворил? Он обычно вдарит пару раз, чтобы отцепились, а тут явно специально калечил.       Она бесцеремонно развернула парня к себе спиной и присвистнула, он сжался, предчувствуя вопли про шрам, но пальцы задумчиво обвели какие-то другие пятна. Засосы, дошло до Серафима, и он тут же вырвался, хорошо хоть обмыться успел и всего остального не видно. Крапива пожевала губы, но ничего не спросила, притащила бинты, примотала руку к торсу.       — Я там вареников налепила, пошли есть, — и вышла, стараясь не смотреть в глаза гостю.       Как ни взрывался мозг от навалившегося за день, молодой крепкий организм требовал энергии, Серафим не заметил, как слопал свою порцию. Он во все глаза смотрел на приютивших его людей. Лёля, забитый молчун и презренный педик, в родной квартире осмелел настолько, что согнал Серафима с занятого стула.       — Моё место, — нагло сообщил он и вытолкал на табуретку. А когда сестра отвернулась, победно показал язык. Серафим немного опешил, но в ответ из-под стола показал кулак. Оба получили оплеуху от Крапивы и вспомнили, как правильно вести себя за столом.       Серафим и не знал, что на кухне может быть вот так… по-домашнему. Не тихо, как когда-то дома, не натянуто прилично, как с новой семьёй. Даже правдоподобный рык Крапивы: «Кто не доест добровольно, тот сожрёт вместе с тарелкой» не напугал, а повеселил, как будто настоящая сестра.       Не напугало её рычание и после, когда вытрепанный организм, разморенный едой и тишиной, нашёл первую попавшуюся кровать и отрубился.       — Эй, ау! А кто мне полы драить будет? А стирка? ТЫ ЗАФИГОМ ЗАВАЛИЛСЯ В МОЮ СПАЛЬНЮ, ЗАСРАНЕЦ? Женьк, отвали, не надорвусь! Ы-ых… скотина тяжёлая…       И уже проваливаясь в сонное болото:       — Повадки совсем как у Воронёнка! Что вас, малолетних недомерков, так тянет дрыхнуть в моей постельке?       …Просыпался он медленно и тяжело, в голову как будто напихали стекловаты, которая ершилась и колола мозги, сквозь неё еле-еле пробивался шум потасовки, вопли и хлопанье дверей.       — Вам тут что, мёдом намазано?! Нафига среди ночи приползать? Я просто позвонила предупредить, где он! Куда ломишься, тут места мало!.. Завтра помиритесь. Эй!!! Поставь меня, откуда взял! Ну…       Матрас качнулся под тяжестью второго тела.       Серафим был ещё сонный и спокойный, когда тёплая ладонь огладила лицо, ласково расчесала пальцами давно нестриженые волосы. А потом — морозом под кожу — поцелуй в лоб, мимолётный и спокойный, почти хозяйский.       — Нам пора домой. Просыпайся, Ангел.