Мир вращается вокруг тебя

      — А ты, оказывается, тоже пидарством увлекаешься. — Серафим прикинул пространство для манёвров, вспомнил, что сам после секса какое-то время не сильно крепко стоит на ногах, и решил рискнуть схлестнуться с Анечкой ещё разок.       — Не-а, просто вкусняшку твоей подружке давал. Вас и так три гомика, на один класс это уже перебор. Хотя, я видел, как там твой бармалей Лилю у раздевалки зажал, видать, не такой уж он и гомик.       Анечка отпихнул Лёлю, встал, демонстративно застегнулся. Лёля молча откатился в сторону, вытирая рот и по старой привычке глядя в пол. А Анечка потрепал мальчишку по голове, смахнул Лёлину тетрадку в сумку и вышел из класса, побольнее задев плечом Серафима.       — Ты что, сбрендил этому выродку такое позволять?!       Лёля молча собирал собственные вещи.       — И давно он так над тобой издевается? Давно ведь, да? С того года, в туалете?       — Слушай, ты всё не так понял, — наконец не выдержал Лёля. — Это было добровольно.       Серафим подавился воздухом.       — Добровольно? Ты ему минет делал!       — И что? — Лёля глянул на возмущённого одноклассника. Светловолосый, светлокожий, он должен был полыхать до ушей, как заливался всегда жаром сам Серафим, но Лёля был привычной бледной поганкой, ему не было ни стыдно, ни неловко. — А что плохого в минете?       — Это же фу-у! Ну гадость, блин — член сосать!       — Небось, когда тебе подружка сосала, не орал, чтобы выплюнула.       У Серафима отвисла челюсть. Всё же Лёля был всепризнанным пустым местом, наличие у него острого язычка природой не предусматривалось.       — Это другое.       — Почему? Девушке не унизительно? А почему тогда парню унизительно? Или обоим унижение, просто девчонки от природы обязаны, там им и место?       — Нет, то есть… да при чём тут девушки-парни? Анька урод!       — Напротив, он очень красивый.       — Я про другое. Моральная уродина он, и редкая.       — Это ты про своего друга так? Ай-ай.       — Он мне не друг!       — Раз ты с ним не водишься, значит, и других подбиваешь?       — У тебя кровь на губе, только не говори, что он так страстно тебя поцеловал.       Лёля невозмутимо слизнул капельку, но в уголке так и остался красный развод.       — Не было ничего, тебе показалось.       — Слушай, у тебя какие-то странные мозги, — Серафим потёр виски, завязываясь в узел от спора.       — Это ты странный, не тебе после Родиона мне тут нотации читать. Или вам можно, потому что у вас любовь-морковь, а нам нельзя, потому что у нас грязный перепих?       Серафим побурел.       — Что ты несёшь? Родион тут при чём?       — Ну мне-то не заливай, я в курсе, почему ты из дома удрал. — Кажется, Лёля тихим мелким и забитым был только до тех пор, пока не нужно было кого-то защищать — Анечку от нападок Серафима, самого Серафима в туалете от Родиона. Он закинул сумку за спину и уже в дверях сердито сверкнул обычно покорно опущенными глазами. — Просто не трогай Стасика. И меня тоже не трогай, мне защита не нужна.       Серафим вылетел из класса, красный, как рак, едва не забыв собственную сумку. У гардеробной с его курткой в руках ждал Родион.       — Наболтались с Лилей?       — Ну, ты поболтал с ней, когда от меня удрал, теперь я поболтал.       — О чём?       — О том, что она сильно много курит, а её сигареты сильно воняют.       — Не нравится, когда твою территорию метят другие?       Стоило Серафиму потянуться за курткой, руку сжали крепкие жёсткие пальцы.       — Не нравится, — подтвердил Родион, стискивая ладонь так, что Серафим чуть не взвыл. — Ты мой, и с другими я делиться не буду.       — Мне встать на колени и прямо здесь отсосать тебе, хозяин? — сквозь стиснутые зубы процедил Серафим. В метре от них из-за стойки сплюнула и перекрестилась гардеробщица.       Он думал, Родион гневно возразит или вообще смутится, но сводный сумасшедший облизал его фигуру откровенным задумчивым взглядом.       — До дома отложим, — и поволок на выход.       Серафим вырвался уже у самых ворот, и то скорее потому, что Родион споткнулся о сцепленные тела, толкущиеся в снегу. Одно тыкало в другое снежком, второе, ещё пятнадцать минут назад заверяющее, что не нуждается в защите, привычно молчало и прятало сопелку от обидчика.       — Я тебе говорил отлипнуть от Аньки, — снежок в руке Вадика раскрошился, так и не попав в вовремя захлопнутый Лёлин рот, но парень не расстроился и придавил талый снег к губам. — Я тебе говорил не таскаться за ним в школе. Я тебе говорил не ждать его после уроков.       — Он меня ждал, — встрял Серафим. — В гости пригласил.       Вадик повернулся к новоприбывшим, смерил взглядом, оценил комплект из двух мрачных рож.       — Их ждал? — не спеша отнимать лапу от Лёлиного лица, уточнил он. Лёля поспешно закивал, Вадя недоверчиво сощурился, но выпустил. Поднялся, отряхнулся от снега, сцапал за шиворот тщедушную жертву и с явным удовольствием приложился к тощей заднице, оббивая налипшие хлопья. Он же выкопал из снега сумку и навесил хозяину, как хомут на шею, после чего развернулся и побрёл к бабке с лотком семечек у остановки.       — Так значит, помощь не нужна? — не удержался от укола Серафим.       Лёля осторожно потрогал губы, заметно посиневшие, зато оттёртые от крови, и отёк после Анечкиного укуса тоже спал.       — Зря вмешался, завтра тебя наши сожрут за дружбу с педиком. А ты ещё и гости приплёл, совсем дурак?       Лучше к нему в гости, чем к себе домой.       — Просто скажи спасибо, и пошли. Вадик в нас скоро дыру просверлит — никуда не ушёл.       — И не уйдёт, — Лёля косо глянул на обидчика и отвернулся, — мы в соседних многоэтажках живём, одной дорогой ходим.       — Ну, значит, сегодня тебе зашибись как повезло, что я иду к тебе в гости и он от тебя отвял.       Лёля глянул на сумрачную молчаливую тень за спиной Серафима и заметно поёжился, в отличие от сестры, Родиона он откровенно побаивался. Потом перевёл взгляд на топчущегося недалеко Вадю, явно его пасущего.       — Ладно, идёмте. Только учтите, Женьки дома нет, поэтому будет скучно и поесть тоже нечего.       Родион притиснул Серафима за талию и выдохнул-усмехнулся ему в самое полыхающее ухо:       — Как удачно. Заодно и блинов напечёшь…       — Слушай, а вы вообще собираетесь домой уматывать?       Темнота за окном стояла — хоть ножом режь, вытребованные Родионом блины давно наколотили, нажарили и съели, сам Родион убрался в ванную, погремел по полкам, выковырял ящик с лекарствами и занялся протиркой ран на спине. Стоило ему исчезнуть из кухни, как Лёля тут же расправил пёрышки и наехал на второго самозваного гостя.       — Не-а, — честно ответил Серафим. Мама в больнице, отчим в отъезде, сил справиться с Родионом один на один у него нет, осталось надеяться, что квартиру Крапивы они не разбомбят из уважения (и страха) к хозяйке.       — Женьки сегодня вообще не будет, она на ночной смене, — словно прочитал его мысли Лёля. Серафим скривился, но планов не поменял. Лёля это понял и недовольно засопел, наверное, его гостеприимность распространялась только на недобитков.       Серафим послушал, как хозяйничает в чужой квартире Родион.       — Он ведь у вас ночевал, пока домой не вернулся?       — Ну да. — Лёля переставил кадки с цветами, стряхнул пыль с подоконника, побрызгал на разлапистую герань. — Женька вечно ругалась — он заваливался на её кровать, а ей приходилось идти двигать меня, но сама же и притаскивала на следующую ночёвку. Помню, осенью даже переживала, когда он приходить из-за тебя перестал.       — Как они вообще спелись? Это ты её с одноклассником познакомил, что ли?       Парень хмыкнул, собрал обляпанные жидким тестом и остатками блинов тарелки, сгрузил в раковину и принялся оттирать. Сначала Серафим решил, что Лёля просто занимает руки, неловко чувствуя себя при посторонних, но движения его были точны и плавны, он даже не особо смотрел, что делает, явно привыкнув и к протиранию пыли, и к помывке посуды. Квартира вся была вылизана и вычищена — от прихожей до Лёлиной спальни, единственный беспорядок в виде валяющихся по полу журналов, кружевного белья и незастеленной кровати оказался только в распахнутой настежь комнате Крапивы.       — Не, Женька его из дурки пару лет назад притащила.       Серафим поперхнулся морсом.       — Она вообще любит всякую пакость в дом тащить.       — Из дурки?!       — Ага, у него там мать лежит, он к ней пытался пробиться, в больницу не пускали, так он через забор лез. Она его выловила и приволокла. Я так понял, он и сам недалеко от мамки тогда ушёл — не говорил, не ел, просидел всю ночь истуканом, глаз не сомкнул, я даже не сразу его узнал, ну, что он из моего класса, такой жуткий был. Потом, конечно, Жека его отходила, разговорила, ты же в курсе, её трудно игнорировать.       — А она что в психушке делала? — смог, наконец, выдавить Серафим.       — Медсестрой была, потом уволилась. Говорит, с психами сам крышей едешь.       — Нет, просто она встретила Дениса, а Денис знает, как заработать, не впахивая сутками и не выматываясь, как лошадь.       Сплетники подскочили и уставились на незаметно вернувшегося Родиона. Он смотрел на них, и на лице, как всегда, не было ни тени эмоций, как будто не ему тут только что перетирались косточки. Лёля тут же потупился, Серафим же прищурился и уточнил:       — А ты с ними начал шататься, конечно же, потому что тебе без мамочки не хватало внимания и ласки?       — Нет, — как всегда размазывая своей прямотой, выдал Родион, — они могли мне помочь забрать из диспансера маму.       …До кровати Крапивы Серафим не дошёл.       — Брысь с моего дивана, он всё равно маленький, — шипел Лёля, когда разморенный едой и теплом самопригласившийся гость растянулся на его диване.       Вообще, недружелюбный хозяин оказался занудным ботаником — Серафим отчётливо помнил, как пацан делал домашнюю на переменах, но дома он опять обложился учебниками, справочниками и закопался в интернет.       — На одного как раз отлично, — сонно буркнул Серафим. Организм, пускай и молодой, но полнедели толком не высыпающийся, дал сбой. Сквозь дрёму он ещё чувствовал, как гадёныш Родион кутает его в плед и укладывает голову себе на колени, но возразить уже не мог, запутавшись между сном и явью.       Среди ночи опять продрал мороз, но проснулся Серафим не от этого — на узком коротком диванчике, прижав к спинке и явно наполовину свесившись с края, его оплетал своими путами Родион. Скотина, приклеился сзади, как сиамский близнец. Вместо подушки рука, в волосах чужое дыхание. Если бы не кокон из пледа, защищающий его от Родиона, Серафим бы заорал. Вместо этого он взбрыкнул, стараясь избавиться от облепившего тела, но собственное затекло, а Родион только сонно потёрся об него носом, подняв на затылке дыбом волосы.       — Замёрз? Дрожишь весь. — И принялся свободной лапой натягивать сползший с Серафимовой руки плед.       Тот выгнулся, заехал в сонный обвесок локтем, Родион почти отлепился, убрал, наконец, свои щупальца, и Серафим тут же развернулся в своём коконе, чтобы уже наверняка откинуть ненавистника на пол.       — Не прижимайся ко мне, кретин!       — Места же мало.       — Потому что на одного рассчитано, вали на пол! Эй, что ты делаешь?       Родион с силой втиснул его в диван так, что заболели рёбра и спёрло дыхание.       — Я хочу лежать с тобой, — сказал он, и Серафим вдруг понял, что это скорее ультиматум, чем просьба. — На боку обоим хватает места, ведь так?       Серафим молчал. Родион лёг обратно. Они опять слиплись, только теперь лицом к лицу. В подсвеченной уличными фонарями темноте заблестели зелёные ведьмачьи глаза. Слишком близко. И ещё приблизились. На бедро легла рука и потекла вниз, губы опалило дыханием в преддверии…       — Сказал же, не прижимайся!!! — Серафим вцепился в его волосы, дёрнул раз, второй, и с ужасом понял, что увяз пальцами в густой шевелюре.       — Да заткнётесь вы, наконец?! — со стороны спальни Крапивы что-то грюкнулось, разбуженный Лёля запустил в смежную стену учебником. — Научитесь уже тихо сексом трахаться и не мешайте людям спать!       Минус сутки.       Серафим в жизни так не ждал пятницы. Он устал от недосыпа, от вечного холода, от Родиона. Особенно от Родиона.       …он всё ещё позволял собой вертеть:       — Завяжи, — требует Серафим в прихожей и подставляет ему ногу, запускает пальцы в смольные пряди, надавливает, и Родион послушно опускается и зашнуровывает ботинки. Мог бы — и вылизал.       — Психи. Вы оба. — Крутит у виска ошарашенный Лёля.       Маленькая греющая победа.       …и он же становился твёрдым, как кремень, если Серафим забывал о его существовании:       — Отдай телефон, — не просит — требует псих, когда Серафим берёт у Лёли трубку позвонить неявившейся в школу Лиле. Отнимает, сбрасывает уже прошедший вызов и вообще удаляет с телефона старостин номер.       Это превратилось в игру — кто сильнее, кто главнее, кто перетянет одеяло. И Серафим безнадёжно проигрывал по всем статьям. Родион позволил ночевать в доме у чужаков, Родион наверняка понимал, почему Серафим так рвётся туда. Но Родион отказался отпустить его с одной кровати. И Родион же не полез, хотя мог, ещё и заботливо кутал пледом, как будто защищая от себя же. Это было ещё унизительнее, чем если бы действительно полез. Как будто давал фору. А Серафим мог отыграться только при людях.       — У нас теперь не Кот, — хихикает кто-то, — у нас теперь Голубь.       Серафим растягивает губы в резиновой улыбке и поворачивается к говоруну.       — А ты ничего, симпатии-ичны-ый…       И Родион тоже поворачивается к побледневшему однокласснику, и больше уже никто не говорит и не хихикает. Только взгляды — в лоб, в спину, мельком, пристальные, и все любопытные и острые.       — Из-за тебя теперь и мне достаётся, — бурчал недовольный Лёля, но честно прикрыл, когда выяснилось, что у Серафима нет ни домашней, ни хотя бы учебников по расписанию. Да и откуда им было взяться, если домой он так и не ходил? И не пошёл опять, хотя Лёля всячески сопротивлялся.       — Вас уже дома заждались! — шипел он, когда в конце смены Серафим выволок его из-за парты.       — Нет у нас никого дома, не ясно, что ли?       — Именно поэтому ты решил прописаться у меня? Да мы на еде разоримся, если у нас такие лоси поселятся!       — Потерпишь до пятницы.       — Но сегодня только четверг!       — Признайся честно, это из-за Анечки?       — Давай так, я не спрашиваю, почему ты терпишь Родиона, хотя явно его не перевариваешь, а ты не лезешь ко мне и Стасику.       Сам Анечка его больше не задирал, наверное, опасался, что тогда Серафим откроет рот и выдаст, в каком виде застукал главного красавца класса. Зато на физкультуре Вадя залепил мячом в живот. Возможно, нечаянно, а возможно, и специально целился, если учесть, как он парил голубого Лёлю. Теперь в классе был ещё Серафим, и Серафим мог сколько угодно срезать хамов, что «по мальчикам это модно», и некоторые даже затыкались, чесали в затылках, не зная, что сказать на такую откровенную отповедь, но были и те, кто донимали молча. Во время физкультуры кто-то обрисовал их парту членами и петухами. Из гардеробной спёрли куртку и порезали подклад. Вечером Серафим вручил Родиону иголку с ниткой и заставил эту гнусь заштопывать. И демоничный Родион покорно колол пальцы и тыкал иголкой.       — Как цирковой пудель, — съехидничал Серафим.       — Если ты захочешь, — ответил Родион, и хорошее настроение сдуло.       — Я хочу, чтобы ты от меня отцепился.       — А я хочу, чтобы ты перестал этого хотеть.       Серафим бы многое отдал, чтобы всё было «как он захочет», но уступающий в мелочах Родион опутал прочими запретами, как паутиной. Он барахтался в липких нитках, всё сильнее закручиваясь в ловушку, и паук-Родион не бросался на добычу просто потому, что ждал, когда та выбьется из сил. За пару дней набрал обороты. Первым звоночком была страница в соцсети. Когда Серафим таки подловил момент и на информатике зарылся в интернет, вместо кучи пропущенных сообщений и сотни новостей его ожидала пустышка с дохлым псом вместо аватарки.       — Зачем ты это сделал?! — вопил потом он.       — А зачем ты доводил меня на полу в нашей комнате? — как всегда нелогично, но точно подрубил Родион.       — Что? Это потому… захотелось, вот и доводил!       — Вот и мне захотелось.       — Лучше бы тебе захотелось сдохнуть…       — Зря ты так, — тихо шепнул Лёля, впервые вытянутый из-за парты и закинутый в школьный кафетерий. Он оказался вполне себе нормальным малым, если бы не дублировал свои домашние работы и не пускал слюни на Аньку. Лёля не жеманничал, не таскал у сестры губную помаду и вообще его единственным грешком был чёртов женский шарфик. «Потому что красивый», — честно отвечал он. Он просто оказался падким на красоту, поэтому дома вляпался в наведение квартирной чистоты, а в школе выбрал самое красивое существо, каким ему, тщедушному хилячку, в жизни не стать. — А вдруг сорвётся?       — В смысле, таки сдохнет? — в противовес ему, Серафим голоса не сдерживал. — Да я об этом мечтаю!       Мечтать нужно осторожно, мечты могут сбыться.       В пятницу вернулась Лиля, правая рука у неё была в гипсе. Возможно, Серафиму просто показалось, но до конца дня он её так и не выловил, по звонку она испарялась из класса и появлялась только с учителем. На уроках внимательно слушала материал, отсев от Родиона чуть не в проход, но с Серафимом даже не переглянулась ни разу.       — Как будто боится меня, — буркнул он сам себе, когда они уже стояли в родной прихожке. Сегодня возвращались родители, и Серафим, наконец, отважился отлипнуть от Лёли с его квартирой.       — Нет, она боится меня, — отозвался Родион.       Как обухом по голове. Серафим мог глупить, но глупым не был.       — Ты сломал ей руку? — понял он.       — Да, — даже не попытался отпереться Родион.       — Из-за меня.       — Да.       Серафим молча обулся и повернул на выход. Дверь заградила рука.       — Ангел, ты не пойдёшь.       Серафим отлично помнил, чем заканчивались их ссоры из-за Лили, но ему до смерти надоело играть роль послушного мальчика. За неделю рабства он вымотался так, как не высасывала его ни одна летняя подработка. Он в жизни не подчинялся!!!       Локтем под дых, отбил кулаком, нажал на дверь и почти успел вырваться в подъезд — сзади обхватили руки, ласковые до боли, сильные до обидного скулежа, обжали и втянули.       — Выпусти! — Серафим двинул с ноги, Родион молча проволок его коридором, прямо как был, в куртке и ботинках.       — Ты упрямишься просто потому, что тебя заставляют!       — Вот и не заставляй! Я всё равно не буду вечно сидеть на привязи твоего папочки!       — Тогда будешь сидеть на моей.       Родион затолкнул его в спальню и захлопнул дверь. Серафим послушал, как сводный прошёл куда-то на кухню, потом распахнул балконную дверь и впервые очень внимательно присмотрелся к соседствующему с балконом ореху. Дерево было старым, с кучей толстых веток, но с «пушком» из мелких тонких. Весной под пушистой листвой было бы не так страшно, но не в конце осени. Хорошо хоть ветра посметали снег с дерева и высушили от сырости. Он услышал, как щёлкнула дверь, впуская в спальню Родиона, перебрался за балконный бортик и прыгнул. Ветка спружинила, но выдержала, мелкая товарка чиркнула по лицу острым концом. Серафим перебрался к нижней развилке, сполз по стволу, удобно раздваивающемуся ближе к земле, и уже только оттуда отважился посмотреть наверх. Голова кружилась от высоты и самой выходки.       На балконе стоял Родион, одна рука в кулаке, вторая — матерь божья! — с ножом. Секунду назад казалось, что он хмурится, но губы его вдруг расползлись в улыбке, слишком для него непривычной, потому жуткой.       — Отлично, — бросил он, — можешь идти.       — И пойду!!!       — …и дать мне умереть.       Закатал рукав на правой руке, поднял руку повыше, чтобы зрителю с земли было видно. И полоснул по запястью ножом.