Мир вращается вокруг тебя

      Следующим же утром проклятый симулянт разыграл отличное представление, как ему с перебитой правой рукой тяжело живётся. За завтраком ещё ночью шаловливая ручонка не удержала даже ложки. И сердобольная мама попыталась его покормить. Подула и поднесла к губам, а Родион на радость Серафиму заплясал по кухне, обжёгшись. Недолго радовался, почётную обязанность по кормёжке скинули на него. И Серафим даже без пререканий согласился. Вот только он не дул на ложечку с кашей, не переживал за слишком горячий суп, он кормил крутым кипятком, выкрашивая бескровные губы психа вишнёвыми подпалинами от ожогов. А тот ел и светился, как лампочка Ильича, даже обваренные губы не закоптили его радости.       В прихожей он подсунул свою лапу под нос обувающемуся Серафиму.       — Завяжи, с одной рукой не получается.       И прежде, чем Серафим возмущённо отбил ногу из-под носа, сладко шепнул:       — Иначе придётся просить помочь маму…       Как раз вертится в коридоре, провожает сыновей в школу.       Родион запустил пальцы в медные пряди, надавил, и Серафим послушно зашнуровал ботинок. Мог бы — укусил.       А этот гад стоит и улыбается, так… радостно. Ни капли ехидства, что поставил сводного брата в ту же позу, что и Серафим его когда-то у Лёли. Ни капли издёвки, что опять одержал победу. Правильно, он и не считает это победой, с его талантом выворачивать любую ситуацию в свою пользу Родион даже не заметил открытый Серафимом счёт. От этого ещё сильнее хочется укусить.       А потом раненый герой, явился в школу и, не напрягаясь, написал диктант левой.       — Ты что, всю ночь учился писать?       — М? Я же левша, меня просто мама в детстве переучила. А я не рассказывал?       И невинный взгляд. Всё-таки издевается. Но от этого почему-то стало легче — иметь дело с бездушным роботом Серафиму не улыбалось, а до человека можно было достучаться… наверное.       Хотя порой Серафим всё-таки сомневался, что рядом с ним обычный человек. В понедельник Родион не просто не удивился, он вообще сразу не проверяя направился к парте Серафима. Тот отработанным движением повернул к Лилиной. И обнаружил на своём старом месте сжавшегося Лёлю, он хлопал пушистыми ресницами и посреди класса чувствовал себя явно не в своей тарелке, но забиться в свой родной угол не мог — на его плече властно лежала загипсованная девичья рука.       Интересно, остальное Родион тоже спланировал? Вытянутый из своей каморки самой старостой Лёля вдруг сменил статус, он не стал всеобщим любимцем, но и шпынять его перестали, а тут ещё и Анечка сменил издевательства на вроде как шуточные шлепки и подколы. А вот Серафима не трогали только из-за Родионовской тени за плечами, и можно было сколько угодно злиться на эту расчётливую сволочь, но проверять, что будет, если сунуться в школу без своего ручного цербера, Серафим не стал.       …— Хочу свидание.       Ещё две недели назад Серафим послал бы его лесом. Сейчас только скрипнул зубами. Человек привыкает ко всему, вот и Серафим научился жить в паре с Родионом: в школе, в спальне. Да, в спальню пришлось вернуться — балконная дверь в комнате Родиона была разбита, и оттуда тянуло диким сквозняком, никакое отопление с одеялом не спасло. Ночью Родион не спихивался на пол, даже если отбрыкивались от него руками и ногами, и Серафима туда тоже не отпускал, но и сам не лез, просто обвивал собой и утыкался носом в крылатую лопатку. Серафим не обольщался — дома были родители, если не оба, то мама точно: по ночам она теперь часто бродила по квартире — либо тихонько набивала в кухне беременный живот едой, либо её тошнило в туалете. А сын слушал ночные шорканья по квартире и тогда спокойно засыпал в руках Родиона. Неуютнее всего были часы после школы, когда ещё не хочется спать и нужно как-то терпеть своего то ли сводного брата, то ли вроде как парня, то ли домашнего психбольного. Родион смотрел! Это было так… так… это выбивало почву из-под ног, проштрыкивало мозги, не давало ни о чём думать или сосредоточиться! Он смотрел и молчал, молчал и смотрел, сидел на кровати и наблюдал!!! Часами. Почти не шевелясь. Ни на что не отвлекаясь. Это выбешивало. Это вымораживало. Это пугало. Серафим мог выйти из спальни, но там была мать, с ней он видеться не хотел. Или отчим, с ним видеться хотелось ещё меньше.       — Кончай пялиться, раздражаешь, — шипел Серафим.       И Родион послушно закрывал глаза. Но ничего не менялось, слепой взгляд из-под сомкнутых век был ещё страшнее.       Тогда Серафим сам придумал ему занятие, чтобы хоть немного отвлечь от созерцания себя — устроил в спальне бедлам. Дотошный Родион угробил вечер, но всё привёл в порядок, а заодно не мозолил спину своими зелёными зенками. На следующий день Серафим подсунул свою домашнюю по геометрии, чтобы из плоской затёртой-перетёртой кляксы получился цилиндр, вписанный в шестиугольную призму. И не буравит взглядом, и какая-никакая выгода. Уход за аквариумом пришлось поделить, потому что Родиону это явно нравилось, а Серафима давила ревность, что кто-то другой заботится об отожравшихся рыбках лучше, чем он сам. Следующим на Родиона сплавили сдохнувший компьютер. На него ушли детали из разбитого родионовского, но через пару суток старичок включился и натужно загудел. С головой закопаться в интернет не получилось — старая страница в соцсети была удалена, новую создавать при Родионе не улыбалось, да и, благодаря ему же, друзей всё равно не осталось на подключение. Для продвинутых онлайновских игр система была слабой, а гонять мелкие бродилки с однотипными локациями быстро надоело. С логическими Серафим сел в лужу — карты его обыграли и на очки, и на время, и даже на безлимит, шашки он не любил, а шахматный симулятор не показывал возможные ходы фигурок, потому здесь он тоже сдулся.       — Оставь королеву в покое, лучше сделай рокировку¹, — заметил в спину Родион на очередной почти убитой партии. — На твоего короля конь нацелился, f4. Сейчас прыгнет на g2 и продуешь.       Серафим просто хотел выиграть ненавистную программулину хоть бы раз, поэтому на автопилоте послушался, тыкнул обмен с ладьёй.       Этот заход Серафим дожал до пата².       — Любишь играть в шахматы? — даже не особо удивился он.       — Умею, — уточнил Родион. — Не люблю играть с программой.       Был поздний вечер, Серафиму было скучно, Серафим не хотел ложиться спать и опять терпеть объятия своего мучителя. Он распечатал на четырёх листах шахматную доску и склеил скотчем. Фигурки нашёл по поиску картинок — слоны из диснеевского мультика вместо белых и элефанты из Властелина Колец для чёрных. Королев тоже взял из фильмов — чёрная из какого-то вампирского, собственно, чернокожая, и белую из недавней Алисы. Вместо коней радужные единороги и парочка всадников Апокалипсиса. Королями — Путина и Обаму. Хотел последнего американского, но Обама был чёрным, сам бог повелел. Над ладьями долго думал, в итоге откопал по поиску девушек-моделей — голых забрал в свою белую армию, затянутых в паранжу скинул чёрным. Для пешек не стал заморачиваться и просто распечатал жёлтые и красные смайлы с нимбами и рожками.       Может, Родиону и с неумёхой Серафимом было скучно резаться в шахматы. Сам же Серафим так увлёкся, что очнулся только когда в коридоре прошуршала полуночничающая мама. Время в тот вечер пролетело незаметно. И на следующий тоже.       Когда шахматы приелись, Серафим распечатал карты.       Вообще-то, играть с Родионом оказалось что с той же программой — в шахматах он безжалостно топтал недоделанного шахматиста, ни разу не поддавшись, даже от великой любви. А в картах вообще бессовестно запоминал скинутые в отбой и тоже ни разу не отжалел поддавков. И всё же проигрывать ему было не стыдно, Родион не был азартным, поэтому к своим победам относился ровно, как и к проигрышу соперника.       Злая свора одноклассников в школе, растущий мамин живот, жаркое дыхание на спине каждую ночь… Человек привыкает ко всему.       — Хочу свидание…       Да, полмесяца назад Серафим послал бы его лесом, сейчас задумался.       Нет, он не настолько поплыл мозгами, чтобы всерьёз согласиться на подобную мерзость, но Родион со своей сверхспособностью продумывать на несколько ходов вперёд наверняка уже рассчитал, где и как затащить Серафима, чтобы не нашлось возможности спастись. Проще было согласиться и сыграть на собственном поле.       — Хорошо, — со скрипом выдавил Серафим, — но я сам придумаю, куда и когда.       Родион провёл ему пальцами по позвоночнику снизу вверх, задирая футболку и открывая старый ожог. Хренов фетишист.       — Только не тяни.       Серафим бессовестно тянул целую неделю, отмазываясь концом четверти и свалившимися контрольными. Декабрь догорал и всё сильнее пах новогодней ёлкой. То, что время вышло, он понял однажды вечером, когда выполз на кухню за бутербродом, и нарвался на, чёрт бы его побрал, любимого отчима. Ничем хорошим разговоры с этим гнусом не заканчивались, тем более на кухне, хотя в этот раз он вроде медитировал на закипающий чайник. Но не успел Серафим сам себя в этом убедить, как Родион Игоревич поднял на него глаза.       — На Новый год мы с мамой уходим, сотрудники устраивают корпоратив.       — А людей кто лечить будет? — буркнул Серафим, чувствуя, как неприятно заныло под лопаткой.       — Дежурные, — не повёл ухом отчим.       — А как же семейные посиделки, вечные ценности и что вы там ещё вещали, чтобы не позволить нашей дружной семейке развалиться?       Отчим хмурился и молчал. Серафиму стало тошно от догадки.       — Родион подсуетился?       — Просто он не хочет быть со мной, а ты в последнее время не очень ладишь с матерью.       — И было бы чудесно всем собраться, во всём разобраться и зажить долго и счастливо. Под Новый год все добрее и прямо жаждут всех простить. — Он не упрашивал, он плевался ядом, уже зная, что ничего такого не случится.       — Разборки будут после того, как мама родит, а сейчас ей нужен покой, поэтому встречаем по отдельности. — Умничка, нашёл чем прикрыться. Со стороны действительно кажется, что он просто сверхзаботливый. Серафим бы даже позавидовал такому змеиному таланту, если бы не наваливающаяся тошнота и ломота в висках. Всё-таки кухня и взрослый мужик в ней — адское сочетание.       — А меня зачем так заранее предупреждать? Мы с Родей презервативы за пять минут купить успеем, всё равно ради этого всё и затевается.       Довольно скривился, когда собеседника в очередной раз передёрнуло. Странный тип, сам подкладывает под сына, самому противно. Кажется, по обоим Воронецким дурка обрыдалась.       — Предупредил, чтобы ты был в курсе, — мрачно каркнул Ворон.       — Спасибо за заботу, папочка.       Серафим развернулся на пятках, намереваясь свалить псевдопобедителем, но ни чувство вины, ни какие-то другие мифические заболевания отчима не остановили.       — Куда ты намерен поступать?       Валить надо было от диалога, как и планировал, но Серафим гордо фыркнул:       — Не ваше дело.       — Ошибаешься, как раз моё. Ты ведь собирался после выпуска уезжать подальше. Нужно заранее решить, куда поступать, это же определение всего твоего будущего. Можно что-нибудь с медициной, у меня есть хорошие знакомые в питерском колледже, возможно, получится без вступительных, или будет проще учиться… И нужно присмотреть квартиру.       «После школы поступай куда хочешь, можешь даже не в этом городе. Я куплю квартиру. Однокомнатную, но целиком твою».       — Это не я собирался, а вы меня выкидывали. А мне и здесь не дует, — просто чтобы заткнуть карканье, припечатал Серафим. Ещё не хватало, чтобы его жизнь планировал этот… этот…       Ворон аж почернел. Серафим сладко улыбнулся и в мрачной тишине, наконец, вышел. Уже от спальни он услышал, как отчим выключил закипевший чайник и, ничего не наведя, сразу ушёл к себе.       Конец декабря, неделя до установленной Родионом временной метки.       Уроки в школе смешались в кучу малу, многих учеников забирали на новогодние репетиции прямо с занятий, с доброй половины народ удирал сам, неприкосновенными оставались только алгебра и геометрия Циркуля.       Школьная жизнь обтекала Серафима. И нужно было бы позлиться, что он на отшибе, позавидовать одноклассникам, которые улюлюкали одноклассницам, в перерывах между репетициями заскакивающим в класс, одетым в полупрозрачные мини, то ли костюмы Снегурочек, то ли Снежинок, то ли Сексуальной Фантазии местного хореографа, но он разглядывал расписанные пастой окна и мрачнел совсем не потому, что стал новым почти Лёлей. Проклятый отчим был прав — о том, куда и как удирать, нужно было думать заранее. Армия с повреждённым лёгким ему не светила — минус возможность спастись. И просто умотать на вольные хлеба, забив на какой-нибудь универ, тоже не вариант по причине всё того же лёгкого. Нет, Серафим не был хиляком, но таскать мешки на стройках из года в год он не собирался. Вообще… он просто не знал, что собирался. Не глядя на шарахающихся от него людей, подрезанного предыдущего «папочки» и вечно занятой мамы, он был обыкновенным подростком, которому не нужно планировать свою жизнь на месяцы, а то и годы, вперёд, он привык, что жизнь его течёт плавно и тихо. И вдруг теперь самому нужно расставлять фигуры по клеткам и думать на шаг-два-десять вперёд.       Спасатель появился внезапно и уж на него Серафим в жизни бы не подумал. В последний учебный день, уже выходя с территории лицея, с другой стороны перекрёстка Серафим засёк знакомый Мерседес и рядом мрачного Дениса, что-то втолковывающего тоже не шибко радостному Лёле. Но к подошедшим парням мажор повернулся сияющий, как начищенный пятак, хотя по законам жанра должен был бы рыкнуть, чтобы проваливали и не мешали решать важные дела. Честно говоря, на такое Серафим и рассчитывал, чтобы устроить потасовку. В нём всё ещё сидела злость за поимку, хотя и понимал, что этот щёголь просто посредник. А гад внаглую запустил покровительственно лапу ему в волосы и взлохматил. Родиону же пожал руку, как равному.       — А вот и компания, чтобы тебе не скучно встречалось, — радостно возвестил Денис.       — Но мы ведь все вместе собирались! Мы всегда вместе празднуем! — упрямо гнул Лёля.       — Во-первых, в этот раз мы хотим вдвоём. А во-вторых, мы и раньше хотели, но у тебя друзей не было.       Лёля неприязненно зыркнул на «друзей». Шугаться Родиона он перестал, но и общения с ним не завязалось, а Серафим повадился каждый день после уроков выдёргивать его из класса и насильно провожать домой, не подпуская к Анечке. И Лёля мог ругаться и беситься сколько влезет, лишние полчаса не наедине с Родионом того стоили. В школе они хоть и обедали вместе, но Серафим не обольщался — просто мелкий сам был до этого в шкуре изгоя и жалел попавшего в немилость одноклассника. Ни отношение к учёбе, ни вкусы, ни взгляды — у них ничего не совпадало, на дружбу такое не тянуло даже с натяжкой.       — Я согласен! — вместо Лёли выпалил Серафим. — Вы ведь про новогодний вечер?       На локте стиснулись пальцы.       — Зато я не согласен, — вклинился Родион, обливая Дениса плохо скрываемой злостью.       — Это твои проблемы, — Денис отодвинул ребят, запрыгнул в машину, весело отсалютовал и уехал, кинув напоследок задумчивый взгляд на витрину недалёкой ювелирной лавки; на плохое настроение Родиона у него был иммунитет.       Родион обиделся. Серафим злорадно отметил молчаливость и угрюмость психа и домой летел как на крыльях. Родион не проронил ни слова вечером. И ночью просто молча завалился спать, даже забыв раздеться — затих на своей половине, словно новоприставившийся, да так неудобным бревном и пролежал. На следующий день, первый каникулярный, Серафим спал до обеда, и на чужие обиды ему было восхитительно всё равно. Встал он поздно и оставленную ему еду тоже слопал в тишине и одиночестве. А на ужин явился старший Ворон, так что Серафим опять забился в спальню и проторчал там до ночи. И заснул опять в тишине. И проснулся без привычного «Доброе утро, Ангел». Родион молчал. Не напоказ, а просто безмолвной тенью обретался где-то рядом. День. Следующий… В школе, даже ни с кем толком не общаясь, Серафим открывал рот, чтобы поздороваться с учителем или послать лесом зарвавшегося Анечку, теперь же голосовые связки покрылись пылью, за два выходных дня он произнёс едва ли с десяток слов, и те отожравшимся петушкам в аквариуме.       — Ты говорить вообще думаешь, обиженка несчастная?!       На третью ночь вакуумной тишины нервы Серафима сдали. Он поворочался под одеялом, почувствовал, как великодушно ему отжалели кусочек кровати — значит, тоже не спит, гад, террорист тихушечный — размахнулся и двинул отмалчивающемуся придурку под рёбра. Родион явственно застонал.       — Живо открыл рот и что-нибудь вякнул, — требовательно прошипел Серафим, приподнялся на локте и двинул ещё раз.       Родион закашлялся, но даже попытки закрутиться в одеяло и спрятаться от побоев не предпринял. И отвечать тоже не стал, скотина. Он лежал. И смотрел. Луна за занавеской бликовала от его глаз, Серафим почти физически ощутил на себе взгляд. Накрыл ладонью родионовские болотные огни.       — Не смотри.       Родион послушно зажмурился, чиркнул ресницами о пальцы. Через минуту выровнял дыхание и опять принялся изображать спящее бревно.       — Что… и всё? Скажи что-нибудь! — Серафим уже не знал, злится он или сам обижается на упёртого барана, который посмел не подчиниться своему же божеству. Рука с глаз сползла на открытое горло, дёрнулся под пальцами острый кадык. Ещё сдавил.       — Скажи, я сказал.       — …Не хочу.       — Ваа, правда обиделся. А на что, милый? Вроде мы не договаривались, как именно будет проходить наше свидание.       — Хочу только с тобой.       — А я не хочу. — И вдруг ляпнул:       — И так все праздники всю жизнь торчал дома один на один с мамой.       — И я.       — Пф, удивил. Я в курсе, что твой папочка праздничные смены в больнице прожил. А мама делала оливье, дарила деньги и засыпала к девяти вечера? А теперь ты нашёл меня, такого любимого, и хочешь этот замечательный день провести наедине? Гыгы. Фигу!       — Нет, моя делала шоколадные ёлочки и снеговиков из кокосовой стружки и патоки, вырезала по трафаретам зимние рисунки и мы вместе клеили их на окна, и игрушки на ёлку она всегда делала сама — каждый год новые, иногда просто завешивала её разрисованными снежинками или рождественскими ангелами, иногда составляла картины — Дед Мороз со Снегурочкой идут к Звезде, а по пути теряют подарки, в ветках прячутся Волк, Лиса, Заяц и Медведь. Новогодний ужин никогда не был за столом — она приносила папин плед, расстилала в гостиной, прямо у ёлки, выключала свет по всей квартире, чтобы горела только гирлянда, и зажигала свечи. И читала мне сказки. Я всегда засыпал до полуночи, и всегда она будила меня на бой курантов и салют за окном, а потом уносила в спальню, кутала в одеяло, обнимала, сплетала пальцы с моими и…       — Только не говори, что целовала она тебя так, как сейчас собрался засосать меня ты.       Сотканная Родионом иллюзия лопнула. Серафим пришёл в себя от горячих губ, прижавшихся к его. Завороженный пригрезившимися миражами, он на мгновение потерял осторожность и сам склонился, желая врасти в ту сказку, в которой бывал Родион. А тот, как сирена, приманившая моряка голосом, тут же закогтил свою жертву.       — Пусти.       На какую-то секунду он испугался, что Родион, как когда-то в октябрьской темноте, не отпустит и не услышит. Но губы отстранились, хотя сам Родион не спешил возвращаться на подушку. Серафим замер, сам наполовину склонённый над ним. В горле першило, но сглотнуть и выдать себя он не хотел.       — Придурок! — стоило осознать, перед кем и почему он боится, злость захлестнула с утроенной силой. Вот только кулаки сжать не получилось — пальцы переплетались с родионовскими, и тот свои когти скрючил, не желая отпускать добычу. Блин, вот горело ему пообщаться хоть с кем-то. — Пусти, я сказал.       — Что мне за это будет?       — Грр, давай снежинки на ёлку повырезаю?       Пальцы сильнее стиснули пальцы. До хруста.       — Свидание, — подсказал Родион.       Серафим скрипнул зубами.       — Хорошо.       — Настоящее. И всё остальное — тоже.       — А ты не обнаглел?       — Обнаглел — это когда пообещал, а сам попытался слинять.       — Ну так и взял бы меня силой, чего морочишься-то?!       И сам тут же зажмурился, кожей почуяв, что так сейчас и случится.       Но Родион хмыкнул и всё-таки откинулся на подушку.       — Спокойной ночи, Ангел.       Руку так и не отпустил, пришлось засыпать сцепленными. ===== 1. Рокировка — двойной ход, выполняемый королём и ладьей, которые ни разу не ходили за игру. Проще говоря, король удирает под защиту ладьи, а та, как добрая мамочка, прикрывает его дрожащую тушку от агрессора. 2. Пат — разновидность ничьи. Это положение, возникающее, когда игрок не может совершить ни одного хода, но при этом его королю не объявлен шах.