Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

Синдзи приснился кошмар. Мать с длинными волосами и её сын с большими дружелюбными глазами пытаются убежать от трёх отвратительных чудовищ. Но их всё равно настигают. Мать заслонила собой сына — изуверы-садисты расстреливают её. Сын ревёт над телом зверски убитой матери. Монстры стоят над трупом и обсуждают судьбу ребёнка. Они рассуждают о том, что человечество недостойно жизни. Ведь с людьми нельзя договориться по-хорошему, людям нельзя доверять. Ребёнок смотрит на них и в ужасе видит, как один из монстров сжимает и разжимает свою отвратительную когтистую лапу. Другой монстр, кажется — самка, подходит к ребёнку и срубает половину головы. Синдзи проснулся с приступом страха. Аска очень мирно спит рядом. Когда их вызвали пораньше на работу, Мисато была готова инструктировать пилотов Ев перед новой операцией: — Мы обнаружили трёх Кайдзю на одном мелком острове в Восточном-китайском море. Мы следили за одним, но обнаружил ещё двух. На экране изображение трёх Кайдзю — с одной стороны показаны фотографии, с другой — вращаются объёмные изображения, реконструированные с помощью компьютера. • Голиаф — тёмно-серый прямоходящий ящер наподобие Годзиллы, только более прямой и менее мускулистый и массивный. • Зумборал — выглядит как гуманоид с прямым и толстым туловищем, немного нелепым, непропорциональным; весь этот Кайдзю покрыт крокодильей шкурой; серая морда отдаёт чертами хищного животного. Примечательная черта — насыщенная и плотная светло-серая грива. • Дайгоро — тоже гуманоид, по пропорциям аналогичный вышеуказанному, но с иными чертами и отличным цветом: он напоминает антропоморфного бегемота с бежево-желтоватой кожей. Как показалось Синдзи (и Тодзи согласился с этим), у Дайгоры довольно дружелюбные глаза, но в целом его внешность, с человеческой точки зрения, выглядит крайне уродливой. — Два последних объекта похожи на мать и ребёнка, — проницательно посмотрела на них Рей. — Да, — подтвердила Мисато, — эта неприятная ассоциация возникает, если взглянуть на конкретные обстоятельства их обнаружения. Она запустила видеозапись. Камера показала то, как Голиаф нападает на Зумборал (Синдзи по примеру Рей решил, что это самка, хотя, как утверждалось, у Кайдзю нет привычного нам пола) — гиганты сражаются на побережье. В ход главным образом идут кулаки, пинки и попытки впиться зубами. Голиаф при помощи горячего рога ранит Зумборал в плечо, на что она выпускает насыщенное огненное дыхание. Голиаф, получивший ожоги, бежит к прибою и исчезает в океане. Зумборал оборачивается и идёт в глубь острова. Тогда к ней выбегает маленький Кайдзю — Дайгоро. Если Голиаф и Зумборал были ростом с Евы, то Дайгоро доставал Еве и своей маме до колен. Синдзи тогда начал вспоминать свой сон. Дайгоро и Зумборал начали прижиматься, обниматься. Маленький Кайдзю очень внимательно осмотрел рану большого, кажется, она доставила ему глубокое беспокойство и страшную печаль. Крупные глаза уродца очень ярко выражали эмоции. По крайней мере, так казалось. — Нам надо будет убить мать и ребёнка? — прямо спрашивает Тодзи. Японский гопник в спортивном костюме до того с небрежно-унылым выражением развалился на сидении, а сейчас как-то оживился. — Совет Безопасности настаивает на немедленной ликвидации, — голос у Мисато как у тактично-преданного исполнителя. — Тодзи, — поворачивает голову Аска, — когда этот маленький ребёнок вырастет, он станет таким же чудовищем, какие разрушили Токио! — А вдруг не станет, — Тодзи, кажется, немного взволнован. — Тодзи, когда идёт охота на волков, то стреляют всех волков — даже самых порядочных волков, каким никогда бы не пришло в голову есть людей или наш скот. Жизнь — не песня, Тодзи-чан, — Аска активно жестикулировала во время изложения таких аргументов. — Мне не нравится твой тон, — Тодзи сузил взгляд. — Тодзи, я поддерживаю Аску, — была такова Мисато. — Мы не можем доверять Кайдзю, потому хороший Кайдзю — мертвый Кайдзю. Самолёты перебросили Евы 01, 02 и 04 на остров. Зумборал ощущает опасность с неба и ухудшает погоду своим АТ-полем. Ей это не помогает. Палачи, убийцы и каратели всё равно здесь. Зумборал сразу же заслоняет собой Дайгоро — последний испуган, мать злобно и отчаянно рычит на Евы с пушками. Лицо Синдзи — взволнованное и неуверенное, лицо Кенске — сосредоточенное и без лишних мыслей, лицо Аски — довольное и уверенное. — АТ-поле цели нейтрализовано! Три Евы расстреливают Зумборал, снаряды пронзают тело — рвут в клочки мяса голову, глаза брызгами вылетают из орбит, попадания оставляют глубокие отверстия на груди, мать падает. Дайгоро издаёт вопль ужаса и отчаяния, от которого кровь стынет в жилах. Синдзи и Кенске встревожены, Мисато хмурит брови. Майя тайком отворачивается. Рей смотрит спокойно. Тодзи закрывает глаза. Все остальные по большей части не выражают эмоций. Аска всматривается, но без капли сочувствия. — Стой! — кричит вдруг она, когда Кенске, тихо вздохнув, наводит пушку на Дайгоро. В сознании Синдзи вспыхивает изумление: — «Неужели у неё проснулось милосердие?!» Какой там! — Ты совсем с ума сошёл, очкарик, тратит драгоценные патроны на такую мелкую погань?! Дайгоро истошно бился в истерике над трупом своей матери, пытался её растолкать. Аска подошла. Большие глаза Кайдзю смотрят на неё. — «Если я сейчас попробую вмешаться, то я подведу остальных. Я предам людей как вид». Аска под такие мысли Синдзи глефой срубила половину головы Дайгору! Синдзи жалеет только об одном — о том, что он не забыл сон накануне. Его правая рука постоянно сжимается и разжимается в нервном тике. Голиаф пропал без следа — его не могут найти, он надёжно затерялся в Восточно-китайском море. По пути пилоты обсудили то, что наделали: — Убивать — это нормально, убивать — это правильно; убийство — это вообще один из законов жизни. — Аска не скрывает своих мыслей. — Я согласна с Гитлером, что борьба — главный принцип жизни, пусть умереть тот, кто не согласен с этим. — Сам Гитлер убил многих людей, — обращает внимание Кенске. — Прямо как мы, японцы, во время той же войны. Синдзи ненавидит Японию времён Второй мировой, но что он может возразить? — Правильно сделали, — Аска одобряет и Германию Гитлера, и Японию Хирохито. — Демократы и лицемеры осуждают Страны Оси, но сами постоянно промышляют гуманитарными бомбардировками. Вот в чём я не согласна с Гитлером, так это в том, что превосходство определяют цвета волос и глаз. Нет — превосходство определяет голая сила: если НАТО могут безнаказанно бомбить сербов и албанцев, то, следовательно, НАТОвцы — арийцы, сербы и албанцы — недочеловеки. Если мне скажут, что Коалиция убила меньше людей, — Аска заведомо парировала этот аргумент, — меньше, чем Оси, то я отвечаю — что это либо потому, что у них не было повода, либо потому, что их политики хуже понимали собственные мотивы. Хотя я не скажу этого, по крайней мере, про Сталина, который травил голодом собственную страну, и его солдаты изнасиловали и убили кучу мирного народа в Германии. Это говорит о том, что он по крайней мере понимал всё, и вообще сам хотел напасть на Германию. — Аска, хорошо, что тебя не слышат СМИ, — прокомментировала Мисато. — Мисато-сан, если СМИ попросят у меня интервью, — сразу же отозвалась на это Аска, — то я скажу всё, что требует от меня конъюнктура и политкорректность. Я готова даже в кадре целоваться с ниггерской-трансухой-лесбухой-инвалидом. Если так будет нужно. — То есть, Аска, у тебя нет никаких принципов? — вмешался Тодзи. — Ты можешь прогнуться под любое общественное мнение? — Да, могу, но, Тодзи, это как раз потому, что у меня есть такие принципы. Жить ради себя — вот мой принцип. Я это прекрасно осознаю и себя уважаю. — Аска звучала сейчас с искренней гордостью. — В той степени, в какой мне это нужно, я отдаю должное общественным условностям. Но я не позволю заменить себя саму такой, какой я должна быть в свете. Общество ведь требует от нас не искренности, оно требует от нас чисто внешней порядочности. И этого лицемерия достаточно — потому, если я лицемер, то ради вас — ради таких, как ты, Тодзи-кун. Мне не выжить без людей, потому чем-то я вам плачу, например, на словах я говорю то, что вы хотите слышать. — Ты это сейчас тоже говоришь потому, что мы хотим это, по-твоему, слышать? — хмуро спросил Тодзи. — Именно так. — Аска разговорилась. — Мы сейчас по ходу убили мать и ребёнка. Всего лишь за неправильную расу. Мы убили расово вредную материю, прямо как это делал Гитлер. Конечно, он ошибался по части бедных евреев, но по части Кайдзю, хе, думаю, сложно ошибиться. Мы же убили эту мать и этого ребёнка не за то, что они сделали, а за то, кем они родились. Эти, конкретно эти Кайдзю ни разу не проявили агрессии к людям, они ни разу не подошли к нам, они выбрали для обитания остров, где нет людей. Мы же убили их на всякий случай. Это было бы очень подлое убийство по отношению к людям. Вы это знаете. Вы хотите себя оправдать. — «Аска всё понимает! Она не пытается думать категориями — ну, раз это Кайдзю, то всё о`к!» — осознал Синдзи. — «Ведь тогда мы будем ни чуть не лучше самих Кайдзю, которые думают, что раз это людей — то о`к! Молодец, Аска!» Синдзи, по крайней мере, мог быть рад, что он и его любовница умеют мыслить одинаково. — Вообразите, если бы они были людьми? — продолжала Аска. — Люди что, по-вашему имеют большее право жизнь на Земле, чем эти Кайдзю? Природа даёт свободу рождения, — писал Гитлер, — но жёстко контролирует численность. Людям кажется, что они поступают гуманно, спасая слабых, но закон Жизни таков, что слабый погибает. Эти Кайдзю погибли потому, что были слабее нас. Вот и всё. Мир прекрасен: грабь, насилуй, убивай! Кенске думал во время полёта над другими её словами: — Аска, ты какие имеешь в виду «собственные мотивы»? — уточнил он. — Желание вести борьбу. Жизнь — борьба, и все живут ради себя. — «Если эта жизнь такая, какая она есть», — думает Синдзи на обратном пути, — «то лучше вообще не рождаться на свет». Слова Аски не всем пришлись по душе, но никто противоречить ей не стал — потому как противоречить ей сейчас, означало бы противоречить собственным делам, только сейчас сделанным. Когда они прибыли в Токио-3, то Аска прямо столкнула его на пол, игриво поборола Синдзи. Рыжая мерзавка любила скакать сверху, а её пассивный японец-любовник сейчас старался подальше запрокинуть голову на жёстком полу, он стонал и закрывал глаза. Он подумал о том, что Аска — убийца ребёнка. Плохая девочка. Именно такие мысли сейчас особенно возбудили его! Когда Аска пережила оргазм, то опустила себе за спину руку, хитро коснулась пальцами члена Синдзи. Она пальцем стимулировала ему часть ствола, выходящую из своего влагалища. Синдзи от этого разразился фонтаном спермы. — «Убийца ребёнка! Убийца уродливого Кайдзю-ребёнка!» — именно такая мысль особенно согрела в духе садизма его оргазм. Синдзи стоит позади. Чувствует себя виноватым. Здесь в сфере духа он не может отвлекаться, он умом один на один с этой ситуацией. Потому Синдзи истошно рыдает — просит мать и сына о прощении. Он винит себя. Вспоминает Каору. Синдзи уверен, что Каору обязательно решил бы договориться с этими Кайдзю. Каору был обязательно встал против приказа Совета Безопасности. Для Каору весь ООН ничего не значит, если речь идёт о том, чтобы поступиться совестью. Синдзи сейчас стоит возле белой полосы. Дайгора и Зумборал слышат его, бегло оборачиваются к нему. Простят ли они его? Возможно, они не держат зла. Сейчас перед забвением они свободны от такого. Слеза стекает по щеке Синдзи. Этим Кайдзю сейчас всё равно. Остатки душ матери и сына отдаются забвению, куда воля к жизни пока не пускает самого Синдзи. Дверь Гафа закрылась, он стоит перед ней в одиночестве. Мать и сын за руки ушли в белизну кристально-чистого забвения, откуда, по словам священников Пещеры Огня, Демон Жизни вырывает всякого из нас на короткий миг и час; а Синдзи сейчас вернулся с этого Промежутка обратно в Жизнь — проснулся со слезами на глазах.