А боль никак не утихала. Как заткнуть эту дыру в груди, в которой сквозит ветер? Просто умереть, чтобы больше не видеть ненавистное родное лицо?
Ей хотелось исчезнуть.
Струйки крови стекали по ногам. Обнажённый силуэт едва шевельнулся, ожив лишь когда захлопнулась входная дверь на первом этаже. У неё не быломсил встать. Даже не так. Она не хотела вставать. Она делала раствориться в воздухе или растечься лужей на полу. Жаль, что человеческое тело не способно на такое.
Мари не чувствовала ничего. Словно вакуум вокруг и внутри неё. Она помнила его слезы. Но не свои. Помнила боль и удары. Помнила, когда потеряла сознание. Голос был сорван, но она не помнила своих криков.
И никто не пришёл к ней. Почему? Они настолько ненавидят её, что позволяют ей умирать раз за разом? Она совсем никому не нужна?
Пусть и в голове было совсем пусто, но оставаться здесь она больше не могла. Умрёт в другой раз, но точно не в этот месте. Ведь кому-то же она ещё нужна? Правда? Ведь кто-то же спасёт её?
Она не помнила, как добралась до ванной комнаты. Наверное, с трудом. Не помнила, как телефон оказался в руках. Кажется, она пришла в сознание только тогда, когда решала чей номер набрать дрожащими руками.
В голове был только один человек. Капитан. Капитан, который все поймёт, не станет наводить шумиху. Тот, кто просто заберёт её. Но вдруг другой человек возникает в её мыслях. Тецуя. Ну конечно же. Тот, чей спокойный голос и добрый нрав всегда успокаивал её. Тецуя, который всегда знает, что делать и кого звать. Тецуя, которому она дорога.
Гудки длились невыносимо долго. Она боялась — вдруг не ответит. Но наконец услышала знакомый немного взволнованный поздним звонком голос. Тецу.
— Я думала, что ты уже не ответишь. Пообещала себе, что третий раз — последний. Прости.
В горле возник комок, как только она услышала его голос, и слёзы, которых, она думала не осталось, появились на глазах мгновенно. Как и сила в голосе. Она не могла контролировать истерику, завладевшую ей.
— Я не знаю, Тецуя, я боюсь его...
Она никогда не слышала и не видела Куроко таким эмоциональным. Он кричал, пока грудь разрывалась от рыданий, а боль нарастала волнами.
Он умолял её. Казалось, сейчас он сам захлебнется в этом отчаянии.
Подгоняемая Тецуей и стрелками на часах Мари выполняла все, что он просил. Умыться. Одеться. Накинуть куртку. Взять все необходимое. Выйти. Он сам бежал к человеку, который первым возник в её голове.
Тридцать минут. Какие-то никчёмный тридцать минут, которые она провела на улице не в силах оставаться в пропахшем отчаянием доме. Тридцать минут, и Куроко с Сейджуро бежали к ней, когда она в ужасе смотрела на машину, подъезжавшую к дому.
Прятки наперегонки. Раз. Они выскакивают из машины Акаши, а она замечает знакомый номерной знак. Два. Сквозь слезы она не может разобрать дороги, и Сейджуро подхватывает её на руки, когда автомобиль останавливается. Три. Водитель давит на газ, проезжая мимо человека с пакетом из аптеки в одной руке и мороженным в другой.
Больше она ничего не помнит, провалившись в беспробудный сон,словно в глубокую трясину.
Ей снился сон. Она бежала со всех ног. Бежала, хотя лёгкие уже превратились в сдувшиеся шарики. Хотела заглушить голоса в голове криком, но из груди не вырывалось ни звука. И так по кругу.
Сквозь сон она услышала другие голоса и открыла глаза. Сейджуро и Тецуя сидели в креслах напротив неё.
Утренние лучи солнца придавали их волосам той яркости, которой не было во вчерашней тьме. Но их лица были неподвластны этому яркому свету. Они были мрачными и усталыми.
Она шевельнулась, и две пары воспаленных глаз уставились на неё.
— Ты как? — тихий голос капитана заставил её полностью проснуться и вспомнить минувшую ночь. — Спи, ещё рано.
Куроко лишь молчаливо сидел в кресле. Ей показалось, он сжал руки в кулаки, когда она улыбнулась. Нижняя губа была прокушена и полыхала огнём.
— Я в порядке, — Мари с удивлением поняла, что этот хриплый чужой голос на самом деле принадлежит ей. — Не могу больше спать. Кошмары мучают.
— Ты можешь нам рассказать все по порядку? — добавил Куроко, осторожно поглядывая на злого Акаши, который вместе с ним не спал всю ночь, ломая голову над тем что случилось с Мари.
— Если не хочешь, не надо. Но так нам легче будет тебе помочь.
— Нет, мне уже давно пора рассказать вам.
Она снова улыбается, начиная длинный рассказ с со своего детства и тайны рождения.
Она говорила долго. Замолкала, смахивала слёзы, подбирала слова. А внутри все горело огнём, когда она говорила про Джуна. Её Джуна, который сошёл с ума по её вине. Джуна, ненависть к которому не была абсолютной даже сейчас. Джуна, от которого она полностью зависела. Джуна, который был единственным родным человеком.
Она не могла однозначно прочитать выражения лиц сидящих напротив неё парней. Словно каменные маски, за которыми бушевала самая настоящая буря.
Шоколад, который она так любила, таял в её руках, но она не прекращала его любить. Интересно, если она сама его сломает, он перестанет быть настолько дорогим для неё?
Она говорила, но мыслями возвращалась к тому человеку, который сейчас точно не спал. Который достанет её, где бы она не была. И страх обуревал с каждой секундой ещё больше. Но она держалась, чтобы не заставить волноваться их ещё больше.
Когда она замолчала, напряжение в комнате можно было потрогать руками, как облако сахарной ваты.
Два человека напротив неё отчаянно желали, чтобы все происходящее оказалось всего лишь страшным сном. Как и их беспечность и слепота.
А может они просто и не пытались обратить на это внимание? Сожалений, которых становилось с каждой минутой все больше, было не счесть. Но они и не подозревали, что в чаше есть двойное дно.
— Почему ты молчала? — процедил Акаши и замолчал, понимая, что обвинения явно лишние сейчас. Мари нуждалась в их понимании и помощи. И он отчаянно думал, что он мог сделать в тот момент. И придумал.
Не находя слов, он сел рядом с ней и крепко обнял. Мари уткнулась в его плечо, вдыхая аромат его одеколона и ощущая долгожданное тепло. Тонкие пальцы крепко сжали футболку на его спине.
Куроко обхватил её за талию со спины, зарываясь лицом в её растрепанные волосы.
Они сидели так очень долго. Она катастрофически не могла надышаться их теплом. Они не могли теперь оставить её одну. Одеяло соскольнуло на пол, и взгляду парней открылись засохшие струйки крови на её ногах. Просто прикуси язык и обними крепче.
Они понятия не имели, какие страшные мысли роятся в её голове. Но их сердца тревожно бились. Странно. Болезненно. Неспокойно.
Акаши наслаждался её дыханием на своей шее. Но на часах было уже семь тридцать утра.
— Мари, ты пойдёшь сегодня на занятия?
— Нет — выдохнула она ответ в его шею. Кожа покрылась мурашками. — Я останусь здесь, вы не против?
Они оба отрицательно замотали головами, и Мари весело хохотнула. Только им почему-то послышалась горечь.
Она не отрывала от них взгляда, пока они в спешке собирались.
Они попрощались, она прцеловала каждого в лоб, и дверь захлопнулась. Она осталась наедине с гложущей тишиной. Экран телефона призывно загорелся. Входящий звонок.
— Алло?
— Где ты? Я тебя заберу.
Она послушно назвала адрес, чувствуя, как сердце замерло. Выдохнула. Всё уже решено. И иначе быть не может.
Акаши опоздал всего на пару минут, когда автомобиль, в котором она сидела, скрылся за поворотом.
Он не понимал, почему так тревожно на сердце, пока не смог найти Мари в своём доме.
***
— У кого ты была? — он спрашивает, а у Мари все съеживается внутри. Она действительно представляет себя маленьким ёжиком, который сворачивается в клубок от страха.
— У Акаши Сейджуро, капитана Поколения Чудес, — собственный голос уже не дрожит. Она окончательно решила.
Он кивает
Зол, но сейчас это ни к чему. Она и так напугана.
Он знал, она боится его. Но не может ненавидеть. А он себя ненавидел. Ненавидел за то, что сотворил с ней. Но был благодарен, что она все ещё с ним.
— Прости меня. Я не понимаю, что на меня нашло, — он смотрит мягко, как раньше. И она почти сдаётся.
Он вспомнил о своих обещаниях самому себе сделать её счастливой. Где же прежний он? Тот, которого она так любила и который любил её чистой и нежной любовью? Без этой грязи и пошлости. Без этой ненависти и отчаяния.
Он хочет измениться. Хочет. Но не сможет. Он должен оставить её. Но это слишком сложно.
Помоги мне оставить тебя, прошу.
— Ты ведь больше так не поступишь со мной?
Он хочет быть искренним.
Умоляю.
— Разумеется, нет. Ты слишком дорога мне.
Он ждёт того же в ответ. Но не заслужил. Печально. Он улыбается.
Я уже сошёл с ума.
Нет, он не изменится. Он просто не может. Он болен. Нет никого, кто мог бы им помочь. А если ждать до тех пор, когда она сама сможет ему помочь, то кто-то из них может умереть раньше. Один из них должен умереть прямо сейчас.
И она отчаянно хочет жить.
— Я люблю тебя, Джун.
Мир проносится мимо них на бешеной скорости. Они едут по старому мосту.
Иначе я убью тебя когда-нибудь
Но я этого не хочу.
Он удивлён, но искренняя улыбка растягивает его губы почти до ушей.
— И я тебя люблю, Мари. Давай всегда будем вместе, хорошо?
От этого мягкого голоса и нежной улыбки прежнего Джуна непроизвольно катятся по щекам слезы. Она бы простила и поверила ему снова, если бы не погрязла в этом отчаянии.
Она не знала, какое решение будет правильным. Но становится поздно, когда она поворачивает руль в сторону реки, закрывая ему глаза и целуя в губы. Он почти не сопротивляется, лишь накрывает своим телом.
***
Сейджуро искал её везде, пришлось даже просить об одолжении отца. И вдруг звонок. Акаши с трудом удержался на ногах.
Они уже все собрались в больнице, сбежав с уроков. Они видели истерику Мари, когда она увидела Кисе. Всем пришлось разговаривать со следователем.
Попытка самоубийства, в результате которой погиб старший брат Мари, Джун Ито. И это не укладывалось в голове ни у кого, кроме Акаши и Куроко. Они были вынуждены рассказать всё остальным.
— Почему она молчала? — в ярости и отчаянии кричал Рёта. Он мерил шагами комнату, удерживая себя от того, чтобы сползти по стенке.
Каждый сходил с ума по-своему. Один — громко, другой — тихо. Но все пытались сдержать внутри себя это отчаяние.
— Ты бы сказал, придурок? — едко заметил Дайки. Он не хотел шутить, получилось автоматически, но на Кисе он злился по-настоящему.
— Заткнись, Аомине. Твои шутки неуместны сейчас, — обрубил Шинтаро едва начавшийся спор. Он был как всегда непоколебим. Его выдавал лишь то, что он слишком часто поправлял очки.
— Но ведь она знает, что мы всегда ей поможем, — продолжил за Кисе Ацуши, держа в руке шоколад. Кусок не лез в горло. Впервые он не мог даже смотреть на сладости. — Мы бы... придумали что-нибудь...
— Что? — не выдержал капитан. — Что мы могли сделать? В такой ситуации... даже я бессилен. — Он опустил взгляд в пол. — Мари бы не позволила навредить ему.
— Увезти её? Забрать? Мы ведь могли сделать это! — кричал Дайки, не понимая, почему так говорит капитан. Который не умел проигрывать, как и все они.
— Это не баскетбол, Дайки. Мы могли, но все мы несовершеннолетние. Думаешь, он бы позволил забрать её? Тогда проблемы с полицией были бы обеспечены.
— Мне плевать! Ты сам себя слышишь? То есть даже если бы ты знал, ты бы позволил этому случиться? Ты не лучше того ублюдка.
— Заткнись...
— Заткнись, Аомине. — Всё повернулись к молчавшему до этого момента Шинтаро. Он зло смотрел на форварда. — Используй свои мозги хоть иногда. Сейчас уже поздно обсуждать, что мы могли бы сделать. Прямо сейчас мы должны позаботиться о Мари.
— Позаботиться? Да она едва не умерла! А вы... — надрывный голос Кисе разбивался от стены. Он замолчал и сполз по стене, спрятав лицо в ладони. — И я ничем не отличаюсь от вас...
Они ссорились. Отчаяние и злость на самих себя, на Джуна Ито и на молчание Мари захватили их. Они пытались избавиться от этой боли, разъедающей изнутри, от чувства вины, выплескивая все друг на друга. Они не должны были этого делать. Никогда. Но тогда они не понимали этого. А Мари слышала их разговоры, стоя за дверью, и плакала, проклиная себя.
Так было всегда. Они причиняли боль ей, не осознавая этого, когда она сидела там, за дверью, и плакала, зажима ладонями рот.
— Простите меня... Я такая идиотка...
Рыдания раздирали грудь изнутри, вырываясь наружу. Эти ощущения стали обыденными. Только вот осознание, что на этот раз причина этой истерики теперь иная, не давало покоя. Оно приносило облегчение. И Мари ненавидела себя за это, но ничего не могла поделать с желанием жить.
