Второе дыхание

Харита Игнатьевна, приказав подать чернила, перо и бумагу, занялась сочинением слёзного письма к мужниной родне, коря себя: давно следовало ухватиться за этот вариант. Дальние родственники, седьмая вода на киселе, зато имеют счастье проживать в Санкт-Петербурге. Авось не покинут Огудаловых в беде, приютят Ларису. — Мается, верчёная, что мне с ней делать, ума не приложу. Глядишь, на новом месте дочь придёт в себя, может статься, жизнь пошатнувшуюся устроит. В Бряхимове, у всех на виду, ловить нечего. В столице следует счастье искать! Лёгкие шаги в передней оборвали маменькины эпистолярные упражнения. Выглянула: так и есть — Лариса. Торопливо застёгивает пальтецо. — Куда ты? — Прогуляться, — лаконично ответила девушка, раздосадованная тем, что её застали за сборами. — Ну, ступай, ступай, — кивнула Огудалова, помогая дочери накинуть шаль, — полезно тебе свежим воздухом подышать. Лариса, повинуясь внезапному порыву, прильнула к матери, прижалась на мгновение губами к щеке. — Что ты? — удивилась Харита Игнатьевна, но Лариса так же молниеносно отстранилась и кинулась к дверям. — Я скоро, мама. Нечто такое прочла в затуманенных дочерних глазах старшая Огудалова, отчего вдруг кольнуло нехорошим предчувствием сердце. — Тасю с тобой послать? — Не надо, мама! — опрометью выскочила Лариса, пока не вздумали удерживать. Вот уже отстучали по ступеням крыльца подбитые металлическими подковками каблучки, хлопнула калитка и всё стихло. Харита Игнатьевна, перекрестившись, вернулась к письму, но настрой пропал. Строчки не желали ложиться на бумагу, складные фразы вытесняли из головы назойливые мысли: как бы не вышло неладное, с Ларисы станется. Из малейшей неприятности вселенское горе раздувает. В прошлом году едва пережила исчезновение Паратова, на вокзал бросилась, сраму наделала. Хорошо, на второй станции удалось догнать, иначе неизвестно, чем бы окончился побег. Огудалова воскресила в памяти фигурку дочери, растерянно топчущуюся на платформе. Ох, сколько нотаций пришлось тогда выслушать провинившейся девице! На сей раз сильнее Ларису пришибло, как в воду опущенная ходит. Со старшими дочерьми мать хлопот не знала, а за младшей глаз да глаз. Не сотворила бы опять чего, не начудила бы… С конца пера на лист сползла уродливая жирная клякса. Не выдержав, Харита Игнатьевна крикнула: — Тася! И тут — надо же, случаются совпадения! — ошалело задребезжал дверной колокольчик, который дёргал снаружи кто-то нетерпеливый. Расторопная горничная бросилась открывать и тут же отшатнулась, увидев на пороге встрёпанного Карандышева. До крайности взволнованный Юлий Капитоныч, тяжело дыша, едва смог произнести: — Где… Лариса Дмитриевна? — Гулять ушли, — вымолвила побледневшая Тася, пытаясь захлопнуть дверь перед нежданным визитёром, однако Карандышев просунулся плечом в проём, не позволяя горничной ретироваться. — Давно она ушла? — С четверть часа как. Уйдите, Христом-Богом прошу, Юлий Капитоныч, не велено вас пускать! — взмолилась несчастная прислуга. — Куда? — упорствовал Карандышев. — Не могу знать, — заюлила горничная, выжимая бывшего чиновника за порог, — не докладывались. Юлий Капитоныч задумался, чем немедленно воспользовалась Тася, захлопнув-таки дверь; затем, видимо, осенённый догадкой, воскликнул: — А! Знаю, куда она могла пойти! Карандышев сбежал с крыльца, покрутился на месте, точно ищейка, берущая след, и припустил вниз по улице. Тасенька же, облегчённо вздохнув, пошла к хозяйке, спешившей ей навстречу. — Кого леший носит? — недовольно буркнула Харита Игнатьевна. — Как на пожар трезвонит. — Господин Карандышев барышню спрашивали, — пролепетала испуганная горничная. — Я не впустила, как вы наказывали. — Бестолочь! — взорвалась Огудалова. — Скорей беги! Догоняй! Нет, постой! Тася всполошено заметалась по передней, не понимая, куда бежать, кого догонять. — Помоги мне одеться, скаженная! * — прикрикнула Харита Игнатьевна. — Да людей беги поспрашивай, не видел ли кто Ларису. Я извозчика… извозчика возьму. Беды бы не случилось! Юркая горничная, взяв себя в руки, живёхонько помогла хозяйке одеться и сама, наскоро облачившись, выскочила из дома. Но в какую сторону податься? Бряхимов велик. — Барышня-а! Лариса Дмитриевна! — покричала на всякий случай Тася, сама понимая, что та, кому адресован призыв, её не услышит. — Не до церкви ли отправилась? Пойти разве там поискать. Лариса постепенно прибавляла шаг: следовало спешить, покуда не иссякла решимость совершить задуманное. С маменькой, правда, скомкано попрощалась, хотя так даже лучше — меньше слёз и подозрений. Не удержалась, кинула взгляд на место, где давеча видела Карандышева: нет никого на посту. И то хорошо, задерживать не станет. Не хотелось видеть бывшего жениха, он её совести лишний укор. Перчатки второпях позабыла, руки озябли, она не обращала внимания. Что руки, когда душа застыла! Скоро всё прекратится. Девушка почти бежала, провожаемая взглядами прохожих: сочувствующими, недоумевающими, равнодушными, насмешливыми. Летит Лариса, не разбирая дороги, а по пятам тащится сплетня-удавка, сплетня-змея. Как назло, самые людные места предстояло миновать ей. Пересекла Базарную площадь, свернула на Песочную… и тут поняла, насколько неудачно выбрала маршрут. Замаячил впереди трактир, а возле трактира прогуливается, зазывно покачивая бёдрами, подвыпившая Сорочиха. Как красные флажки осаживают волка, так распутница напугала запыхавшуюся Ларису, перекрыла путь. Никак им не разойтись! Обратно не повернуть, остаётся идти вперёд, авось проскользнёт. Не тут-то было! Сорочиха, издали приметив Ларису, хрипло воззвала: — А! Сестра! Куда торопишься? — Что вы? Какая я вам сестра?! — растерялась девушка, а Сорочиха уж рядом, вцепилась в плечи обветренными, красными, как голубиные лапки, руками, с головы до ног окатывает глумливым взглядом, русые кудри выбились из-под полушалка. Лариса оцепенела. — Брезгуешь? Стало быть, до ручки не дошла, не то нос не воротила бы, — протянула мучительница, оценивающе рассматривая полыхающее от спешки лицо жертвы. — Пустите меня! — пискнула Лариса, с ужасом замечая собирающуюся вокруг них толпу охочих до потехи зевак. Сорочиха держала крепко, дышала на девушку сивушным смрадом, бессвязно бормотала. — Ишь, какая ягодка! Я ведь тоже прежде красавицей слыла. Думаешь, как я такою стала? Серафимой крестили, как в воду глядели — сгорела я в пламени своём**. На блеск польстилась, оттого и Сорочиха. Всё ради него покинула, а он, соколик, фью! — Сорочиха, разжав одну руку, изобразила ею взмах птичьего крыла, — поминай, как звали! С той поры покатилась моя судьбинушка под горку. Без оглядки любить нельзя, нельзя! Жутко Ларисе от истории опустившейся женщины, щёки горят от стыда — не за себя больше, за пропащую Серафиму, попирающую в себе остатки человеческого. — Ой, ведь она молодая совсем! — пронзила догадка. — Лет тридцать от силы! В толпе раздавались ехидные смешки, кто-то подначивал Сорочиху, иные гудели «Будет вам!», но на выручку не шёл никто, ожидали развязки. На счастье Ларисы, проезжавший мимо извозчик крикнул гулящей: — Опять бузишь? В участок захотела? Гляди, городовой идёт! Сорочиха мигом выпустила жертву и пошла, как ни в чём не бывало, запевая неверным голосом: — Она всё в жизни потеряла!.. О! Чтобы в старости своей Она на промысл не роптала, Подайте ж милостыню ей! *** Зеваки разошлись по своим делам, перемалывая неинтересно закончившееся зрелище. Извозчик, напугавший всех городовым, щеголевато подбоченился на козлах: — Не прикажете ли довезти, барышня? На резвой! Лариса, отрицательно покачав головой, устремилась дальше. Вслед ей донеслось: — До погибели слепая любовь доводит, помни, сестра! Вот, наконец, развернулся под ногами бульвар, огороженный чугунной витой решёткой, за которой открывался обрыв, внизу мощёная камнем набережная и — Волга. Показалась кофейня, ставшая невольной сценой разыгравшейся летом драмы. Гаврило, скучая без посетителей, стоял в дверях, покуривая асмоловскую папиросу****. Узнав девушку, буфетчик не на шутку разволновался: по всему видно, не чашку кофе выкушать явилась барышня. Проследить самолично, чтоб без казусов обошлось, не то убытков не оберёшься! Лариса остановилась напротив кофейни, присела на скамью у решётки, унимая загнанно стучащее сердце. Она добралась туда, куда стремилась. Дальше идти некуда и незачем, всё должно свершиться здесь. Настало время исправить ошибку, допущенную Карандышевым. Юлия Капитоныча с утра донимало неясное пока беспокойство — он сделался, как некогда Лариса, чрезвычайно чувствителен. К полудню тревога его приняла определённое направление, приведшее к дому Огудаловых. Узнав от Таси, что «барышня ушла, а куда — не сказала», он заволновался ещё сильнее. — На бульвар, больше некуда идти ей! — сообразил, кинувшись вдогонку. Он нёсся прямиком по Ларисиному пути, приставая к прохожим с одним и тем же вопросом — не видели ли девушку? Люди брезгливо сторонились его, принимая за помешанного. Лишь один голос, женский, с хрипотцой, развязно окликнул: — Капитоныч! Карандышев споткнулся и неуклюже замахал руками, удерживая равновесие. Сорочиха, приветливо скалясь, шагала прямо к нему. — Не узнаёшь? Иль позабыл, как у муженька моего на обедах бывал? Он помнил, конечно, всё помнил. Его, только-только поступившего на службу, пригласил на обед сослуживец. На Юлия Капитоныча, привыкшего к деревенской скромности, произвела впечатление показная роскошь. Он поставил целью выбиться в люди, чтобы ни в чём себе не отказывать и однажды закатить такой пир, в сравнении с которым этот обед покажется нищенской трапезой. Хозяйка дома служила подлинным украшением вечера. Изящная, гордо держащая голову, умеющая поддержать беседу на какую угодно тему, с потаённой грустью в глазах — вот какая была она тогда! Неужели ничего не осталось от той ослепительной женщины? Всё принесла она в жертву всепожирающей страсти, сделавшей её изгоем, толкнувшей в пропасть, из которой не выбраться. Даже если чудом удастся вырвать её из этой грязи, она погибнет. Поздно. Порок вершит разрушительную работу, его несмываемая печать пролегла на её лице. — Не подашь копеечку на бедность мою? — женщина вытянула вперёд руку с раскрытой ладонью. — Серафима Аполлоновна! ***** — пролепетал растерявшийся Карандышев, переводя дух. — Рад бы вам помочь, да в кармане ни полушки. — Ну хоть поговори со мной, не погнушайся! — хохотнула пьяная Сорочиха. — Или ты такой, как все они? Мы ведь нынче в одной мерке. — Серафима Аполлоновна, в другой раз, сейчас никак не могу! — взмолился Юлий Капитоныч, затравленно озираясь. — Тороплюсь я! — Беги! — нахмурила брови женщина. — Прошла она здесь, к Волге направилась, не иначе. — Благодарю! — учтиво поклонился Карандышев, приложив руку к сердцу. Миг — и он уж мчится во весь опор, слушая неистовствующий в груди маятник. Тук-тук, тук-тук, только бы успеть, успеть, успеть… — Беги за ней, — напутствовала Сорочиха. — Кабы кто так за меня держался, когда… От ветра ли, от зависти ли выступили на глазах её слезинки — кому ведомо? За Волгой расстилались пожелтевшие поля, вдали нахохлилась деревенька с возвышающимися над крышами изб колодезными журавлями. Неторопливо плескалась вода, качая на волнах одинокую чайку. Лариса подождала немного в безумной надежде увидеть «Ласточку» — прощальный привет от человека, любовь к которому ещё билась в ней. — Пора, пожалуй! — подумала. — Что же буфетчик не уходит, разве дел у него нет? Или меня караулит? Так ведь не успеет. Да, времени нет! Решаться надо! Руки дрожат, страшно. Что обо мне скажут? Смотрела вниз, голова закружилась, немудрено после болезни. Ах, что бы ни говорили, всё одно. Только бы сразу, больше не мучиться! Мама, прощай! Встала, ухватилась за решётку, свесила голову. Закачалась далеко внизу каменная бездна. — Скорей! Скорей! — кричал кому-то Гаврило. — Кому он кричит? Ай, всё равно! Осталось малое — разжать пальцы, сделать последнее усилие и ухнуть с обрыва. Даже испугаться не успеешь. Зажмурив глаза, Лариса отпустила спасительную решётку, подавшись всем телом вперёд, но в тот самый миг её накрепко перехватили сильные мужские руки, дёрнули обратно, и голос — о, как она ненавидела этот голос! — отчаянно призвал: — Ради Бога, не совершайте безумства! Лариса по-рыбьи забилась, пытаясь вырваться из объятий непрошенного спасителя, но тот лишь крепче прижал её к себе. — Отпустите! — сорвалась на визг девушка. — Не-ет! — Лариса, прошу вас, придите в себя! Вы меня слышите? Собравшись с силами, она вновь рванулась, пнула мужчину ногой, вложив в удар всё обуревавшее её отчаяние, тот зашипел от боли, однако рук не разжал. Оступившись, они оба, на радость изумлённо следившему за борьбой Гавриле, рухнули наземь. Лариса беспомощно забарахталась. Те же руки, помешавшие полёту в бездонье, бережно, как дражайшее сокровище, подняли её, помогли подняться на ноги. Прерывисто дыша, девушка посмотрела на своего спасителя, и вздрогнула, увидев перед собой бледного, нервно дрожащего Карандышева. * Скаженная — сумасшедшая, шальная ** Значение имени Серафима — «огненная», «пламенная» *** Романс «Нищая», стихи: Пьер-Жан Беранже, перевод: Дмитрий Ленский, музыка: Александр Алябьев **** Т.е. папиросу табачной фабрики Асмолова ***** Попытка автора создать «говорящее» имя. Серафима, как сказано выше, «пламенная», Аполлон — «губитель». Итого «губительное пламя».