Второе дыхание

Злосчастное письмо Паратова укрепило Ларису в желании вернуться к той точке отсчёта, с которой её сбили летом. Наконец она вырвется из Бряхимова. Город отпустит её. Пускай впереди ждёт захудалое именьишко в глухом Заболотенском уезде, всё лучше бесстрастных бряхимовских улиц, не ведающих пощады к оступившимся. Придя в дом жениха, девушка намеренно сжигала за собой все мосты. Она доверилась ему, а что до репутации, так тут терять уже нечего. Первым Ларису Дмитриевну и Юлия Капитоныча встретил вылетевший в переднюю пёс борзой породы, красной с мазуриной* масти. Радостно виляя хвостом, он вскинул лапы на плечи Карандышеву, ткнулся влажным носом в щёку. Затем вознамерился было тем же манером поприветствовать Ларису, но хозяин предупреждающе скомандовал: — Атрышь**, Разбой! Сидеть! Пёс послушно уселся, семеня передними лапами, не сводя с людей блестящих вальдшнепиных глаз***. — Ваш? — удивилась Лариса, с долей испуга поглядывая на собаку. У Огудаловых никогда никакой живности не держали. — Из деревни привёз, — ответил Карандышев. — Не бойтесь, я его, шельмеца, в каретный сарай выдворю. — Не надо, пусть останется. Выплыла тётушка Ефросинья Потаповна — сухонькая старушка, облачённая в платье давно вышедшего из моды фасона, в чепце на поседевшей голове. Напустилась на племянника: — Где тебя опять носило, шалопутный? Я не знаю, на что подумать, пёс твой целыми днями воет, всю душу вымотал. Когда ж мне покой будет? Да кто это с тобой?! — Моя невеста, Лариса Дмитриевна! — с вызовом вскинул голову племянник, перекрывая тёткину тираду. — Святые угодники! — обомлела Ефросинья Потаповна, узнав гостью. Надо сказать, она никогда не одобряла кандидатуру Ларисы Огудаловой в качестве невесты для племянника и нещадно костерила Юлия за его выбор. Дельное ли дело: девица ветрена, только и умеет, что петь да плясать, деньгам счёту не знает, поведения нескромного — в доме ровно двор проходной, всегда мужчины в гостях, с цыганами на короткой ноге. Опять же, приданого не дождёшься, у Огудаловых, всем известно — в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи, даром, что пыль в глаза пускать любители. Из такой ли фамилии следует невесту брать? Уж тётушка расстаралась ради племянничка, подыскала для него девицу скромную, хозяйственную, с заветным сундуком, в котором припасено добро. От хорошей жены не убыток, а прибыток пойдёт! Так куда там, Юлий упёрся: женюсь на Ларисе Огудаловой и слышать ничего не желаю! — По себе ли берёзу ломишь? — увещевала Ефросинья Потаповна. — Она барышня благородная, к шику приучена. Такой на балах танцевать да по приёмам разъезжать. Что ей твоя деревня? Да и ты-то ей пятое колесо в телеге. Там, поди, с капиталами женихи требуются. Но племянник, в других вопросах податливый, здесь настоял на своём и высватал-таки девицу. Ну и парочка, курам на смех! Ефросинья Потаповна сердцем чуяла: не выйдет из этого дела ничего путного, и как в воду глядела. Сполна хлебнули горюшка из-за красавицы-невесты. Однако сейчас Ларисино появление пришлось весьма кстати. Авось девица заставит заблудшего Юлия взяться за ум, пока ещё до какой беды себя не довёл. Подавив неприязнь, тётушка принялась обхаживать блудную невесту по всем правилам гостеприимства. С отъездом уговорила подождать: — Эко, придумали! Пока соберётесь, пока выедете — вот уж и стемнело. По темноте какая езда? Переночуйте, тогда и езжайте честь по чести. И я с вами отправлюсь, уж надоел мне город — сил нет. Пора, пора ей на заслуженный покой, подальше от городской сутолоки. Молодым вести хозяйство, а ей коротать остаток века за рукоделием и чтением Псалтири. С доводами тётки пришлось согласиться. Занялись приготовлениями к дороге. Пока Лариса осматривалась и приводила себя в порядок, Ефросинья Потаповна проворно приготовила для неё комнату. Юлий Капитоныч отправил кучера к Огудаловым и приступил к укладке чемоданов. Разбой, довольный суетой, сновал по комнатам, путаясь у всех под ногами. С Ларисой он быстро подружился, по её команде подавал лапу, подносил различные предметы и вообще демонстрировал все имеющиеся в наличии таланты. — Цыть, аспид! Проходу никому не даёт! — разворчалась на собаку тётушка. — Одни хлопоты с ним. — Не браните его, Ефросинья Потаповна, — вступилась за Разбоя Лариса, — он такой милый пёс. — Милый то милый, да на што собака в доме? У соседа целая псарня, предложил Юлию: не надо ли собачку? — а у того враз глаза разгорелись. Нашёл, куда деньги выбросить! Уж ладно для охоты, так ведь ружья-то… Ефросинья Потаповна поперхнулась и деланно закашлялась. — Вы уж простите, Лариса Дмитриевна, — торопливо заговорила тётка, — я ведь стара стала, глупа, мелю языком, чего бы и не следует. — Да я вовсе не сержусь, — потупилась Лариса, поглаживая борзую. От девушки не укрылось исчезновение оружия из кабинета. Интересоваться, полиция ли конфисковала пистолеты и кинжалы, или сам Юлий Капитоныч избавился от них, Лариса не стала. — Скажите, пожалуйста, — поспешила она сменить тему беседы, воспользовавшись отсутствием в комнате жениха, — а что родители Юлия Капитоныча? Он мне никогда о них не рассказывал. Да и она, признаться, не расспрашивала. Не видела интереса. Ефросинья Потаповна, оставив хозяйственные хлопоты, присела на стул, чинно сложив на коленях руки. По всему, воспоминания о почивших супругах Карандышевых были дороги ей и вызывали особый трепет. Дребезжащий старушечий голос смягчился, когда она поведала Ларисе о событиях прошлого: — Дак ведь рассказывать, милушка моя, ему не о чем, не помнит он их совсем. В холерный год оба сгорели, сперва матушка, а затем и отец, брат мой меньшой. Как раз Крымская война закончилась. Юлию в ту пору всего три годочка исполнилось****. Я и растила его. В сердце Ларисы ворохнулась невольная жалость к жениху, не знавшему родительской ласки. У неё самой маменька жива-здорова, папеньки хоть нет больше, но она прекрасно его помнит. Теперь сделалось понятно, откуда у Юлия Капитоныча неуверенность в себе, мелочность и болезненное самолюбие. К тётушке, пожертвовавшей личным счастьем ради племянника, Лариса прониклась уважением. Постоянное ворчание Ефросиньи Потаповны и её рассуждения, прежде нагонявшие тоску, стали казаться даже милыми. — А всё же, Ефросинья Потаповна, какими они были? — теперь уже всерьёз заинтересовалась Лариса. — В согласии жили, в любви? — Они-то? И, милушка, Капитоша с Натальей такой дружной парой были, другую такую не сыскать. В здравии, в болезни ли, рука об руку… — тётка промокнула кружевным платочком слезу. — Уж и помечтать любили, всё книжки читали. Сына вон Юлием назвали, как раз всё римскую историю изучали. — Так они в честь Цезаря? Лариса и прежде задавалась вопросом, откуда взялось у её поклонника при столь простонародном отчестве громкое имя. Видно, родители возлагали на отпрыска большие надежды. — Я уж им толковала: не выдумывайте, нареките младенца обычным именем*****. Пустое! — махнула рукой старушка. — Заболтались мы, Лариса Дмитриевна, мне об ужине похлопотать пора. Маленький коренастый кучер привёз сундук, в который Харита Игнатьевна с Тасей уложили Ларисины пожитки, включая гитару. К отъезду всё было решительно готово. За окнами стемнело, Ефросинья Потаповна зажгла лампу. Лариса призадумалась, прислушалась к себе: правильно ли она делает? Не тяготит ли её общество Юлия Капитоныча? Не совершила ли она ошибки, поддавшись очередному порыву? Нет, пожалуй, ни презрения, ни неприязни к жениху она не чувствует. Наоборот, ей приятна его забота о ней. Как остро ей не хватало человеческого участия, поддержки, тёплых слов! Если бы Юлий Капитоныч прежде так вёл себя с ней… Обоим была необходима жёсткая встряска, чтобы они научились ценить то, что имеют, не гнались за призрачным счастьем. Ведь что ни делается, всё к лучшему. Скоро Лариса отдохнёт, вживётся в роль жены, станет учиться вести хозяйство. Как знать, возможно, в отношении к Юлию Капитонычу наметится перемена. — Поздно терзаться. Снявши голову, по волосам не плачут, — уговаривала себя. Полюбить она больше не сможет, всё в ней перегорело, но хоть уважать мужа будет. Всё устроится. Сели за скромную трапезу. Жениху с невестой, утомлённым дневными переживаниями, кусок в горло не лез. С трудом они заставили себя съесть хоть сколько-нибудь. Разбой, никогда не жаловавшийся на аппетит, мигом проглотил свою порцию и вертелся возле стола, ожидая подачек. Отужинав, Ефросинья Потаповна собралась было убирать со стола, но Лариса, к удивлению старушки, проявила инициативу, сказав, что всё сделает сама. Юлий Капитоныч тут же вызвался помогать. Тётушка охотно уступила будущей невестке ежедневную обязанность, подивившись втайне — никак выйдет из девицы толк? — и, пожелав покойной ночи, ушла к себе. — Не буду вам, детушки, мешать. «Детушки», покончив с делами, уединились в отведённой для Ларисы комнате. Экономя керосин, затеплили свечу. Поговорили о завтрашней дороге, об имении, ловя себя на том, что им интересно вместе что-то обсуждать. Наконец жених, взглянув на часы, спохватился и вскочил: — Я вас заболтал, а вам отдыхать надо. Я пойду… Как тяжело уходить, когда хочется побыть рядом ещё хоть минуту! — Не уходите, — попросила Лариса, — кажется, опять… — Что случилось? — забеспокоился Карандышев. — Снова эта ужасная тоска. Я думала бежать от неё, но она нагнала меня и здесь. Побудьте со мной, пока я не засну. Чёрная холодная тревога, затаившаяся на день, выбралась наружу с наступлением темноты, ехидно склабясь: врёшь, от меня так легко не отделаешься! Только не одной, Ларисе нельзя оставаться одной. Одинокий беззащитен перед кручиной. Карандышев понял. Сколько раз он сам метался, мучаясь от горя, страха и угрызений совести! Сколько раз то проклинал, то благодарил купцов за то, что не дали покончить всё разом, избавили от наказания, когда для него душевные терзания страшнее любой казни! Юлий Капитоныч прижал девушку к груди, легонько поцеловал в висок. — Ничего не бойтесь. Я здесь, я рядом. Я буду охранять вас. В глубине памяти остались обрывочные полустёртые воспоминания о матери, нежно убаюкивающей, прогоняющей дурной сон. Повинуясь наитию, он так же, как ребёнка, баюкал Ларису, успокаивал, и потихоньку злая тоска отпустила, стало легче обоим. И уж так само собой вышло: потянулись друг к другу, он робко поцеловал её в губы, а она не отстранилась. И смутились оба, словно содеяли нечто постыдное. Бряхимов безмятежно спал, моргая редкими огнями бессонных окон. За городом на много вёрст простирались тёмные поля, вилась просёлочная дорога. Здесь, в комнате, еле слышно пощёлкивала весёлая свеча, отражение плясало на стекле. Дом затих — ни скрипа, ни шороха. Чёрная тоска испарилась, не получив обычной дани. Впервые за последние месяцы Лариса Дмитриевна и Юлий Капитоныч, измученные физически и морально, заснули спокойно и мирно. * Мазурина — тёмная маска на щипце (морде) борзой. https://pp.vk.me/c626728/v626728894/284f8/63_WGsL-jxo.jpg ** Атрышь (отрыщь) — команда, подаваемая гончим и борзым, аналог «Нельзя!» *** Вальдшнепиные глаза — крупные, тёмные, навыкате, как у вальдшнепа, глаза борзой. **** Вторая эпидемия холеры в России пришлась на 1847–1861 года и совпала с Крымской войной (4 (16) октября 1853 — 18 (30) марта 1856). При помощи небольших вычислений можно узнать возраст Юлия Капитоныча. ***** В Святцах есть имя Иулий, именины 4 июля. Тётушка, видимо, хотела, чтобы ребёнку дали какое-нибудь более тривиальное имя.