Сверхновая

      — Левее… Правее… Снова левее… Господи, Матвиенко, да в кого ж ты такой косоглазый?       Хороший вопрос. Мне тоже интересно.       — Сама ты косоглазая!       — Это ж не я попасть не могу, а ты. Значит, косоглазый ты.       Логично.       — А ты сама попробуй!       — Здрасте, кто из нас двоих мужик — я или ты?       — Ну типа я.       — Вот именно, что «типа»…       — Я всё слышу. Могла бы вообще-то не издеваться, а помочь!       — А я, по-твоему, чем тут битый час занимаюсь?       — Хернёй ты тут занимаешься… Как и я.       Как и я, если уж на то пошло.       — Ты у меня щас договоришься и вообще один всё будешь делать. Причём не только сегодня.       — Ладно, ладно, командуй.       — Чуть левее. Теперь ниже. И ещё левее. Да-а-а, умница, детка. Вот так хорошо.       — Что «хорошо»? Он всё равно не влазит.       — Так ты надави посильнее, и влезет.       Ммм, дедушка Фрейд уже потирает потные ладошки в предвкушении.       — Да он сейчас упадёт, какое «надави»? Тут дырка нужна пошире.       — И где я тебе возьму пошире? Какая есть, в такую и вставляй.       Боже, мы как будто порно снимаем, честное слово.       — Бля, может, лучше дворника потом попросим?       Бля, может, правда лучше его?       — А чё сразу дворника-то? Ты сам уже не можешь?       Так продолжалось уже почти полтора часа. В какой-то момент я даже готов был сам залезть на стремянку и прикрутить чёртов карниз, лишь бы не слышать пререканий Серёги и Машки (ура, я запомнил уже целых два имени!).       Всё началось утром, на классном часе, когда Надежда Константиновна объявила нам, что администрация школы убедительно попросила учеников помочь в благородном деле реставрации школы. На практике это означало, что нас попросили по-быстрому убрать мусор и оставшиеся стройматериалы из классов, а заодно доделать кое-какие косметические мелочи. Карты, портреты путешественников и схемы круговорота воды в природе мы расклеили быстро и охотно, но вот почему мы должны были вешать карнизы и доклеивать отвалившиеся плинтусы, я решительно не понимал.       Были, правда, в этом всём и плюсы: во-первых, сегодняшние занятия отменили, а во-вторых, я познакомился почти со всем классом и даже запомнил некоторых ребят. С каким-то околопатриотическим восторгом обнаружил, что один из моих новых однокашников — Димка Позов — тоже перебрался в Питер из Воронежской области, как и я сам.       Послушав ещё несколько минут Серёжу и Машу, я всё же направился на поиски дворника. Я шёл по широкому тёмному коридору с кучей одинаковых дверей, удивляясь про себя, почему никто не догадался сделать освещение поярче. Вдруг на фоне огромного панорамного окна в конце коридора (эта картина неизбежно вызывала у меня ассоциации с фразой «свет в конце туннеля») появилась фигура, которая явно двигалась мне навстречу. Приглядевшись, я увидел, что это невысокий мужчина, и двигался он по какой-то весьма странной траектории: от одной стены к другой, как будто играл в «Марио». Я заметался из стороны в сторону, пытаясь обойти его, но, разумеется, с моими-то способностями даже при такой ширине коридора мы так и не смогли разминуться и благополучно врезались друг в друга.       При ближайшем рассмотрении стало понятно, что это, очевидно, и был школьный дворник, причём мертвецки пьяный. Я уже приготовился рассыпаться в извинениях, когда он вдруг протянул руку, фамильярно потрепал меня по щеке, назвал «милым мальчиком» и нетвёрдой походкой поплыл дальше по коридору.       — Извините, — на всякий случай сказал я ему вслед.       Хорошая школа, и люди интересные.

***

      Около двенадцати часов мы с несколькими ребятами — Серёгой, Димкой, Машей, Катей и Юлей (ура, целых пять имён) — забили на неприкрученный карниз и пошли перекусить, а заодно взять в библиотеке обещанные учебники. Сидя прямо на полу коридора в ожидании своей очереди, мы болтали, смеялись и жевали вполне съедобные пирожки из столовой. Социофобом я и так никогда не был, но сейчас я чувствовал себя в новой компании так комфортно, как будто мы были знакомы уже несколько лет.       За разговорами и уборкой кабинета прошёл почти весь день. Я очнулся только ближе к четырём, когда посмотрел на часы и вспомнил, что через два часа уже должен быть на первом занятии у моего репетитора, причём не где-нибудь, а на Васильевском острове, до которого мне ещё пилить и пилить. Наспех попрощавшись со всеми, я рванул к остановке, надеясь по пути закинуть домой учебники и переодеться во что-нибудь, не пропахшее свежей краской и вековой пылью.       Из дома я выбежал около пяти и обнаружил, что кратчайший путь до метро перекрыт бригадой рабочих, которые перекопали всю детскую площадку и прилегающую территорию, не оставив нормального прохода. Помявшись, я всё же полез напролом через какие-то кусты. Ага, давайте ещё на первое же занятие опоздаем. Я уже почти добрался до тротуара, но запнулся о какую-то железяку и рухнул в траву. Точнее, в крапиву. Ладонями.       Потрясающие ощущения.       Я с чувством выругался, поднялся на ноги и на максимально суровых щах прошествовал мимо гогочущих рабочих.       Позже, покачиваясь в вагоне метро и стараясь ни к чему не прикасаться руками, я думал о том, что, несмотря на все неурядицы, мне крупно повезло оказаться в этом городе, и теперь в ответ почти на все жалобы мой внутренний голос реагировал одной ёмкой фразой «зато ты в Питере».       Год не увидишь родителей? Зато ты в Питере! Сестра приедет в лучшем случае через пару месяцев? Зато ты в Питере! Пришлось бросить всех своих друзей? Зато ты в Питере! Попал в физмат вместо лингвистического класса? Зато ты в Питере! Убьёшь все свои свободные вечера на нахер не нужное тебе репетиторство? Зато ты, чёрт возьми, в Питере!       Раз двести повторив эту мантру, ровно в шесть я, целый и почти невредимый, стоял перед обшарпанной дверью подъезда (ах, простите, парадной) и звонил в домофон.       — Да? — раздался уже знакомый голос.       — Это Шастун, — сказал, в глубине души надеясь, что он про меня забыл и не станет проводить занятие.       — Третий этаж, — с готовностью обломал меня Арсений Сергеевич.       Я неторопливо поднялся наверх и позвонил в двадцать первую квартиру.       — Открыто!       Я вошёл в прихожую. Хозяина квартиры на горизонте видно не было, но вкусно пахло только что сваренным кофе и тем самым «давай потрахаемся»-парфюмом. Пожав плечами, я кинул на пол рюкзак, снял ветровку и начал разуваться. Неожиданно откуда-то сбоку вырулил рыжий кот и начал энергично тереться о мои ноги, мешая мне. Я деликатно отодвинул его в сторону и продолжил развязывать шнурки, но обнаружил рядом с собой ещё одного кота, на этот раз чёрно-белого. Я отогнал и его и потянулся за портфелем, почти не удивившись тому, что на нём сидел третий кот. Я бесцеремонно скинул его на пол, закинул рюкзак на плечо и увидел у своих ног четвёртого кота. Я уже начинал сомневаться в своём психическом здоровье, когда в коридоре нарисовался пятый кот. А потом и шестой.       Ну прямо-таки квартира сильной и независимой женщины.       Сохраняя видимое спокойствие, я на всякий случай выглянул наружу, проверил номер квартиры, а потом растолкал кошачьих оккупантов и направился по длинному коридору (почему все в Питере так любят длинные коридоры?) в сторону единственной открытой двери.       — Вы, видимо, очень любите кошек, — констатировал я, заходя в комнату в окружении своей импровизированной свиты.       — Что? А, да, прости, — Арсений Сергеевич повернулся ко мне и рассмеялся, — я тебя не предупредил. Я заядлый кошатник.       — И как их всех зовут? — поинтересовался я.       — Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми, Ричард Фейнман, Эдвард Теллер, Отто Фриш… — перечислял он.       — …и Лапусик? — брякнул я, будучи почти на все сто сорок шесть процентов уверенным, что он не поймёт мою отсылку.*       — А ты в теме, — одобрительно усмехнулся репетитор.       Надо же, вы тоже.       — Я очень люблю этот сериал, — признался я. — Косите под Шелдона Купера?       — А почему нет? — он пожал плечами.       — Не знаю, вы на него вроде не очень похожи, — протянул я. — Вы же не зануда и не сумасшедший учёный. Вы, скорее, как сам Джим Парсонс — такой же модник и обаяшка.       Комплимент от Бога, Шастун.       Арсений Сергеевич, кажется, подумал так же, потому что вскинул брови и с любопытством уставился на меня, видимо, ожидая продолжения банкета.       — Только вы не гей, — зачем-то добавил я, не выдержав пристального взгляда репетитора.       Брови Арсения Сергеевича поползли ещё выше, а улыбка стала ещё шире.       — Наверное, — почти обречённо договорил я.       В ярко-голубых глазах репетитора заплясали чертенята, и мне стало совсем уж не по себе.       — И вы специально для этого купили шесть кошек? — спросил я в отчаянной попытке сменить тему.       — Нет, я их всех подобрал на улице, — на редкость серьёзно ответил он. — Тут на самом деле очень много бездомных животных, я стараюсь не проходить мимо. Ферми, например, у меня уже семь лет.       Да ты ж моя Мать Тереза.       — А что с ладонями? — спросил Арсений Сергеевич, заметив мои покрытые волдырями руки.       — Крапива, — лаконично ответил я.       — Ты рвал руками крапиву? — уточнил он, глядя на меня, как на душевнобольного.       — Конечно нет, — возмутился я и смущённо добавил: — Я в неё упал.       — Ну да, разумеется, я и забыл, с кем разговариваю, — пробормотал мужчина и вышел из комнаты.       Я остался один (не считая, разумеется, общества его шести котов) и огляделся по сторонам. Это была небольшая и довольно уютная комната с добротно сделанным книжным шкафом, кожаным диваном и рабочим столом у окна. Я подошёл поближе к полкам с книгами и пробежал глазами по корешкам: сплошь научная и научно-популярная литература, ни одного художественного произведения. Нахуй так жить?       Тут вернулся Арсений Сергеевич с какой-то мокрой тряпкой в руках.       — Приложи к ладоням, — сказал он. — Это компресс, тебе полегче станет.       Я поблагодарил его, мы сели за стол и наконец приступили к занятию. К моему огромному удивлению, он даже не стал ни о чём меня спрашивать, не попросил посмотреть мои школьные тетради и не заставил ничего записывать. В общем-то, всё оставшееся время я просто слушал импровизированную лекцию Арсения Сергеевича об эволюции человеческих представлений о Вселенной. Он с увлечением рассказывал об Аристотеле, Птолемее, Кеплере, Галилее, Копернике, Ньютоне, Олберсе, Августине Блаженном, Канте, Хаббле, Эйнштейне и прочих, а я сидел развесив уши и тихо сожалел, что ни разу за время обучения мне не попадался такой учитель.       Неудивительно, что, по словам Надежды Константиновны, ребята обожают его уроки. Я бы, наверное, тоже полюбил физику, если бы мне её так преподавали.       — Тебе всё понятно? — голос репетитора вырвал меня из размышлений.       — Да-да, спасибо, — опомнился я. — Всё это очень интересно. Правда. Большую часть я вообще никогда не слышал.       — Тебе, чтобы идти в ногу со школьной программой, нужно заниматься два-три раза в неделю, — «порадовал» меня Арсений Сергеевич.       Я ж сдохну такими темпами.       — Два-три раза? — с ужасом переспросил я. — И так весь год?       — Посмотрим, — откликнулся мужчина. — Тебе удобно сюда добираться? Долго едешь?       — Примерно сорок страниц, — прикинул я.       — Ясно, — покосился на меня Арсений Сергеевич. — Так, а ты давно проходил классическую механику?       — Около шести репетиторов назад, — посчитал я. — А что?       — Повтори к следующему занятию эту тему, — улыбнулся он. — Ты, кстати, не пробовал измерять время в часах или месяцах?       — Ну, физики же меряют расстояние световыми годами. Чем я хуже? — отпарировал я.       Арсений Сергеевич рассмеялся, и на этой частично позитивной ноте я распрощался с ним и его кошачьей семьёй и отправился домой.       Выйдя на улицу, я вздохнул с облегчением: в присутствии этого человека я чувствовал себя… странно. Рядом с ним градус моей неловкости и неуклюжести как будто возрастал в разы, а внутри включался режим «косячить каждые четыре с половиной минуты». У меня вдруг возникло неприятное ощущение, что за мной наблюдают, по наитию я обернулся и поискал взглядом окна квартиры моего репетитора. Да, так и есть: в одном из окон на третьем этаже маячила знакомая фигура. Ну что за дурацкая привычка?       Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и зашагал по улице в такт музыке в наушниках. Поразительно, но я буквально физически ощущал, как ко мне возвращается хорошее настроение. Всё-таки вечерний Санкт-Петербург — это какой-то особенный сорт наркотика. Я смотрел по сторонам и не мог перестать восхищаться его удивительной атмосферностью. Идёшь себе вдоль каналов, и всё кажется каким-то мелким, незначительным, сиюминутным. В конце концов, какая разница, что я большую часть времени веду себя как полнейший неадекват и ежесекундно попадаю в идиотские ситуации?       Зато я в Питере!