Сверхновая

      — Блин, блин, блин, блин, блин… — повторял я, беспорядочно тыкая в экран телефона, где горело семнадцать пропущенных от мамы, три от отца, шесть от сестры, пять с незнакомых номеров, три от Димки и один — самый пофигистический — от Серёги. Ох, чувствую, сейчас я получу такого леща, что даже расстояние между городами в тысячу с лишним километров меня не спасёт.       Мысленно перекрестившись, я набрал номер мамы. Недоступно. Ну, да, конечно, она, наверное, уже летит в самолёте на Санкт-Петербург, чтобы искать где-нибудь по дворам и переулкам мой хладный труп. Или, наоборот, собственноручно меня грохнуть, если я ещё не умер.       Короче, мне в любом случае не жить.       Подумав немного, я набрал номер сестры.       — Ну и какого хрена ты трубку не берёшь? — раздался возмущённый, но такой родной голос.       Да уж, за что мне доставалось постоянно, так это за то, что я никогда не отвечал на звонки.       — Я тоже по тебе соскучился, — съехидничал я.       — Мама уже почти весь пузырёк валерьянки выпила, имей совесть, — укоризненно сказала Вика.       — Я с ней ещё поговорю, — пообещал я. — А ты что хотела?       — Чтобы ты в четверг в одиннадцать утра съездил на Балтийский вокзал и забрал у моего друга папку с документами… — затараторила сестра.       — Ты же сама приезжаешь скоро, зачем такие сложности? Я и так не успеваю ни черта, ещё и ты теперь. Я такими темпами лучше под поезд брошусь, всё равно же на вокзал ехать, — раздражённо ответил я. — Подожди, у меня вторая линия. Да?       — Привет, чё трубку не берёшь? — спросил Серёга, который, судя по звуку, что-то жевал.       — Занят, — отмахнулся я. — Повиси, а? Я с сестрой договорю по-быстрому.       Чувствую, я сегодня буду прямо как телефонный центр.       — Окей, гугл, как суициднуться так, чтобы родители не расстроились? — мрачно проговорил я, уверенный, что всё ещё разговариваю с Викой.       — В смысле «не расстроились»?! — с ужасом переспросила мама.       — Это шутка, мам, — торопливо сказал я. — Повиси чуть-чуть, — добавил я и торопливо переключился.       — Если ты его не встретишь и не заберёшь документы, я всем расскажу про тот случай на олимпиаде, — сестра, видимо, перешла на шантаж.       — Козыри пошли? — хмуро ответил я. — Не надейся, не поможет. Мы теперь в разных городах живём.       — Сучонок мелкий, — бросила Вика и отключилась.       Тут же зазвонил городской телефон.       — Ну, да, бегал я по общаге в лифчике. Что мне теперь, застрелиться? — раздражённо рявкнул я в трубку.       — Ты бегал по общаге в лифчике? — с живым интересом переспросил Дима.       Чёрт.       — Забудь эту информацию, — простонал я. — И повиси немного, у меня вторая линия.       Да что ж за день такой?       — Я не собираюсь кончать с собой, — с ходу сказал я.       — И это очень мудрое решение, — вкрадчиво произнёс незнакомый голос. — А не найдётся ли у вас минутки поговорить о Господе нашем?       — У нас теперь Свидетели Иеговы по телефону работают? — искренне заинтересовался я.       — Мы уже два года так работаем, — с достоинством сообщил голос. — А что, мы вам уже звонили? — запоздало удивился собеседник.       — Вы — нет, — признался я. — И вы, наверное, единственный, кто мне до этого момента не звонил. Поэтому до свидания, — решительно произнёс я и переключился на другую линию.       — Так что там за история с лифчиком? — нетерпеливо продолжил Димка.       — Всё, что было на областной олимпиаде по литературе, остаётся на областной олимпиаде по литературе, — хмуро отрезал я и не дал ему возразить. — Повиси ещё, мне на другой номер звонят.       Не день, а хуетень.       — Нет, мам, я не собираюсь суициднуться, это просто фигура речи, — страдальчески произнёс я в трубку.       — Хреновая фигура речи. Мама, кстати, уже второй пузырёк валерьянки допивает, — сообщила Вика.       — Отчасти и ты в этом виновата, — фыркнул я. — Подожди, у меня вторая линия.       Скорее двадцать вторая.       — А я, кстати, собирался сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — самодовольно заявил Дима, успевший перезвонить мне на мобильный.       — Да ладно? — вяло откликнулся я.       — А то, — хмыкнул он. — Будешь с нами в команде на КВН? У нас один парень слился, Васька-долбоёб. А ты же играл раньше…       — Я подумаю, — бросил я и снова переключился.       «И такая дребедень целый день… То тюлень позвонит, то олень», — вспомнилось мне.       — Тебе всего лишь надо встретить его у перрона, — взмолилась сестра. — А через неделю я сама приеду и заберу у тебя документы.       — Ладно, я подумаю, только перестань мне названивать, — взвыл я и взял трубку домашнего телефона. — Я не знаю никакого Ваську-долбоёба, и мне плевать, что там у вас случилось, — начал я, ответив на звонок.       — О, чё за Васька-долбоёб? — с любопытством спросил Серёга, не переставая жевать.       — Не знаю и знать не хочу, — отрезал я и переключился.       — Если ты откажешься, я всем расскажу, что ты разгуливал по общаге в лифчике, — угрожающе проговорил Позов.       Да вы там все сговорились, что ли?       — Ты даже не знаешь, о чём речь! — возмутился я.       — Так мне и не надо, — резонно возразил он. — Важен сам факт. Ну, что, ты согласен?       — А у меня есть выбор? — устало спросил я.       — Нет, — очень довольным тоном ответил Димка и сам повесил трубку.       — Я ведь по-хорошему прошу, — заканючила Вика, как только я ей ответил. — Ну что тебе стоит?       — У меня занятия в это время. Кто меня отпустит? — поинтересовался я без особой надежды переубедить её.       — Раньше тебя это не останавливало, чмо ушастое, — обиженно заметила она и отключилась.       И это называется «по-хорошему прошу».       — Сама ты чмо ушастое, — огрызнулся я, хватая трубку домашнего телефона.       — Что за выражения, молодой человек? — послышался строгий голос бабушки.       Я мысленно взвыл.       — Ну бабу-у-уль, — умоляюще заговорил было я. — Подожди, мама, наверное, снова звонит… Да?       — Шастун, мне до Министерства образования проще было дозвониться, чем до тебя, — отлично, ещё и Павел Алексеевич.       Так сказать, до полноты картины.       — Ага, ага, а можете ещё чуть-чуть подождать? У меня вторая линия, — попросил я и схватил мобильник. — Ну?       — Баранки гну, — фыркнул Серёга. — Поз сказал, что ты согласился играть в КВН?       — Ещё нет, — лаконично ответил я и добавил, переключаясь на линию Димы: — Кстати, кто такой Васька-долбоёб?       — Придурок местный, который раньше в нашей команде по КВН играл, — сообщил вместо Димы Добровольский. — Не знаю, конечно, зачем тебе это, да и не хочу знать. В любом случае, я звонил сказать, что олимпиада будет пятого октября. Я на тебя надеюсь. Собственно, это всё.       То есть меня позвали играть в КВН вместо какого-то поехавшего чувака? Как миленько.       Опять зазвонил телефон.       — Нет, я не пойду встречать твоего друга. Нет, я не хочу поговорить о Боге. Нет, я не собираюсь резать вены. Нет, я не забыл про олимпиаду. Нет, я не хочу играть в КВН. Да, я ходил по общаге гастарбайтеров в розовом лифчике, и мне плевать, что ты думаешь по этому поводу, — рявкнул я в трубку. — Ты доволен?!       — Вполне, — раздался смеющийся голос Арсения Сергеевича. — Столько новой информации. Хотя я вообще-то просто хотел предупредить, что занятие в среду переносится на семь.       — Простите, у меня сегодня очень странный день, — извинился я. — А почему переносится, кстати?       — Надо кое-кого встретить из аэропорта, я… Так, подожди, у меня кот блюёт на тетради, — вдруг перебил сам себя Арсений Сергеевич. — Лапусик, сука! — крикнул он и отключился.       С минуту я стоял в оглушающей с непривычки тишине, пытаясь по крупицам собрать всю ту информацию, что на меня выплеснули собеседники.       Вновь раздался звонок.       — Что, проблевался? — не без злорадства спросил я в трубку.       — Откуда ты знаешь? — послышался удивлённый голос Серёги. — Это шаверма, наверное, несвежая была.       — Нет, это кто-то слишком много жрёт, — пробормотал я и сказал уже привычное: — Повиси, вторая линия….       — Мне нужно кое-кого встретить из аэропорта, поэтому я могу не успеть к шести, — объяснил Арсений Сергеевич.       — Да без проблем, — я пожал плечами, хотя он, конечно, этого не видел.       — А что там за история с лифчиком? — любопытно спросил репетитор.       — Вот почему всем интересно именно это? — наигранно возмутился я. — Почему, например, не спросить, как у меня дела?       — Обязательно спрошу, — пообещал Арсений Сергеевич. — Оставайся завтра после занятия на чай, и я обо всём тебя спрошу, — мягко добавил он и положил трубку.       Неожиданно.

***

      После занятия в среду Арсений Сергеевич действительно снова предложил мне остаться на чай.       — Чего такой измученный? Устал уже учиться? — спросил он, искоса глянув на меня.       — Ага. Я прям чувствую, как увядает моя мальчишечья краса, пока я сижу за учёбой, — страдальчески произнёс я, плюхаясь за стол.       — Ничего не увядает, — улыбнулся репетитор, окинув меня оценивающим взглядом, от которого мне стало не по себе.       Так приценивается клиент, стоя где-нибудь на Ленинградке и выбирая себе девочку на ночь. Ну, то есть я, конечно, точно не знаю, но уверен, что определённое сходство есть.       — В пятницу мы с классом и Павлом Алексеевичем идём в театр, — сказал я ни к селу ни к городу только для того, чтобы сменить тему.       — Я иду с вами, — сообщил мне Арсений Сергеевич. — Давно хотел посмотреть эту трактовку «Ромео и Джульетты», премьера, говорят, прошла на «ура».       — Я бы с удовольствием сходил на что угодно, только не в современной постановке, — признался я.       — Не любишь современные постановки классики? — поинтересовался Арсений Сергеевич.       Не люблю — это мягко сказано.       — Да почему? Если во время просмотра не хочется выскоблить себе глаза раскалённой ложкой, то, в принципе, терпимо, — дипломатично ответил я.       — А просто современное искусство?       — Тоже терпимо, если не хочется лезть по стене, цепляясь зубами за обои, — поразмыслив, сказал я.       — Какие замечательные… образы, — после небольшой паузы откликнулся Арсений Сергеевич. — Никогда не думал о том, чтобы написать книгу?       — Обязательно напишу, — горячо пообещал я. — И многим там достанется, — добавил я уже значительно тише.       — Дай мне знать, когда решишься, — улыбнулся репетитор.       Вам она не понравится.       По настоянию Арсения Сергеевича я всё же рассказал ему, как впервые состоялось моё знакомство с современным искусством. Мне было семь, когда бабушка решила сделать мне новогодний подарок и повела на спектакль по мотивам «Щелкунчика». Да, в современной постановке. Мы мужественно высидели почти сорок минут первого акта, вдоволь налюбовались на самого Щелкунчика, который волею режиссёра превратился в робота, Дроссельмейера в каком-то психоделическом костюме и Мышиного Короля, рассекавшего по сцене на велосипеде. Ах, да, само действие почему-то происходило в психиатрической лечебнице. Когда Мари залезла с ногами на стол и начала резать вены, моя бабуля — интеллигентнейшая женщина! — громко сказала в наступившей тишине:       — Ох-ре-неть.       После того случая я к современным постановкам относился с подозрением.       — Ну, возможно, всё будет не так плохо, — приободрил меня Арсений Сергеевич.       — Конечно. Возможно, всё будет ещё хуже, — заметил я, трезво оценивая свою везучесть.       Мужчина рассмеялся, а я по уже сложившейся традиции начал гладить одного из его котов, который снова пытался погрызть мои браслеты. Не знаю уж, почему именно этот гибрид включенного блендера и бешеной росомахи получил кличку «Лапусик», но я всё чаще и чаще задавался этим вопросом.       — Он тебя очень любит, — внезапно сказал Арсений Сергеевич, указывая на кота.       — Странное у вас представление о любви, — хмыкнул я, разглядывая свою расцарапанную до крови руку.       — Ну, любовь ведь не всегда приносит одну радость. Чаще, наверное, даже наоборот. Главное — не навредить тому, кого любишь, — ответил он и, потянувшись ко мне (я инстинктивно вжался в спинку стула), отцепил от меня кота.       Всю дорогу домой у меня из головы не выходили эти слова.