***
— Здравствуйте, вы меня звали? — я заглянул в кабинет к Павлу Алексеевичу. — А, да, заходи, садись, — он кивнул на парту напротив своего стола. — Есть планы на каникулы? — Вроде нет, — вообще-то я собирался ехать к родителям, но в последний момент всё, как всегда, накрылось медным тазом. — Свободен, аки весенний ветер. Добровольский хмыкнул. — В Петергоф хочешь? Там проводится четырёхдневная осенняя школа для одарённых детей, мы отправляем туда нескольких победителей олимпиад. Знаешь, мастер-классы всякие, открытые уроки и, ясен пень, экскурсии, — он зарылся в ворох бумаг на столе, который рос с каждым днём и уже напоминал детскую снежную горку. Съездить на халяву в Петергоф? Да кто ж от этого откажется. — Если хочешь, заполни вот это, — он сунул мне в руки пару листочков. — Позов твой тоже едет, будет компания. Я с воодушевлением принялся за анкету. Поездка в пригород Санкт-Петербурга, да ещё и с другом, представлялась мне отличной возможностью сменить обстановку и немного отвлечься от учёбы. А ещё, если честно, от Арсения Сергеевича, который упорно не желал покидать ни моё сердце, ни мою голову. Так что эту школу я воспринял как подарок судьбы. — С вами поедем я и Арсений Сергеевич, — бросил Добровольский, уже когда я выходил из кабинета. Блять.***
Во вторник я до вечера просидел в школе и приехал к репетитору чуть раньше обычного. Видимо, я опять выглядел вконец заебавшимся, и Арсений Сергеевич предложил перенести занятие на кухню и заодно попить чаю. Его кошачье братство сегодня тёрлось вокруг меня с утроенной энергией — за пару минут они разве что не залезли мне на голову, а один забрался в рюкзак и, судя по виду, вылезать был не намерен. Хозяин наблюдал за этой сценой, прислонившись спиной к кухонному гарнитуру и слегка улыбаясь. — Иногда мне кажется, что они любят тебя больше, чем меня, — он прищурился. — И это обидно. — Да ладно вам, я не претендую. «Вот если бы вы меня так любили, как они, тогда другое дело», — мысленно добавил я. — Кыш, рыжая жопа, — я сдвинул Лапусика со своей тетради и стряхнул с неё шерсть. На самом деле они, конечно, чувствовали запах чужой кошки и, видимо, метили меня как свою территорию. — Так, — Арсений Сергеевич отставил в сторону кружку, — формулу эквивалентности массы и энергии помнишь? — он заметил мой непонимающий взгляд и усмехнулся. — Ну, ту знаменитую формулу Эйнштейна? — А, эту… Помню, — в подтверждение своих слов я кивнул. — Помнить каждый физик рад — Е равно эм цэ квадрат. — Ты в своём репертуаре, — репетитор рассмеялся. — Учишь физику через стихи? — Пытаюсь, — я передёрнулся при упоминании о стихах. Свои я так и не решился показать, да и вообще не представлял, что с ними делать. — В голову уже ничего не лезет. — Ничего, отдохнёшь на каникулах, — он ободряюще похлопал меня по плечу. — В Петергофе очень много интересного, скучать точно не будешь. Вы не поверите, но я бы сейчас с большим удовольствием поскучал.***
В среду мы с Димкой и Серёгой сидели у меня дома и пытались добить скучнейший групповой проект по биологии, который, по идее, должны были сдать ещё две недели назад. Поз с большим воодушевлением отреагировал на новость о том, что я поеду на школу вместе с ним. — Отлично, в этот раз будет хоть, с кем потусить, — он поправил очки и разлёгся на диване. — А то там одни ботаны всегда. — Чё это? — возмутился Матвиенко. — Между прочим, Лерка тоже едет, — он кинул на меня многозначительный взгляд, который я не особо понял. Кто. Это. Вообще. Такая. Парни смотрели на меня и ждали реакции. Чёрт, точно, это же та девушка, которая мне якобы нравится. — А-а-а, Лерка, — протянул я с преувеличенной заинтересованностью. — Радость-то какая, — добавил я так неубедительно, что мой внутренний Станиславский молча встал и вышел, громко хлопнув дверью. Обстановку разрядил Арсений, который запрыгнул прямо Димке на грудь. — Ого, не знал, что ты завёл кота, — он взял его на руки и начал гладить. — Вернее, кошку, — поправился он. — Почему? Всё правильно, кота, — я поднял голову от проекта. — Нет, кошку, — заупрямился Дима. — Яиц-то нет. — Да как нет?.. Следующие полчаса мы провели, тягая бедное животное во все стороны и разглядывая, есть ли у него что-нибудь под хвостом. — Где яйца? — с маниакальной настойчивостью спрашивал Дима. — Ну, хз, может, не выросли ещё… По итогам консилиума был вынесен окончательный вердикт: девочка. — Я ж говорил! — Димка обвёл нас победным взглядом. — Фигасе. А как её зовут? — поинтересовался Серёжа. — Никак, — хмуро ответил я. Не Арсением же её теперь называть. После ухода гостей я уселся на пол рядом с моим мурлычущим трансвеститом и начал вслух перебирать все женские имена, которые, как мне казалось, могли бы подойти кошке. Она же смотрела на меня, чуть наклонив голову, и не реагировала. В качестве компромисса я раз пятьдесят попробовал назвать её Арсенией, но кошка почему-то упорно не желала откликаться и смотрела на меня, как на идиота. — Ладно, хрен с тобой, будешь Арсением, — сдался я, и она удовлетворённо потёрлась об мою руку.***
Четверг той недели по праву получил приз «Самый ебанутый день года». Все учителя будто с цепи сорвались, каждому нужно было сдать всё и сразу, а лучше ещё что-нибудь дополнительно. От количества проверочных и контрольных охреневали даже отличники, что уж там говорить обо мне. Перед последним уроком я просто сидел на полу возле кабинета иностранных языков и смотрел в стену перед собой. В конце коридора послышались шаги, я повернул голову и каким-то своим безошибочным чутьём понял, что это Арсений Сергеевич. Странно, у него вроде нет занятий в четверг. — Здравствуйте, — поздоровался я, вставая ему навстречу. — Привет, — хрипловато отозвался он. В тусклом свете старых ламп было сложно разглядеть вообще хоть что-то, но даже при этом я видел, что с учителем что-то не так. Он выглядел измученным, даже измождённым: лицо побледнело и осунулось, а под глазами залегли тёмные круги. — Вы себя хорошо чувствуете? — Не очень, — признался он. — А почему домой не едете? — Совещание, — кратко ответил мужчина. — А вы до него доживёте? — с сомнением поинтересовался я, прикидывая, может ли он сейчас упасть в обморок. — Не уверен, — Арсений Сергеевич попытался улыбнуться, а потом оперся рукой о стену. — Отлежусь пока в лаборантской Павла Алексеевича, а там посмотрим. Прозвенел звонок. — Я зайду к вам попозже, — пообещал я, уже стоя на пороге класса. Он ничего не ответил, только махнул рукой и неровной походкой пошёл дальше по коридору.***
На английском я весь извёлся и только что дырку в стуле не протёр. Я еле досидел до конца урока и сразу пошёл к кабинету русского и литературы. — Как он? — с ходу спросил я у Добровольского. — Да уж, наверное, не подохнет, — ответил мужчина, не отрываясь от каких-то бумаг на столе. — Хотя, конечно, хрен его знает. Какая трогательная забота о своём друге и коллеге. — Он в лаборантской? — поинтересовался я, делая шаг в направлении двери. — Угу. Спит, скотина, — кивнул Павел Алексеевич. А эта доброта! Я аж прослезился. — На диване? — на всякий случай уточнил я, подходя ближе. — Ещё чего, — фыркнул учитель. — Под столом он, я ему туда на газету опилок накидал. Вот тут я замер на месте. — Как «опилок»? — переспросил я. — Обыкновенно. Он всегда в них спит, — рассеянно отозвался учитель. Я чего-то не знаю?.. — А зайти-то к нему можно? — я чувствовал, что здравый смысл помахал мне ручкой и смылся. — Да что вы все к нему таскаетесь? — устало вздохнул Добровольский. — Он сейчас всё равно не в настроении, только шипит и кусается, зараза. Я открыл рот. Закрыл. Открыл. Закрыл. Закончили упражнение. — Мы сейчас точно об Арсении Сергеевиче? — осторожно спросил я, очень надеясь на отрицательный ответ. — Что? А, тьфу, ты про него, — учитель рассмеялся. — Я-то про Магвая. — Про кого? — не понял я. — Магвай — это черепаха. Живёт у нас в классе уже четыре года, мои выпускники когда-то подарили, — мужчина покачал головой. — На днях почему-то вышел из спячки, и ко мне целыми делегациями ходят узнать, что с ним. — Предупреждать надо, — пробормотал я. — Так я зайду? — Ага, иди, — рассеянно ответил Павел Алексеевич, возвращаясь к бумагам.***
Я тихо постучал и вошёл в лаборантскую. Арсений Сергеевич, всё такой же бледный, лежал на диване. Услышав скрип двери, он приподнял голову и слабо улыбнулся мне. — Как вы? — негромко спросил я. — Терпимо, — он слегка закашлялся. — Но так холодно. Я, недолго думая, стянул со спинки кресла потрёпанный жизнью клетчатый плед и укрыл им Арсения Сергеевича. — Спасибо, — ответил мужчина, свернувшись калачиком. Я присел на корточки так, что наши лица оказались почти на одном уровне. — У вас, наверное, температура, — предположил я. А потом чуть придвинулся вперёд и коснулся губами его лба, якобы чтобы понять, есть жар или нет. На самом деле эти манипуляции были совершенно бесполезны, потому что мне они всё равно ни о чём не говорили, но это был отличный повод хотя бы дотронуться до него лишний раз. Несколько секунд я посидел, прижавшись губами к его лбу и не смея дышать, а потом отстранился. Мне вдруг пришло в голову, что это можно считать нашим первым поцелуем. — Да, у вас температура. Наверное. — Может, взять в медпункте какое-нибудь лекарство? Хотите, я схожу? — Нет, не надо, — он покачал головой и прикрыл глаза. — Но спасибо за заботу. — Тогда давайте хотя бы горячего чаю? — предложил я тоном, не допускающим возражений. — Давай, — он снова улыбнулся, и я увидел, как вокруг глаз привычно разбегаются мелкие морщинки. Я встал с пола и поискал глазами чайник, который, как я точно помнил, стоял на подоконнике. Пока я заваривал чай, бессовестно стыренный из запасов Павла Алексеевича, за окном пошёл снег. Что ж, неудивительно, что Арсений Сергеевич заболел. При такой-то погоде! Тут и осенью хочется сдохнуть от холода, а зимой, наверное, все впадут в спячку, как Магвай. — Вам с сахаром? — спросил я. Ответа не последовало. Я обернулся и увидел, что учитель заснул. Он лежал, закутавшись в тонкий плед и подтянув коленки почти к самой груди. Почему-то сейчас он выглядел очень-очень молодо, даже как-то по-мальчишечьи, что ли. А ещё совсем беззащитно. Я буквально задохнулся от невысказанной нежности. В два шага я преодолел расстояние до дивана, наклонился и сделал то, что хотел сделать уже так давно — я поцеловал его. Поцеловал легко, почти невесомо, и даже не в губы, а в висок. Но мне и этого было достаточно. Я выпрямился, ещё раз кинул взгляд на спящего и вышел.