***
Я сидел в кафе недалеко от дома, нервно хлебал кофе и одну за одной рвал бумажные салфетки на мелкие клочки. Занятие в среду действительно прошло как обычно, если не считать того, что Арсений Сергеевич раз двести зависал на середине предложения и невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь меня. По загадочным для меня причинам репетитор упорно не желал идти на прямой контакт, хотя, казалось бы, вот он я — бери и делай, что хочешь. Не, я, конечно, понимаю, у вас там душевные метания и всё такое, а мне-то как прикажете быть? Так и с глузду съехать недолго. Причём я, кажется, был недалёк от этого. В последнее время в моей голове поселился негромкий раздражающий голосок, который с маниакальной настойчивостью подталкивал меня к каким-то странным поступкам. Когда ты стоишь на краю крыши, этот голос шепчет: «Прыгай!». Когда ты видишь какую-то милую вещицу в магазине, он подначивает: «Хватай и беги!». Когда тебе дают подержать на руках грудного ребёнка, он предлагает: «Брось его!». Когда тебе нужно перейти оживлённую улицу, он советует: «Не жди зелёного, иди сейчас!». А вот сейчас в моей жизни потенциально опасных ситуаций не было, поэтому уже который день он нашёптывал мне: «Сделай какую-нибудь хуйню, ну давай, мы не развлекались уже целых сорок две минуты!». Так я и коротал время — в одиночестве и за диалогом со своим воображаемым собеседником. — Главное не начать разговаривать вслух с самим собой, это пугает окружающих, — сказал я вслух самому себе. Девушка за соседним столиком испуганно покосилась на меня.***
— Ребята, кто хочет поехать на экскурсию в Царское Село на этих выходных? Поднимите руки! — попросила Надежда Константиновна. Давай, наверняка будет что-то стоящее. Я поднял руку. Один из класса. Дима и Серёга, подававшие мне какие-то непонятные сигналы, тяжело вздохнули. — Ты попал, чувак, — заявил Поз после классного часа. — Вы едете с Геной, а это значит, что за два дня вы пройдёте все круги ада. Девять кругов ада всего за два дня и бесплатно? Погнали, Данте от зависти сдохнет. Уже сдох. — Зато выполнишь свой штрафной фант, — «приободрил» меня Серёга. — Попова всегда на все экскурсии гоняют, как самого неженатого. Ну логично, сложно быть неженатее Арсения Сергеевича, одинокого шизанутого гея с сорока кошками. — Только представь, — продолжал Матвиенко, — Царское Село, вечер, романтическая обстановка, возможно, даже один номер на двоих, если Добровольский не поедет, — Серый многозначительно поиграл бровями. — И тут… — Я сажаю его на колени и читаю ему сказку, — вяло договорил я. — Отличный план, очень спасибо. У меня так и не хватило духу признаться им, что я выполнил-таки свой последний фант, потому что это было слишком личное и дорогое сердцу. Теперь в качестве штрафа мне нужно было под любым предлогом рассказать Арсению Сергеевичу сказку. Выходные обещали быть интересными. Впрочем, как и всё в этой ёбаной школе.***
Неизменная питерская хмарь действовала на меня не хуже снотворного, поэтому в субботу я чуть не проспал начало экскурсии. Я влетел в автобус, бегло огляделся и, не выдержав, усмехнулся: Павел Алексеевич, Арсений Сергеевич и Генриетта Владимировна с сыном сидели на самых первых рядах, а горстка зашуганных десятиклассников забилась в конец салона, так что между ними возникла своеобразная «мёртвая зона». Да, завуча гимназии ученики боялись до усрачки. Я двинулся было к Егору, но Генриетта Владимировна посмотрела на меня, как хищница, охраняющая свою добычу, и мне пришлось отступить. Я занял место прямо позади Добровольского и ободряюще улыбнулся парню. Егорка улыбнулся в ответ, а завуч наградила меня таким взглядом, что самому хладнокровному человеку стало бы не по себе. Голос в моей голове посоветовал прикинуться ветошью и не отсвечивать. Я отвернулся к окну, сел поудобнее, наполовину замотал лицо шарфом, подпёр щёку рукой и… прикинулся спящим. — Шастун! — громко позвала Генриетта Владимировна, и мне пришлось собрать в кулак всё своё самообладание, чтобы не вздрогнуть. Да что тебе от меня надо, женщина? — Шастун! — не отставала она. Так, а это нормально, что при таком крике я всё ещё продолжаю «спать»? Они же подумают, что я помер. — Оставьте парня в покое, — вмешался Добровольский, и я мысленно поблагодарил его за это. Автобус выехал со школьного двора, так что завуч переключила внимание на водителя. — Антон! — на этот раз меня звал Арсений Сергеевич, но совсем иным тоном, нежели Генриетта Владимировна. Я слышал, как зашевелились на переднем сидении — видимо, кто-то из учителей перегнулся ко мне, чтобы проверить, сплю я или нет. На всякий случай я не откликался и вообще не подавал признаков жизни. — Спит, — тихо сказал Арсений Сергеевич. — Можно поговорить. Ты бы лучше со мной поговорил, конспиратор хуев. — Ты собираешься с этим всем что-нибудь делать? — спросил Добровольский. Я навострил уши. — Да. Нет. Не знаю, — устало ответил собеседник. — Да. Наверное. — Определяйся быстрее, времени мало. — Это я понимаю, — Арсений Сергеевич вздохнул, и я прямо-таки представил, как он хмурится и потирает ладонью вечно небритую щёку. — Но не понимаю, как лучше поступить. — Поговори с парнем, — предложил Павел Алексеевич. — Уже хоть что-то. Боже, если он правда вас послушает, я куплю вам пожизненный запас тортов. — А если я сделаю хуже? А если я окончательно ёбнусь до того, как ты наберёшься смелости? — Заправка, выходим! — объявила Генриетта Владимировна. — Это обязательно? — пискнул кто-то из десятиклассников. — Да! — Нет, — возразил Добровольский. Судя по наступившей вскоре тишине, ребятам всё же пришлось выйти из автобуса, однако я отчётливо чувствовал какое-то движение рядом. Кто-то присел на соседнее кресло, и я узнал аромат парфюма, который, пожалуй, будет преследовать меня до глубокой старости. Я уже собирался открыть глаза, когда Арсений Сергеевич вдруг наклонился ко мне и поцеловал в макушку. Сердце дало перебой. Мерзкий внутренний голосок предлагал резко вскочить с криком «Сюрприз, ёпта!», но я послал его в жопу.***
Дима, к счастью, слегка преувеличивал: за субботу мы прошли один, ну максимум два круга ада, хотя Генриетта Владимировна всё больше и больше напоминала мне Цербера. Стоило кому-то из несчастных десятиклассников отойти чуть в сторону, как она делала замечание, и провинившемуся приходилось возвращаться в импровизированный строй. Но чаще всего она, как прирождённый надсмотрщик, ограничивалась убийственным взглядом. Прогулка по Екатерининскому парковому комплексу могла бы даже быть приятной, если бы не её присутствие. — Почти семь часов, нам пора идти обратно, — предупредил Арсений Сергеевич. — Так, разворачиваемся и чешем назад! — скомандовал Павел Алексеевич. Давай тихо отойдём в сторону и заберёмся в какие-нибудь ебеня! — Иди нахуй, — мрачно ответил я сам себе. — Что? — Пойдёмте, говорю, — сказал я громче. Чё-то жрать хочется. — Тебе всегда жрать хочется. — Что? — Тут так красиво, уходить не хочется, — ответил я. Генриетта Владимировна посмотрела на меня с подозрением, но от комментариев воздержалась.***
Гостиница, в которой мы должны были ночевать, была довольно уютной и весьма немноголюдной. Всех расселили по двое, а мне, как главному одинокому говну, достался номер на одного. Я вяло распихивал по тумбочкам немногочисленные пожитки, когда в дверь постучали и в комнату прошмыгнул Егор. — К тебе мама не заходила? — шёпотом спросил он. — Нет, — я тоже почему-то перешёл на шёпот. — А должна? — Она всегда ходит проверять — на случай, если мы будем пить или курить. Или сдвигать кровати. Или ляжем позже отбоя. Или… — Или будем дышать не по расписанию, да, я понял. Но, видимо, с точки зрения Генриетты Владимировны, я был настолько пропащим человеком, что она даже не удостоила визитом мою жалкую персону. Зато за вечер у меня побывали все остальные: замученные десятиклассники, трижды замученный Егор и даже Добровольский, который отчаянно матерился и курил в окошко. После того, как ко мне постучали ни много ни мало шестнадцатый раз за вечер, я не выдержал. — Да! — рявкнул я и настежь распахнул дверь. Точнее, попытался распахнуть — послышался звук удара, и кто-то вскрикнул. Я выскочил в коридор и, к своему ужасу, увидел Арсения Сергеевича, который морщился и закрывал лицо ладонями. Я силой убрал его руки и тихо ойкнул: из разбитого носа щедро текла кровь. Всё как я люблю. Ну, кто бы сомневался. Если раньше я калечил только себя, то за год я прокачал свой скилл и начал калечить окружающих. — Извините-заходите-подождите-щас-я-что-нибудь-найду-типа-ваты-только-не-умирайте, — протараторил я. — За что ты меня так? — полушутливо-полуобиженно спросил репетитор, заливая кровью свою растянутую футболку. — Я к тебе со всей душой, а ты… — Бьёт — значит любит, — назидательно сказал я и аккуратно сунул ему в разбитый нос ватный диск. — Ложитесь, — я сел на кровать и призывно похлопал по своей тощей ляжке. Эротичненько. Мужчина послушно лёг и положил голову мне на колени. С растрёпанными волосами, со страдальческим выражением лица и в залитой кровью белой майке он напоминал не то христианского мученика, не то жертву уличных разборок. — Каждый раз я думаю, что привык к тебе, но каждый раз тебе удаётся меня удивить, — признался он. — Главное в отношениях — не переставать удивлять друг друга, — ляпнул я, как всегда не подумав. Арсений Сергеевич уставился на меня с любопытством. — Наверное, — смущённо добавил я. Мужчина ничего не отвечал и продолжал выжидательно смотреть, и меня, конечно, понесло. — Знаете, я тут гуглил синонимы к слову «гей»… Господи, зачем я ему это говорю. — И среди результатов мне выпало «педрила-мученик», «гей-хлопец», «жополаз», «сижу в окопе» и «геюшка». Хотя гораздо интереснее, зачем я вообще это гуглил. — Во-о-от, — протянул я. — Это очень… познавательно, спасибо, — мужчина фыркнул и сразу же поморщился. — Так меня точно ещё не называли. Повисла неловкая пауза. Он прикрыл глаза и поёрзал у меня на коленях. Да уж, мои костлявые ноги определённо не предназначены для таких романтических моментов. — Арсений Сергеевич? — осторожно позвал я. Репетитор открыл глаза и вопросительно посмотрел на меня. — Почему вы вдруг решили уехать в Пасадену? Он невесело улыбнулся. — Помнишь, я рассказывал, что всю жизнь считал физику своим призванием? Я напряжённо кивнул. — Так вот, когда-то я решил, что поступлю в университет и стану физиком-теоретиком, а лучше астрофизиком. Поступил. Стал. Даже в аспирантуре отучился и кандидатскую защитил. А год назад мне предложили подать заявку на грант для получения PhD в Калифорнийском технологическом институте в Пасадене. И в октябре пришёл положительный ответ, — Арсений Сергеевич вздохнул и прикрыл глаза. — Мечта всей жизни осуществилась, — договорил он так грустно, как будто у него эту мечту наоборот отобрали. Я молчал и рассеянно перебирал его волосы. — Это действительно хороший технологический университет, один из лучших вузов в мире, — сказал он почти умоляюще. — Там даже лаборатория реактивного движения есть, и они сотрудничают с НАСА. — Понимаю, — я выдавил из себя жалкое подобие улыбки. — Мне кажется, я перенимаю твои привычки, — говорил Арсений Сергеевич, явно чтобы просто заполнить тишину. — Сегодня дважды чуть не упал с лестницы, опрокинул на себя кофе и вот теперь ещё нос разбил. — Поздравляю. Я бы поаплодировал вам стоя, но для этого вам бы пришлось убрать голову, а мне жаль вас тревожить, — ответил я. Он слабо рассмеялся. — Лучше расскажу вам сказку. А что? Абсурднее эта ситуация уже всё равно быть не может. Я слегка откинулся на спинку кровати и, игнорируя недоумённый взгляд репетитора, заговорил: — В некотором гомофобном царстве, в некотором авторитарном государстве… То ли Арсений Сергеевич страдал от хронического недосыпа, что, в принципе, подтверждали его мешки под глазами, то ли у него за время общения со мной выработался условный рефлекс, но через пару минут он уснул. — Да вы заебали засыпать в самый неподходящий момент! — искренне возмутился я. — Четвёртый раз уже. Мужчина беспокойно заворочался, и я добавил чуть тише: — Ладно, продолжайте. Я взял с тумбочки телефон, украдкой сфотографировал нас (внутренний голос предлагал уронить смартфон репетитору на лицо) и отправил Серёге. Антон 23:25 Вот! [Фотография] На коленях, как ты и просил Сергей 23:27 Бля Ты его избил? Антон 23:28 Ты же сказал, любые средства хороши Сергей 23:29 Бля Я рассмеялся и отложил телефон, а потом наклонился и легонько поцеловал мужчину. Кто знает, возможно, мне больше никогда не придётся этого делать. В дверь снова постучали, зашёл Павел Алексеевич. — Шастун, ты не видел… О, — Добровольский замер на пороге, внимательно посмотрел на меня, на спящего у меня на коленях Арсения Сергеевича в окровавленной футболке и удивлённо вскинул брови. — Только не спрашивайте, — предупредил я. — Только не рассказывай, — усмехнулся он.