***
На следующий день (безусловно, ещё один чудесный, вдохновляющий, ни с чем не сравнимый день моей жизни) мы с Матвиенко курили в неприметном переулке недалеко от нашей гимназии. Я изредка поглядывал на часы и прикидывал, каковы мои шансы простудиться, стоя на улице в одной толстовке. Серый вышагивал туда-сюда, матерился вполголоса и корчил зверские рожи. Всё-таки среди друзей тоже есть своеобразное разделение труда: если читать рэпчик на камеру — то с Макаром, если ходить по музеям — то с Егором, если придумывать шутки для КВН — то с Димкой, а если пиздить какого-то петуха за школой — то с Серёгой. Дело в том, что разбитым носом наша с Игорем перепалка не ограничилась. Он забил мне стрелку и предупредил, что придёт не один. Поэтому уже четверть часа я нервически закатывал рукава, жевал сигарету и старательно гнал из головы шутеечки про «Бандитский Петербург», «брат за брата», лихие девяностые, уличные разборки и прочее. Честно признаться, было как-то ссыкотно. Когда меня спрашивали, умею ли я драться, я не знал, что ответить. Да чего там, я вообще не вдуплял, что означает фраза «уметь драться». В тех редких случаях, когда всё же доходило до физического насилия, я начинал беспорядочно молотить руками и ногами, так что у противника возникало ощущение, будто драться я умею. Но я-то понимал, что это не так. Игорь появился чуть позже назначенного времени и в компании рослого детины. Внешнее сходство подсказывало, что это его старший брат, только вот если сам Игорёк выглядел, как завсегдатай средненького гей-клуба, то он скорее напоминал беспощадного убийцу. Хм, а ведь и правда «брат за брата». С минуту мы все просто стояли и переглядывались. Не знаю, что думали остальные, но лично я чувствовал себя полным идиотом. Одно дело сгоряча двинуть пару раз кому-то по морде, но совсем другое — драться спустя пару дней после конфликта, когда тебе уже вроде как пофиг. Первым начал, как ни странно, совершенно не заинтересованный в конфликте Серёга. Отбросил в сторону окурок, размахнулся и врезал детине по подбородку. И пошло-поехало. Пока Матвиенко с бугаем увлечённо колотили друг друга, мы с Игорем неловко топтались на месте и изредка наносили вялые удары. Мне впервые пришла в голову мысль, что этот петух с заклеенным носом здесь не по своей инициативе: так жалко он сейчас смотрелся. Я даже начал побеждать — всё-таки у длинных рук есть свои преимущества в драке. В какой-то момент парень совсем отчаялся, с силой оттолкнул меня назад и, воспользовавшись моментом, вытащил из кармана… расчёску. «Зачем?» — мысленно удивился я, а потом он что-то сделал, и я увидел, что её ручка заканчивается острым ножом. Всё встало на свои места. Парень замахнулся. Я инстинктивно закрылся руками. По ним полоснула резкая боль, и я почувствовал, как что-то тёплое и вязкое стекает по коже. Пока я стоял, по-прежнему закрываясь от ударов, Игорь с братом дали дёру. — Эй, ты как? — Серёжа аккуратно потянул меня на локоть. — Вроде ничего, — прислушавшись к себе, ответил я. — А ты? Он пожал плечами и сплюнул кровью на землю. Я оглядел нас с головы до ног. Выглядели мы как разбойного вида хач и неудавшийся анорексик-суицидник. Издалека видно учеников элитной гимназии культурной столицы, да. — Сюка, — невнятно выругался Матвиенко, с трудом шевеля разбитыми губами.***
Всю неделю после драки в переулке мы с Серёгой, в прямом и переносном смысле засучив рукава, трудились на благо школы: помогали библиотекарю расставлять книги в алфавитном порядке, протирали пыльные обложки, передвигали стеллажи, разбирали каталоги. Игорь и сам пересрался, когда увидел кровь у меня на руках, поэтому сдал нас всех с потрохами. Сказочный придурок. Я всё ждал, что Генриетту Владимировну хватит инфаркт, но она вела себя подозрительно спокойно и больше к себе не вызывала, только передала через Надежду Константиновну очередное распоряжение об отработках. Теперь я по полдня сидел среди книг и выслушивал шутки-самосмейки Матвиенко про петушиные бои и мои резаные запястья. Одичавший от одиночества пожилой библиотекарь (и единственный библиотекарь мужского пола, которого я когда-либо видел в жизни) путался у нас под ногами, давал противоречивые инструкции, без умолку болтал, по памяти цитировал какие-то жуткие стихи и изредка восклицал: — Ай да Пушкин, ай да сукин сын! На третий день я начал думать, что это был хитроумный план завуча по доведению меня до самоубийства. Серьёзно, мне казалось, что скоро я и правда вскрою себе вены книжной страницей, чтобы больше не слышать его бубнёж. — Ребятки, я схожу на обед, вы же не против? — Конечно, кушайте-кушайте, не торопитесь там, побольше ешьте, — мгновенно откликнулся Матвиенко. — И помедленнее. Похоже, лишь остатки вежливости не позволяли ему сказать «иди уже жри, падла». — Ну что, к психологу тебя ещё не отправляли? — Серый плюхнулся на пол. — Нет, с чего вдруг? — нахмурился я. — А ты думаешь, Гена это так и оставит? Зря сказал, что сам поранился, надо было рассказать про драку. Сейчас, — он указал на мои незажившие порезы, — это всё проверяют только так. — Да ну тебя, — отмахнулся я. — Я тут погуглил, — Матвиенко с садистским наслаждением мусолил эту тему и с каждым часом рисовал мне всё более зловещие картины моего будущего. Сразу ясно — настоящий друг. — И? — В общем, тут многие пишут… охуеть! — Что, прям так и пишут? — Да не, очередная кулстори. Возможно, у тебя будут… нихера себе! — Ты по-человечески можешь сказать или нет? — Ну, если вкратце, то у тебя могут быть проблемы со школьным психологом и с военкоматом, а так всем плевать.***
После всего случившегося за последнее время мне очень хотелось свернуться клубочком, положить голову кому-нибудь на колени, а ещё чтобы этот кто-нибудь гладил меня по голове и называл Тошей. Поэтому я пошёл за утешением к Вике, уповая на её женское начало, материнский инстинкт и природную доброту. — Тебе пизда, — «утешала» сестра, при этом, правда, успокаивающее поглаживая меня по волосам. — Когда родители узнают, то всё: капец и тебе, и твоему Арсению Сергеевичу, и мне заодно. — Спасибо, прям намного легче стало, — пробурчал я. — Но если вдруг вызовут, ты в школу сходишь? — Схожу, схожу, — отмахнулась она и нетерпеливо добавила: — Ты с любовничком-то своим поговорил? — Нет, — хмуро ответил я, даже проигнорировав то, как Вика назвала Арсения Сергеевича. — А чего так? Ну, а как? В последний раз мы с ним виделись в кабинете Генриетты Владимировны. Я не представлял, как долго она выносила ему мозг в тот день, но с тех пор я получил от него всего три смс: «Всё будет хорошо», «Да она окончательно ебанулась» и «Прости, последнее было не тебе! Всё будет хорошо». И с тех пор — ни крика, ни хуика. Почему вечно я должен проявлять инициативу? Вроде влюбился в мужика, а толку — всё равно изволь сам делать первый шаг. Сестра словно прочитала мои мысли. — Ты мужик или тряпка с хуем? — спросила она. Я призадумался. — Да блять, Шастун! — рявкнула Вика так, что я подскочил. — Это риторический вопрос! Просто иди и поговори с ним! «Просто». Почему у всех всегда всё так просто?***
— Можно? — я сунул голову в кабинет физики. Я всё ещё понятия не имел, с чего начать, и смутно подозревал, что сейчас буду водить носочком по полу и мямлить что-то несуразное, но это было лучше, чем ничего. — Нужно, — решительно ответил Арсений Сергеевич, встал из-за стола, подошёл к двери и запер её. Какая-то часть моего сознания не без ехидства отметила, что он умеет учиться на ошибках, а другая часть выдала мне весьма странный ассоциативный ряд, который вылился в… — Вы ведь так и не прислали мне тот порнофильм, который обещали, — заявил я обвиняющим тоном. А неплохое такое начало для серьёзного разговора. — Так ты за этим пришёл? — лукаво поинтересовался Арсений Сергеевич. — Или сразу за практическим занятием? — Я пришёл за поговорить, а там уж как пойдёт. Он вздохнул, уселся на парту и задумчиво поглядел на меня. — Ты же понимаешь, почему мы не можем быть вместе? — Опаньки, а я вот как-то пропустил тот момент, когда мы это выяснили. — Не иронизируй, — мягко сказал он. — Я неправильно выразился. — Ну так выразитесь правильно, — тоскливо попросил я. — Есть куча причин, почему я не тот человек, которого ты заслуживаешь. — И что за куча? Можно поподробнее? — это прозвучало по-хамски, но я не мог ничего с собой поделать. Арсений Сергеевич чуть прищурился, как бы прикидывая, с чего начать. — Я твой учитель. — Вообще-то нет. — Ладно, я твой репетитор. — Это ненадолго. — Ты несовершеннолетний. — Стану через месяц. — Всё равно я тебя намного старше. — Любви все возрасты покорны. — У меня дома куча котов. — Отлично, можем открыть котокафе. — И вечный бардак. — Ну так и я не Ревизорро. — Я мужчина. — У каждого свои недостатки,* — заметил я, и Арсений Сергеевич невольно рассмеялся. Пару минут мы разглядывали друг друга, это, кажется, уже стало нашей маленькой негласной традицией. Я всё гадал, когда он озвучит главный аргумент, но репетитор молчал. — А почему вы не говорите, что уезжаете на пять лет? — тихо напомнил я. — И что вы не останетесь ради меня? — спросил я, не рассчитывая на положительный ответ. — Потому что я останусь, — спокойно ответил он. — Если ты захочешь, я, конечно, останусь. От такого заявления я немного охренел. Да хотя какое там «немного». — Вы правда откажетесь от своей мечты? От того, чего вы хотели всю жизнь? — неверяще переспросил я. — Ты меня уговариваешь или переубеждаешь? — усмехнулся Арсений Сергеевич. — Уговариваю, — сказал я без особой уверенности. — Но?.. — с улыбкой продолжил он. Чё ты, блин, всё время лыбишься? — Но мне не хотелось бы, чтобы вы разочаровались в своём выборе, а я остался виноватым, — я наконец озвучил то, что мучило меня. — А я и не разочаруюсь, — пообещал мужчина. — Разве можно в тебе разочароваться? Я смотрел на него с сомнением и ждал, что он крикнет «шутка!» или что-то вроде того. Ну не мог он говорить это всерьёз. — Я своего решения не поменяю, — предупредил Арсений Сергеевич. — Но и ты не торопись, подумай хорошенько, потому что ещё раз повторяю: я не… — А можно я сам решу, с кем мне быть? — мягко перебил я. — Нужно, — так же мягко ответил мужчина, и у меня возникло ощущение, что он-то давно был готов к этому разговору.***
В пятницу мы с Викой предстали пред светлы очи Генриетты Владимировны. Я предполагал увидеть легендарного директора-гея, но вместо него в кабинете нас ждали сама завуч, Арсений Сергеевич, который выглядел очень измученным и усталым, и даже Анна Юрьевна, школьный психолог. — Нет, ну вы посмотрите на него! — говорила Генриетта Владимировна. — Хорош, нечего сказать. Дебоширит, дерётся… Я, между прочим, в том числе за вашу честь вступился. — …распивает алкоголь… Это вы ещё Арсения Сергеевича в феврале не видели. — …курит… Кажется, список моих грехов увеличивался в геометрической прогрессии. — …спит с мужчиной, прости Господи… Вот только не надо завидовать. — …вены режет… Я что-то пропустил? — …матерится… Ну так потому что вы заебали. — …стихи читает, — подсказал я. Генриетта Владимировна уничтожила меня взглядом. — Я настаиваю на том, чтобы он прошёл обследование у психиатра. — Что? — изумлённо спросила Вика. — Что? — недоверчиво переспросил Арсений Сергеевич. — Что? — возмутилась Анна Юрьевна. — Что? — подал голос неизвестно откуда взявшийся Добровольский. — Я, по-вашему, совсем поехавший? — зло спросил я. Окончания беседы я не слышал — меня дружно вытолкали за дверь, чтобы я не усугубил положение. Пока я ждал снаружи, мне казалось, что я поседею от волнения. Через четыре тысячи лет и восемь обгрызенных ногтей Арсений Сергеевич и Вика вышли от завуча. — Не волнуйся, я уверен, что всё будет хорошо, — репетитор решил приободрить меня на прощание и легко поцеловал в макушку. Я слабо улыбнулся. — А он ничего так, дрочный, — оценила Вика, глядя ему вслед. — Не бойся, я не отбиваю твоего мужика, — добавила она, увидев моё выражение лица. Что ж, по крайней мере, насчёт сестры можно было не волноваться: если она спокойно отреагировала на мой каминг-аут и не поверила, что я режу запястья, у меня точно есть надёжная поддержка, что бы ни случилось. Может, всё и правда будет… хорошо?***
На следующий день я получил направление к психиатру.