Имя на серебряном ключе

Люди не любили присутствовать при испитии крови независимо от того, был ли это настрадавшийся на ферме крови человек или привилегированный сотрудник Банка Крови, и это было понятно. Как бы то ни было, для вампиров, и в частности для Элиота Найтрея кровь была естественной пищей. И как бы того ни хотелось людям, изменить они ничего не могли. Лео отвел взгляд и продолжил есть жареный картофель. Элиот просто не понимал, как подобное можно было употреблять в пищу, но на то он и был вампиром, а не человеком. Ведь Лео точно так же пытался хотя бы не замечать того, что на расстоянии вытянутой руки от него пьют кровь. — Не кривись, — наконец протянул Элиот, когда Лео в очередной раз положил в рот что-то из вареных овощей. — Если бы я прямо тут ел кусок вампира, ты бы не кривился? — резонно поинтересовался хьюманарт. Лео прожевал кусок и откусил еще один. То, как ели люди, не сильно отличалось от того, как ели вампиры, да только вот отличия всегда были, есть и будут. Даже на примере такого вот их ужина вдвоем Элиот понимал, что да, Лео был совсем на него не похож. Лео был человеком, хьюманартом Элиота. Его собственностью. — Я… Я не думаю, что это сопоставимо. Мы просто… — Да, вы, вампиры, просто пьете кровь людей. А многие люди боятся крови, Элиот, — тихо, но четко ответил ему Лео, складывая столовые приборы на тарелке. — Ты боишься вида крови? Лео повернулся к нему и прижал ладонь к губам, вытирая их. — Нет. Элиот выдохнул и пододвинулся чуть поближе к хьюманарту. В руке у него был бокал с кровью, и этот самый бокал он протянул Лео. Крови там было совсем немного, и Элиот был уже не голоден, а вернуть кровь в запасы было просто нельзя. Поэтому особой ценности она уже не имела. — Я понимаю, что ты видишь в крови… часть себя, — осторожно начал Элиот, но Лео его прервал: — Не совсем. — Но это просто кровь. Раньше люди использовали ее, чтобы спасать жизни друг другу, разве нет? — нахмурился Найтрей. Если честно, он не знал, что сам собирался говорить, и лишь надеялся, что сможет нормально воплотить свои мысли. — Но люди не пили ее, Элиот, — глянул на него Лео будто даже с укором, и Элиот поджал тонкие губы. Он все еще не понимал посылов своего хьюманарта — просто потому, что не видел его лица. Даже с вампирами это было бы непросто, а люди… Элиот просто не знал, как бороться с тем, что ему очень хочется видеть глаза Лео. Это было… так странно осознавать, и, честно, Элиоту было немного странно об этом думать. Привязанности к людям, даже просто к их красоте — а Лео был красив, как помнил Элиот со времен первой их встречи, — не приветствовались среди вампиров. Даже больше — они считались ненормальными. Элиот слишком честен был с собой, чтобы признать: «Да, Лео не просто кто-то, чью кровь я хочу выпить». С людьми таких отношений было быть не должно, да только вот… Элиот не хотел себе иного хьюманарта. Он верил, что сможет жить в мире хотя бы с одним человеком, если он будет этого достоин. А Лео и правда был таковым. — Вы едите птиц. — Вы едите нас, — парировал Лео. — Мы не убиваем вас. — Наша продолжительность жизни сокращается, — мотнул головой хьюманарт, и его темные волосы раскинулись по его острым плечам. Он тоже пододвинулся к Элиоту: похоже, между ними все-таки назревало что-то, что-то, похожее на конфликт, и каждый пытался хоть как-то избежать этого, да только вот и свою точку зрения хотелось отстоять. — Но это единственное, что мы можем пить, — наконец сказал Элиот то, что вертелось у него в голове с самого начала. — Ты должен это понимать. Лео посмотрел в его бокал и накрыл ладонь Найтрея своей; она была горячей, горячее самого Элиота. Хьюманарт осторожно потянул на себя руку вампира, словно заглядывая в этот самый бокал, и, увидев там немного крови на дне, произнес: — А ты, похоже, не понимаешь, что каждый раз, когда я вижу тебя, пьющего кровь, я думаю о том, что однажды ты можешь меня убить. Лео не сказал ничего сверхъестественного, но Элиот почувствовал: стало не по себе. От того ли, что Лео и правда был прав, или от того, что Элиот словно понял его на миг. Быть может, как раз наоборот, вампиры не были способны понять страх людей перед ними, пусть и прекрасно осознавали его, а Элиот… Элиот был вампиром, который от остальных отличался разве что характером. Конечно, он понимал, почему его может бояться Лео. — Я не буду пить твою кровь, если ты не разрешишь, — наконец смог из себя выдавить Найтрей. Почему-то сказать это было сложно. Наверное, виной тому был прекрасный запах, исходящий от Лео: он пах иначе, не так, как остальные люди. И пусть этот аромат был несравним по красоте своей с глубокими фиолетовыми глазами хьюманарта, в которых плескались золотые блики, но он тоже был чем-то особенным, чем-то, что могло рано или поздно затмить разум Элиоту. Элиот дал обещание себе. Элиот дал обещание Лео. Элиот хотел не срываться и был уверен, что сможет себя контролировать: это было не слишком сложно, на самом деле. Но соблазн оставался ежесекундно, и уже с этим вампир ничего сделать не мог, как ни желал этого. Лео отпустил его руку. — Я верю тебе, но не уверен, что ты сам понимаешь, насколько можешь ошибаться, — ответил он, а рука Элиота продолжила тлеть в том месте, где Лео к ней прикасался. Элиот едва заметно коснулся пальцами другой руки этого места, словно пытаясь его остудить, но Лео этого, конечно, не понял. Как вампирам не были понятны многие людские эмоции, так и люди часто даже не подозревали о чем-то, что скрывают живущие во тьме хозяева. В этот момент Элиот понял, что Лео оцепенел. Это было сложно с чем-то перепутать: люди единовременно и горбились, и пытались выпрямиться, словно уворачиваясь от какого-то удара, только в одном случае. Феромон Винсента был совсем слабым, потому что сам Винсент был аномальным, причем даже по меркам аномальных Винсент был… слишком незаметным. Элиот, чей феромон был довольно силен, часто просто не мог уловить этих ноток сладости, которые сопровождали Винсента тогда, когда он хотел напугать кого-то из людей. Но Лео был человеком, и ему все равно было страшно, ведь заяц будет бояться волка, даже если волк — омега в стае. — И тебе доброй ночи, Винсент, — протянул Элиот, посматривая в сторону. Появившийся за спиной приемный брат мягко улыбнулся, и пальцы его сжались на мягкой спинке стула Лео. — Здравствуй, Элиот, — поздоровался он. Винсент выглядел, как и всегда, великолепно. Его светлым длинным мягким волосам мог бы позавидовать даже Эрнест — да и, скорее всего, завидовал, — и в эти волосы наверняка было приятно бы зарываться. Проблема была в том, что Винсента если и привлекали арты, то бывал он зачастую куда более жесток с ними, чем остальные вампиры. А сильнее действительно изощренной жестокости Винсента интересовал лишь другой вампир — Гилберт. Винсент был аномальным как вампир и как член семьи — даже приемный член, ведь Гилберт все равно оставался его родным братом. Стоило ли говорить, что сам Гилберт был не рад такому вниманию со стороны другого вампира? Ведь в природе вампиров всегда было все понятно: они должны получать удовольствие от людских тел, но никак не стремиться к тому же от тел вампиров. Даже родители Элиота всего лишь заключили контракт, результатом которого было рождение детей. Иметь в семье аномального было позорно, но Найтреям Винсент был нужен и прекрасно знал это. — Я слышал, что ты наконец-то согласился на хьюманарта, но он постоянно где-то прятался, и я никак не мог поймать его, — растягивая каждое слово, вкрадчиво произнес Винсент, руки на Лео спуская. Лео был бледным, и Элиот почти слышал, как громко билось его сердце. Даже лица его видеть не требовалось, чтобы понять, что может чувствовать человек, которого с издевающейся улыбкой хочет замучить вампир; и Элиот все-таки не смог промолчать. — Да, Лео скрытный. Но это не повод над ним издеваться, Винсент, — надавил на последнее слово Элиот, — пожалуйста, прекрати пугать его. Сладковатый запах феромона Винсента улетучился, и Лео тут же заметно поник. Он не поднял голову, не посмотрел на Элиота — просто уставился в стол, словно отходя. Быть может, на Винсента его реакция была куда сильнее, чем на обычных вампиров? Кто знает, но феромон Винсента явно поразил его сильнее феромона Эрнеста, и этого Элиоту было не понять. Он решил отложить эту тему на потом, а пока — удостовериться, что Винсент не будет слишком настойчив по отношению к человеку. — Эрнест говорил, ты купил его, когда увидел его глаза. Я могу посмотреть? — глянул Винсент на Элиота. Элиот показал клыки. Он знал, что Винсент не позволит себе лишнего — по крайней мере, прямо здесь и сейчас, — но ему не нравилось то, как Винсент трогал Лео. Лео почти не сопротивлялся — лишь немного пытался увильнуть от загребущих рук златовласого вампира, и вот это Элиота просто бесило. — Это мой хьюманарт, Винсент, и только я буду смотреть на его глаза, — четко сказал он. — Воу, — удивленно выдохнул Винсент, убирая руки с плеч и груди арта; он коснулся его шеи, головы и наконец-то отошел от стула Лео. Лео тут же дернулся, за ним следя. — Так Эрнест был прав: в тебе просыпается взрослый вампир-собственник. Как мило, — потянулся он к Элиоту, но тот мягко отвел его ладонь в сторону. Он не хотел, чтобы еще и Винсент портил его прическу. — Ладно, право твое. Хотя ты все равно с ним ничего не делаешь. Каждый раз, когда кто-то говорил это, Элиот чувствовал, как уже у него в груди разгорается огонь, и подавить с каждым разом его становилось все сложнее. Но пока что у Элиота это еще получалось, и, губы поджав, он сощурился. — Спасибо за понимание. Винсент еще раз с интересом глянул на Лео и испарился. Не буквально, конечно — до утра было еще долго, да и все окна были зашторены в комнате, — а лишь фигурально, но Лео, казалось, становилось лучше с каждым удаляющимся шагом Винсента. Наконец он смог разомкнуть губы: — Я знал, что тебе нравятся мои глаза, но чтобы настолько… — произнес он чуть дрожащим голосом. Оттого подкол не получился столь острым, чему Элиот был только рад. — Они очень красивые, — прижимая бокал к губам и сглатывая оставшуюся на дне кровь, ответил ему честно Элиот, а потом внимательно всмотрелся в лицо Лео. Все еще было нельзя понять, о чем же думал этот человек, хьюманарт Элиота Найтрея. Все еще.