***
Я из терновника к тебе взываю: Услышь мою последнюю свирель. Я первой нотой все уже кончаю, Ты только верь мне, верь мне, верь мне, верь.
VLNY – Тебе VLNY – Love Me VLNY – Привет Кристина Си – Тебе не будет больно VLNY – Из забывших меня можно составить город (на стихи И. Бродского)
***
«Я не умею… я разучился, отучился. Но я точно сделаю так, Чтобы быть самым достойным обитателем твоего ада. Я убью кого-то… нет, я убью себя, да, пусть я дурак! Смерть для меня совсем не помеха и не преграда».
***
Намджун, стоя на пороге дома Чимина, ловит себя на мысли, что хочет жить с ним и спать с ним в одной кровати. Нет... конечно же, не для того, чтобы чувствовать его холодные пальчики и слышать его размеренное дыхание, тихое сопение и чувствовать... просто чувствовать рядом на кровати что-то живое, мнущее спиной под собою простынь, оставляя там складки после себя, не слышать копошение, когда он не может уснуть и разворачиваться к нему лицом, уложив ладошки под голову, смотреть на то, как его глаза бегают по твоему лицу изучающе. Нет, конечно же, не для этого… Не для того, чтобы любить его своею демоническою душой. Грязной и сырой. Не для того, чтобы пачкать его собой. Хотя испачкать его невозможно трудно, каким бы белым он ни был и каким бы чёрным ни был Доминус. Не для того, чтобы целовать его и скользить своими горячими руками по его ключицам, спускаться ниже… не для этого, конечно. А для того, чтобы уберечь его от других демонов, которые могут прийти к нему и отнять у Намджуна его шанс… отнять у него Чимина. Конечно же, для того, чтобы никто не забрал его добычу… Никакой искренности и правды… только грязь и лицемерие, только лживые движения и касания… ложь, пропитанный ею Намджун может дать лишь её. И вот он стоит и думает, что нужно делать более уверенные шаги, ведь вчерашней случай в метро… насторожил его и… оживил в нём собственника. Чимин его. Игрушка ли он ему или же правда кто-то иной, Чимин его и точка. Намджун так решил. Блондин поднимает руку, чтобы постучать в дверь, но она слегка приоткрыта, виднеется маленькая щель. У Кима ускоряется ритм сердца… потому что дверь открыта… значит, Чимин… кто-то пробрался в дом? С ним всё в порядке? Пугается юноша и влетает в дом, вбегая в гостиную, но когда видит Чимина на полу, который отжимается от пола, замирает и… замечает, что запыхался от такого резкого порыва… но забывает о том, что первым его вопросом был: «Чимин в порядке?». И он был задан не из выгоды, потому что Чимин нужен Доминусу для своих целей… а потому что блондин правда испугался за его.. жизнь. Просто взял и испугался, но, к счастью, не поймал себя на этом преступлении. Иначе вонзил бы в свое сердце что-то острое, прокрутил бы, чтобы излить кровь, которая привыкла к сероволосому, которая замирает и закипает при виде этой спины… Он вообще забыл обо всем когда вошел в дом Чимина, который постоянно открыт… Ведь Паку настолько плевать на себя, что он халатно оставлял дверь открытой. Всё, что его пугало и страшило, уже произошло… А чего ему бояться? От чего запирать деревянную дверь? Его преследуют демоны непонятно зачем и… ничего в его жизни ни ему, ни, тем более, Намджуну непонятно. Эти чёрные тени не знают границ и запретов, не знают страха и ужаса, в их чёрных глазах отражаются тусклые огни и свет мерцающих от их присутствия ламп… они проходят через стены, вырастают из пола и могут принимать любой облик. Если им нужно будет войти, они последние, кто постучат в дверь или позвонят в звонок, попросив разрешение войти и остаться, выпив душу до капли. Чимин знает не понаслышке, ведь уже не раз оказывался свидетелем того, как очередная тень просачивается сквозь стену и течет жидкой нефтяной массой к его ногам. Пак живёт в том, чего когда-то так трепетно боялся. И все перетекло в полнейшее безразличие к страху. Безразличное и незаинтересованное потягивание горячего кофе из кружки, ожог языка и смешок всему происходящему. Намджун видит отжимающегося Чимина, который тяжело и резко выдыхает при каждом наклонении к полу. И это почему-то вызывает рой мурашек… — Вау, не знал, что ты так умеешь, — хмыкает блондин. Осматривает мокрую прилипшую к спине тонкую серую кофту на теле парня, а потом видит очерченные контуры мышц, виднеющиеся сквозь мокрую ткань кофты, и это просто нереально заводит Намджуна. Он совершенно не ожидал увидеть нечто подобное на теле парня… и пусть пока только через ткань одежды, но... сам факт, что у него есть накаченные мышцы, почему-то удивляет Кима. Ведь Чимин такая плюшечка, такой милый и утонченный, в некоторых местах даже немного женственный и ломкий, по мнению блондина. И все эти мышцы, все эти мужланские вещи не клеятся с его образом в голове Джуна. Чимин хмыкает и, делая ещё пару отжиманий от пола, ложится на спину, засовывает ноги под диван и собирается качать пресс, закидывая руки за голову. А Намджун молча идет к парню, хотя вообще хотел предложить помощь, сказать что-то типа: «Давай, я подержу твои ноги» или… в общем, такие слова застревают у блондина в глотке и он решается просто действовать. Приседает возле Чимина, глядя, как тот не обращает на него внимания… Джуну это не нравится, потому что он ненавидит, когда его принимают за пустое место… Юноша хватает парня за запястье над головой и вытягивает его из-под дивана, затем рывком разворачивает к себе и обхватывает его ноги у щиколоток пальцами. Встречается с вопросом в глазах удивленного Чимина и переводит взгляд на коленки юноши и слегка раздвинутые ноги. Ким раздвигает их ещё больше и устраивается между них, глядя на Чимина с вызовом. А тот закусывает губу и делает первый выпад, поднимая туловище, оказывается так близко к лицу самоуверенного Намджуна, позволяющего себе слишком много… хотя… это ведь не чужой человек... да, точно... это его парень, и ему можно делать что-то подобное. На Чимине надеты чёрные широкие штаны, так что насколько хороши бёдра и накачены ноги Намджун снова не видит. — Почему ты одеваешься так? — интересуется Ким, ловя себя на мысли, что он задает слишком много вопросов, чего раньше никогда не делал, ведь это было ему совершенно не нужно. Всё, что он хотел знать, мог прочесть в голове того или иного человека… а здесь… Да, всё не так, и он понял, что сможет узнать сероволосого, чьи мокрые от пота волосы прилипают ко лбу, только лишь если будет спрашивать его о чём-то, внимательно слушать ответ и наблюдать за его движениями. Джун ловит себя на том, что ему правда интересно узнать обо всех «почему»… он становится каким-то другим… черт, всё больше походит на человека. — Мне так нравится, — очевидный ответ. — Знаешь… — задумчиво говорит Ким. — Можно, я попробую? — спрашивает он непонятно что. — Заканчивай. Иди в душ, и сходим в одно место, — проговаривает парень, хватая Пака за кофту на груди, когда он в следующий раз поднимает туловище и оказывается близко. Намджун смотрит, как высоко она поднимается и опускается обратно, смотрит, как по оголенным ключицам катятся капельки пота, которые хочется почему-то… так сильно хочется слизать. А ещё эти приоткрытые губы, из которых выходит горячий воздух, эти глаза и мокрая чёлка. Чимин сейчас слишком походит на порно звезду, которая только что снялась в порнухе и… айщ… что за мысли. Плюшевый Чимин вызывает в Намджуне нечто подобное постоянно. Сукин сын. Чимин собирается быстро, всё это время Намджун находится на улице, ждёт как истинный кавалер свою даму, но постоянно сравнивать Чимина с девушкой как-то неправильно, да… он знает. Но ничего поделать не может. Чимин был создан для того, чтобы им восхищаться, а Намджун привык восхищаться девушками, нимфами и сиренами ада. Хотя… он никогда не задумался над тем, с кем ему проводить ночь… было плевать, девушка ли это или же парень, потому что у них нет определенного пола. Демоны — это как отдельная материя, как… отдельная раса, для которой нужно бы создать свою планету, которая будет чёрной… сливаться с бескрайним небом и никому не рассказывать о ней, как бы стыдясь о ее существовании в общем. Но вот только сколько бы ни говорили, что демоны бездушны… душа у них есть. Чёрная, да, зияющая и холодная, да… но какая-никакая она есть. Джун стоит, опершись о чёрный блестящий от чистоты байк. Его любимый транспорт для передвижения, который долгое время уже стоял без дела. Пора вспомнить былые времена, когда он разъезжал по улицам своего подземного города на нем, пугая всех этим звуком и смеясь от реакции старейшин. Его действия всегда вызывали у всех возмущение, но ему всегда было плевать на правила. Именно это, по его мнению, значит быть демоном. Настоящие демоны всегда делают, что хотят, и он доказывал это всем и каждому. Доказывал своей разгульной жизнью, счетчиком погубленных жизней и ещё массой проступков. И сколько бы его ни пытались остановить, сказать, что убивать людей нужно лишь тогда, когда настанет их время… всё без толку. Он будет делать то, что хочет, и никто ему не запретит. Чимин выходит из дома, захлопывая дверь ногой, руки как всегда в карманах, на плечах чёрный потрёпанный рюкзак, на теле как всегда растянутая одежда без размеров в тёсных и тусклых цветах, и только губы его и волосы выделяются среди всего этого. Губы сегодня особенно воспалённые, покусанные, видимо, с новой силой, облизанные не раз на ветру… и, правда ведь, Намджун не раз замечал, как часто он облизывает губы, думает о том, что каждая полоса, проведенная языком по нижней губе, отдается для него тянущей болью и пощипыванием. Ветер безжалостно расслаивает кожу и… блондину очень хочется не просто смотреть на эти губы… хочется с них есть и пить. — Эй, ты куда собрался? — спрашивает Ким, глядя на парня, прошедшего мимо него. — В метро, — говорит юноша. — Ты ведь даже не знаешь, куда мы едем, — хмыкает Намджун. — Да и не хочу я, чтобы ты ездил в метро… после того, как нелепо упал. — Это чем-то похоже на волнение и переживание, но это не так… просто боится, что в метро они оказываются ближе к земле… там намного больше демонов. Джун перекидывает свою длинную ногу через байк и, берясь за руль одно рукой, смотрит на сероволосого, апатично глядящего на него. — Запрыгивай, — кивает Ким на место сзади него. И Чимин идет к нему, садится на байк, кладя руки на торс Джуна, сжимая в кулаках его кожаную курточку. Блондин чувствует резкую боль и слабость во всём теле, словно ломает все кости… перед глазами на миг темнеет, но он быстро берет себя в руки и усмехается, стараясь переключиться от боли, которую причиняет присутствие Чимина на его присутствие в общем. На его руки на его торсе, которые он положил туда сам, без просьб и предложений. И Намджун оправдывает эти мысли тем, что… думать о Чимине как об обычном парне легче... проще. Когда Джун не думает о Паке, как об убийц демонов… он даже забывает о той опасности, что он представляет для Доминуса. — Держись крепче, — хмыкает блондин и отрывает ноги от земли, крутит педаль газа. Байк быстро набирает скорость. Ни на Чимине, ни на Намджуне нет шлема, а Чимину и плевать на это. Разбиться, раздробив голову об асфальт, упав с максимальной скорости, при которой даже картинка размывается, вообще не страшно для Чимина. Особенно тогда, когда Намджун наклоняется к рулю, почти ложась на байке, повторяя его изгибы… потому что это красиво… и парню хочется наклониться к Джуну ближе, лечь на него, почувствовать его горячее тело под собой или на себе… Он слишком признателен этому парню за то, что он появился в его жизни именно сейчас… потому что можно полностью на него переключаться, смотреть на его спину, на его развивающиеся на ветру волосы и впервые ловить его запах… такой странный и необычный, какого нет ни у кого, какой-то именно намджуновский парфюм. Только его. И Чимин даже не может назвать, что это за запах. Нечто похожее на запах кожи, человеческой кожи, персик и что-то ещё… что-то непонятное и вкусное… Чимину нравится это ощущение полёта... словно ты свободная птица, словно ты ветер и у тебя нет никаких забот. Это именно то, что нужно Чимину — беззаботная жизнь. Растворяться по кусочку на ветру, рассыпаясь как те демоны, только не пеплом, а лунной пылью, чтобы переродиться в новое тело. В новое, более уверенное в себе, не боящееся тело… Чимину только кажется, что ему больше не страшно и что он привык, а вот сейчас понял… что не хочет более видеть нечего такого страшного и ужасного… поэтому цепляется невольно за торс Намджуна сильнее и крепче, словно это его спасательный круг. Чимину хочется отдаться кому-то, быть котенком, которого возьмут в свой дом хозяева… довериться кому-то, чтобы больше не отвечать за свою жизнь, чтобы больше никогда не решать никаких проблем. И… может, смешно прозвучит… но в хозяева свои он выбрал Намджуна… потому что наивно и слепо видит в нём того, на кого можно положиться… слепой котёнок… какой же глупый. Но Чимин просто устал от жизни. Устал от всего, что в ней и что в нём. И пытается скрыться от всего этого в Намджуне. Через некоторое время Намджун останавливается возле торгового центра, Чимин осматривается по сторонам, но от такой поездки пока не может встать или хотя бы отпустить Джуна, который в свою очередь просто сидит, не двигаясь, потому что руки Чимина… кажется, что чувствуется их холод через слой кожаной куртки. — Ты там живой? — хмыкает юноша и оборачивается, глядя на Чимина через плечо, встречаясь с его наполненными слезами глазами из-за сильного ветра. У Чимина звенит в ушах, и он не сразу слышит вопрос, поэтому запоздало кивает и, наконец отцепившись от курточки юноши, поднимается, перекидывая ногу и пошатываясь, стоит на земле, чем взывает улыбку Джуна. Потому что, чёрт возьми… как это мило, даже чёрствое сердце блондина треснуло, а его чёрная душа заискрилась... стала слагать стихи.«Я заискрился воплем сердца, Всего себя проворошил. Внутри меня скопленья перца, Который горечью душил. Внутри меня темно и сыро, Но ты, сияньем снизойдя… Боюсь, исправишь это скоро, В меня так ангельски войдя».
***
На что рассчитывает человек, предлагая совершенно незнакомому парню встречаться… на что рассчитывает он, возлагая на него какие-то глобальные надежды… словно глобальные проблемы мира… это звучит так и такой же вкус имеет. На что надеется такой человек, когда идет рядом с этим парнем и… чувствует покой и умиротворение… не думает о неловком молчании, не думает ни о чем, просто наслаждается присутствием этого запаха, забирающего в ноздри. Влюблённость ли это чистой воды? Нет… нет, конечно… всего лишь привязанность и поиск в чужом человеке родных черт… поиск в чужом человеке маяка, поиск того, кого потерял. Чимин вообще-то не верит в любовь… потому, что она лжива до колик. Лжива, потому что она сама ложь, обманывает весь организм, отравляя его аммиаком, когда человек принимает этот ядовитый газ за аромат чужого тела… самый сладкий и вкусный. Лжива по природе своей, как и люди, в общем-то… А в ответ на всё это… на что рассчитывает демон из ада… из самой бездны… согласившийся быть парнем того, кто предложил ему это, вот просто так взял и сказал«да». А потом сделал ему минет… а теперь смотрит на его губы каждый раз… по миллион раз, и думает о том, что нужно целовать. Опьянен этим… словно запрограммирован на поцелуи… когда на самом деле грязный демон. Грязный и пришедший погубить, выпить, разворошить и втоптать в землю. На что рассчитывал он, оправдывая свои опрометчивые поступки и своё нежелание отходить от сероволосого хотя бы на шаг. На что он надеялся… Влюблённость ли это чистой воды? Нет… нет, конечно. Любить он не умеет. Назло отцу, говорящему ему о том, что демоны любят сильнее, чем все, любовь их сильнейшая материя… и именно поэтому им и запрещено делать это. Не умеет любить, потому то он жесток и кровожаден… не верит в искренность, потому что не видел её ни разу, так и сам от нее был далёк. Вопреки всем законам… всем приказам и просьбам… он делает то, что сам в глубине души не хочет… когда-то чётко осознавал это: нет желания жить так… но нужно быть таким, сделать себя таким, чтобы не быть, как все… чтобы отличаться и быть особенным. Самым лучшим из худших. А сейчас… на что рассчитывает он? На то, что всё будет просто. На то, что Чимин просто отдаст ему свою душу… сделает его властителем, пока не поздно… почему-то кажется, что ещё немного… совсем чуть-чуть, и ему не нужно это будет вовсе. Но это бред какой-то… Он ничего не чувствует к Паку… потому что… не умеет, да и… нет... нет, конечно. Никаких чувств и то, что Доминус – единственный демон с бьющимся сердцем… единственный демон с белоснежными волосами… разве значит это что-то? Ничего. Кроме выгоды. Грязной выгоды. Похоти. И желания владеть… нет, даже не владеть, а пользоваться. Всё самое грязное и мерзкое… пусть только это будет приписано колонку чувств, испытываемых Намджуном к Пак Чимину. «За сотни километров нужно убежать. Как бумажный самолётик по ветру улететь. Лучше в луже утонуть, чем в тебе. Я не посмею… и ты не посмеешь сделать ещё по шагу друг к другу. Мы для друг друга совсем не те». Не попадая в такт, стучало сердце Намджуна от чего-то… и это не от того, что они поднимались по лестнице из-за того, что эскалатор был весь забит, нет, не поэтому, а потому что… волнение и какое-то будоражащее чувство. Намджун никогда не любил праздники, перед ними он не чувствовал этого трепета или чего-то подобного… никогда такого не чувствовал, но… сегодня сердце так решило. Чёрт… сердце думает само, делает само без спроса, вот почему люди гаже демонов… всё в них делается не слажено и не обдуманно, порывы правят здравым смыслом. Как же он злился на себя в такие моменты, когда оно побеждало… оно, это существо в нём. Человек. Грёбаный человек… это большее проклятье, которое только можно было придумать для него. Не попадая в такт, стучало сердце Намджуна, когда он заводил Чимина в какой-то бутик со странным и нелепым названием бренда, ходил между полок и вешалок, выбирая вещи для сероволосого и мысленно надевая их на него… хотя цель сегодняшнего визита сюда не просто надеть на Чимина что-то приличное, а раздеть его… прежде всего. Да, это правильно, Намджун… раздевай его и унижай публично, трахая в самых неуместных местах, думай о нем не как об особенном парне, который похож на ангела, а как о дешевке… — Так, ладно… — задумчиво выговаривает Ким, идя к кабинке примерочной с горой различных смокингов, рубашек и драных джинсов, аккуратно развешенных на вешалках. — Пока это, — рассматривает он с интересом материалы, из которых изготовлены вещи. — Пока? — приподнимает бровь юноша, осматривая гору вещей в руках блондина. Это уже больше, чем есть у него в общем. — Да, пока… я же говорил, что хочу попробовать, — хмыкает Джун, поднимая глаза на юношу, и кивает на кабинку примерочной, закрытую шторкой. Двоим парням там довольно-таки тесно, а написанная табличка о том, что более трех вещей в примерочную не брать, Джун откровенно игнорирует, потому что ему плевать, сколько можно, плевать на законы и приказания… он же Доминус. Если он не слушал повелителей ада, уж тем более не собирается слушать смертных людей, подстраиваться под рамки их мира и под их нормы. Намджун халатно бросает все вешалки с одеждой на пол, с мягким кремовым ковриком и смотрит на гору тряпок. — Начни с этого, — говорит он, доставая из горы вещей майку, брюки и пиджак, выглядящий каким-то слишком большим для Чимина, который принимает три вешалки из рук блондина, и, даже не глядя на всё то, что висит на них, вешает их на крючки, переводя глаза на Намджуна. — А ты не выйдешь? — спрашивает сероволосый, и этим вопросом вызывает смешок у Джуна. — Нет, — прыскает он. — Ты что, девчонка? — приподнимает он брови, немного наклоняясь к Чимину, чтобы заглянуть в его глаза, которые он отвернул от блондинистого парня. — Что же ты прячешь под этим? — моментально становится серьезным Ким, потрепав подол длинной блекло-охристой кофты, надетой на Чимина. — Или просто хочешь, чтобы я раздел тебя? — хмыкает Намджун, запуская руку под кофту, но не успеет добраться до тела Чимина, как тот резко перехватывает его руку своей, хватая за запястье сквозь тонкую ткань и заглядывает в его глаза с вызовом. — Я не хочу, — говорит парень, потому что… он слишком не идеален и не хочет… не может позволить такому идеальному, отлично сложенному Киму увидеть его тело. На что Намджун лишь рывком вдавливает Чимина в тонкую перегородку примерочной, а его вторая рука оказывается приложена предплечьем к шее сероволосого. — Я же твой парень, — хмыкает Джун, проговаривая эту фразу в сотый, кажется, раз, напоминая себе и Чимину об этом. — Могу делать это, — шевелит он рукой, которую перехватил Чимин, под кофтой, добирается до пустых петель для ремня и цепляется за одну из них пальцем. — Рано или поздно я увижу тебя, — убеждает Намджун, и это впервые, когда ему противоречат, хотя вся природа Чимина противоречит Намджуну. И это так странно, странно, когда тебе говорят «нет», «я не хочу». Странно убеждать, просить в некотором смысле, странно не приказывать, а убеждать не внушением. Это всё настолько ново для Доминуса, что он наслаждается противостоянием Чимина. Оказывается… это так здорово просто поспорить с кем-то о чём-то. Чимин смотрит на Кима ещё несколько секунд, не моргая, в его взгляде злость и затравленность зверя, загнанного в угол, но… таковым Чимин не выглядит… всё равно какой-то слишком величественный, и… царь зверей. Царь людей. — Отпусти, — говорит юноша. — Ну же… будь хорошим мальчиком, — вжимая своё предплечье в шею парня, шепчет Ким. Чимин злится и Намджун доволен собой, потому что он второй раз сумел оживить в нём живую эмоцию. А, если быть точнее… четвертый или пятый, если вдаваться в подробности. Пак двигается под руками Намджуна… вообще-то ведёт от того, что его держат так крепко... эта хватка вот уже, сколько дней не дает ему упасть ниже, держит на плаву, как круг спасательный. Но он всё ещё притворяется независимым и самостоятельным, как человек с идущей из носа кровью, говорящий, что всё в порядке. Чимин ерзает и отталкивает парня от себя второй рукой. На несколько секунд повисает молчание, после чего сероволосый одним движением поднимет руки и, хватаясь за кофту на спине, стягивает её через голову. И то, что видит в следующий момент Намджун, вводит его в дрожь и лихорадочные стенания. Потому что это прекрасно. Прекрасно и невероятно красиво. Говорить, что это произведение искусства, будет слишком банально, нужно какое-то особенно определение для тела Чимина, как для губ... как для голоса и Чимина в общем. Намджун замирает, и теперь становится более ясно, почему сердце не попадает в такт… оно как будто ждало, словно знало… словно, айщ. Чёрт. Эта линия пресса, эта V-образная линия внизу живота… эти сами кубики пресса, бицепсы на руках. Чимин не выглядит мощно, нет… выглядит утонченно и мило, прелестно, но эти мышцы… они тоже не выглядят смешными и мизерными. И он не может сдержать себя… не может приказать себе не смотреть на это, скользя глазами, не наблюдать за тем, как Чимин расстегивает замок на чёрных джинсах, что больше на два размера или даже три. Как бы он ни был воспитан и надрессирован сдержанности и самообладанию. Невыносимо. Как же красиво. И телу Чимина нужно написать целую оду. Написать и посвятить ему тома книг… хвалебные псалмы и гимны. Джун поддается искушению и тянется рукой к накаченной груди Чимина, но тот делает шаг назад, упираясь спиной в перегородку примерочной, давая понять, что нет… Чимин боится чувствовать на своем теле чьи-то касания, боится ощущать тепло намджуновых рук. Но губ достигает влажное и горячее дыхание, исходящее из его приоткрытого рта… Чимин боится снова привязываться и просто чувствовать. А Ким почему-то всё понимает и опускает руку, так и не дотянувшись до этого прекрасного тела… вот он, правда, не дотянуться. Ни за что. Слишком далеко и слишком хорошо для него. Слишком. А потом в глаза бросается татуировка? Татуировка на тазобедренной кости Чимина… терновый венец, длинные и острые колючки, капельки крови на острых кончиках и… что она значит? Это… Чимин не перестает преподносить сюрпризы… не перестает удивлять, кажется, знающего, и ожидающего всё Доминуса. Дышится с ним по-другому. Сумасшествие. Чимин ловит взгляд блондина и смотрит на татуировку, словно видит её впервые… но, всё дело просто в том, что он так давно не смотрел на нее. « — Хён… — говорит улыбающийся Чонгук, глядя на свою замотанную клеенкой протатуированную руку, а именно запястье, на котором написана та фраза, которую он писал в конце каждого плана. «Ne pas abandonner», — и так три раза, одна под одной: первая самая чёткая, а две остальные размытые, изображены красивыми каллиграфическими буквами на французском, потому что Чонгук считал этот язык каким-то сказочным и каким-то утонченным. — Ммм, — отзывается Чимин. — Почему ты сделал тату в месте, где никто не увидит? Ведь в том и смысл, чтобы ее видели другие, — неуверенно спрашивает чёрноволосый. — Я… — запинается Чимин. — Может, потому что… я не хочу чтобы её видел кто-то… только те, кто будут мне дороги, те… кто доберутся до того места, понимаешь? — смотрит он на друга. — Тогда... почему именно терновый венец? — не отступает ничего не понявший Чон. — Потому что он мой… мой венец. И весь терновый… Чтобы я не забывал, что изначально был рожден для того, чтобы умереть. — Но… — хочет Чонгук снова сказать, что всё не так. — Мой венец… который приведет меня к казни моей, проведенной мною же. Потому что венец этот — я сам… сам для себя впиваюсь в тонкую кожу иглами и кровоточу. Я венец терновый и для тебя, Чонгук, — хмыкает Чимин». Пак шевелится, отгоняя воспоминания, и Намджун вспоминает, что он не статуя в каком-то музее, вознесенная на пьедестал, высеченная прекрасными руками мастера… которую, конечно же, как и все остальные экспонаты, нельзя трогать, чтобы не запачкать. И сейчас… именно сейчас это обретает особо сильный смысл для Намджуна. Чимин берет первую вешалку, снимая стекающую с нее атласную майку белоснежного цвета. Надевает её, оставаясь в трусах и в этой майке, которая еле закрывает боксёры, но не закрывает накаченные икры сероволосого, которые он так умело, скрывал за большими штанами и длинными свитерами. Треугольный вырез оголяет шею парня и его солнечное сплетение так и манит, так и влечет… говорит: «Целуй же меня сюда». Далее он надевает джинсы, которые обтягивают его прекрасные ноги, садятся отлично на его бёдра… ах, чёрт… вот Джун и познал всю их красоту, но… от этого дышать стало лишь сложнее. Чимин берет последний элемент комплекта: большой, как кажется, для него пиджак. Надевая его, он, правда, оказывается немного больше, особенно рукава, закрывающие его пальчики наполовину. Но, в целом, на плечах и обхвате пиджак сидит отлично. Намджун довольно смотрит на Чимина... наконец-то он видит на нем что-то приличное, хотя и та одежда Паку была более чем к лицу, кажется, была чем-то неотъемлемым, заканчивала его образ и… но Намджун так нагло раздел его и сейчас… Чимин, просто сменив одежду, стал другим. Таким... серьёзным и солидным, но, более этого, он стал сексуальным и уверенным. Еще бы подвести его глаза, как тогда, когда они ходили в клуб и напялить на его шею тонкий чокер… и… чёрт, его нужно обожать, его нужно… нужно поклоняться ему, но… Чёрт, да глядя на него, такого разного, Намджун просто уловить не может: зачем он пришел за ним? Для того ли, чтобы оберегать и любоваться им, или же есть что-то иное? О каких грязных мыслях может идти речь, когда он стоит перед ним такой… красивый, в таком наряде, с белоснежной шелковой майкой, которую Намджун, притянув Чимина к себе, заправляет ему в штаны… как можно убить его? Мимолетные слабости – всё, что у нас есть, Чимин. — Мне нравится… — оценивающе глядя на отражение Чимина в длинном зеркале в полный рост, говорит Джун, становясь сзади парня. А Чимин смущается, бегая глазами по всем углам примерочной, лишь бы только не смотреть на себя, лишь бы только не встретится с глазами Намджуна в отражении и не увидеть в своих, что на самом деле ему нравится делать это сейчас… Он не врет. Он просто не договаривает. В том-то и отличие Чимина от мира лживых. — Давай дальше, — просит замявшийся Чимин. Следующим его нарядом является что-то повседневное: черные джинсы, драные на коленях, чёрная футболка и сверху свободная чёрная курточка с различными золотистыми нашивками, которая придает Чимину бунтарства и озорства, когда он спускает её на плечи по просьбе Намджуна. Глаза сероволосого горят и поблескивают, и парня определенно стоит опасаться… да, Намджун знает… боль разливаете по телу, приникает в атомы его строения и пожирает то, что пожрать нельзя, травит сама себя, на миг исчезая, но потом, как и он сам, возрождается, надавливая с новой силой. — Эм… а это типа искусство? — спрашивает Пак, рассматривая себя, похожего на клоуна. Следующим Намджун напялил на него совершенно нелепый наряд… неужели кто-то ходит так по улицам? — Нет, это я типа хотел чисто поржать с тебя, — признается Намджун, бегая глазами по местности, находящейся на теле Чимина ниже живота… в этих осевших на Чимине штанам, похожих на пижамные… было видно всё пикантное. И даже этот идиотский, не подходящий по цвету пиджак, не портил всё. — Но, блять, знаешь, что? — сокрушается Ким. — Я тебя захотел… потому что тебе, кажется, всё идет, — не осознает сначала Намджун того факта, что выговорил последнюю фразу вслух. — Выкуси, мудак, — хмыкает Чимин и спешит снять этот бред с себя. На что Намджун лишь усмехается и, приседая, начинает рыться в куче одежды и вспоминает о кое-чем очень интересном… то, что нужно. Он и так раздразнен больше некуда… подготовлен и, если будет уместно сказать, разработан, то да. Поэтому он достает из горы шмоток свой самый удачно подобранный комплект и протягивает его Паку, который уже откровенно устал от примерки. В примерочной душно и жарко. — Это последний, — говорит Намджун, взбадривая Чимина. Смотреть, как Чимин одевается — это должно стать некой отдельной религией. Да, именно не то, как он раздевается, а как одевается (да, плевать на то, что Намджун убеждал себя, крича, что только грязью обливать он будет парня, только похотью смотреть и пожирать… да, плевать, что он вкладывает сейчас во взгляд, который дарит Чимину всё самое лучшее и светлое, что успел отнять от него же). Он не врет. Просто не договаривает. — Эм… это… что? — спрашивает юноша, поднимая в руках какие-то кожаные толстые ремешки. — Портупея, — отвечает Намджн, рассматривая на Паке не заправленную в этот раз облегающую чёрную рубашку и брюки. Довольно официально, и эти ремешки будут здесь смотреться до дикости красиво и сексуально. — Это обязательно? — хмурит сероволосый брови, на что Намджун кивает и вырывает портупею из рук Пака. Распутывает ее и хмыкает своим мыслям. Делает шаг к Чимину. Заклятый шаг. Снова оказывается близко. — Подними руки, — говорит он парню, который выполняет, и Джун натягивает на Чимина ремешки, начиная застегивать их. Словно случайно так крепко сжимает бок парня, случайно обхватывает его торс руками, примеряя на нем свои пальцы, водя большими пальцами по выступающим кубикам пресса. Словно совершенно случайно задевал его тело… и делал вид, что всё ещё застегивает, когда уже давно все затянул. «Ты прекрасен, Чимин. Ты невероятен… ты... еще много эпитетов, как всех учат — красивых прилагательных, которые Намджун похоронит в себе, засыпав горстями земли и пепла… потому что он не должен думать так, а ты не должен сдерживать рой мурашек скользких, норовящих выбежать из чёрных дыр твоего сознания и добраться до касаний намджуновых, навсегда задержав их на теле».***
«Все мысли в огонь, и я держу твою ладонь, Я снова совру и на следующей я сойду… До свидания. Постой, не уходи, спой мне про танцы в темноте».