Мне не хватало этого так долго, И я так долго в поисках стенал. И если б мог я знать о том задолго, Я бы подал тебе другой сигнал... Я бы сказал тебе о том забытом, Я бы узнал тебя, пропев припев. И даже если был бы я убитым, Я б навсегда остался, единожды успев. Imagine Dragons – Warriors Lady Gaga – The Cure One Republic – Mercy kuroiumi 黒い海 – asleep
***
«Но ты говоришь такую больно знаменитую фразу, Что-то про: "я вас сотворил, значит, я вас и убью". Но тогда тебе нужно было сделать это сразу, А не после того, как сказал мне: "я так тебя люблю"».
***
А тело бренно. И сколько бы он ни стискивал зубы, столько бы ни улыбался… во рту привкус крови, и... чёрт, какой дурак сказал, что у нее металлический привкус? Ведь у нее вкус холода… вкус обреченности и страха. Вкус жизни потерянной и минут утраченных, утекающих из тебя возможностей и того, чего ты сделать не успел. Вкус опустошенности. Капля за каплей, ощутимый всё более четко. Вкус сладостей, не опробованных ранее, вкус всего непонятного, неизвестного. Вкус потерь и вечных поисков чего-то. Погонь и падений, загадок. Так много всего только в первой капле, появляющейся во рту неизвестно откуда. А потом она уже течет по подбородку, и ты не можешь остановить этого… ты не можешь ничего. Просто глотать её, пытаясь вернуть её туда, откуда она появилась. Но тело бренно. Тело чувствует боль, боль… которой быть вовсе не должно. Потому что это он тот, кто причиняет её. Она идет из него, а не в него, не для него… А когда он перестает любоваться глубиной этих слезящихся отчего-то глаз и обхватывает сероволосого обеими руками, прижимает к себе… и, если это можно назвать объятием, то… это его первое в жизни… за все его промотанные сотни лет. Когда он взлетает в воздух, перед этим вырывая из ноги Чимина стрелу, и проделал точно так же со всеми торчащими из его спины стрелами, прямо между лопаток… прямо между крыльями. Он, не теряя ни секунды, взмахивая крыльями и оставляя за собой капли крови… Млечный путь кровавый и Северное сияние именное. И это словно кричало ему о том, что крылья не его… чужие… отрезанные с чьей-то спины и пришитые к его. Все стрелы тонули между лопаток… все стрелы причиняли боль, и неосознанное им ещё проклятие в том и заключалось… что умереть он от этого не может. Только чувствовать эту непривычную боль… Но Чимин приучал его к этому медленно и эффективно. Потому что Чимин и есть боль. Более сильная, нежели стрелы, выпущенные одна за одной в спину. Всё происходящее более походит на какой-то странный сон. И нет… не страшный, как это привычно для Чимина, а именно странный. Пак перестаёт что-либо понимать, когда тело оказывается в объятиях блондина и… это точно сон. Потому что его не обнимали, кажется, целую грёбанную вечность. Не обнимали и он не чувствовали ничего такого теплого, настолько, что обжигало. И… как бы он ни был сейчас зол… он не хочет отталкивать. Потому что эта его фраза: «Думал, я тебя брошу?» Да! Да, чёрт возьми, думал об этом снова и снова, успел продумать все миллионы раз. Потому что… почему он стал для него не просто прохожим, не просто галочкой напротив девятого пункта плана? Почему Чимин начал к нему привязываться и, сам того не замечая, искать в нем спасения. Зачем? Чтобы потерять его? Убить его, как всё то, что касается его? Ведь всё умирает рядом с ним… умирает, не выдержав напряжения, словно сквозь Чимина каждый час или даже секунду проходят разряды Вольта. Он — пиранья. Только хуже, намного опаснее. Особенно для блондина, который обнимает его и с трудом взмахивает крыльями, несет его к дому. И теперь разряды тока проходят и через тело раненного демона. «Он тебя уничтожает… убивает тебя!» — вертится в голове Пака. Он, сам того не понимая, уже начал делать это… убив все былое, нашел новое и принялся убивать. Вышел на так называемый новый уровень, не стремясь пройти даже старого. И, если Доминус думает, что это он убийца… что он убивает всех, то… Чимин думает так намного чаще и громче. Так он… что блондин значит для Пака? Что он, чёрт возьми, такое и зачем он здесь? Зачем? Тоже хочет дотронуться до него, как все те… остальные. Тогда... почему не растаял моментально? — Я не понимаю! Ничего не понимаю! — кричит юноша, когда они оказываются в его доме, а Джун заливает весь путь до него кровью, и она такая тёмная… такая… бордовая, почти чёрная. — Я ничего не понимаю! — кричит он, вырывая стрелы из лопаток юноши, дрожащими и перепачканными руками в скользкой и липкой жидкости. — И, чёрт возьми, знал бы ты… как я зол! — кричит парень, а Намджун усмехается, лежа на животе, на этом полу в прихожей и вздрагивая от каждого рывка, от каждой стрелы, вытащенной Чимном… точно так же, как вздрагивал от того, что они вонзались в него. — Нежнее, малыш, — хрипло просит Намджун. — Да завали ты своё ебало со своим "малыш"! — кричит Чимин, наблюдая за тем, как раны Джуна затягиваются. — Что именно тебя так злит? — хмыкает Ким, двигая спиной, и не ощущает в ней более боли, но ткань его одежды и кожаной курточки разорвана. — Почему я вижу всё это? Это же… это уму, блять, непостижимо! Я не должен видеть ничего такого… не должен! — наблюдая за тем, как Намджун ложится на спину, выговаривает юноша, скатываясь по стене. — Потому что ты убийца демонов, — спокойно, словно говорит о погоде, выговаривает юноша, глядя в потолок. — Это… какой же это бред, — хватается за голову юноша. — Почему тогда ты рядом? Почему не умираешь? Зачем ты появился в моей жизни? — не понимает Чимин, и он, кажется, никогда таким эмоциональным не был. — А ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни? — резко поднимаясь и садясь на полу, глядя на парня, серьёзно говорит Джун. Хочет ли он… чёрт… да кто знает, что он вообще сейчас хочет. Это слишком сложно сознать. Слишком сложно жить, будучи Пак Чимином. — Я причиняю тебе боль... почему? — не отвечая на тот вопрос, задает сероволосый свой. Потому что он не хочет, чтобы тот исчезал… да, он демон, демон, от которых Чимин так старательно прятался, но… а сам он… сам Чимин тогда кто? Невозможно видеть такую мерзость… оставаясь чистеньким. Мерзость… разве можно назвать парня с ямочками на щеках так? Разве можно хотеть, чтобы тот, кто говорил это грёбаное «Эй, парень» исчез? Этого Чимин, почему-то и боится. Придурок. Снова на те же грабли. Еще одна проблема человечества - это слишком быстрая привязанность к кому-то, проявившему к тебе нечто вроде внимания, что-то вроде симпатии и… Чёрт, да люди же сами виноваты во всех своих бедах. Ни звёзды и не небо… люди сами. Ничто не заставляет их на что-то надеется и рассчитывать, никто не просит привязываться и влюбляться. Зачем тогда они делают всё это, корят за это Небо и… что это? Люди… совершают грехи сами и говорят, что соблазнил их дьявол. — Запомни, — сгибая одну ногу в колене и упершись руками в пол, хмыкает юноша. — Я не чувствую боль… я и есть боль… я причиняю её, ясно? Чимин хмыкает и переводит взгляд, которым он воткнулся в свою ногу, в то самое место, где была стрела, и смотрит на серьёзного Кима. Он серьёзен как никогда, и почему-то это так чертовски настораживает. — Я пойму, если ты откажешься от меня, — хмыкает юноша, прерывая зрительный контакт, и поднимается на ноги. — Ты с ума сошел? — резко подрывается с места Чимин, но, в отличие от Джуна, он не обладает никакими способностями быстрого восстановления, его нога кровоточит и болит, горит. Был ли там яд? Если да… то, что он, готов умереть сейчас? Прямо вот в той маленькой прихожей? Когда узнал нечто подобное, такую чарующую тайну. Будоражащую всё твоё сознание, весь твой мир. Умереть сейчас, ведь это то, о чем ты так просил и чего так жаждал последнее время постоянно. Что, Чимин? Уже не кажется таким заманчивым? А почему же? Неужели из-за этого блондинистого демона? Что? Был покорён, как Ева, взявшая плод, взявшая и предложившая Адаму. Ты тоже купился на это обольщение? Так легко и просто? А казался ведь таким неприступным. Нога болит, и поэтому Пак с грохотом падает обратно, а Доминус сам почему-то не понимает, почему делает резкий выпад в сторону Чимина, упавшего на пол. Это… что это, чёрт возьми? Серьёзные разговоры — самое хуёвое, что только есть в мире. Когда человек смотрит в твои глаза так серьёзно, с таким всепоглощающем холодом или же, наоборот, пожаром в глазах и... ты понимаешь, что разверзнутся его уста и пожрут тебя, как пожирает земля. Чимин вспомнил, что хотел с ним серьёзно поговорить, ведь давно пора научиться жить по-взрослому. Решать проблемы по мере их возникновения… перестать придуриваться и сказать ему в лоб, спросить, что происходит между ними, как бы глупо это ни звучало в голове… нужно сделать это, потому что ещё новых тайн и вопросов он не перенесёт. Это давит. Давит эта обстановка. — Сошёл ли я с ума? — смеется Намджун хрипло, настолько, что сам готов вздрогнуть от голоса своего. И им овладевает что-то странное… что-то тёплое… он чувствует, как из него капает горячая кровь, но пугает не испачканный паркет, а то, что он смотрит на Чимина и хочет ему помочь. — Сошёл ли я с ума, — повторяет он пару раз, отчего это кажется таким жутким. — Иди, выйди на улицу и скажи кому-то, что в твоём доме раненый демон, скажи, что ты видишь этих тварей и что ты убийца грёбаных демонов. Давай!? — вскрикивает Намджун и сам не понимает, почему так злится. На что, чёрт возьми? На себя или… на поступки ли свои. Нутро своё чёрное, что вытекает из него сейчас понемногу с кровью? На боль или капли бордовой крови, в полёте становящиеся чернилами, которыми нужно написать о том, что душа вернется в ад… На что он злится сейчас несказанно, не выражено и впервые молчаливо? Почему сдерживается? Почему глядит на Чимина, что смотрит на него слезящимися отчего-то глазами. Что происходит? И кто из парней исчадия ада большее? Кто из них сильнее тянет вниз? На боль ли злится эту неописуемую, жрущую, как червь изнутри? Это он причиняет боль. Тогда почему же сейчас чувствует всё это? И не только боль, нахлынула какая-то волна, цунами, грёбаное течение, обычно оно выбрасывает на берег рыб и китов, а здесь попросило чего-то взамен и утащило Доминуса за собой. Он, чёрт возьми. Слишком многое чувствует сейчас, просто стоя в прихожей и сжимая кулаки, в его глазах словно сменяются картинки. Он близок от замыкания. Но… Чимин продолжает просто смотреть на него. Ждёт ли он чего-то от него? А в том-то и дело, что нет. Во взгляде его нет ожидания, нет презрения и ненависти должной. Нет страха. И, может, это и бесит? Во взгляде какая-то мольба, какая-то неописуемая грусть и просьба. Чёрт… блять! Да что за хуйня? Блондин не выдерживает более этого, оправдывает себя невыносимой болью, которая стала подкрадываться к нему и щупальцами проникать сквозь дыры на спине, стрелами приготовленные. Он срывается с места и выбегает из дома грёбаного Пак Чимина, врезается в дверной косяк, пачкая его своими чернилами, идёт шатаясь, потому что тело бренно, потому что ему действительно сейчас особенно больно, как никогда ещё не было. Не выдерживает и… убегает? Чимин честно пытается встать и даже думает, что нужно что-то выкрикнуть ему в след, но… тупо не знает что. Всё слишком глупо. Он снова чувствует себя опустошенным, хотя это чувство так незаметно вытекло из него через дыру в сердце. Это почему-то ранит сероволосого, всаживается в его рот клинком, протыкая глотку… проникая в гортань, глубже… это такой ахуительный минет ножу, который распарывает тебя на части. Доминус впервые в жизни уходит, оставляя после себя что-то живое. Хотя... это не точные сведения. Он сейчас думает, что он пойман с потрохами, что весь мир вдруг узнал о его помыслах и что Чимин тоже… тоже знает и теперь не поддаётся. Потому что с ним в одну секунду стало сложнее. Ким думает, что нужно просто залечь на дно… да, на некоторое время, пока у Чимина не перестанут светиться слезами глаза и пока Джун не перестанет читать в них какие-то чувства… а глаза -это же зеркало… нет, никакой не души… тебя самого, вот что пугает. Не пугает то, что блондин слишком рано погубит Чимина, нет, страх наводит то… что Чимин погубит Доминуса. А так ведь быть не должно, да? Но он просто не знал, не рассчитал, не продумал… не ожидал. Демон думал, что всё будет проще, как и, в прочем-то, всегда. На блюдечке, с яблочком во рту. Ни хера. И это впервые. Отчего Доминус сам теряется, ему самому нужно время, чтобы подумать. Просто подумать и понять, как себя вести дальше, нужен какой-то план, и это тоже впервые. Слишком много новизны, слишком много того, что не в его власти. И это невероятно бесит. Много того, что он разрушить не в силах и что разрушает его.***
Вы когда-нибудь чувствовали себя покинутым? Написав эту фразу, автор не может продолжить, он запинается об свой выдох, спотыкается и падает, потому что не знает, в первые, наверное, не знает что. Что? Просто что? В его голове нет продолжения мысли. Он написал это и не знает, что писать дальше… Чимин никогда не понимал, как люди пишут книги. И автор тоже этого понять не может. Потому что он потерян и множество раз покинут, потому что он бездна или какая-то чёрная дыра, где все исчезает. Как и Чимин, он не знает, что сейчас нужно сказать... хотя ему и говорить-то не с кем, стена, пустая маленькая прихожая и испачканная кровью, чёрной кровью дверь. Тут словно написано: «Здесь был Намджун». Его почерк, его запах... а, может, он был просто выдумкой сошедшего с ума Чимина? Да, все это выдумка, он сам — выдумка. Но Намджуна нет уже два дня. И вообще нет ничего. Нет даже демонов. Даже они, даже они, черт бы их побрал, хотя, наверное, уже давно... их нет. И чувствует ли сероволосый разочарование? Да... и это сложно описать этим одним длинным словом, Чимин бы создал новые. Чтобы описать, что это у него внутри там засело, но ведь никто не поймёт. Понимать-то, в общем-то, не кому совсем. Разочарование в себе. Оказалось то, что он обычный сумасшедший, ничего особенного. А в голове мысли такие типичные... достаточно было Намджуну просто исчезнуть, как Чимин стал осознавать, чем он был для него, без всех этих серьезных разговоров и пафосных размышлений по типу: «Я жить без него не могу». Может. Жил же, и сейчас, вот, дышит. Но это всё не то… совсем не то. Где тот азарт и то предвкушение, вечное чувство ожидания чего-то?. С Джуном всё не так, как без него, да… и не только лишь в его отсутствие и молчании. С ним Чимин был сильней, не потому что Намджун делал его таким, а потому что Чимин сам таким становился. Чтобы не казаться жалким, чтобы стоить блондина. А сейчас… в чём смысл? Скука? Хлам. А, может, и это выдумка, ведь все было так не логично, так не слаженно... ведь эта галочка, обычная, чтоб ее, галочка и только... как домашнее задание, оно есть, но нет больше ничего. А сейчас. Что это, Чимин? Во что ты, блять, превратился? Что ты чувствуешь? Зачем? Зачем чувствуешь? И самое лучшее, что Пак придумывает - это… это, хуйня какая-то, серьезно. И нет… это не из-за Джуна. А из-за того, что его бесит чувствовать себя так. Так разбито и никчёмно… он выполнил много пунктов плана и… чёрт, нет свидетелей, но он не сдавался! Боролся и делал всё ради Чонгука, который даже не узнает об этом. Это приманка, чёрт возьми, Чон всегда был умен и теперь Чимин точно уверен в том, что с самого начала этот план для него был создан, и этот последний пункт во всех его планах тоже писался для него. Чёрт! Но это невыносимо! Чимин смотрит на горящую штору, сидя на диване в гостиной, и даже не моргает. Хуёвый план - сжечь здесь всё и сгореть самому. Да, но это всё, что пришло в его голову. Пока у него есть время, он хромает до кухни и берет из ящика бутылку виски, которая осталась ещё от отца, который сам не пил, но алкоголь зачем-то хранил. Чимин открывает бутылку на ходу, снова опускается на диван, откидывается на спинку и вытягивает ноги, делает небольшой глоток и наблюдает за тем, как огонь понемногу перебирается на стену, пожирая обои. Странно. Почему всё так хорошо горит? Ведь всё, что сделал Пак — поднес зажигалку к кончику роскошных штор, любимые шторы мамы… в этот раз ему было так похуй на это… он очерствел? Да. Можно и так сказать. Ведь чего ещё ожидать от перегруженного болью человека? Всё горит так хорошо, словно стены изначально были помазаны бензином, словно демоны сделали ему услугу… и все они, рассыпавшиеся здесь, превращались в ядовитый газ. Сероволосый брызгает из горла большой бутылки в огонь, который вспыхивает сильнее и пожирает всё быстрее. Вскоре Чимин сидит посреди постепенно возгорающихся предметов, с разных сторон полыхающей комнаты, дышит этим угаром, становится жарко, и он расстегивает на себе рубашку. Он стал каким-то другим. И дело даже не в безразличие… нет… что-то иное. И здесь дело не в зажигалке… всё горит так неестественно, горит даже там, куда огонь ещё не добрался. Демоны… на самом деле никогда его не покинут. Потому что, наверное, на самом деле они все там, внутри него. Чимин ложится на диване и смотрит на начинающий загораться потолок. Сгореть заживо… не совсем та смерть, которую он для себя приготовил, и в том-то и дело, что… сейчас она кажется самой уместной. Юноша поворачивает голову и смотрит на блокнот Чонгука, лежащий на газетном столике у дивана… — Знаешь, ты еблан, Чонгук, — хмыкает парень. Перекидывая бутылку виски в другую руку, и берет блокнот. — Зачем ты не отпускаешь меня даже сейчас? — бегая глазами по первой странице, где нарисован он, делает Пак глоток побольше. — Ты ведь умер… это же... нечестно, — улыбается сероволосый, он привык всегда улыбаться, говоря с Чоном. — Нечестно так… — повторяет юноша. — Нечестно, что я не могу нормально жить! — вскрикивает Чимин и подрывается с места, а когда он оказывается стоящим на диване, то перед ним оказывается какой-то силуэт… который моментально собирается в чёткую картинку… — Но ведь… я из-за тебя умер, — говорит такой знакомый голос, и Чимин вздрагивает. — Ч-чонгук? Нет… нет, нет.. не может быть, — отрицательно кивает Чимин. — Тебя не может здесь быть, — выгибает он бровки. — Но я же здесь, — смеется юноша. — Глупый, — он делает шаг из огня и приближается к Чимину медленно, но точно. — Нет… — Чимин, с силой смыкающий горлышко виски, бросает бутылку в парня, отчего она падает и разливается, делая огонь ярче, а Чонгук хватается за плечо, в которое ударилась бутылка. — Ты не рад видеть меня? — грустно выговаривает чёрноволосый. — Чимин-и… — парень, продолжает идти к Чимину, который опускается на диване на колени. — На самом деле это не ты… не ты убил меня… но я знаю, кто это сделал, — Говорит Чон, а Чимин поднимает глаза на юношу… как же больно смотреть на него, но… это он… его волосы, его взгляд и тело. Всё его, чёрт возьми, но быть этого точно не может. Это очередные проделки демонов? — Смотри на меня, — просит Чонгук. — Видишь мои раны? — спрашивает Чонгук и на его шее в мгновение ока появляются многочисленные кровавые царапины, как тогда… когда он царапал себя катетером и руками… — мне было очень больно… я мучился, но был одержим. — Говорит чёрноволосый, а Чимин борется с желанием закрыть уши. Потому что это слушать просто невыносимо. Невыносимо… он же только начал учиться жить заново, у него стало получаться думать о Чоне не круглосуточно, 24/7… но вот, вот он появляется перед ним, такой же, как тогда, в его последние минуты жизни, с таким же взглядом и… говорит всё это, всё, что тянет Чимина вниз, на дно… — Нет… нет, Чонгук… — говорит сероволосый, который не в состоянии поверить, что это он… но всё равно называет его имя. — Разве ты не хочешь знать, что убил меня, Чимин-и? Ты скучаешь по мне? — говорит юноша. — Иди ко мне… прошу… мне так холодно, — говорит чёрноволосый, стоящий практически в огне, и манит Пака рукой, отчего тело серовлосого, словно живя само по себе, оказывается на полу, и он делает медленные неуверенные шаги по горячему полу к Чону, который делает шаги назад, в огонь. — Ты пришел забрать меня? — спрашивает Чимин. — Меня убил… — говорит юноша, сверкая глазами… — всего один шаг... сделай один шаг, и я скажу, — обещает Чонгук.Потерпи, я знаю, ты боишься. Но ты уже совсем близко от рая. Зажмурь глаза И сделай вид, что ты легок, как перышко. Взлетай высоко, в сердце неизвестности. Не знаю, где это, но ты поймешь, когда попадешь туда. Иди, не торопясь, мелкими шагами по канату, Надеясь, что он выдержит, но кто это знает? Не упусти этот шанс, и мы станцуем в невесомости. Мне так хорошо, что, кажется, я умираю, но мне все равно. Иди, не торопясь, мелкими шагами по канату, Надеясь, что он выдержит. Но кто это знает? Ты никогда не узнаешь...
***
— Когда это наш Доминус успел стать сторожевой шавкой? Ммм, а где твоя цепь? Как же так, хозяин оставил тебя без привязи? — хмыкает Курсис, оббегающий все крыши в округе за одно мгновение, и оказывается перед Доминусом, стоящим на крыше дома Пака, но не успевает он сказать что-то ещё, как в его живот вонзается какая-то палка, которую Джун подбирает с пола, а затем подходит к шатающемуся демону и, упираясь ногой в его грудь, вырывает палку из его живота. — Я не советую тебе сейчас трогать меня, — хмыкает Доминус. — Что же… тебя отшили? — смеется демон и быстро оказывается на другой крыше, а палка, которую блондин снова запускает в Курсиса, падает на землю со стуком. Ни одному демону ещё не удалось пройти в дом к Паку… каким бы могущественным он бы ни был. Намджун не спал и ни на миг не отходил с этого места… он оберегал сероволосого, конечно же, только потому что он был ему нужен. Нет, не так. Как вы подумали… не так… а для своих целей. А что вы, блять, думали? Он же демон, мерзкое отродье, да… с человеческим началом или, скорее будет сказать, концом. Но он не привязывается, он не любит и не влюбляется, он не чувствует нежности и не переживает. Он не делает этого. Не чувствует. Нет. Чего вы ожидали от темного существа, которое всю свою долгую жизнь убивало, убивало и убивало, купалось в крови, наслаждаясь этим. Чего ждали? Того, что с появлением какого-то парня, который просто не такой, как все… что с его появлением что-то изменится? С чего бы? Почему блондин должен изменяться? Нет. Он будет думать о Паке как о парне, которого можно трахнуть, потому что у него отличное тело, будет думать о нем как об игрушке, как о том, кем можно пользоваться… вытирать об него ноги. Доминус ещё немного поразвлекается, а потом уничтожит его… овладеет всем миром... всем адом, бездной и другими измерениями, о которых никто и не подозревает. А сейчас он дерется за Пака, получает новые раны и сторожит его дом, действительно, как какая-то шавка, только из-за своих целей. Ведь теперь все о нём знают… знают, кто он. Но Чимин должен принадлежать только лишь Доминусу. Остальные захотят избавиться от него, просто убить, и только один отбитый Доминус хочет им владеть. Остальные понимают, что это невозможно… а Доминус знает, что может. Уверен в себе. — Ты как храбрый рыцарь, — смеется Курсис, — но ты… проиграл, — перебегает он с невероятной скоростью на другую крышу и присаживается на корочки, заглядывает в окна дома, на котором стоит Доминус. Из них валит чёрный дым. Их с Иллюзионером план сработал на отлично, сейчас он там, внутри, делает своё дело, и хорошо бы, чтобы убийца демонов уже всё узнал о том, что поможет всей бездне насмеяться над Доминусом. Он всегда был не такой, как все. От того не подходил, был лишним и нелепым. Блондин не понимает, о чём говорит этот раздражающий придурок, но он прослеживает его взгляд и… чёрт. Юноша в один момент вспархивает на своих тяжелых крыльях и хочет со всей дури врезаться в окно, с лёту разбив его, и оказаться там, внутри, отыскать Чимина и вытащить его… обязательно. Чёрт… как страшно... паника… сердце пропускает сильнейший в его жизни удар. И впервые в жизни Доминуса его оно не волнует, не волнует то, что оно бьется, и он его слышит, ощущает. Что оно, кажется, разрывается. Все ли люди способны чувствовать что-то подобное? Но на лету за него цепляется Курсис и он, конечно же, отлично знает, что Доминсу ничего не стоит его победить, но его задача сейчас оттянуть время. Из окон уже валит не только дым, оттуда вылетают языки пламени. Здесь определенно не обошлось, помимо этих демонов, ещё и без Игниса. Чёрт… Доминус знает этот огонь... знает, что он не обжигает до тех пор, пока человек не понимает, что это чёртов конец… Ему хочется отчего-то во всё горло закричать: «Чимин! Я здесь!» Ведь он почему-то сейчас вспоминает, что не должен бросать его… а какого хуя? Он не знает, что это вообще такое. Но… нельзя бросать Пак Чимина, это жизненно важно, необходимо, как воздух и убийства. Блондин хотел и правда… правда очень сильно старался держаться от Чимина как можно дальше, настолько, чтобы не чувствовать боли. Потому что он тянет его вверх… делает из него какое-то посмешище… того, от которого он бежит, делает его человечным. Восприимчивым к чувствам и… Доминус понял это тогда, когда уходил от Чимина, именно поэтому и решился уйти, а тот так надорвано смотрел на него. Чёрт. Чимин действительно убивает его, и от этого Намджун решил, что будет держать дистанцию. Но… сейчас он этого более не хочет. Хотя, когда он не видит эти губы, ему не хочется их целовать, а когда не слышит этот голос, может думать о Чимине что угодно, думать так, как изначально делал, как и нужно. Без всяких лишних и посторонних мыслей. Когда Доминус не видит сероволосого, его чары на него не распространяются, и он не пленит, не покоряет… его словно и вовсе нет. Так хорошо… и сердце даже почти не бьется. Ему совершенно на него плевать, пока он не видит его. Или пока не слышит его имя и невольно начинает рисовать его перед глазам зачем-то… Доминус не запоминает того момента, когда вырывает демону, мешающему ему делать то, что он хочет, сердце и, выбивая головой окно, оказывается в горящей гостиной. Сбивая с ног Чимина, который почти пошел к манящему его Чонгуку, и закрывает его собой, ложась на него. Снова помогают крылья. — Эй… парень, — говорит Джун, улыбаясь, глядя на беспокойное лицо юноши под ним, зажмуренные глаза и подрагивающие реснички, слезы в уголках глаз скатывающиеся по вискам. — Думал, я... брошу... тебя? — почему-то с трудом говорит он. Не зная ещё, что сказал те две самые важные в жизни Чимина фразы, которые стали для него отправной точкой. И Чимин, срываясь, обвивается руками вокруг шеи блондина и… для него нет огня, ему снова так спокойно и хорошо. Чёрт… это конец... он влип. — Эй, малыш… погоди немного... — поднимет он Чимина на руки… демон так обескуражен… ведь это первое существо, которое обняло его… само. Без всякого принуждении, сердце ускоряет ритм и теперь стучит как у Чимина. Хотя раньше могло пропускать всего один удар в час. Джуну снова больно, те места на теле, к которым прикасается Чимин, просто невероятно болят, словно там снята кожа, но... ему вдруг так глупо показалось, что это именно то, чего ему так сильно не хватало эти дни его отсутствия.Еще один шаг, и уже не будет страшно. Дотянись до меня, дорогой. Зачем ты плачешь? Пойми, ты уже почти дошел. Все это время Ты старался не утратить это чувство. Ведь никогда не поздно научиться летать. Но у тебя не получится, пока ты сам не попробуешь.
— Nihil flamma. Nihil tibi flamma consumpsit. Nihil Ignis. Nihil non vos*, — Говорит Джун, и всё вокруг перестаёт гореть, но остается чёрным, в саже, из стен идёт дым. И Чимин, и Доминус остаются в горелом доме одни. И каждый из них не знает, что делать дальше.