Зелёная трава

      Стив сначала услышал топот ног по коридору и скрип старых досок пола. После этого Элис — кто же ещё это мог быть? — влетела в его комнату без стука, и радостно улыбнувшись, провозгласила:       — К тебе Наташа!       И оставив на лице загадочно-всезнающее выражение, Элизабет с тем же энтузиазмом вылетела из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.       Стив вздохнул и продолжил натягивать на свои худые ноги домашние штаны. Он собирался пойти в единственную ванную и замочить свои любимые фиолетовые брюки от Дюкана Логана в растворе поваренной соли. Как ему посоветовал тот небритый газонокосильщик.       Элис было одиннадцать. И это самый неинтересный факт про неё. С этой девчонкой вечно что-то происходило, словно она на самом деле жила в какой-то сказочной вариации реального мира. Только ей сходил с рук произвол вроде вломиться к брату без стука или даже зайти в ванную, на двери которой отродясь не было задвижки, пока он принимал душ — потому что ей приспичило в туалет.       Помимо младшей Элис-Элизабет, у Стива была ещё средняя сестра Марго. С ней было сложно, очень сложно. Или возраст такой, или особенности характера Роджерсов расцвели в ней особенно сильно — Стив не знал, но… она вообще никого не слушала, кроме матери. И если уж ей и взбрело что в голову — туши свет, это было не выесть никакими сильнодействующими средствами. Только ждать, пока оно прорастёт и заколосится, даст свои плоды и наконец увянет. Только тогда сестра снова становилась восприимчивой к реалиям современного мира.       И всё бы ничего, но четыре года назад Роджерсов настигла беда. Из разряда таких, о которых не думает ни одна счастливая семья. Отец, не первый год служивший снайпером по контракту, погиб при выполнении секретного задания где-то в жаркой азиатской стране, и если бы не пособие, что выплачивало матери Министерство, они все давно бы умерли с голоду или жили на улице.       Убитая горем мать сильно сдала в плане здоровья и начала чаще болеть лёгочными воспалениями. Чтобы она не потеряла работу медсестры в частном доме для престарелых, Стив заменял её всякий раз, как та начинала надсадно кашлять. Платили ей не много, но всегда честно и точно в срок. Деньги эти были очень нужны для погашения счетов за аренду квартиры, электричество, воду и газ.       Уже через полгода после гибели отца они поняли, что не потянут больше их светлый, уютный дом на улице Лип. И через месяц переехали из Грин-Виллиджа в Бруклин, в простую квартиру с двумя спальнями и гостиной. Поначалу Стив спал в одной комнате с сёстрами, а мать — в отдельной. Но Стив всегда приносил домой много работы и мог сидеть за лампой и чертёжным столом до четырёх или пяти утра, почти до самого рассвета. Это мешало девочкам: с утра они вставали и ехали в школу, а мама шла на дежурство. В конце концов Стив получил в своё распоряжение мамину спальню — она была крошечной, с единственным узким окном, выходившим на авеню. Из открытого окна вечно доносился дорожный шум и переклички гудков и ругающихся людей, но Стива это мало волновало, наоборот, помогало: цепко держало в этой реальности даже тогда, когда глаза закрывались от усталости, а карандаш падал из рук.       Они приноровились, конечно. С истериками и ночными слезами, с гневом, что порой выплёскивали друг на друга. С кругом болезней, в который все вступили не по разу, просто потому, что сознание никак не хотело справляться и понять, что как раньше уже не будет. Прошло время, они привыкли жить по-другому и не надеяться ни на что хорошее. Судьба нагнулась и откинула пышное платье со своей большой задницы, чтобы во всей красе показать её Стиву. Чтобы он понял, что взрослая жизнь — не сахар, в ней надо выживать, и думать, что делать дальше, если он не хочет вот так вот провести её — согнутым в три погибели над чертёжным столом с закреплёнными на нём чужими рисунками, штрихуя и прорисовывая задние фоны комиксов за сущие гроши.       И сейчас в его комнатке в три на четыре шага стояла на деревянном мольберте незаконченная картина. Билет в лучшее будущее для всей его семьи, его ружьё с одним патроном, которое обязательно должно выстрелить. Стив не признался бы даже себе, как много он вложил в неё: души, мастерства, мыслей и бессонных ночей. Он не отлипал от неё месяцами с самой ранней весны, и вот теперь осталась пара дней — и он отдаст её на суд Старкам. Хотел ли он этого? Боялся ли? Очень боялся. Но и мечтал о том, что заметят, поймут, остановятся и не смогут оторвать взгляда. Что будут хлопать его по плечу или просто пожимать руку, а он — о, он с видом важным и холодным, с ощущением собственного достоинства, пряча в кулаки потеющие от ужаса ладони, будет внимать похвалам и благосклонно принимать поздравления. В конце концов, он заслуживал этого, разве нет? Каждая скорбь должна быть выплакана, каждый вклад души должен возвращаться сторицей, зачем вообще Господь Бог дал людям возможность созидать что-то по велению своего сердца?       Уйдя в свои мысли, Стив не заметил Наташу, застывшую на пороге.       — Ты только вернулся, что ли?       Стив моргнул и перевёл на неё взгляд.       — Да… минут двадцать назад. А что?       — Просто ты стоишь посередине комнаты и обнимаешься со своими замызганными штанами. Вот я и подумала…       Стив посмотрел на свои руки, и правда прижимавшие штаны к груди. Он, конечно, очень трепетно относился к каждой своей брендовой вещи — слишком дорого они ему доставались, даже купленные в период распродаж с пристрелом на будущее. Он не жалел денег — знал, вкладывается в большую авантюру, и цели его глобальны и велики. Но и не боготворил, чтобы вот так вот обниматься.       Фыркнув и улыбнувшись Наташе, он пошёл в сторону ванной, отстраняя её костлявым плечом от дверного проёма.       — Мне нужно замочить их в растворе соли, как сказал тот неандерталец. Если ещё не поздно, конечно. Ты готовься пока. Поработаем, а после с меня чай и что-нибудь пожевать.       Наташа вздохнула, но тут же привычно скинула с плеча рюкзак и кожаную курточку от Армани — не один Стив пускал пыль в глаза представителям золотой молодёжи Парсонса. У неё тоже были свои мотивы, так что они стоили друг друга.       — Надеюсь, это будут не бутерброды с арахисовым маслом, Стив. Иначе в следующий раз ты будешь их рисовать, а не меня.       Хмыкнув, Стив поправил очки и прикрыл за собой дверь — Нат без смущения и застенчивости уже начала раздеваться. По пути в ванную он зашёл в соседнюю спальню. На двухъярусной кровати у дальней стены лежала Марго и, судя по наушникам на голове, слушала музыку. Наушники, как и новый телефон, ей подарил Стив на прошлый день рождения и Рождество. Элис делала задания под лампой за миниатюрным столом у окна. Кровать у противоположной стены принадлежала маме. Которая сейчас, хрипловато напевая что-то, готовила ужин на кухне. Она снова простудилась, и Стив мысленно готовил себя к аду её смены в доме престарелых в воскресенье.       — Я буду работать, — сказал он девочкам. — Не заходите в комнату ближайшие два часа.       — Ага, работать, — хихикнула Элис, поворачиваясь вполоборота. — Наташа у тебя каждый раз голая сидит! — шёпотом сказала она и принялась сверлить его голубыми, совершенно роджерсовскими глазами. Марго вообще не подавала признаков присутствия в реальности, только изредка кивала головой в такт музыке, словно соглашалась с какими-то своими гениальными мыслями.       Стив вздохнул. Половое созревание младшей сестры проходило тяжело для него. Мама постоянно работала, Марго занималась своими школьными проектами и плевать на всё хотела. И некоторые вещи, которые девочки должны решать в тесном женском кругу, ему приходилось решать вместе с Элис. Не то чтобы это его сильно напрягало… Просто немного выбивало из творческого настроения. Как последний очень витиеватый разговор, почему ей не стоит пробовать пользоваться тампонами матери.       — Я рисую её так. Это называется обнажённая натура. А совсем не то, что ты подумала. Делай задания и оставь тетради на столе, я как закончу, посмотрю, — сказал он строго.       Элис только улыбнулась задиристей; было видно, что не поверила ни единому слову, и всё равно будет подсматривать в замочную скважину, — как бы чего не пропустить. Ну и чёрт с ней, лишь бы не входила и не лезла под локоть, Стив этого не любил.       В ванной он насыпал соли в таз и налил тёплой воды. Или надо было горячей? Вот мудак, мог бы и уточнить. С нежностью утопив брюки в солёной воде, он выключил свет и вернулся к Наташе.       Та в полной боевой готовности сидела спиной на его разворошённой кровати. Обнажённые плечи с упругим рельефом, изящный полуоборот, длинная гибкая шея и огненно-рыжие волосы, которые она небрежно зачесала на одну сторону. Аккуратное ухо с десятком серёжек-искорок, не меньше. Мягкие предплечья и полная грудь с крупным розовым соском. Едва заметная складка на боку под рёбрами, женская и такая влекущая.       Стив на миг почувствовал, как у него внутри, под самой диафрагмой, привычно дрогнула струна восхищения и даже поклонения. Обнажённая и задумчивая, в волне белой простыни, Наташа походила на богиню.       — Давай начнём? А то холодно, и я так жрать хочу. Я сегодня только кофе с тобой пила, и всё.       Но, как и всегда, стоило ей открыть свой прекрасный ротик, как всё очарование пропадало. Богиня превращалась в Нат, свою в доску боевую подругу, с которой уже пройдены вода и медные трубы, а значит, дело за малым.       Хмыкнув своим мыслям, Стив кивнул и сел за мольберт, поудобнее устраивая в левой руке широкую палитру. Он найдёт этот чёртов цвет. Цвет, который ему снится, но который он никак не может поймать наяву. Цвет глаз, при котором волосы заструятся живым пламенем, а тело на картине наполнится дыханием и получит душу. Ведь если он накосячит с этим потрясающим цветом её глаз, картина так и останется рядовой обнажёнкой, пусть и хорошо написанной.       Стив взялся за кисть и принялся смешивать цвета. Он не проиграет.