Зелёная трава

      Сквозь серое марево, сквозь боль, угнездившуюся в затылке, сквозь тошнотворные позывы Стив почувствовал, что жутко хочет отлить. Мочевой пузырь буквально распирало, и он, не особо задумываясь и почти не разлепляя глаз, на ощупь встал с кровати и… едва не снёс собой небольшой журнальный столик с бутылкой воды и стаканом на нём. Рядом лежали его очки. Он тут же проснулся, голова заработала со скрипом, производя больше боли, чем мыслей. Не дома. Он, чёрт возьми, не дома. Но дальше этого подумать не удавалось — страшно хотелось в туалет, на грани казуса, которые не случались с ним со времён младшей школы. Надев очки и быстро оглядевшись, он поковылял к единственной двери в комнате и вышел в коридор второго этажа. Судя по всему, дом — не квартира. Типовой планировки, ничего сверхъестественного. Определить расположение ванной комнаты вышло со второй попытки, и Стив, изо всех сил удерживающий в себе избытки вчерашнего вечера, с наслаждением стянул боксеры и облегчился, чувствуя, как с каждой секундой ему становится ощутимо лучше.       Он спустил воду в унитазе и припал к струе холодной воды из-под крана, жадно глотая, надеясь усмирить сухость во рту и муть под солнечным сплетением. Напившись вдоволь, так, что в животе булькало, он закрыл воду и уставился на своё отражение в зеркале. «Вот же красавец. Краше в гроб кладут» — с привычным недовольством подумал Стив. Массивная оправа очков не скрывала голубоватых теней под глазами, всклокоченные осветлённые волосы на макушке торчали соломой в разные стороны, и он где-то потерял любимую прозрачную синюю спираль из левого уха, и теперь оно зияло вялой растянутой дыркой в мочке. Господи. Да что вчера было-то? И где он? Дела обстояли так, что он не помнил почти ничего после того момента, как выходил из дома. И если всё прошло по плану, то он провёл вечер с Баки… И…       Однажды у них был очень неприятный разговор с Наташей об изнасилованиях. Она подходила к теме очень серьёзно и практично, и как бы Стив ни хмурился от воспоминаний, всё же прислушался к себе. Каких-то неприятных ощущений, кроме головной боли и тошноты, не было. Он снова оглядел себя; шею и ключицы, оттянув ворот расстёгнутой до груди рубашки. Под ней была ещё и майка, но никто не снял с него ни одно, ни второе. Зато стянули джинсы и носки, и… когда Стив представил своё безвольное тело, и то, как это вообще могло происходить, стало на самом деле неловко. До того, что щёки запылали, и зачесался нос. А после внезапно замутило, и он едва успел согнуться над унитазом, как его вырвало жидкостью пополам с желчью. И стало лучше. Много лучше, особенно когда он прополоскал нос и высморкался. И, немного подумав и обнаружив на полочке зубную пасту, ещё и умылся: ополоснул лицо и почистил зубы пальцем.       В голове немного прояснилось. Думать стало легче, проснулся вялый интерес к окружающему миру, и оглядевшись, Стив отметил, что ванная содержалась в чистоте, хоть и была старовата, прямо как у него дома. Выцветшая шторка для душа, трещины в эмали ванны, стены выложены плиткой, которая была в моде хорошо, если десятилетие назад, маленькая раковина, совершенно не соответствующая современным тенденциям к максимализму. Но не было потёков ржавчины и даже белых брызг на зеркале, что у них в доме случалось весьма часто — попробуй уследи за четверыми. Это приятно удивило. Потом Стив перевёл взгляд на стаканчик с одинокой, слегка растрёпанной оранжевого цвета щёткой «Дентал». Хорошая, его мама такие любила. Стив нахмурился и почему-то хмыкнул. Щётка, кусок наполовину смытого мыла, зубная паста. Было любопытно залезть в шкафчик за зеркалом, но он тут же мысленно ударил себя по рукам, и не стал: он и так чувствовал себя не в своей тарелке.       Всё это выглядело впечатляюще и… очень одиноко.       Дело было не в эмоциональном одиночестве — Стив и сам нередко чувствовал себя одиноким в этом плане. Это естественно, как он думал. Чем больше у человека углублённых талантов и умений, чем жарче он отдаётся своим увлечениям или идеям, тем более одиноким он становится. Если, конечно, не встречает единомышленников. Но и это не совсем то. Встретить своего человека в эмоциональном плане шансы очень малы, Стив отчего-то очень рано и отчётливо это понял, несколько раз провально пытаясь выстроить дружеские или любовные отношения. Оттого он и держался так сильно за Наташу, и сейчас мысленно отвесил себе пинка под зад, вспомнив, как по-мудацки себя вёл всю неделю.       Дело было именно в ощущении физического одиночества. Эта тишина и покой полупустого дома, где не бывает этого шебутного присутствия нескольких людей, перепалок, смеха или брани, и очереди в ванную, как бывало у них дома. В этом плане Стив, пожалуй, никогда не был одинок. Попробуй быть одиноким, когда у тебя толком и комнаты своей нет. Уединиться, чтобы изредка передёрнуть, и то не всегда получалось — или начинали долбить в дверь ванной, или даже заходили, без смущения устраиваясь на унитазе за шторкой. Или ночью, если настроишься, приходилось дышать в локоть и зажимать зубами подушку, потому что стены картонные и звукоизоляция ни к чёрту — слышно, как кашляет простывшая мама и вертится с боку на бок Элис. Какая тут личная жизнь, какое уж тут одиночество? Впрочем, Стив больше бурчал в мыслях, чем искренне жаловался. Даже в стеснённых условиях ощущение крепости семьи спасало его, а чувство ответственности перед другими помогало выгребать из таких передряг, что многим и не снились. А тут… всё было очень странно и непривычно.       Стив тихим, скользящим шагом на цыпочках выбрался из ванной и отправился к открытой двери — в комнату, где он спал. И ненадолго замер на пороге. Довольно большое помещение — не меньше двух его спален — выглядело несколько захламлённым, избыточно заставленным и при этом… ощущалось странно уютным. Обжитым и тёплым, словно хозяин проводил в этой комнате всё своё свободное время. Здесь была и большая плазма, и серьёзные напольные колонки, и несколько открытых стеллажей с дисками и пластинками, и древние JVC-кассеты, в сторонке в самом углу ютился шкаф с открывающимися на старый манер, а не по типу купе, дверцами. Одна из них была приоткрыта, и на створке висела рубашка с длинным рукавом. Помимо вместительной, но всё же не двуспальной кровати, где Стив и спал, под самым окном стоял потрёпанный жизнью диван, укрытый клетчатым пледом. Окно было полуприкрыто непропускающей свет ролл-шторой, и вид из окна ни о чём Стиву не говорил: какой-то переулок, мокрый асфальт дороги, деревья почти уже без листьев, тротуар, и серое, тяжёлое небо наверху. Стив снова перевёл взгляд на кожаные диванные подлокотники, когда-то бывшие чёрными, а теперь истёршиеся почти до бело-серого цвета. Сбоку на диване стояла акустическая гитара с красивым фигурным боком, рядом с ней валялись массивные наушники — другие, не те, что были перемотаны скотчем. От них тянулся длинный чёрный шнур и терялся в… во множестве — десятка с полтора — стопок книг, сложенных прямо на полу на манер башен. Стив подошёл ближе, нагнулся, а потом и вовсе опустился голыми коленями на тёплый деревянный паркет. Разные, по виду не раз читаные книги, никак не рассортированные. В одной стопке прекрасно соседствовали стихи Байрона, «Тысяча лье», пьесы Шекспира, и современные издания. В затерявшейся среди башен стопке он краем глаза заметил даже розовый корешок и стандартный шрифт обложки женского эротического романа — у мамы был как-то клин на них, и Стив выучил наизусть оформление этой серии. И закрывал глаза на то, что Элис таскала под покровом ночи потрёпанные книжицы, которые мама усердно прятала в одном из ящиков на кухне.       Стало неловко. Внизу что-то громко упало на пол с металлическим дребезгом, и Стив вздрогнул, приходя в себя. Он тут застыл посреди чужой комнаты, в чужом доме, и он не один; в голове стоял чёртов туман, и он ни черта не помнил, что вчера произошло. И как только Стив осознал это, ему стало по-настоящему тревожно и стыдно. Так, что участилось сердцебиение, вспотели ладони и жарко загорелись уши.       Он нашёл свои джинсы, аккуратно сложенные на добротном стуле возле кровати. Не удержался, схватил приготовленную явно для него бутылку воды и выдул сразу треть. И только потом принялся одеваться.       После он долго стоял на пороге уютной, тёплой комнаты перед решительным прыжком в агрессивное неизведанное. Он совершенно не был готов встретиться с Баки — это ведь его дом? — лицом к лицу. И тем более не был готов встретиться с кем-то другим. Такая эпическая в своей нелепости ситуация происходила с ним впервые, и Стив долго настраивался, прежде чем сжать кулаки и пошлёпать босыми ногами в сторону лестницы вниз, на первый этаж.       Он спускался так тихо, как только мог. Лестница, хоть и выглядела старой и была без ковровой дорожки, ни одним скрипом не выдала себя, и Стив про себя вздохнул с облегчением и благодарностью за эту ещё одну небольшую отсрочку. И только через несколько шагов он понял, что идёт на запах. Запах хорошего крепкого кофе и тостов.       Он замер в арке, делящей холл на прихожую и кухню. Из двух длинных окон в помещение лился скудный свет серого осеннего утра. Только яркая лампа под вытяжкой и светильники над столешницей сбоку от плиты разбавляли жёлтыми тонами эту серость, делали её теплее.       Баки стоял спиной к нему, негромко сопел, орудуя над тостером. Рядом с ним на столешнице ждало очередной порции тостов небольшое металлическое блюдо, которое, судя по всему, и упало не так давно, наделав столько шума. На плите дымилась белёсым парком джезва. Когда в их доме был хороший кофе, мама варила его сама, не позволяя больше никому из детей портить неумением дефицитный дорогой продукт. И если Стив мог доверять своему носу, кофе в ней был хорош.       Стив понял вдруг, что пялится. Откровенно и долго. Баки просто был в одних шортах, явно переделанных из старых, заношенных до прорех, джинсов. И эти прорехи — аккурат под задницей, и голая спина, оказавшаяся не просто широкой, а ещё и неожиданно рельефной и сильной, и растрёпанные волосы… Стив понял, что ситуация из рук вон какая идиотская, настолько, что он стоит уже несколько минут, пялится и никак не может дать о себе знать. А Баки всё не оборачивается, и Стив… не сказать, что очень сожалеет об этом. Смотреть на человека, не знающего о наблюдении — особое удовольствие. Хотя, насколько Стив помнил, Баки и так не особо запаривался. Но сейчас он был на своей территории, очень домашний, непринуждённо шипящий из-за обожжённого о тост пальца и, видимо, по-простому сунувшего его в рот — он чмокнул и поднял локоть, показывая подмышку с тёмными волосами.       Стиву захотелось тихо, очень тихо отступить на шаг назад. И он уже качнулся на пятке, но в этот момент Баки взялся за блюдо и обернулся к столу, и замер, встречаясь с ним взглядом.Повисла неловкая пауза, пока Стив не выдавил из себя нечленораздельное:       — Э-э…       — Доброе утро, — тут же сказал Баки хриплым голосом и откашлялся, всё же шагая к столу, чтобы поставить на него блюдо. — Завтракать будешь? Есть кофе и тосты с «Нутеллой». Могу яичницу пожарить, или бекон, если хочешь.       — Нет, — тут же выпалил Стив. Потом спохватился, потому что в животе жалобно заворчало: — В смысле, не надо ничего жарить. Кофе и тостов вполне хватит.       Баки кивнул и взялся за футболку, неопрятным лоскутом висевшую на спинке стула. И только тогда Стив разглядел то, что до этого показалось ему игрой света и тени. По левому плечу к локтевому сгибу у Баки змеился ветвистый шрам. Стив содрогнулся, представив на миг, какая рана могла быть когда-то на его месте. Рваная, страшная и с обильно вытекающей кровью.       — Ты пьёшь с молоком или без? — спросил Баки от холодильника, и Стив очнулся, отвечая:       — Если есть, то с молоком. И с сахаром.       Баки вернулся к столу с большим пластиковым кувшином молока и банкой «Нутеллы». Потом разлил кофе по вместительным кружкам и спросил: — Может, сядешь уже?       И Стив сел. После того, как Баки занял, видимо, своё привычное место на стуле спиной к плите.       Стив смотрел на Баки исподтишка, стараясь делать вид, что увлечён гладью кофе в кружке и намазыванием тоста шоколадной пастой. Что-то было не так. Нет, от него всё так же не исходило угрозы, но он… Был каким-то... не таким как обычно. Подумав, Стив понял: он не улыбался. Даже когда повернулся и вдруг увидел его. Губы, которые Стив отчего-то запомнил в мягком изгибе, сейчас были сведены в линию. Глаза смотрели холодным серо-голубым, и Стив даже поёжился.       Стив намазал свой тост, и Баки тоже закончил со своим, положил его рядом с кружкой, сцепил пальцы в замок на столешнице, неприятно ввинтился взглядом и произнёс:       — Итак. Как ты себя чувствуешь?       Стив отложил свой тост и открыто посмотрел на Баки. Отчего-то поднялось отчётливое ощущение, что он провинился. Очень провинился. Впрочем, иначе он бы не оказался тут, так ведь?       — Уже нормально. Только голова ещё болит.       Баки кивнул. Стив вдруг вспыхнул:       — Слушай, судя по всему, я вчера облажался, да? Что-то вытворил этакое, но, чёрт, я ничего, вообще ничего не помню. И мне заранее очень, очень стыдно, ясно? Не нужно смотреть на меня, как на нагадившего в тапки кота! Мне правда очень неудобно.       Баки снова кивнул. Его взгляд никак не поменялся, и эту сверлящую серую дрель с каждой секундой было всё сложнее выносить. Стив потупился, взял кружку с кофе и отхлебнул. Отлично. Просто отлично. Крепкий, прекрасно сваренный, и молоко жирное, а не тот обнулённый беспредел, что сейчас любят покупать некоторые. Он понимал, что ярость, которая в нём сейчас бурлила, на самом деле иррациональна, и вызвана обидой на себя — на неважно какую совершённую им вчера глупость, — и тем, что он и в самом деле испытывал жгучее чувство стыда. Но, чёрт, он правда не…       — Я могу рассказать тебе, но сначала завтрак, хорошо? Не люблю холодный кофе.       Стив кивнул и вгрызся в свой тост. Серьёзно, «Нутелла»? А как же овсянка, яйца и бекон? Он всегда так завтракает? Стив украдкой снова глянул на Баки, прячась за кружкой с кофе. Тот невозмутимо жевал, глядя чуть в сторону от него. Его челюсти мерно двигались, кадык совершал прыжок вниз и вверх при каждом глотании. Стив словно первый раз его видел. Кто этот небритый серьёзный мужик, и куда он дел забавного приставучего неандертальца из парка? — подумал он. Пускай вернут обратно. А то что-то холодом повеяло.       Когда они закончили, Баки так же молча педантично убрал посуду в раковину и очень быстро вымыл. После чего снова сел напротив Стива и снова уставился на него этим своим неприятным тяжёлым взглядом.       — Ты вырубился у меня на руках, так, как не вырубаются от алкоголя. Затруднённое дыхание, бледность, судороги. Я видел, как некоторые мальчики Сэма дёргаются, когда перебирают с дозой. Или мешают таблетки с алкоголем — не специально, а когда их хотят вырубить и увезти куда-нибудь. Сэм очень тщательно следит за этим, у него в клубе не было ни одного случая, чтобы парня успели вывести. Но… — Баки вздохнул, прекращая говорить. — Ты что-то принимал? Если да, то какого чёрта? Я думал, поседею на хрен, когда ты задёргался у меня на руках. А если бы это был не я? А если бы это всё случилось где-то… — Баки снова замолчал, словно удерживая себя, и пальцами обеих рук провёл по грязноватым блестящим волосам — в них остались неравномерные проборы. Потом поднял глаза и сжал губы, явно ожидая ответа.       Стив почувствовал это знание — не воспоминание даже, а стойкое ощущение того, что было после экстази. Потому что яркие картинки так и стояли перед глазами, их даже хотелось нарисовать, запечатлеть на холст в ярких масляных штрихах. Но когда и что именно… И зачем? Не промелькнуло даже мысли, что он делает что-то плохое, никакого укола совести или чего-то подобного Стив не помнил. А потом вдруг навалилось осознание того, о чём именно говорил Баки. Он испуганно моргнул и поднял голову. Баки всё так же ровно смотрел на него, чуть изогнув бровь. Он выглядел невыспавшимся. Стив сложил в уме бутылку возле кровати, нерасправленную постель… где он вообще спал? Ночевал возле него?       Наверное, эти вопросы яркими неоновыми буквами пронеслись на его лице. Баки вздохнул и сказал:       — Я спал внизу, на диване. Когда понял, что ты в порядке и больше не трясёшься. Хорошо, что я живу совсем недалеко от клуба, а Клинт работает медбратом в реанимации и смог осмотреть тебя сразу, как только ты вырубился. Просто… Стив, — его голос стал ещё суше и холоднее: — Никогда. Так. Больше. Не. Делай. Ты понял меня?       Он смотрел так, что Стива пробрало холодом до самого позвоночника. Он закивал, а потом вдруг всхлипнул, и его прорвало, словами и соплями-слезами, от страха и того, что он и правда был на грани — с его-то здоровьем. Да что с ним не так? Неужели всё из-за той чёртовой выставки?       — Прости меня… Мне так… жаль. Я идиот, правда, я вовсе не хотел ничего такого… Это вышло, чёрт, — Стив всхлипнул особенно громко и вытер рукавом рубашки потёкший нос. — Случайно… — промямлил он.       Баки вздохнул и потянулся за рулоном салфеток возле плиты, оторвал и дал ему одну.       — Я так и понял. Но сути это не меняет. Ты испортил наш вечер и напугал меня до чёртиков. Не думаю, что я хотел бы повторения, — сказал Баки ровно и замолчал.       Стив замер, медленно осознавая, что происходит. Ему говорят: «Аста ла виста, бэйби». Его прямо посылают без права реабилитации, и, чёрт, у Баки есть на это все права, но… какого хрена? Неужели он сам не совершал ошибок в девятнадцать лет? Стив разъярился.       — Я ведь извинился, — твёрдо сказал он. — Я не собирался портить вечер.       Баки вздохнул.       — И ещё ты соврал про возраст. У Сэма могли быть проблемы из-за этого. И мне правда очень жаль, что у тебя не вышло с выставкой, но это не повод для акций суицида. Жизнь длинная, Стив. Тебе всего девятнадцать, и это всего лишь одна из больших неудач, которые, возможно, ждут тебя на пути. Это не повод уходить в отрыв, тем более таким опасным способом.       Стив вскочил на ноги, громко отодвинув стул. Он судорожно дышал и сжимал пальцы в кулаки. Он почти готов был пустить их в ход. Баки только пожал плечами:       — Ты вчера был очень, очень словоохотливым, пока не отрубился. Мне жаль. Я пытался тебя отвлечь, но ты выложил, наверное, историю всей своей жизни.       Так стыдно Стиву ещё никогда не было. Так всепоглощающе, отвратительно, удушающе стыдно. Это ощущение затопило его с головой, и он обессилено упал обратно на стул, потупив взгляд.       — Слушай, — сказал вдруг Баки, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно на работу. Сегодня я убираю листья в «Тёплом приюте». Тебе куда-нибудь надо?       Стив медленно помотал головой. Даже если и надо было, путь сейчас ему был только один — домой. А там уткнуться в подушку и долго, долго орать на себя и свой идиотизм.       — Тогда я соберусь, и выходим через пять минут. Твои кеды и куртка на входе. Не люблю ходить по дому в обуви.       С этими словами он ушёл, и Стив услышал мягкие шлепки босых ног о деревянные ступени. Ну конечно. Та самая комната наверху.       Он сидел, не в силах совладать с эмоциями. Все оттенки стыда, миллион оборванных мыслей о том, что же он вчера наговорил, путались в голове. Он очнулся, только когда Баки за его спиной звякнул ключами.       — Пойдём?       Стив выбрался из-за стола, и кое-как зашнуровал свои кеды и закутался в куртку.       Серое утро медленно светлело, превращаясь в промозглый туманный день. Они прошли по тротуару с осыпавшимися деревьями вдоль одинаковых небольших домов типовой застройки. Повернули на перекрёстке, и Стив узнал улицу — та самая, прямиком до метро, по которой он не раз ходил с Наташей и где вчера…       Стив поёжился, искоса кидая взгляд на Баки. Он, одетый в потёртую форменную одежду, невозмутимо шагал рядом. Привычная кепка закрывала макушку, и он был почти похож на того неандертальца, и всё же им не был. Стив ясно, глубоко и полно ощутил вдруг разделяющие их прожитые Баки годы, разность интересов, всё то, что делало их совершенно чужими друг другу людьми. Он больше не проявлял никакого любопытства на его счёт, смотря перед собой, и Стив понял вдруг, что они идут вот так вот вместе последний раз — Баки выразился достаточно ясно. И совсем он не был похож на неандертальца, подумал вдруг Стив со злостью на себя и на весь мир вокруг. Просто очередной прохожий в его жизни, которому на него плевать.       Укутавшись поглубже в шарф, Стив пообещал себе больше не смотреть в его сторону.       — Где ты живёшь? — спросил вдруг Баки за квартал до сабвея. Стив едва заставил себя ответить.       — Бруклин.       — У тебя есть деньги на жетон?       Стив кивнул, смотря прямо перед собой.       — Отлично. Просто я всегда хожу пешком, когда позволяет время. И мне поворачивать на светофоре.       Они дошли до перекрёстка, где Стив всё-таки не удержался и посмотрел на Баки. Тот повернулся к нему, и его губы тронула едва заметная усталая улыбка.       — Что ж. Мне туда. Береги себя.       Стив поджал губы и кивнул.       — Ты тоже, — выдавил он из себя. — И спасибо ещё раз.       Баки усмехнулся и, строго отсалютовав, повернулся и зашагал прочь. Стив метнулся к сабвею на мигающий сигнал светофора. Очень хотелось забыть прошедшие сутки, а лучше, чтобы их вообще не было. Чтобы не было этого позора. Этого холода, и широкой, чуть сутулой фигуры, уверенно идущей в другую от него сторону. Как же всё нелепо вышло.       Как в тумане Стив доехал до своей станции, и так же на автомате добрёл до их многоквартирника. Открыл дверь и тут же встретился с Элис, которая собиралась в школу, судя по набитому рюкзаку.       — Ого, — сказала она. — Ты живой?       Стив уныло кивнул, разделся и разулся.       — Мама очень сердилась, — продолжила она. — Сказала, что выпорет. Мог бы позвонить, — уже по-сестрински мягко и взволнованно закончила Элис.       Стив снова кивнул. Не мог он позвонить. Не то было состояние, да и телефон разрядился. На месте мамы он бы себя убил.       Он быстро помыл руки и поплёлся в свою комнату, чтобы упасть лицом в подушку и пролежать так ближайшие лет сто. Но не вышло.       На его кровати сидела ссутулившаяся Наташа. В руках она сжимала свой смартфон. Выглядела она так, словно провела в этой позе полночи. Стив поймал её взгляд и понял, что вот сейчас-то его и начнут убивать.