Зелёная трава

      Очень часто, когда попадаешь в ситуацию, нестандартную для твоего привычного распорядка событий и действий, а после неё окунаешься в рутину, не сразу имеешь возможность проанализировать случившееся.       Чёртов понедельник выдался тяжёлым именно потому, что куратор напомнила Стиву о необходимости к декабрю определиться с характером и техникой выполнения дипломной работы. Определиться с тематикой. И так как Хелен поймала его перед мастерской углублённого графического курса с самого утра и с максимальной серьёзностью напомнила ему о сроках и последствиях, настроение у Стива испортилось, и о приятной встрече с Баки и не очень приятной — с Говардом он быстро позабыл.       День прошёл мигом и в то же время невыносимо тянулся в некоторые минуты. Голова была занята бесконечным переливанием из пустого в порожнее, и Стив немного ненавидел Хелен за то, что она запустила этот процесс. Он был обязан своему куратору многим — она отмазала его не от одной санкции по поводу несвоевременной сдачи зачётных работ, а всё потому, что часто зачёты приходились на раннюю зиму или весну, когда Стив болел особенно долго и противно. Благодаря справкам от мамы и стараниям Хелен сгладить ситуацию его периодические пропуски и несдачи в срок даже играли на руку его образу: болезненный и гениальный — разве может быть что-то таинственнее подобной ремарки? Словно над ним нависает какая-то неясная тень, которая добавляет глубины его дерзкому образу.       На самом деле, Стива от этих игр «в себя» порой подташнивало. В другой раз, конечно, наоборот, наделяло силами и встряхивало исконно Роджеровскую ирландскую гордость и упрямость, но в последнее время… И кого он обманывает? Ему неуютно каждый раз чувствовать себя по другую сторону своей маски, там, где он — ненастоящий. Неуютно до того, что, едва оставаясь без внимания, хочется лечь ничком и сжаться, чтобы прийти в себя в тишине и покое. Или тёплых и уверенных объятий… Оказывается, даже к тому, чего немного опасаешься из-за собственной чувственной неопытности, даже к этому можно привыкнуть за каких-то пару раз. Привыкнуть и желать.       Стив прекрасно знал, в чём корень его разлада с самим собой. Медленно, но неуклонно подходил конец года. Завершение учёбы в колледже — в мае он должен был получить степень по рисованию и определиться, остановится на этом или будет грызть знания дальше уже в другом месте — если, например, захочет когда-нибудь преподавать. И если все годы учёбы у него не было ни единой проблемы с идеями, сюжетами и подходящей техникой для них, то сейчас он словно скрёб ногтями по каменной кладке, сидя на дне пустого колодца. Мысли вертелись в голове, порой приправляемые образами, но всё было не то и не так. Заканчивать колледж он, как лучший студент курса, как местная знаменитость, должен был с чем-то серьёзным. С чем-то грандиозным и поражающим воображение. С чем-то, что будет нести идею в массы. Идею достаточно свежую и оригинальную, чтобы считаться жизнеспособной для зрителей и экзаменующих. Стив прекрасно помнил, перед каким количеством публики проходили творческие экзамены. Это было привычно для колледжа искусств, но это же несло в себе корень его неуверенности и метаний: он представлял себе красивую полукруглую сцену, тяжёлый занавес красного бархата за спиной; то, как на него будет направлен луч софита, а его картина на пюпитре под накидкой будет ждать своего часа в тени, пока он произнесёт вступительное слово и то, мастерством работ каких великих художников он вдохновлялся, рисуя её; и когда он стянет ткань — и свет обратится в холсту, это будет грандиозный пшик. Не тот размер, не тот размах, не то всё. Стив ощущал всей душой, что ему нужен другой формат. Возможно, такой, который ещё не практиковали при аттестации. Это должен быть взрыв, фейерверк, нечто, потрясающее сознание. Но никак не картина на подставке под пыльной серой тряпкой.       И когда он подбирался к своей проблеме вплотную — каждый раз начинала раскалываться голова. Каждый чёртов раз он ненавидел себя за то, что не может придумать что-нибудь достаточно оригинальное. И дело не только в формате, сколько сама идея, что-то достаточно значимое для диплома — никак не приходила на ум. Порой он чувствовал себя ничтожеством. Ничем, лишённым каких-либо достоинств.       Так он промаялся до самого позднего вечера, только изведя себя внутри, внешне ничем этого не показывая. Порой кивал знакомым, порой кому-то снисходительно улыбался. Пару раз столкнулся с Наташей и перекинулся несколькими фразами с ней, звуча мягко и дружелюбно. Было забавно и немного горько порой осознавать, что никто, ни единая живая душа не знает о том, насколько он сейчас напряжён и измотан неравной битвой со своим разумом. А всё из-за не вовремя появившейся Хелен… Разве его мозговой штурм принёс хоть какой-то результат? Никакой продвижки, ни на полшажка. Зато настроение изрешечено в хлам.       Он пришёл в себя только дома за поздним семейным ужином, когда мама, сидящая рядом, положила руку на его прохладные костлявые пальцы.       — Ты мало ешь и витаешь где-то в своих мыслях, с тобой всё в порядке, милый? — спросила она. Стив заметил, как Марго покосилась на него с интересом, а Элис с удовольствием гоняла пару горошин по своей тарелке.       Стив поджал губы и вздохнул.       — Не знаю.       — Что-то в колледже? Или со здоровьем? — голос мамы изменился вмиг, а руку она положила на лоб. — Температуры нет, слава богу. Почему тогда ты красный? Что-то личное?       Стив вдруг вспыхнул внутри. Он только сейчас понял, что так ничего и не рассказал матери о своих встречах и чувствах. Немыслимое дело, они хоть и не часто, но порой говорили с ней обо всём на свете, и она могла обмолвиться о своих романтических приключениях на работе — за ней ухаживали зачастую мужчины моложе неё, потому что мама, истинная ирландка, выглядела отлично и казалась очень хрупкой и женственной для тех, кто не знал о её железном характере и тяжёлой руке. А ещё он вдруг словно прозрел — и увидел утро глазами Баки. Появившийся из воздуха Говард, его рука на плече и то, как сам он при этом себя чувствовал, как смотрел на Баки, что сказал Говарду… Чёрт возьми, как же неловко и глупо всё вышло!       Стив с силой закусил губу, глядя перед собой.       — Милый, ты меня пугаешь.       — Стиви влюбился, — поддразнила Элис, за что Марго легонько ткнула её локтем в бок. — Наверное, в Наташу.       — Помолчи, мелочь, — пригрозила она, но сестра только захихикала и спряталась за кружкой томатного сока.       Мама молчала какое-то время, пристально разглядывая его. Он чувствовал, как тлеют кончики его ушей, а от щёк можно было прикурить. Стив знал, что молчит мама недолго. Словно даёт поглубже вздохнуть перед глубоким погружением.       — Это правда? — спросила она мягко. А взгляд был прямой и очень внимательный. Словно она никак не могла взять в толк, как проглядела такое событие.       — Нет, — кое-как выцедил Стив. — То есть, да, но я не о том думаю. Сегодня утром меня остановила Хелен, мой куратор по дипломной работе. У меня поджимают сроки, я должен предоставить им тезисы и характеристики своей картины, а я не могу. Никак не могу понять, что должен сделать, о чём сказать, и как. Я не могу найти её, не вижу, не чувствую. Я в замешательстве, — тихо проговорил Стив последние слова. Вышло жалко, но сейчас, дома за столом, после приятного ужина из свинины в подливе с овощами, он был в единственном месте с теми людьми, где не стыдился своей никчёмности, где мог растечься киселём по полу и смиренно ждать, когда его соберут обратно в стакан. Или дадут под зад и встряхнут за грудки, чтобы он собрался — тут уж по ситуации. Мама редко повторялась, но её методы всегда были действенными.       — Тебе надо отвлечься. Порой идеи приходят сами собой. И, Стиви, это не значит, что я не понимаю, как ты страдаешь от невозможности выразить себя вот прямо сейчас. Твой дед рисовал морские акварели в Ирландии. Я их очень любила. А потом однажды он собрал их все до единой и сжёг в камине. Я была маленькой девочкой и очень горевала. А когда спросила, зачем, он ответил только, что больше не может ничего нарисовать. Что море больше не притягивает глаз. А значит, и этим его акварелям тут не место. Я очень обиделась на него тогда. Но намного позже поняла, что произошло на самом деле. Он больше не мог рисовать, а эти картины были для него немым напоминанием былого творческого полёта мысли и крепости руки. Как насмешка из прошлого. Сейчас я понимаю его. Творческие люди совершенно по-особенному переносят метания в своей голове. Поэтому я только попрошу тебя — не делай глупостей, дай себе отвлечься. И не трожь свои прошлые картины, я их страшно люблю, — шутливо пригрозила она и улыбнулась.       Стив сидел ошарашенный. Мама редко рассказывала про своё детство в Ирландии. Как люди, когда-то покинувшие место дорогое и важное сердцу, стараются не ворошить прошлое, чтобы не делать себе больно. Говорят, к некоторым переменам невозможно привыкнуть до конца. Даже прожив столько лет в США, мама сильно скучала по Ирландии. Стив чувствовал себя разбитым и одновременно с этим совсем немного вдохновлённым — от осознания того, что страх невозможности нарисовать что-то стоящее преследует не только его. Это не страшно. Дед был в возрасте, его руки начали дрожать. У него же ещё вся жизнь впереди. С какой стати он расклеился и ведёт себя, как сопляк?       — Итак, — певуче растянула мама и встала, чтобы убрать лишнюю посуду со стола. — Кто твоя избранница?       Стиву очень, просто крайне сильно захотелось сбежать и закрыться в своей комнате. Поступок, недостойный мужчины, тут же одёрнул он себя. Некстати вспомнился Баки во всей своей красе, с растрёпанной причёской, чисто выбритый, в мягкой, не скрывающей рельефа тела футболке. Его прямой взгляд и… губы. Стив сглотнул, чувствуя, как становится ещё жарче лицу. «Его зовут Баки. Он стрижёт газоны и убирает листья у меня в колледже». «Это парень. Мам, ты не переживай, но ему тридцать четыре, и я влюблён, увяз по самую макушку». «Мам, я, кажется, гей. С девушками у меня так ничего и не сложилось». «Он прошёл службу и ранение, а сейчас просто стрижёт траву. Его зовут Баки». Голова вспухла. Слова вертелись на языке, Стив слышал их отчётливо, как наяву, и не было среди них ни одного варианта, чтобы мама у мойки не замерла и не обомлела. Стив просто не мог этого сказать, у него челюсть не двигалась, а губы слиплись. Он не знал, как вообще в подобной ситуации люди всё это говорят. Наверняка, долго готовятся и подбадривают себя. Может, заручаются поддержкой друзей? Стив моргнул и, облизнувшись, проговорил:       — Вы не знакомы. Это не Нат.       — Конечно, это не Наташа, — как само собой разумеющееся, выдала мама. — Марго, помой посуду, пожалуйста. Стиви, завтрак завтра на тебе, — бросила она негромко, словно между делом. — Так когда ты нас познакомишь?       Стив сглотнул.       — Мы только начали встречаться. Не думаю, что сейчас нужное вре…       — Стив, — голос мамы звучал строго, а сама она, хрупкая и вместе с тем жёсткая, как засушенная корочка пшеничного хлеба, стояла рядом с мойкой и Марго, опираясь бёдрами в домашней юбке о столешницу позади себя, скрестив под грудью бледные руки. — Можешь не верить мне, но чем раньше мы познакомимся, тем проще тебе будет. Сейчас ты словно бегаешь в курятник воровать чужих кур. Я предлагаю тебе делать это при свете дня и с моего благословения. Разве это плохо? Никогда у ирландцев не было этого варварского обычая — знакомиться с родителями невесты на свадебной церемонии. Мы должны подружиться и стать одной большой семьей, и обещаю тебе, что сделаю для этого все, что смогу.       Стив едва не схватился за голову. Знала бы мама, как обстоят дела, не дала бы этого глупого обещания… И вообще, какого черта? Свадебная церемония? О чём она вообще?       — За окном двадцать первый век, с чего ты начала говорить про свадьбу? — Стив хмурился и смотрел с недоумением, искренне не понимая, к чему она ведет.       Мама сделала самое неожиданное. Расслабилась вдруг и улыбнулась. Затем подошла ближе и положила свою маленькую тяжелую руку ему на голову, нежно погладила по волосам.       — Потому что, — пожала она плечами, но Стив увидел только, как сдвинулась вверх-вниз ткань домашней блузы. Внезапно до темени перед глазами захотелось прижаться к ее животу, и он не стал себе отказывать, беспомощно бодая лбом ткань и маленькое тело под ней. Мама обняла за шею, затылок и продолжила гладить, утешая. — Глупый маленький мальчик. Ты мой сын, я смотрю на тебя с самых первых дней и я — свидетель всех твоих побед и поражений. Жизнь берет свое, и сейчас слишком много моего времени проходит на работе, я едва не пропустила, как ты впервые влюбился. Но я все равно знаю тебя лучше всех на свете, милый. И если ты, наконец, влюбился, это наверняка серьезно. Если ты влюбился, то человек она достойный. Я ни разу не сомневаюсь в этом. Просто сгораю от нетерпения поскорее с ней познакомиться и порадоваться за вас. Я уверена, она лучшая девушка на свете.       Стив сглотнул. Уши горели, слова, как из цемента, застыли на языке и так и не были указаны. «Он. Это он, мой парень. И, пожалуй, он и правда лучший. Хоть и не без изъянов. Так и я не идеал. Думаю, мне и правда повезло. Ведь так?» Это пронеслось в голове в тишине под шум воды и перестукивание посуды в руках Марго. Мама гладила его по волосам, Элис принялась помогать вытирать посуду мягким кухонным полотенцем. Стив чувствовал себя немного трусом, немного — дураком. Он отчетливо осознавал необходимость признания. И при этом понимал, что сейчас просто не сможет. Не хватит душевных сил. Может, он просто еще не готов вот так открыться самым близким людям.       — День Благодарения, — вдруг сказал он в ткань блузки. — Если получится, я приглашу. И вы познакомитесь.       — А как же ее семья? Ведь это семейный праздник? — удивилась мама.       — Они давно уехали и живут далеко. Поэтому я и сказал, что попробую…       — Бедная, бедная девочка! Обязательно зови её к нам! Совершенно неприемлемо праздновать его без компании. Обещаешь?       Стив уныло кивнул, понимая, что сам себе расставил силки и сети. До Дня Благодарения оставались какие-то три недели.       И он бы думал об этом в каждый из последующих двадцати дней, размышляя о том, как тактичнее пригласить Баки на семейный ужин, Господи, словно они на самом деле сладкая парочка и собираются в далеком будущем пожениться. Это ведь сейчас доступно в каждом штате? И от осознания глупости затеи его бросало то в жар, то в холод, и он даже на учебе не мог толком сосредоточиться. Все видел перед собой лицо Баки, расцветающее недоумением: «Шутить изволишь? Встречаемся без году неделя, и семейный ужин? Не слишком ли торопливо все происходит?» И, каждый раз проигрывая этот сценарий в своей голове, Стив чувствовал легкую тошноту и тяжесть в желудке. И зачем он только открыл рот вчера?       Стив продолжил бы себя терзать, если бы в обеденный перерыв не наткнулся на толпу студентов в холле второго этажа. Там, в центре, что-то происходило, слышались звуки возни и шипение, кто-то щелкал на камеру телефона. Стив не мог пройти мимо, внутри все сжалось от предвкушения чего-то отвратительного. Он пробирался сквозь тела плотно стоящих сокурсников, и те, едва начав возмущаться, замолкали, напарываясь на его холодный взгляд. Пока он не добрался до первого круга…       Чутье его не обмануло. Наташа и Пегги сцепились в центре, как две дикие кошки. Сплелись в захвате, пытаясь разодрать чужой воротничок или вытянуть клок волос. Обе красные и с горящими ненавистью глазами. Зрелище настолько неожиданное и отвратительное в своей невозможности, что Стив на миг оторопел. А после бросился вперед, вцепляясь в Наташу и пытаясь оттащить её в сторону. Он разглядел на щеке Пегги алую царапину. Наташа извивалась, как анаконда, и шипела; Пегги, увидев его, чуть не двинулась с кулаками уже на обоих.       — Роджерс! Чертов сукин сын! Ненавижу тебя! Это все твоя вина, твоя!       Стив понял, что с истерикой двух дам справиться просто не в состоянии. Его поразила бездушная неподвижность окружающих девушек людей. Там были и знакомые им люди. Они озадаченно перешептывались, но ничего не делали.       — Да очнитесь вы! — крикнул он, поворачиваясь со спеленутой руками Наташей так, чтобы Пегги колотила его по спине, — очнитесь! Кто-нибудь, оттащите её в сторону и дайте воды!       Его вопль о помощи словно сбил транс, и удары по спине прекратились. Пара парней, кажется, с конструкторского, оттащили истерящую девушку на несколько шагов и крепко держали под обе руки. Пегги еще пыталась вырваться, но все слабее с каждой попыткой. На её лоб и виски налипли волосы, щеки лихорадочно алели, из блестящих глаз потекли слезы.       — Как же я вас ненавижу, — простонала она, бессильно повисая на держащих ее парнях. — Обоих ненавижу. Идите к черту!       Стив не понял, как Наташа вывернулась из рук. А когда поймал пустоту, Нат уже подхватила свой валявшийся рядом рюкзак и, накинув его на плечо, пыталась выбраться из заволновавшейся толпы.       Стив на пробу взял за руку, но Нат тряхнула плечом и выдернула её. Тихо зарычав в сжатые зубы, Стив поспешил следом. С силой схватил за запястье и, обогнав, почти силком потянул к мужским туалетам.       Внутри в писсуар спускал парень — они не обратили на него никакого внимания, забравшись в первую же свободную кабинку, и закрылись на щеколду.       Стив опустил крышку унитаза и насильно усадил Наташу перед собой. Та не поднимала головы, и лица было не разглядеть. Только встрепанная рыжая макушка, и оборванная лямка комбинезона, почти эротично упавшая с плеча. Если бы не вся ситуация в целом. Она тяжело дышала и не собиралась поднимать головы.       — Что это за… чертовщина сейчас была? — потрясённо спросил Стив, восстанавливая дыхание. До сих пор оставалась надежда, что ему снится дурной сон.       Наташа зло хмыкнула.       — Я серьёзно, Нат! Рассказывай! — он сам начинал злиться. Сердце в груди колотилось быстро-быстро, пальцы покалывало от неосуществлённой возможности подраться.       Наташа подняла лицо. Её левая щека и скула выглядели покрасневшими и опухшими. Подводка размазалась на веках, превращаясь из тонкого макияжа в тактическую раскраску. Только смешно почему-то не было. В глазах Наташи горел разбуженный огонь.       — Я шла на обед, когда Пегги окликнула меня, — начала она, скривив губы. Слева, в уголке, Стив увидел алую трещинку. Видимо, у Пегги тоже очень тяжёлая рука. — Она прилюдно назвала меня шлюхой и залепила пощёчину, — Нат немного истерично фыркнула. — Веришь, Карандаш? Первая моя пощёчина. Даже мать никогда не била по лицу. По рукам было. За ухо таскала. По заднице там. Но не по лицу. А тут… перед всем застывшим потоком народа, что шёл в столовую… Я не могла ей спустить.       — Что ты ей ответила? — холодея, спросил Стив. Сил стоять не осталось, и он сполз спиной по дверце кабинки до самого пола. — Нат, что ты сказала?       — Что она, наверное, такое бревно в постели, раз её мужчина бегает направо и налево. Иначе стал бы?       — Бо-оже, — простонал Стив, закрывая лицо руками.       — Она первая кинулась. Я её и пальцем не тронула сначала. Хотя, ты знаешь, могла. Стив молчал, грея совсем озябшее лицо в ладонях. Благословенная темнота. Что же теперь делать?       — Но почему? Почему? — непонимающе спросил он сам у себя. — Откуда она взяла?       Наташа помолчала какое-то время.       — Вчера. Говард с утра был какой-то взвинченный, в приподнятом настроении. Носился, как заведённый. Касался, когда видел, за руку брал. На длинной перемене мы успели…       — Слышать не хочу, — сморщился Стив.       — Нет уж, слушай, раз спросил! — вдруг крикнула Наташа, и он почувствовал, как схватила его за запястья и потянула руки от лица. — И смотри на меня, ради всего святого! Лучше ты будешь смотреть на меня так. Лучше ты, чем кто-то другой… — Наташа скатилась в жалобный скулёж и, наконец, расплакалась. Бурно, несдерживаемыми всхлипами, жадно глотая короткие вдохи. — Как стыдно, — простонала она между спазмами, и Стив не выдержал, подполз ближе к унитазу, примостился между колен и обнял её за плечи, устраивая голову и совершенно мокрое, в соплях и слезах лицо у себя на плече. — Как же стыдно, Сти-ив! Ненавижу себя…       — Замолчи, — строго прошептал он и мягко погладил по растрёпанным волосам. — Просто плачь.       Прозвенел звонок, оповещающий об окончании ланча. Были ещё пять минут, чтобы добраться до аудитории, но Стив почувствовал, что совершенно плевать. Они не выйдут отсюда до тех пор, пока Нат не будет готова.       А она всё плакала. Правда, всхлипывать стала чуть реже.       — Нас, наверное, кто-то застукал. Та подсобка на третьем, куда убирают бюсты и атласы, не закрывается. Но он был таким горячим, так хотел, что я плевала на это… — Наташа снова резко вдохнула и выдохнула, дрожа на плече. — Наверное, ей рассказали. Я не знаю, откуда ещё.       Стив вдруг почувствовал странную пустоту. Ни плохую, ни хорошую. Она опустилась на него и лишила отголосков чужих эмоций.       — Это уже не важно, Нат. Не важно.       — Господи, — Наташа громко всхлипнула и снова заныла на низкой ноте, пряча лицо у него в рубашке. — Что же теперь делать? Наверняка, такой пиздец начнётся…       — Я не знаю, — честно ответил Стив. Наташа была такой тёплой и родной, но то, что произошло сегодня, такой, как сегодня, он видел её впервые. И такая Наташа немного пугала и обезоруживала. Он отчётливо понимал, что сегодня что-то изменилось. Что эта сцена не пройдёт мимо, не останется в прошлом бесследно. Она что-то сломала — то ли в самой Наташе, то ли в окружающей их действительности. Словно в намеченный раз и навсегда ход времени ворвалась непреодолимая третья сила. И смешала все карты. Он представить не мог, как можно теперь выйти из этой кабинки, из туалета, и продолжить смотреть всем в глаза. Не мог представить, каково будет Наташе.       Такая отвратительная история.       — Вы не должны были трахаться тут, — устало сказал Стив.       — Я знаю, — прошептала Наташа.       — Ты должна говорить нет. Не только ему — в первую очередь себе. Я понимаю, что тебе нравится. Танцы над пропастью, бег по лезвию ножа. Но это ненормально, Нат. Это… это плохо закончилось, — произнёс он наконец, и Наташа замерла в его руках.       — Как думаешь, что будет?       Стив едва пожал плечами.       — Кто знает? Может, выговор. Может, ещё что. Наверняка вас вызовут в администрацию школы. Всех троих. Надеюсь, ничего серьёзнее.       Наташа отстранилась от него. Лицо, заплаканное и опухшее слева, не было тем притягательным лицом. Но стало словно проще и человечнее. Нат выдернула побольше туалетной бумаги и наскоро привела себя в порядок.       — Мне надо домой, — выпалила она.       — Я могу проводить, — предложил Стив, уже предполагая отказ.       — Нет. Я на такси доеду. Мне надо срочно. Выключить телефон из сети до вечера. Если матери позвонят и вывалят всё это, я не переживу сегодняшний день.       Она поднялась, внезапно окрепшая, нашедшая себе новую цель, и стала что-то набирать в телефоне. Стив понял — заказывала такси.       — Нат, — позвал он. Наташа посмотрела и едва улыбнулась одной половиной рта.       — Я знаю, Карандаш. Я такая дура. Но поделать с этим ничего не могу сейчас. Мне так стыдно, как никогда в жизни не было. И почему-то перед тобой. Мне правда стыдно, что ты всё это увидел.       Завибрировал телефон.       — Приехали, — прокомментировала она, разглядывая экран. — Надо спускаться.       — Тогда иди. И будь умницей. Безо всяких драк. И не обращай ни на кого внимания.       Наташа моментально стала серьёзной и словно усталой, как древняя старуха. Открыла кабинку и вышла. За дверью никого не было.       — Я постараюсь. Правда.