***
До среды Стив вспоминал события выходных. Полупьяные, тяжёлые и очень жаркие воспоминания субботы, и небрежные, смешные и очень домашние — воскресенья. Стиву тогда ничего не перепало. Они спали вместе, в одной кровати, и Стив отчётливо запомнил ощущение покоя и тепла — а ещё того, как у него затекла шея из-за подложенной под его голову руки Баки. Он вечером в субботу был таким уставшим, пьяным и вытраханным, что первым ушёл в душ — и уже не дождался Баки, уснул сном младенца поверх покрывала, обмотанный полотенцем до пояса. Наутро проснулся в кровати один, в чужих чистых боксерах, которые на нём смотрелись как свободные трусы, и такой же футболке. Он выглядел комично — и успел бы над собой посмеяться, если бы не запах горелого теста снизу. Он спустился и лицезрел Баки, бегущего откуда-то со стороны туалета на первом этаже и поддёргивающего на ходу свои домашние штаны: на плите в огромной сковороде явно горела порция панкейков, и это был первый раз, когда Стив услышал, как витиевато и довольно грязно Баки выругался, счищая партию лопаткой прямо в мусорное ведро. Он явно не заметил его, остановившегося на лестнице, а потом очень мило краснел, когда Стив обнаружил своё присутствие несдержанным смехом. Дальше они пекли вместе. Целовались. Испачкались в вишнёвом джеме и снова пекли. И теплее воспоминания у Стива пока не было. Они ничерта не делали весь день, подкалывая друг друга на тему любимых странных блюд и того, какие именно цветы стоит подарить маме Стива на День благодарения. И именно в воскресенье, ленивое и фактически бездарно проведённое на диване в глупых разговорах, Стив понял, что может думать не только о сексе. Это было, скорее, исключением, но было приятно узнать это про себя. Стив честно и смело готов был поставить крест на своём благоразумии. Вечером посреди недели он залез в ванну — пришёл домой с пар пораньше, потому что Баки всю неделю работал на другом своём объекте где-то недалеко от дома, в Бронксе. Они списывались каждый день, а однажды Баки позвонил ему перед сном, и это было самое жаркое, стыдное и возбуждающее завершение вторника. Но они не виделись — и в ванне, утопая в тёплой воде и густой белой пене, которую покупала себе мама, Стив дал волю воображению. Его разморило от мыслей, но он ничего не делал и не трогал себя — только лежал, чувствуя, как тело становится податливым и распаренным, а кровь не перестаёт приливать к ушам и щекам, как стоит член и поджимаются яйца — и вдруг решился. Подтянул колени и не торопясь, на пробу потрогал между ягодиц пальцем. Протолкнул внутрь всего на фалангу, не ощущая ничего отталкивающего или неприятного, больного. Это было странно — и всё. Довольно непривычно — последний раз ему ставили клизму в детстве, и тогда же были ректальные свечи. Он не помнил, чем болел, но, кажется, чем-то достаточно серьёзным для подобных мер. Ощущения давно затёрлись — и вот он возобновил их, проталкивая палец как можно глубже, чувствуя собственные сжатые стенки, мягкие и тёплые. Он мог отчётливо представить, почему заниматься сексом так приятно — если приятно даже просто ласкать себя рукой, то насколько лучше, когда член принимает что-то такое, упругое, обволакивающее и горячее? Это осознание никак не отвечало на вопрос, приятно ли принимать этот самый член в себя. Ведь палец — тем более его тонкий палец — до смешного мало, чтобы понять что-то конкретное. Стив, откинув голову на бортик, осмелел и протолкнул в себя второй, средний палец. Вышло туже — но ничего особенного он не почувствовал. Всё так же странно, но не больно и… не приятно. Никак. Стив пошевелил пальцами и погладил себя изнутри, вызывая только глупый смешок от осознания, чем он сейчас занимается. Тупее не придумаешь. Но он понял, что понятие «расслабиться» с анусом не работает. Его задница находится в постоянном напряжении — задница любого человека в постоянном напряжении, и это её нормальное состояние. Её невозможно расслабить. Но можно чуть потужиться — и сфинктер становился податливым, принимая и выпуская пальцы. На миг это ощущение толчка внутрь себя показалось непривычно сладким, и Стив закрыл глаза, надеясь повторить его — но увы. И тогда он понял ещё одну вещь. То, что он хотел Баки до темноты в глазах, ещё совсем не означало, что ему понравится сам процесс. И, быть может, Баки был прав, не позволяя ему торопиться? Но как же эта его предусмотрительность бесила! Стив вытащил из себя пальцы и с особым приподнято-трепетным чувством погладил между ягодиц по сморщенному, но чуть припухшему сфинктеру. Он не стал врать себе — фантазировать и трогать себя под мошонкой и между ягодиц было непривычно приятно. Чуть опавший член снова налился, желание тупо билось внизу живота, и Стив, снова распрямив ноги, позволил себе медленно, с оттягом подрочить и на третий раз балансирования на самом краю кончить в воду. Он почти успел обмыться под душем, как дверь в ванную открылась, и раздался голос мамы — она уже вернулась домой: — Звонил твой телефон. Раз десять. Я ответила. Там какой-то Говард Старк просит принести завтра картины в колледж. Перезвонишь ему? — Конечно, мам, — Стив закатил глаза, хотя сердце билось быстро-быстро. — Закрой дверь, тянет холодом.***
Они договорились встретиться на ланче, но когда Стив высматривал Говарда среди занятых столиков, не нашёл его. Зато увидел сидящую в гордом одиночестве Пегги — и, повинуясь странному желанию, решил подсесть к ней. — Здравствуй. Пегги подняла на него нечитаемый взгляд и дежурно улыбнулась. — Привет. Я жду Говарда. — Я тоже, — кивнул Стив. — Не против, я пока перекушу? И если Пегги и была против, она ничего ему не сказала. — Слушай, насчёт того раза, — начал Стив, но его остановили взмахом ладони: — Стоп. Послушай меня, Стив Роджерс. Давай проясним несколько моментов. Мне неприятно вспоминать тот день, я показала себя не в лучшем свете. Но извиняться я не собираюсь, можешь думать, что угодно. Мы не друзья, но я и не враг тебе. Мне просто всё равно. Я больше не позволю тебе и твоей подружке вывести меня из себя. Тема закрыта. Стив понял, что уже не жуёт — и дожевал свой бутерброд с тунцом, кое-как его проглатывая. Вот так от ворот поворот. Ну что ж, это ещё не самый ужасный сценарий. — Хорошо. Я понял. И мне правда жаль, что всё так вышло. Пегги изобразила улыбку — и тут же снова серьёзно уставилась в свой айфон. Говард появился в столовой, как небольшой торнадо — прежде чем подойти к ним, он задержался ещё у пяти или шести столиков, здороваясь, что-то обсуждая, хлопая по плечам и рукам — этот парень вёл себя, словно на него светил яркий луч софита. Всегда. Стив поправил огромный чехол-переноску для картин, длинный ремень от которого обмотал вокруг спинки своего стула. Он очень хотел отдать Говарду свои творения и получить честно заработанные деньги — и забыть про них до Дня Благодарения, чтобы, не дай бог, не потратить куда-нибудь раньше. — Милая! — Говард наклонился и без смущения поцеловал Пегги в уголок губ, тут же улыбаясь Стиву. И хотелось бы не замечать — но в глазах Пегги Картер крупными буквами читалось, как она к Говарду неравнодушна. Она вся словно затрепетала, и как бы ни сердилась — это не имело никакого значения. — Стив, очень рад, что ты тут. Может, пойдём в аудиторию, если ты, конечно, поел? Стив как раз дожёвывал последний кусок сэндвича с тунцом. К его сожалению, Говард не смотрел картины — просто забрал переноску, взвалил ремень на своё плечо, тут же поправил пиджак, чтобы сидел не хуже, чем до ремня наискось, и понёсся дальше. Он отдал Стиву белый конверт, в котором тот насчитал полторы тысячи баксов бумажками по сто. Полторы тысячи за две картины и меньше месяца работы. Стив изо всех сил пытался сохранить лицо, но сердце внутри его тела словно сошло с ума и стучало сразу везде, и хотелось прыгать до неба и танцевать. — Только переноску верни! — крикнул он вслед Говарду, счастливо улыбаясь. — Она у меня одна. Говард в ответ только поднял руку и помахал ему. Он жил бегом и ходил точно так же — через несколько секунд уже скрылся за поворотом. Интересно, ему было не тяжело держать такой темп? Стив подумал, что ну бы его к чёрту. Те времена, когда учёба сменялась работой и коротким сном, вызывали внутри него только негативный отклик и смутную дрожь. Это было сложно назвать жизнью. Существование как бесконечное выгребание к поверхности сквозь густую болотную трясину, которой конца и края не было. И вот сейчас он чувствовал себя совсем, кардинально по-другому. Кто бы мог подумать.***
Оставшиеся дни до воскресенья, когда они с Баки договорились пойти вместе на ежегодный парад универмага «Мэйси», Стив прожил, максимально забивая своё время всевозможными делами. Он подписался на всю работу по дому, приводя маму и сестёр в замешательство, лишь бы не приплясывать на месте от нетерпения. И после долгой субботы, которую он провёл в тщательной уборке дома — ведь День Благодарения выпадал как раз на следующую неделю, — в воскресенье с утра он думал, что просто не сможет встать из-за перетруженной спины. Как бы не так! Едва позавтракав и проглотив пару обжигающе-горячих глотков чёрного кофе, он вылетел на улицу и, если верить ощущениям, летел до дома Баки как на крыльях. За неделю он так сильно соскучился по нему, что тряслись руки и бухало сердце. Вот только Баки не открывал. Они договаривались пойти в одиннадцать, часы Стива показывали половину десятого. Если Баки ещё спал — это был прекрасный повод приятно разбудить его. От мысли о сонном, горячем Баки под одеялом, о его щетине и жадных руках Стива пробил пот по позвоночнику и чуть взмокли ладони. Он вспомнил о ключе от дома, который трепетно подвесил к связке собственных, и с тех пор поглядывал на него с особенной теплотой. Это был момент, когда он пригодился — и всё же Стив простоял под дверью ещё несколько минут, вытаптывая на крыльце узоры, прежде чем решился им воспользоваться. Входить в дом Баки, открывая дверь ключом, который он дал, оказалось очень волнительно — и настолько же здорово. Было ощущение, словно он имеет какое-то отношение к этому дому. Он готовил тут. Спал тут. Целовался и… был влюблён по уши в его хозяина. Все эти мелочи заставляли чувствовать момент особенным. Стив убрал связку ключей обратно в карман и, быстро скинув с себя куртку и шарф с шапкой, бегом побежал наверх. Но в кровати, разворошённой и незаправленной, его не было. Не было в кухне и даже — Стив прислушался — в ванной. И если бы не его любопытство и природное нежелание сдаваться непонятным обстоятельствам, Стив бы очень расстроился. К счастью, он услышал какой-то грохот с улицы, с заднего двора — и очень быстро отыскал запасную дверь, ведущую на другую сторону дома. Туда, где он ещё не был. Двор, небольшой и немного захламлённый стоящими друг на друге деревянными ящиками, был пуст. Ночная изморозь еще лежала на траве белой сахарной посыпкой, но сама площадка перед домом выглядела чисто и ухоженно. У заднего забора Стив увидел небольшую пристройку, напоминавшую гараж. Из приоткрытой двери лился свет и негромкая музыка. Её забивал шум и звон железок. Так оно и было. Стив подошёл к двери и, не заходя внутрь и не выдавая себя, принялся с замиранием сердца наблюдать за Баки. Тот был в видавшей виды чёрной замасленной водолазке, её высокий ворот доходил до самых небритых скул. Волосы он небрежно завязал растрёпанной петлёй на затылке. Его домашние тёмно-синие джинсы без ремня, каких Стив ещё не видел, сползли почти до паха и открывали резинку белья — и ямочки на пояснице сзади. Баки подтянул рукава до самых локтей, и его рельефные предплечья и широкие ладони были перемазаны в чём-то чёрном и блестящем, а в зубах он держал небольшой гаечный ключ — руки были заняты тем, что он собирал рассыпавшиеся по бетонному полу железки в их законный ящик. Рядом с ним работал большой радиатор. Собрав запчасти, Баки сел на пол, на полипропиленовый коврик — и лёг на спину, широко раздвинув колени. И только тогда Стив смог отвести от него взгляд и увидеть мотоцикл. Явно старый, древний, как этот дом. Но очень благородного вида - классический американский чоппер. Баки поглаживал его по боку и что-то закручивал и выкручивал снизу, тихо матерился, потом вдруг принимаясь подпевать — Стив прислушался и с удивлением узнал лиричный вокал солистки «Blackmore Night». Он не был фанатом, но одно время слушал их, и песня была очень красивой, а хрипловатый низкий голос, не всегда попадающий в мелодию, вызывал улыбку. Баки под мотоциклом действовал на Стива совершенно однозначно: он ощутил яростное желание зайти внутрь и просто опуститься на Баки сверху, не оставляя вариантов для трактовок своего поведения. От этого желания обезоруживающе-сильно заныло в паху, и Стив громко закашлялся, давясь собственной слюной. Это был эпический провал. — Стив? Чёрт, как ты меня напугал, — Баки уже поднимался и вытирал свои испачканные руки обрывком клетчатой тряпки. Кажется, раньше она была чьей-то рубашкой. У Стива горели уши, и он не придумал ничего лучше, кроме как улыбнуться и постараться отвлечься от собственного внезапного возбуждения: — Эм, я долго стучал, а потом вспомнил про ключ… — И молодец, что вспомнил. Потому что я тут совсем счёт времени потерял. Что ты мнёшься, холодно на улице? Пойдём в дом, я налью тебе чаю или кофе. Стив переступал с ноги на ногу совсем не из-за холода, но он не собирался признаваться Баки, что бесстыдно разглядывал тёмные волоски на его животе над краем джинсов и прочие его прелести и спереди, и сзади, пока тот как ни в чём не бывало занимался своими делами под полуразобранным мотоциклом. Он не собирался признаваться, что у него стояло сейчас, в этот самый момент, пока Баки почти подталкивал его в спину в сторону дома, закрывая гараж на задвижку и выключая свет. А длинная вязаная кофта в оранжево-красных тонах должна была помочь ему в этом. Она доходила почти до середины бедра. — Всё в порядке? — снова спросил Баки уже дома. — Ты какой-то… — Да, да, всё отлично, — Стив замялся, выдумывая тему, чтобы переключиться. — Просто я впервые сам открыл дверь этого дома, и чувствую себя немного… э-э… — Не в своей тарелке? — Баки улыбнулся, подмигнул — и вдруг обнял сзади, обхватывая руками и прижимаясь к спине — и Стив возблагодарил небеса, что он не развернул его лицом, потому что член всё так же предательски стоял и больно упирался в ширинку чёртовых обтягивающих джинсов. — Да, именно, — прошептал Стив, с трудом сглатывая. В объятии хотелось раствориться, но и оно же совершенно ненужно распаляло. Стив мягко выпутался из рук и, улыбнувшись через плечо, пошёл в сторону кухни. — Если у меня спросят, что мне нравится в тебе больше всего, — посмеиваясь, сказал Баки сзади, — я отвечу, что это твои красные уши. — Заткнись, — крикнул Стив, наливая воду в чайник. Он хотел звучать грозно, но не мог перестать улыбаться. Невозможно было что-то сделать с этой своей безусловной реакцией. Когда он обернулся, Баки задумчиво стоял у стола и теребил в руке какой-то свёрнутый вдвое лист. — Садись, — сказал он. — Сейчас я налью тебе чего-нибудь. Чай или всё же кофе? Я оставил тебе немного каши, если ты ещё не поел. — Я завтракал. Чая будет достаточно. Баки кивнул и вдруг пальцем по столешнице пододвинул к Стиву эту бумажку. — Что это? — Посмотри сам, — Баки выглядел так, словно он был смущён — и эта краска на его суровом небритом лице выглядела немного нелепо и очень мило. Теряясь в догадках, Стив развернул и вчитался в строчки, далеко не с первого раза поняв, что означают эти явно медицинские слова на латыни и значения напротив них. — Это… — Это результаты моих анализов. Я сдал в понедельник. Я чист. Просто… я подумал, что это важно. Ты должен знать. — Я, хм, — Стив смутился, не зная, что нужно говорить в такие моменты. В горле пересохло. — Это здорово. Правда. Я тоже должен… — Нет, — прервал его Баки. — Ты сказал, что у тебя всё впервые, и нет ничего, что заставило бы меня сомневаться. Это не слишком приятная процедура, поэтому ты не обязан. Стив чувствовал громадное, размеров с Эмпайр-стэйт-билдинг смущение. Оно жгло уши, щёки и покалывало на кончиках пальцев. Он не мог издать ни звука и только смотрел мутнеющим взглядом на прямые углы белой бумаги на столе. — Господи, — Баки сел напротив и спрятал лицо в ладони, яростно потирая глаза. — Я засунул тебе в рот пальцы, перепачканные нашей спермой. Я ни черта не соображал и не сдавал анализы лет сто. Не то чтобы я сомневался, но… Но это то, что ты делаешь со мной: я перестаю думать, и это не всегда хорошо. Поэтому ты должен знать — всё в порядке. И будет в порядке, окей? Стива хватило только на то, чтобы кивнуть в ответ. Баки улыбнулся, поднялся со стула и, проходя мимо, взлохматил тщательно уложенные на макушке волосы. — Я налью тебе чай и быстро приму душ. Я весь провонял машинным маслом. Мы ещё не опаздываем? — Нет, — выдавил из себя Стив и с облегчением выдохнул, понимая, что может говорить, что не проглотил свой язык. На него накатила такая обволакивающая волна счастья и умиротворения, что он прикрыл глаза на несколько долгих мгновений. И открыл только тогда, когда Баки, проходя мимо него в сторону ванной, поставил на стол кружку с чаем и поцеловал его в затылок. Тепло от таких небольших, но очень особенных проявлений его чувств сбивало с ног, и было даже здорово, что он сидел — иначе колени бы задрожали. Ничего особенного, сказал бы кто-то. Совершенно всё особенное — поправил бы Стив. Он не мог не думать о том, что Баки нашёл в нём кроме «его типажа». И когда мысли уводили его в далёкие степи, такие вот мелочи, мелочами на самом деле не являющиеся, возвращали его обратно. И показывали, насколько глупы и беспочвенны его рассуждения. Невозможно дарить тепло, не имея его внутри. Невозможно согреть кого-то, если сам не горишь. Стив обнял кружку ладонями, чувствуя исходящий от керамики обжигающий жар — и не убирая руки. Их ждал полный радости день в обществе громадных надувных мультипликационных героев из детства Баки и его собственного; и толпы других людей, которые будут смотреть на них, и кто-то точно задастся вопросом, кто друг другу эти парни, такие разные и непохожие, что они вообще делают на семейном параде? И Стив впервые ощутил себя уверенно перед этими мыслями. Может, потому что у него наконец нашёлся ответ.