Зелёная трава

      Стива накрыло уже дома, за порогом, за плотно прикрытой дверью. Наверное, организм так отыгрывался за пережитое потрясение, за напряжение, в котором пришлось себя держать, за нервный мандраж, которому Стив не сдавался в участке — кому он, к чёрту, нужен был там, за решёткой? Наверное, это только подтверждало психосоматическую природу его астмы: мысль была очень короткой и тут же упорхнула, а дрожь, спазм и невозможность вдохнуть остались.       Баки как раз вешал свою куртку и бейсболку на нелепый деревянный крюк, торчащий прямо из стены. Стив медленно стёк по двери на пол, пытаясь судорожно расстегнуть молнию на парке — бесполезно, пальцы никак не хотели сжимать язычок. Всего на миг Стиву стало дико страшно. Он чувствовал, как широко открыты его глаза, и как воздух, застревая в гортани, хрипит — и едва проходит дальше. Мало, слишком мало. Время резиново растянулось, но для Стива словно всё ускорилось. Он не мог издать ни звука. Запоздавший шок? Ощущение дома и безопасности? Кто бы знал, что именно запустило приступ. Он заскрёб короткими ногтями по шершавой курточной ткани.       И тогда Баки обернулся. Выматерился и тут же уселся перед ним на колени, зачем-то пощупал пульс. Если бы мог — Стив бы сказал ему. Сказал бы что-нибудь.       Баки взял его голову в руки:       — Какого чёрта? Что происходит? Стив?!       Наверное, он первый раз так повысил голос. И первый раз Стив видел, что Баки боится. Нет, что он почти в ужасе. Стив продолжил скрести по замку. Слабо хлопнул себя по груди, всё так же громко сипя.       — Астма, — вдруг осенило Баки. — Ингалятор? У тебя с собой? Я не представляю, что делать. Где? Тут?       Он начал расстёгивать — грубо раздирать молнию. Ощупал внутренние карманы и вытащил маленький переносной ингалятор, со второго раза правильно вставив его в рот. Нажал.       Стив закрыл глаза, вдыхая, насколько мог, распылённое лекарство. Так странно. Почему его голова подаёт эти сигналы телу? Они ведь неправильные. И он перерос большинство своих хронических болезней, оставил в прошлом приближающийся к язве гастрит и вечную еду, сопряжённую с приёмом таблеток. Перерос головные боли. Адскую ломоту в костях голеней на смену погоды, от которой не спасало ничего, кроме как запереться в ванной и направить на ноги струи обжигающей воды. Перерос стабильно приходящий к нему в межсезонье грипп — теперь он обходился обычными ОРВИ — и частые ангины. Всё это бывало, конечно, но не доставляло ему и матери стольких неудобств, как в детстве.       А астма осталась. В том же виде, без каких-либо явных причин. Приступы случались неожиданно и всегда словно с запозданием. И подготовиться к ним не было никакой возможности — поэтому Стив давно завёл привычку прятать ингаляторы везде, как плейбой бы рассовывал по всем карманам презервативы, надеясь на интересный вечер.       Ему медленно легчало. Стив физически чувствовал, как спазм проходит, позволяя вдыхать всё больше воздуха. У людей сейчас так много возможностей. Но ситуации с приступами астмы напоминали Стиву каждый раз, как же это много — просто иметь возможность дышать.       Баки обессилено сел рядом, привалился к стене и его плечу своим. Стив почувствовал, как тот взволнованно дышит. Баки потёр лицо руками и выдал:       — Охренеть, блин. Как же я перепугался за тебя. Знаешь, — он повернулся, и Стив смог посмотреть в глаза, — сегодня явно не твой день. Я просто… — Баки шумно выдохнул и выдавил из себя вялую улыбку, наклоняясь лбом ко лбу. Его взгляд тоже потеплел, смягчился. — Я так чертовски рад, что ты в порядке.       Стив улыбнулся, насколько смог, и съехал головой Баки на плечо. Внутри его до сих пор колотило. Страшно ныли разбитые руки, горели уши и давно хотелось в туалет, но он позволил себе прикрыть глаза и просто полежать на его плече вот так: без слов и движения, концентрируясь на чужом и собственном дыхании, вдох — выдох, вдох — выдох, молодец, Стиви.       Он открыл глаза, когда Баки взял его руку, переплёл пальцы и поднял, поднося ближе к своему лицу.       — У тебя руки опухли. Ты только посмотри, что ты с собой сделал. Болит?       Стив кивнул. Говорить не хотелось.       — И как ты теперь собираешься рисовать?       Стив пожал плечами. Баки вздохнул. Потом поднялся и протянул ему руку.       — Пойдём. Будем тебя лечить.       Они доковыляли до кухни — Баки так и не выпустил ноющую кисть Стива из рук. Заботливо усадил за стол, а сам отошёл к холодильнику. Немного постоял, изучая содержимое морозильной камеры. Достал пару пакетов и вернулся к столу с большой салатной чашей. В пакетах оказался замороженный горошек. К нему Баки долил немного воды и приказал — тон явно не походил на просьбу — опустить руки в эту адскую смесь.       Сопротивляться Стив не стал — сделал, как нужно было, и тут же взвыл — от ледяной воды стало ещё больнее.       — Потерпи. Сейчас привыкнешь, — сказал Баки, окуная его руки обратно и придерживая своими за запястья.       Хотелось сделать что-то. Что-то, за что тут же станет стыдно. Что-то совершенно глупое. Это было желание, которому Стив не дал ни шанса, пялясь на всплывшие и покачивающиеся на воде горошины. Баки оставил его и наливал воды в чайник — и Стив ощутил, насколько он голоден. Без единого слова Баки достал из холодильника багет, сыр и ветчину, и какую-то упаковку с соусом, тут же начиная делать сэндвичи. Он не спрашивал — просто знал, что нужно. И за это Стив его искренне обожал сейчас.       — Знаешь, — начал Баки, выкладывая сэндвичи с деревянной доски на тарелку, — может, сейчас не время, но у меня к тебе серьёзный разговор.       Стив напрягся, услышав начало. Если он еще не совсем отупел от происходящего, это был тот самый разговор, которого он так не хотел. Как не хотят просыпаться рано после бессонной ночи, как не хотят вылезать из-под тёплого уютного одеяла и ставить ступни на холодный пол. Ты не хочешь этого, но понимаешь, что это неизбежно.       — Когда Наташа позвонила мне и сказала, что ты в полиции за избиение, я подумал, что вы меня разыгрываете. Ну, у молодёжи сейчас приняты разные странные шутки, да? — Стив тихо фыркнул. Это было явно не про них с Нат. — Но потом до меня дошло — она не шутила. И я ехал в участок, перед этим опустошив все свои заначки с наличностью, думая, что тебя избили, и это какая-то чудовищная ошибка. Я думал, что ты там весь в крови, что ты будешь сидеть там один и никому не сообщишь — это ведь ты, Стив. Но я приехал, и твоё лицо было в порядке, а руки говорили сами за себя. И… я просто не могу понять, зачем? — Баки с негромким стуком поставил перед ним тарелку с сэндвичами и чашку с дымящимся молочным какао. — Зачем ты избил того мальчишку? Офицер показал мне фото — ты сломал ему нос. Сколько раз ты ударил его по лицу? И снова — зачем, чёрт возьми? Что на тебя нашло?       Стив нахмурился и сжал руки в чаше с ледяной водой в кулаки.       — Это не твоё дело, — сказал он тихо, но достаточно отчётливо, чтобы Баки услышал. И громко стукнул о столешницу своей кружкой:       — Какого хрена? — он наклонился над столом, а потом откинулся обратно на спинку стула и медленно выдохнул. — Ты чертовски проблемный парень, Стив, — и прежде чем Стив вскинулся, он продолжил: — Но ты мой проблемный парень, пора бы тебе уже привыкнуть. И я хочу знать, какого чёрта между вами произошло?!       Баки говорил, и с каждым словом фраза становилась эмоциональнее и накалённее. Он закончил, впившись в Стива взглядом, и Стиву не пришло в голову ничего умнее, как вытащить руки из воды и демонстративно засунуть в рот сразу половину сэндвича. Жевал он медленно и вдумчиво, глядя Баки в глаза. Тот так же не сводил с него взгляда. Это был поединок — и Стив знал, что никто не уступит.       Он съел два сэндвича в полной тишине, прежде чем начал говорить то, о чём говорить не хотел:       — Когда я вернулся домой, сестра плакала. Сказала, что он хотел заставить её лечь с ним. Распустил руки. Это её парень. Бывший парень.       Баки чуть приподнял бровь.       — Ты пытался с ним поговорить?       — Да на хрен не нужны никому эти разговоры! — вспылил он. — Хоть когда-нибудь они хоть кому-нибудь помогли? Если парень привык добиваться своего любыми способами, никакие ля-ля с ним не изменят ситуации. О чём мне с ним говорить?       — Поэтому ты выманил его и сломал придурку нос? — ровно спросил Баки. — Ты хотя бы на секунду подумал о нас? О сестре? О матери? Обо мне? Как мы должны были отнестись к этому?       — Не читай мне лекций, — Стив нервно дёрнул плечами, словно попытался избавиться от давящего пиджака. — Я защищал сестру, это дело чести.       — Она тебя просила? — поинтересовался вдруг Баки, и вопрос Стива озадачил. — Она знает, что ты вмешался?       Он нахмурился и помотал головой.       — Нет.       — Тогда зачем? Какого чёрта ты полез?       — Он хотел изнасиловать…       — Но ведь он не сделал ничего!       — В этот раз нет, но в следующий…       — Откуда ты знаешь? — снова повысил голос Баки, и Стив вспыхнул:       — Да потому что каждый раз одно и то же! Каждый раз какой-нибудь кобель смотрит на Нат, и я читаю в его глазах: «Вот я бы тебя натянул». И какого хрена, спрашивается? Почему обязательно женщина — это дырка? Почему первой возникает эта мысль? Почему они думают, что можно взять силой то, что им давать не хотят? Почему? Никогда ничего не меняется, — зло закончил Стив.       — Ты защищал честь сестры, не дав ей возможности самой решить. Как думаешь, она будет рада, узнав, что произошло? И что это пускай не её вина, но всё же с её подачи. Как думаешь, не хотела бы она сама разрешить всё со своим парнем? Уверен, что это тебя касалось? Ты говоришь о том, что к женщинам нельзя относиться потребительски, и сам же всё решил за сестру, даже не спросил, нужно ли ей это. Ты сам отнял у неё право выбирать и нажил кучу долбаных неприятностей на свою задницу, и теперь все будут бегать вокруг тебя, а ты будешь мять свои разбитые пальцы и думать, какого чёрта ты попал в такое дерьмо. Да потому что нужно думать, Стив. Думать, и, чёрт, не о своей священной мести, а о том, как твои действия скажутся на всех нас, всех тех, кто тебя любит, кому ты дорог. Чёрт, да я думал, сдохну, пока доеду до участка!       Стив вскочил со стула и развернулся к выходу. У него внутри всё клокотало и дыбилось, даже мать никогда не отчитывала его так. Баки не кричал. Но он был до того эмоционален, каким прежде Стив его не видел. Это выводило из себя и ранило. Очень ранило. Иррациональное чувство, от которого хотелось сбежать. От этих потемневших блестящих глаз, от этой глубокой морщины на лбу, от низкого хриплого голоса и растрёпанных волос. Какого, вообще, хрена? Он ему что, папочка?       Баки догнал и схватил за запястье — и это была большая ошибка. Действуя на вбитых на тренировках по единоборствам инстинктах, Стив поднырнул под руку и вывернулся из захвата, грубо отталкивая Баки от себя. Но тот и не подумал отлетать — очевидно, не та весовая категория. Зато неожиданно скрутил по рукам и уронил на оказавшийся за спиной диван, нависая сверху. Выпавшие из растрёпанного хвоста пряди защекотали Стиву скулу. Баки хмурился, его глаза и щёки горели.       — Куда ты собрался? Сбегаешь?       Стив сжал зубы так крепко, как только мог, потому что думал, если расслабит челюсть — зарычит. Он не знал, чего хотел сейчас сильнее, ударить Баки — или отсосать у него. Почему-то эта спонтанная и неуместная мысль ярко нарисовалась в его голове.       Баки, не дождавшись ответа, глубоко вдохнул.       — Я запрещаю тебе творить эту хрень. Запрещаю ввязываться в драки. Это касается не только тебя, слышишь. Это убитая горем мать, это плачущие сёстры и я с разрывом сердца. Ты понял? Понял меня?       Баки наклонился ещё ниже. Стива трясло. И он сделал то, чего очень хотел — но чего никак от себя не ожидал. Резко потянулся головой и больно встретился с губами и зубами Баки. И дёрнул тазом, впечатываясь в пах Баки, заставляя того вздрогнуть. Он сам не понял, почему эта нелепая ситуация так его завела. Может, он адреналиновый маньяк? Или что похуже?       Стив перестал цепляться за чужие губы и потёрся о Баки бёдрами, медленно и сладко до дрожи, так остро он всё чувствовал. До тихого стона, до своего, прозвучавшего таким чужим, шёпота:       — Давай…       Он почувствовал, как Баки сжал его запястья — слишком сильно, настолько, что стало очень больно, и в глазах сразу встали слёзы. Баки тут же отпустил его и отскочил, словно Стив оставлял на нём ожоги. Его взгляд стал тяжёлым, и дыхание участилось.       — Не провоцируй меня, — прохрипел он тихо. — Это плохая идея. Я не хочу с тобой так.       Баки встал с дивана и — Стив понял это только по характерному скрипу ступенек — стал подниматься наверх. Он крикнул уже с лестницы:       — Иди в душ. Я пока приготовлю бинты и мазь, чтобы обработать тебе руки.       Стив всё лежал на продавленном кожаном диване, с руками наверху, где на запястьях наверняка отпечатались пальцы Баки, с задравшейся до пупка рубашкой и ноющим стояком, и медленно отходил. Почему-то ему казалось, что он только что избежал если не аутодафе, то как минимум прыжка веры в бездну, где внизу не было ничего кроме острых кольев и старых черепов. Кто бы знал, что на него нашло.       Стиву было очень интересно — если это гормоны, то есть ли вероятность, что через несколько лет он перерастет это и перестанет творить что-то подобное? И будет ли всем от этого лучше?       После душа он натянул мягкую чистую футболку Баки — домашние футболки тот педантично складывал сверху на стиральной машинке аккуратной стопкой. Оставляя себе шанс на хулиганство — и надеясь, что это не будет слишком — он не стал надевать белья, засунув все свои вещи в машинку, засыпав порошком и включив на быстрый цикл. Почти на всем была кровь — разве только на трусах её не было.       Футболка Баки доставала ему до колен, и он почти не волновался об этом — вот только Баки, взглянув на него, словно сразу всё понял — и покачал головой. Хлопнул рукой по кровати, в изножье которой сидел в окружении развалов медикаментов, и уставился, выжидая.       — Садись давай. Как руки?       — Болят, — Стив сел рядом, стараясь не раздвигать широко ноги.       — Звучит довольно безразлично, — хмыкнул Баки, свинчивая крышечку с какой-то мази. Стив даже не стал интересоваться названием. Спросит, если поможет.       — Я умею терпеть боль. Это проще, чем смиряться с несправедливым дерьмом, что творится вокруг.       — Стив, — Баки вздохнул.       — Что «Стив»? Думаешь, я не понимаю? — спросил он, заглядывая в глаза. Баки поднял взгляд, на ощупь осторожно размазывая прохладный гель по костяшкам. Тот остро пах чем-то странным, яркий медицинский запах, который, впрочем, не казался неприятным.       — Понимаешь, — кивнул он. — Но вертеть на шесте ты это хотел.       — Я не собирался доставлять неприятности, — только и смог сказать в своё оправдание Стив, отводя глаза. — Мне жаль…       Баки вздохнул.       — Хорошо, давай на сегодня закончим с этим.       Он обмазал обе руки и принялся заматывать — неторопливо и вдумчиво, без особой сноровки, но с явным знанием дела. Стиву очень нравилось смотреть, как Баки бинтует его руки. Это немного отвлекало от зуда из-за мази, который ощутимо покалывал кожу. Он надеялся, что это хороший знак.       Баки замотал руки щедро, так, что почти не сгибались пальцы. Было не туго, просто много слоёв: белые бинтовые варежки от запястий до кончиков пальцев.       — Эта мазь ни хрена не отстирывается, если протечёт, — пояснил Баки. — Оставляет после себя тёмные жирные пятна. Но с ушибами справляется на раз. Завтра утром ты удивишься. А сейчас ляг.       Это прозвучало буднично, но у Стива отчего-то холодок пробежал по хребту.       — Ложись-ложись, не смотри на меня так, — подбодрил его Баки. Сам он встал и… вдруг принялся стягивать с себя футболку и домашнюю майку. Стив, кажется, даже забыл, как дышать. Взгляда не мог отвести от точных и намеренно ленивых движений, от каждого переката мышц под светлой кожей. От напряженного пресса и татуировки на левом плече — та выглядела кондово, явно армейская наколка, но удивительно сочеталась со шрамами и всем Баки целиком. Страшно захотелось потрогать, наконец, это всё — погладить, ощутить под пальцами тёплую кожу и твёрдые мышцы под ней. Провести по широким плечам, очертить лопатки. Потрогать редкие волоски на груди… и соски. Баки бы понравилось? Стив сглотнул, не осознавая даже, насколько во рту прибавилось слюны. Баки раздевался явно для него — у Стива внутри всё затрепетало. Это было что-то новенькое, даже если он не вполне был к этому готов — откровенно хотел всего, что Баки задумал. До сбившегося дыхания.       — Ты сам себя наказал сегодня, — сказал Баки, присаживаясь на край кровати рядом со Стивом. На нём остались домашние штаны, которые не очень-то скрывали возбуждение. Но он не снял их — зато красовался голым торсом, без стеснения показывая изуродованное плечо. Стиву не было страшно или противно смотреть на него. Пальцы зудели, как хотелось трогать узлы шрамов — и рисовать их. И целовать тоже, вылизывать. Но когда он попробовал подняться с кровати навстречу, Баки одним движением опрокинул его обратно.       — Лежи. Руки подними наверх. И не двигайся. Я же сказал, ты сам наказал себя.       Он говорил это без единой соблазняющей интонации, ровно и нарочито серьёзно, но у Стива от каждого слова толчки приливающей к члену крови ощущались только острее. Это заводило не меньше, чем то страшное, что он увидел в глазах Баки внизу, на диване. У Стива не получалось всерьёз бояться. Но он отчётливо чувствовал — было чего. Очень глубоко, запрятанное и похороненное, оно показалось — и Стив несколько секунд не мог дышать, когда смотрел на его отражение в глазах Баки. Стив поднял руки и кончиками пальцев упёрся в дерево подголовника над подушкой.       У всех свои демоны в прошлом. Баки со своими справлялся получше многих.       — Я хочу отсосать тебе, — сказал Баки, беззастенчиво задирая свою футболку на теле Стива, словно намеренно медленно щекоча тканью по члену, коже под пупком, по груди. Член от этих слов дёрнулся — и Стив шумно втянул воздух. Ему в жизни никто не отсасывал. А это был Баки, и… и он просто облизнул пересохшие губы, потому что мыслей не осталось. — У тебя кожа такая… — Баки не договорил, наклонившись ближе, к самой груди и явно нюхая его, медленно водил носом в дюйме над телом, — даже моё мыло пахнет на тебе по-другому. Словно подстраивается.       Стив закрыл глаза и тут же почувствовал на своих боках тёплые, широкие и немного шершавые ладони. Баки сжал его в своих руках — и повёл вверх, по коже, придавливая большими пальцами. Немного щекотно и очень возбуждающе. Стив издал странный сдавленный звук и тут же закусил губу — если он и хотел стонать из-за Баки, то только когда тот и правда его трахнет.       — Посмотри, — попросил Баки, — смотри, не закрывай глаза. Ты мог бы тоже трогать меня. Мы бы лежали тут и тискались, голые, но ты наказал себя. Твои руки в бинтах, поэтому я трогаю тебя, а ты меня — нет. Смотри, как много ты теряешь, ведь ты мог бы так же, — Баки доскользил ладонями по ребрам до сосков и ощутимо прижал их большими пальцами — и Стив распахнул глаза, теряясь от силы ощущений.       Баки смотрел на него голодно из-под свисающих на лицо прядей. Он рывком стянул с головы и рук футболку и не делал ничего особенного — просто широко гладил по животу и вокруг пупка, под рёбрами, выводил размах птичьих крыльев на груди, трепетно утюжил ладонями ключицы и шею, вверх по вытянутым рукам до обмотанных запястий и вниз по шершавой коже локтей и впадинам подмышек. Баки гладил его — а Стив смотрел в глаза, не справляясь с гипервентиляцией. Он поджимал пальцы на ногах, член болезненно стоял, но Стив не сводил с Баки взгляда. Он рассматривал его, мучительно представляя, как бы это было — дотронуться до вершины темного сжавшегося соска. Или до той выпуклой большой родинки под левой грудью. Или до шрама на боку. Обмерить пальцами обеих рук размер бицепса. Как бы это было? Или, может, языком?       Он снова крепко зажмурился. А когда открыл глаза, увидел каплю собственного предъэякулята, вязко капающую с члена на живот, и то, как Баки облизывает губы.       Он взял в рот без предупреждения, без вылизывания, без рук. Наклонился и медленно впустил головку в рот, туже сжимая губы. Стива от ощущений выбило в соседнюю реальность, где темно и мерцают всеми цветами радуги невыносимо яркие звёзды. Все его тело потянулось навстречу этому ощущению. Он сильно сжал ягодицы, чувствуя, как член весь поместился во рту Баки, и там так скользко и горячо, и гладко, и язык.       Стив охнул от неожиданности — он не думал, что с членом во рту можно ещё делать что-то языком, но Баки делал, и он снова поджал задницу, инстинктивно толкаясь ему в рот.       И тогда Стив понял, что это было только вступление: Баки начал сосать. По-настоящему сосать, увлечённо насаживаясь на его член, издавая совершенно пошлые чмокающие звуки; выбившиеся пряди волос скользили по бёдрам, когда он брал до конца, едва не касаясь носом редких паховых волос. Стив собирался подстроить своё дыхание под его ритм, но не мог, постоянно улетая вперёд. Он правда собирался держаться — но его тело двигалось помимо воли, напрягались ноги, почти судорогой от усилия сводило икры, и он просто не мог не толкаться навстречу — только дурак удержится от соблазна не стремиться снова попасть во влажное тепло, к языку, которым Баки делал что-то невообразимое; чтобы снова и снова протолкнуться между сжимающихся губ — и обратно, чтобы головка тёрлась о нёбо. Стив понял, что кончает, когда крупно задрожали руки — потом сковало в груди и резко накрыло жаром в животе. Ноги свело — и он громко, хрипло выкрикнул, изгибаясь в пояснице и запрокидывая голову. Его колотило в множественных оргазменных судорогах. Баки крепко держал его бёдра, не выпуская изо рта, и последнее, о чём Стив думал — это о том, чтобы предупредить его. Он принимал на себя последствия собственной разрядки, как тело принимает жар горячей ванны после долгого нахождения на холоде. Оно отказало ему — и всё, что Стив чувствовал, сейчас фокусировалось в болезненно чувствительном члене. Баки вылизывал его — и от осознания на миг стало безумно стыдно.       — Ты быстро, — сказал он вдруг с кривоватой улыбкой.       Стив закатил глаза и тоже расплылся:       — Боже, заткнись.       Хотелось ещё сказать, насколько это было потрясно. И как странно, что Стив продержался хоть сколько-нибудь долго. Но не было сил, да и язык отказывался двигаться.       По ощущениям, Баки поцеловал его куда-то в район тазовой косточки — и вдруг накрыл своим одеялом. Сел повыше и наклонился, нависая над лицом.       — Пожалуйста, береги свои руки, — сказал он, и Стива опалило стыдом от понимания, чем именно пахнет ото рта Баки. А тот как ни в чём не бывало взял Стива за руки и, мягко погладив по коже на внутренней стороне локтя, опустил поверх одеяла, словно он ребёнок какой. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — прошептал Стив.       И Баки просто потёрся о его нос своим, и если бы Стив не потянулся и не ткнулся в его губы — так и остался бы без поцелуя. Баки хмыкнул, когда Стив скривился от вкуса собственной спермы. Тот волновал — и посылал волны тепла по всему телу. Он не был неприятен — но был непривычен и на вкус отдавал первородным грехом, совокуплением, и всем тем, о чём в протестантской церкви ни слова не говорили. И то, что Баки делал своим ртом… Это просто к чёрту разобрало мир Стива — и собрало его заново чуть по-другому. Разве можно испытать подобное и остаться прежним? Стив очень сомневался. Он ощущал это, словно Баки хирургически точно счищал с него слой за слоем шелуху, которая так ему мешала, но и так срослась с ним, что Стив уже и забыл, как это — быть без неё.       Тело расслабленно гудело, кожу еще покалывало, и глаза слипались от усталости. Зато руки почти не ныли под бинтами. И Баки снова удивил его. Он поднялся с кровати и пошёл к выходу из комнаты.       — Я буду спать внизу. Встретимся утром.       Стив хотел было возмутиться этому решению, но, кажется, уснул раньше, чем мысль успела оформиться в его голове.