Зелёная трава

      То ли желая забыться в преддверии декабря, то ли у него и правда уплотнилось расписание — или поднакопилось долгов — так или иначе Стив закопался в учёбе по самые кончики ушей. Он намеренно запрягся и тянул удила изо всех сил: сдавал отложенные до поры эскизы и наброски, вырисовывал пропущенные по причине и без часы натуры. Даже съездил на несколько организованных пленэров к Бруклин Бридж, когда выдавалась сухая погода — было в зимнем рисовании в вязаных перчатках с обрезанными пальцами что-то мучительно-романтичное. И эти пленэры что-то сделали с ним. А ещё люди, как ни странно; вокруг оказались весьма приятные ребята, и он хоть и ловил на себе заинтересованные взгляды, никто ему не говорил ничего плохого и не задавал неудобных вопросов, даже несмотря на устроенные им недавно спектакли. На все те спектакли, которые он показывал в течение четырёх лет, не сближаясь ни с кем, кроме Нат, больше, чем нужно для минимальной социализации в колледже. Они болтали друг с другом, и Стив ненавязчиво вовлекался в их разговоры — сидя рядом за этюдниками, которые совсем недавно давили всей своей тяжестью на плечи, это было не сложно. Они улыбались из-за ерунды и вели себя вполне доброжелательно — такие же парни и девушки, как и он сам. В нелепых вязаных шарфах, в куртках и строгих пальто; они были разные, все, и никто не проявлял агрессии. С ним поделились кофе из смешного термоса, обклеенного мотивирующими стикерами, и кистью-нулёвкой, когда выяснилось, что он где-то посеял свою. Почти всех он знал по именам из-за совместных лекций, но с некоторыми ребятами даже не говорил за все четыре года. Странное, новое и какое-то душераздирающее ощущение обрушилось на него: словно он — моллюск, чья раковина вдруг распалась на пару створок и больше не захотела закрываться, являя его миру таким вот: нагим и слабым, боящимся и мягким. Стив понимал, что это лишь ощущение: как выйти на ветер после душа голым и мокрым, и мурашки истопчут всё тело, вызывая дрожь. Он понимал, что на самом деле совсем не такой, просто… просто это была его привычная раковина, и он так красиво украсил её изнутри перламутром, сжился с ней. Но теперь она почему-то пришла в негодность, и оказалось, что и снаружи есть жизнь, и она такая… разная, что нельзя и на секунду остановиться без страха пропустить что-то интересное. Он почувствовал небывалый подъём своих творческих сил после занятий на пленэре и того, что история с недоделанным парнем Марго разрешилась не слишком плачевно для него. Покой внутри и медленно набирающую обороты уверенность в себе снаружи, не напускную, а настоящую; и уверенное ощущение того, что вовсе не обязательно быть кем-то из ряда вон выходящим, если это не приносит тебе удовольствия.       Нет, он не стал вдруг неистово нуждаться в общении со всеми подряд или новых друзьях — тут он оставался до смешного верен себе, совершенно не собираясь подпускать к себе ближе, чем следует. Однако обедать в столовой, когда не было Нат, не за пустым столиком, а в компании дружелюбно настроенных к тебе людей, вовсе не рассматривающих тебя как необъяснимую диковинку с модного показа, когда горе-кутюрье решил трусы использовать в качестве головного убора, оказалось очень приятно — и подбадривало.       Правда, не обошлось и без инцидентов.       Баки почти не появлялся в колледже всю неделю, обитая по другим своим местам работ и разовым заказам. Стив узнал, что он не только стрижёт траву и убирает листья. Он стриг ещё и деревья, специальным инструментом равнял разросшиеся кусты. Он мог починить и покрасить забор и вообще много чего умел делать своими руками — кто бы сомневался. Но в колледже те деревья, что должны были облететь, уже облетели, а листья давно вывезли. Снега больше не предвиделось, а траву оказалось достаточно стричь только раз в неделю — и Баки пришёл в колледж только в пятницу, чтобы ударно потрудиться. Стив, не сомневаясь ни минуты, сбежал к нему во время ланча, взяв в кафетерии столовой четыре аппетитных хот-дога. И он уже почти подошёл к Баки, при его виде выключившем газонокосилку и тепло улыбнувшемся, как парень из проходящей навстречу малознакомой компании — явно не художники, может, конструкторы или чертёжники, Стив не знал — не толкнул его ощутимо плечом, когда они поравнялись. Пара хотдогов, венчавших пирамиду в его руках, полетела на гравий, но не это стало спусковым крючком.       — Как думаете, кто в их паре папочка? Тот патлатый? — спросил говнюк, оглядываясь, и его приятели заржали.       — Да ну. Наверняка у них Роджерс папочка. Смотри, он сейчас одним взглядом тебе потроха проест.       Смех Стив слышал уже отдалённо, словно через слои ваты. И наблюдал так же — будто сверху. Как падают на гравий остальные хот-доги и его сумка-переноска для рисунков, как он срывается с места — и в компании из трёх парней выше его ростом и шире в плечах каждый меняется в лице. О, Стив знал этот взгляд. Удивление с лёгким налётом непонимания, сменяющегося паникой — «что это за нахер?» Может, у него в предках и правда были берсерки?       А потом раз — и словно закончился стальной трос поводка — и его дёрнуло за шкирку так, что он только и мог, что мотнуть головой по инерции и хватать ртом непослушный воздух, чувствуя барабанную дробь адреналинового выброса в своих ушах. Баки держал его поперёк груди своей рукой — одной левой. Он стоял сзади, наверняка возвышаясь над ним на добрую голову, и просто смотрел — и этого оказалось достаточно, чтобы вставшие как вкопанные посреди гравийной дорожки парни нервно передёрнули плечами, нестройно сказали друг другу: «Пойдёмте уже», и свалили, не оборачиваясь. У Стива медленно спадала перед глазами багровая пелена.       — Успокоился? — тихо спросил Баки, наклонившись к уху. Его ладонь лежала прямо под сердцем, так что он наверняка и сам знал ответ.       Стив кивнул. Конечно, не успокоился, какой там. Но вроде начал соображать.       — Отлично. Иди за мной.       Баки отпустил его, и когда Стив обернулся, он уже невозмутимо собирал с гравия раскатившиеся булки и сосиски. Кивнул на переноску:       — Возьмёшь?       Куда же он денется. Стив нахмурился и кивнул. Он так хотел объятий. И, возможно, долгого, развязного поцелуя в том чулане для садового хлама, где Баки хранил грабли. Чтобы накрывало желание, чтобы тереться друг о друга — иногда он был достаточно убедителен, чтобы Баки не мог его вовремя остановить, а после — сам остановиться. Чтобы потом за считанные пять минут приводить себя в порядок и давиться остывшими хот-догами всухую. Он так, блядь, соскучился. А вышло как вышло — как всегда у него. Пора было уже привыкнуть, только Стив не мог, не собирался. Ходил и мысленно показывал обеими руками «фак ю» каждый раз, когда получалось по-его. Может, и не стоило.       Стив поправил сбившуюся лямку рюкзака и нацепил через шею переноску, тут же оттянувшую плечо — и поплёлся за Баки. Что-то подсказывало, что поцелуев и всего остального ему сегодня не видать.       — Собакам отдам, — пояснил Баки неожиданно миролюбивым тоном, кивая на булки и сосиски в своих ладонях. — Не оставлять же их там валяться.       — Жалко, — сказал Стив, что первое пришло ему в голову.       — Я тебя угощу. У меня с собой домашние сэндвичи.       И только когда они оказались одни на заднем дворе колледжа, Баки оставил свою малоаппетитную ношу на колченогом столе, приставленном неустойчивым своим краем к кирпичной кладке хозпомещения, и вдруг рывком втянул Стива за собой в небольшой чулан и закрыл за ними дверь. Они остались в пыльной, душной темноте внутри маленькой коробки — и будь всё немного по-другому, Стив бы испытал приступ клаустрофобии. Но Баки привычно прижал его к стене — и черенки садового инвентаря вдруг больно ткнулись ему под лопатки. Баки дышал глубоко и шумно — и стискивал запястья Стива почти до боли. Почти — потому что до сих пор было терпимо, и хоть инстинктивно очень сильно хотелось вычудить что-то типа коленом в пах — это был Баки. А Стив чувствовал вину за то, что его чёртов мозг просто отключается в такие вот моменты, как пять минут назад посреди дорожки. Очевидно, ему не хватало здравомыслия и контроля. Просто он был уверен где-то в глубине души, что такие вот ублюдки не перестанут болтать своими грязными ртами, пока однажды хорошенько не получат в челюсть.       Баки вдруг потянул его за запястья выше, к самому своему лицу — Стив не видел наверняка, пока не почувствовал колючую щетину на коже — и, Боже, вдруг начал целовать костяшки его пальцев, с которых ещё не до конца сошли поджившие корки. Тяжело зашептал:       — Прекрати делать это. Прекрати реагировать так на каждого мудозвона, Стив. Их столько ещё будет в твоей жизни, столько, что никакого здоровья не хватит навалять каждому. Ты должен беречь себя. Должен что-то придумать, чтобы не срываться так — я сам охренел, думал, не успею, так быстро ты полетел к ним. И что это было бы? Чистой воды нападение средь бела дня. И я видел — ты бы вмазал первому же попавшемуся со всей дури, снова бы что-нибудь сломал, и ему, и себе. Что бы он ни сказал тебе — просто пошли его нахуй, покажи средний палец и иди по своим делам. Господи, Стив. Ты ведь в колледже. Ты на виду у пяти этажей окон. Люди вокруг. Ну какого же чёрта ты делаешь, — Баки тяжело, устало вздохнул и прижался — точнее, привалился даже — своей головой к его лбу.       — Прости. Прости, Бак. Я не…       — Я знаю, — прервал его Баки, с нежностью в последний раз проводя по запястьям и отпуская их — чтобы обхватить ладонями лицо. Стив почувствовал невероятное тепло его сухих рук и каждую шершавую, чуть царапающуюся мозоль под основанием пальцев. Баки принялся ненавязчиво, но до одури приятно водить твёрдыми подушечками больших пальцев по его коже под глазами. У всех нормальных людей с достаточным весом там были бы щёки, у Стива — чуть выпуклая кость, обтянутая кожей, так называемые «мешки», цветущие от недосыпа. — Ты или справишься с этим — или угробишь себя. И видит бог, я надеюсь на первое. Но я ничем не могу тебе помочь. Я не смогу каждый раз оказываться рядом и вытаскивать тебя. Только ты в состоянии разобраться с этим, понял?       Стив смог только кивнуть. Все его силы уходили сейчас на то, чтобы позорно не разреветься. Хотя, возможно, Баки бы и не усмотрел в этом ничего страшного. Не важно. Он просто не собирался расклеиваться при нём.       Баки, конечно, поцеловал его — куда-то в волосы — и это было хоть и утешительно, но совсем не так, как мечтал Стив, сидя на двух долгих лекциях. Что ж, Баки сделал для него сейчас намного больше, и проблема Стива, что он остался без сладкого. Просто… сколько можно?       Стив по-прежнему не чувствовал ни единого укола вины из-за Криса и его чёртова носа и был уверен в собственном выборе. Но он же был счастлив до совершенного охерения, что ситуация разрулилась мирно. Возможно, грёбаный оптимист внутри него с самого начала надеялся на это как на провидение господне. Однако сумма у него на руках была не вся — деньги нужно было достать в ближайшее время. Что ж, пускай подавятся. Он оплатит говнюку медицинские расходы.       До полного покрытия «штрафа» Стиву не хватало около пятисот баксов. А это означало, что ему срочно нужно искать работу. Работы, если быть точнее. Но ни на одной возможной для него халтуре ему не заплатят столько за пару недель. И значит, он должен либо отправиться на поклон к Старку… которого пока ещё не было в городе, или снова напрягать Баки.       Напрягать страшно не хотелось. Стив не мог понять, почему у него вызывала такое отторжение сама мысль о том, что за него платят. Это было логично: чтобы старший и более социально устроенный партнёр помогал младшему.       И всё же его передёргивало от самой этой мысли. Наверное, он слишком романтизировал понятие равенства в паре. Это было совершенно нормально — выполнять разные роли, заботиться друг о друге по-разному, в меру своих возможностей, что они с Баки и проделывали. Но почему-то просить деньги взаймы у Старка ему было менее больно, чем у Баки. И эта грёбаная дилемма последнее время не давала ему покоя. Оставалось надеяться на то, что Говард скоро вернётся из своей заграничной поездки и захочет ещё что-то у него заказать; и, может, одолжит деньги в счёт будущей работы или даст авансом, например. Было бы идиотизмом не попытаться воспользоваться этим вариантом.       Только не обременять Баки. И так тот вместе с ним во всём этом дерьме по уши увяз. Почему в жизни не бывает простых, понятных, созвучных внутренним убеждениям путей, почему все его пути петляют через овраги и колючий сухостой, от которого уже порядком болела задница? Может, будут и другие, но пока Стив с ними не встречался.       Оставшийся после испорченного ланча день проплыл мимо — Стив дожил его без причуд только потому, что он обещался помочь Наташе с оформлением презентации для её проекта — и потому никак не мог позволить себе расклеиться и долго рефлексировать. Он задвинул эмоции от случившегося как можно дальше, словно выкрутил их на минимум — и так дотянул до вечера, с чувством необъяснимого облегчения сдаваясь сабвею, где было так легко затеряться в толпе среди вечно спешащих людей и таких же фриков, как он сам. И даже бурчание, что он неизменно вызывал своей негабаритной переноской и причиняемым ей неудобством, пока протискивался в вагон, не смогло рассеять это ощущение. Пока ты в сабвее, думал Стив, ты лишь усреднённая безликая масса. У тебя нет индивидуальности и собственного я, никого не трогают твои таланты, успехи или неудачи, твои срывы — ты лишь едешь из пункта А в пункт Б, и на этом точка. И от подобного осознания всегда становилось легче. Стив иногда признавался себе, что сабвей его успокаивал, в то время как многих он наоборот напрягал. Было приятно некоторое время побыть усреднённой массой — ровно до тех пор, пока каждый, кто выберется из его кишок наружу, не занимал своё уникальное место снова — дома, на рабочем месте или в колледже.       Он шёл к Наташе, но сам не понял, когда это произошло — свернул к дому Баки на совершенном автомате и понял свою ошибку, только замерев у него перед дверью. Дом был явно пуст — тёмные окна и тишина — и Стиву бы развернуться, но его вдруг пронзило острое и странно-сладкое желание попасть внутрь. Попасть, открыть своим ключом, зайти, пока хозяина нет дома. В этом было что-то от сталкерства или вуайеризма — почему-то в паху ярко ощутились тяжесть и жар, когда он — чёрт, совсем мимолётно — представил вдруг, как поднимется в комнату Баки, разденется, завалится на его простыни и торопливо подрочит, сгорая от стыда.       Стив дёрнул головой, отшивая наваждение, и ради приличия несколько раз позвонил в дверь. Так странно он себя давно не чувствовал, но миссия «вернуться и пойти к Нат» уже была провалена: он достал связку своих ключей, отыскал в ней ключ от дома Баки и отпер дверь.       Его на самом деле не было дома — ни обуви, ни одежды на вешалке. И Стив испытал невероятное отчётливое волнение, пока раздевался в этом неверном разреженном сумраке, пока медленно шёл через холл к кухне-столовой — просто чтобы заглянуть туда, как заглядывают ночью в едва освещённый аквариум в надежде увидеть, как спят рыбы. Он так и не решился включить свет — просто не чувствовал на это права. Дом спал, а он — он просто крался вдоль стен, боясь спугнуть эту дрёму. Стив заглянул в каждую незапертую — но всё так же пустовавшую — комнату. По голым стенам с зеленоватым рисунком из листьев гуляли тени от веток деревьев на улице, словно снаружи бушевала буря; на миг Стиву стало совсем неуютно — и он закрыл дверь.       А в спальне Баки его наконец накрыло покоем, которого он, по всей видимости, и искал, когда пришёл сюда. Его разбросанные вещи, его едва различимый запах, въевшийся во все поверхности на уровне молекул; пара раскрытых коробочек с дисками на столе и одна — пустая. Книга на прикроватной тумбочке — Стив взял её и улыбнулся, увидев посередине загнутый уголок. Баки читал Керуака, вот уж сюрприз. Гитара, правда, стояла на том же самом месте, словно Баки её ни разу не трогал. И — предел его пошлых мечтаний — разворошённая с самого утра кровать.       Стив знал, что это очень, очень плохая идея. Поэтому не стал раздеваться. Это было бы слишком — он бы не удержался. И серьёзно, он не собирался мастурбировать здесь, он не больной. Но отказать себе в том, чтобы сесть — а потом и упасть на смятые простыни, утыкаясь лицом в чужую подушку, — он не смог. Пускай это было не очень-то красиво, ведь он до сих пор был в одежде, в которой весь день проторчал в колледже — желание оказаться на его белье и закутаться в его запах было в разы сильнее.       — Баки, — тихо прошептал Стив, сгребая руками подушку и вжимаясь в неё сильнее, чувствуя — и укладываясь щекой на пока что прохладный сатин.       Он не хотел ничего дурного — просто полежать тут немного, прийти в себя, а потом встать и по-тихому уйти к Нат. Но усталость и чувство тепла и облегчения, что он испытал, сыграли с ним злую шутку. И очнулся он только, когда ощутил лёгкие касания на собственном лице: брови, нос, висок, губы и подбородок. Губы — особенно трепетно.       — Стив, — позвал Баки и, судя по интонации, не в первый раз.       Стив пришёл в себя и, ещё ничерта не соображая, едва не подпрыгнул, врезаясь в чужую руку.       — Тише ты, — шикнул на него Баки. — Всё в порядке, это я. Что ты тут делаешь?       У Стива не было ответа. Только не правда. Хотя, у правды ведь много граней?       — Я соскучился, — сказал он сонным, хриплым голосом. — Чёрт, который час?       — Девять.       — Ма-ать, Нат меня убьёт, — Стив резко поднялся и уселся на кровати Баки, отчего у него перед глазами всё заходило ходуном. — Я обещал прийти к ней с ночевкой, чтобы помочь красиво склепать презентацию.       — И оказался в моей постели, — с едва слышимой иронией полуспросил, полуконстатировал Баки.       Стив только пожал плечами — сам же видишь.       — Вот уж незадача, — задумчиво протянул Баки. — И теперь сбегаешь, едва меня увидел? — Ну, — Стив замялся, — вообще-то это не задумывалось как встреча.       Вот теперь Баки удивился по-настоящему, а Стив понял, что язык его — явно его враг, и, кажется, он только что спалился.       — То есть ты собирался безнаказанно поваляться в грязной одежде на моём, между прочим, постельном белье и тихонько свалить, пока меня ещё не будет дома?       Стив промычал что-то неразборчивое, отчетливо ощущая, что его сейчас или прорвёт на истерический смех, либо на такую же панику. Наверное, эта ядерная смесь эмоций отразилась на его лице, потому что Баки посмотрел на него непередаваемым взглядом, хлопнул по плечу и вдруг сам, не раздеваясь, забрался позади Стива на кровать с ногами и в обуви, устроился на подушках повыше и похлопал себя по бедру:       — Иди сюда. Ничего с твоей Наташей и вашей презентацией не случится, если ты опоздаешь ещё на полчаса. А потом я тебя провожу.       — Я и без тебя прекрасно дойду, — тут же упёрся рогом Стив, а потом посмотрел с укором: — И кто мне тут только что читал лекцию про грязную одежду и постельное бельё?       — А, — Баки только что не махнул рукой, хотя в интонации читалось именно это — пренебрежение: — Всё равно я сегодня собирался менять.       — Ах ты, засранец…       — От засранца… ох…       Конечно, это не было ни праведным гневом, ни мелочным желанием мести. Но Стив серьёзно отвёл душу, плюхнувшись на Баки сверху всем своим — какой был — весом и начиная тыкать под рёбра. Баки, впрочем, вполне быстро и профессионально скрутил его собственными руками и ногами, накрепко прижимая к себе, и Стив, хоть и побрыкался ещё немного для вида, скоро затих.       Они замерли на кровати в вечернем наползающем сумраке среди разбросанных вещей, книг и дисков, среди сбитой в ком простыни и невероятной тишины. Было что-то очень странное — и при этом очень правильное и умиротворяющее — в том, как Стив прижимался ухом куда-то Баки под рёбра и отчётливо слышал стук сердца и чувствовал сквозь мягкую ткань лонгслива усилившийся выброс тепла после их спонтанной возни. Как обхватывал руками его рельефные бока, а руки и ноги Баки обвились сверху, словно заключая в ловушку — вот только Стив не чувствовал себя пойманным. Скорее, нейтрализованным, и это сейчас нисколько не пугало. Это было именно то, за чем он по наитию пришёл в дом Баки.       — Мне нужно написать Нат, что со мной всё в порядке. Я задержался уже на два часа, и задержусь ещё.       Баки пошевелился не сразу, и так же не сразу расцепил свои руки и ноги, давая достать телефон и быстро набить несколько слов: «Задержался у Баки, скоро буду, всё успеем». Всего через несколько секунд получив ответ от Нат: «Ну ты и придурок, Карандаш!» — а после смайл-поцелуй и «жду», Стив с чувством облегчения откинул телефон и улёгся на Баки обратно, ёрзая и устраиваясь поудобнее. Тот тут же обнял и пустил свои пальцы в длинные волосы Стива на макушке.       И стало так хорошо, сонно и спокойно, что, видит бог, Стив совершенно не хотел уже никуда идти. Но он знал, что пойдёт. От обещаний, данных друзьям, не отмахнуться.       И было совершенно уютно ничего не говорить, хотя Стив чувствовал, что Баки хотел бы спросить, а сам он — хоть как-то оправдаться за произошедшее днём. Вот только на самом деле ни одного слова на этот счёт у Стива не было.       А потом его вдруг прорвало — так бывает, когда становится слишком хорошо, и необходимость поделиться чем-то, память о чём долгое время ты нёс в одиночестве, становится невыносимой. И Стив, лёжа щекой на твёрдом животе Баки, открыл рот:       — Когда я был совсем мелочью, очень хотел быть как отец — военным. Чтобы так же круто драться и стрелять. Постоянно махал кулаками. Дикий был малый. Только и делал, что болел и постоянно дрался. Ну и в промежутках между пытался отлично учиться.       — Вот как? И как твои родители тебя терпели? — с интересом тихо спросил Баки.       Стив хмыкнул.       — Понятия не имею. Спроси как-нибудь у мамы. А отец сказал, что мне военным нельзя. Что я совсем другой, и мне надо себя беречь. Я в тот день так страшно расстроился, наверное, впервые в жизни. Вообще у меня с чужими мальчишками была целая схема. Когда мне попадало — и поверь, такое случалось нечасто, хоть я и был совершенным задохликом, — из меня клещами было не вытянуть, кто это сделал. Потому что дело чести и касалось только меня. С другой стороны, когда кому-то прилетало уже от меня — те тоже молчали. Ну, потому что быть избитым Роджерсом — это, знаешь, то ли считалось особой меткой, то ли наоборот позором, о котором не говорят, я так и не понял, не стал разбираться. Короче, мы дрались до кровавых ссадин, и, если только не видели случайно, ни взрослые, ни кто-либо ещё, кого это не касалось, не знали, что и как между нами происходило. И кто в конкретной драке участвовал. Поэтому скоро подраться со мной в школе стало крутой привилегией не для каждого — потому что к директору не потащат и штраф родителям не влепят: ведь все знали, что Роджерс держит рот на замке. А сами молчали, потому что: «Хах, тебя Роджерс избил? Совсем, что ли, двинулся? Кто тебе поверит? Ты этого Роджерса в жизни хоть видел? На него же ветер подует — и он упадёт». Но ветер всё дул, а я всё не падал. Так и жили до самой старшей школы. А потом переехали в дом — как раз родилась Элис-Элизабет, и квартира стала нам совсем тесной. Я поменял школу и неожиданно серьёзно увлёкся рисованием. Так что это не просто вспышки, Бак. Я такой и есть и не уверен, что перерасту это.       — Большую часть, — тихо и уверенно ответил Баки, чуть сжимая пальцы в волосах Стива — и тут же расслабляя их. — Это пройдёт. Только постарайся дожить до этого момента, — Баки явно улыбнулся — и Стив приподнял голову, пытаясь получше рассмотреть в темноте его черты. Серьёзно, его улыбка была как солнечный зайчик, который ты уже и не надеялся поймать своим зеркалом.       — Те люди ещё не звонили? — спросил Стив вдруг, и конечно Баки тут же понял, о чём он.       — Нет. Они говорили что-то про следующую неделю. Так что будем ждать.       Стив шумно выдохнул, снова укладывая голову Баки на грудь. Ну и отлично. Значит, у него есть время утрясти вопросы насчёт работы и финансов.       И вдруг в тишине комнаты громко и отчётливо раздался звук бурчания — такой издаёт только очень проголодавшийся желудок.       — Э-э…       Стив рассмеялся, сползая с Баки сначала на простыню рядом, а затем перебираясь на край кровати.       — Тебе пора поужинать, Бак, — Стив оправил на себе рубашку и модный лоскутный жилет. — У тебя хоть есть, чем поужинать?       — О, ты обо мне беспокоишься?       — Ещё как, — притворно удивился Стив.       — Не волнуйся. Я постараюсь что-нибудь найти съедобного, пока вы с Наташей будете заниматься своими делами.       Стоп.       — Ты что, ревнуешь?       — Глупости. Я пошёл на кухню, — Баки и правда поднялся с кровати и прошёл мимо, оправляя на себе лонгслив, на который Стив, кажется, успел напустить слюней.       — Ты ревнуешь! — не отставал от него Стив всё то время, пока они спускались по лестнице на первый этаж. — Чёрт, это так круто. Меня в жизни ещё никто не ревновал.       — Я не ревную, — всё так же упрямо повторил Баки, останавливаясь и открывая холодильник. — Не думал даже.       — Ну, конечно, — скептически протянул Стив.       Баки выглянул из-за дверцы.       — Тебе ещё не пора? Или останешься на ужин?       Стив не был против что-нибудь сожрать, но он был уверен, что Наташа обязательно начнёт его кормить — ей было тяжело просто принять помощь, и принцип «ты мне — я тебе» был у неё излюбленным в такие вот моменты. А на две порции ужина Стива просто не хватит.       — Если проторчишь здесь ещё хоть минуту, я запру тебя, и никуда ты не пойдёшь на ночь глядя, — сказал он, прежде чем снова уставиться в холодильник.       — Ты этого не сделаешь, — неверяще проговорил Стив. — Это, типа, такой мотивирующий блеф?       Баки снова выглянул из-за дверцы, и на этот раз глаза его были хищно прищурены, а бровь приподнята. И Стив, поднимая руки в интернациональном жесте, затараторил:       — Исчезаю. Всё, Бак, меня нет. Хорошего вечера.       Когда он уже завязывал шнурки на своих новых тёплых кедах, Баки вышел к нему и, опершись на ближайший косяк, сказал:       — Я завтра дома. Забегай, если будет время.       И Стив понял, что ему надо уходить. Делать ноги. Сваливать. Потому что ещё минута, меньше даже — и он сам совершенно точно не захочет никуда идти. Под ложечкой предательски заныло, в желудке поселилась холодная пустота. Такой шанс остаться у Баки, спать вместе и, возможно, наконец добиться от него чего-то большего. Ведь столько чёртовых возможностей… совместный душ, массаж, просто наконец оказаться в кровати вместе и голыми, и чтобы наутро никуда не нужно было идти.       Стив голодно сглотнул, выныривая из своих мыслей под оглушающе-пытливый взгляд Баки, и только кивнул.       — Пока, Бак, — сказал он смазано и сбежал на улицу, потому что у него от этих неосуществлённых возможностей и богатой фантазии уже всё тело зудело. Чёртова презентация, вот ни раньше, ни позже.       До Наташи он несся едва ли не бегом. На улице изрядно стемнело, даже уличные фонари спасали плохо. Некоторые были разбиты. Но Стив шёл по этой улице не первый и не последний раз и думал, что может пройти от сабвея до дома Нат и с закрытыми глазами.       Поднявшись на пару пролётов, замерев за углом, слившись с темнотой, он перестал дышать, пережидая, пока по лестнице вниз спустятся четверо громко галдящих бугаев. Услышав скрип двери внизу, сменившийся тишиной, Стив выдохнул и поднялся до этажа Наташи. Постучал.       — Твою мать, Роджерс, ты хоть знаешь, что я уже себе надумала, пока ты не написал? — такими словами Наташа встретила его, за шарф затянула внутрь квартиры и, приложив палец ко рту — призывая не шуметь — почти что поволокла до своей комнаты. — Сиди тут тихо. Раздевайся. Сейчас я поесть принесу.       Стив поскидывал с себя верхнюю одежду так быстро, что когда Нат принесла в комнату целый поднос, уже был готов поглощать… в смысле, помогать.       — Печёная курица, картофель айдахо, томаты черри, спаржа. Сейчас кофе принесу. А ты пока ешь, — сказала она, тихо поставив поднос на низкий столик — и Стив без вопросов пересел на твёрдую подушку прямо на пол. Он был очень голоден, но не настолько, чтобы съесть в одного всё это великолепие. К счастью, Наташа принесла две кружки с горячим кофе и присоединилась.       — Сегодня прашдник? — жуя, неразборчиво спросил он.       — Сегодня ты, — только и ответила Наташа, посылая короткий острый взгляд.       — Что?       — Ничего.       — Нет, Нат. Что? Выкладывай.       Наташа дожевала, вздохнула и ненадолго отложила вилку.       — Слушай, Карандаш. Я не готова отдать тебя ему в безраздельное пользование, понял?       — Что-о? — возмутился Стив. — Ты вообще о чём?       — Ты обещал прийти после своей последней пары ко мне. Я разругалась с матерью из-за кухни, наготовила всякого, чтобы тебя накормить, собрала все материалы по презентации… и в итоге уже два часа смотрю «Игру престолов». А ты у Баки. Это, вообще, нормально?       — Ты ревнуешь? — обомлел Стив. — Вы что сегодня, сговорились?       — Я не ревную! Я только требую равных прав и внимания, — пояснила Наташа, скрещивая руки под грудью.       — Это невозможно, — Стив дожевал едва не застрявший в горле кусок курицы и проглотил его. — Я собираюсь с ним трахаться. А с тобой нет.       Наташа театрально закрыла лицо рукой. В стену, за которой, кажется, была спальня родителей Нат, громко застучали.       — Тш-ш-ш, — предупреждающе зашипела Наташа, словно не она первая повысила голос. — Я не об этом. Я не хочу, чтобы ты вдруг вывалился из нашей дружбы только потому, что у тебя появился Баки. Ты не можешь меня оставить, понял, Роджерс? — сдавлено зашептала она, выглядя при этом почему-то очень мило. — Я тебе этого не прощу. Да, мы не будем трахаться, но поверь, я найду нам не менее интересные и весёлые занятия, окей?       Стив кивнул, а потом, понимая, что они наклонились над подносом с курицей, чтобы лучше друг друга слышать из-за шума телевизора в соседней комнате, и выглядели, как заправские заговорщики, прыснул, накрепко зажимая рот и нос рукой.       — Ты неисправим.       Стив пытался удержать смех, вернуть его обратно в себя, но тот рьяно рвался наружу. Наконец, в стену снова застучали, и на Стива это подействовало отрезвляюще.       — Как ты живёшь в таких условиях? — спросил он шёпотом.       — Надеваю наушники по приходу и врубаю любимую музыку.       — Хороший вариант.       Они без разговоров доели всё, что Нат принесла, выпили остывший кофе и устроились на диване перед эппловским ноутбуком — единственная дорогая вещь в этой комнате, которую Наташа позволила себе. И то потому, что не придумали ещё ничего лучше и удобнее «маков» для работы с визуальными программами.       Они сидели очень близко, и Стив чувствовал плечо Нат своим. Он не мог промолчать.       — Нат.       — М? — она повернулась, заправила выбившуюся рыжую прядь за ухо и замерла в немом вопросе.       — Всё было не совсем так. Я шёл к тебе, а у дома Баки оказался по какой-то непонятной случайности. Я сегодня днём… снова чуть не учудил, полез с кулаками прямо перед входом в колледж… не важно, в общем, просто меня это так выбило из колеи. И мне нужно было к нему. Я не могу нормально объяснить. Это вышло случайно. А потом я просто заснул на его кровати и проспал целых два часа, пока он не пришёл и не разбудил меня.       — То-то удивился, наверное.       — Шутишь? Это я удивился. Я не планировал с ним встречаться. Я просто хотел…       — Боже, мой друг грёбаный сталкер, — вдруг хмыкнула Наташа. — Что, катался по его белью, как счастливая дворняга?       — Всё было не так, — мрачно и веско произнёс Стив, чтобы не дай бог не спалиться ещё больше.       — Ладно, — миролюбиво кивнула Наташа, и Стив был так ей благодарен, потому что у него опять всё лицо горело. — Ладно, я поняла, что ты не думал заходить к нему вместо меня. Но и я не собираюсь брать свои слова обратно. Я не хочу, чтобы он забрал тебя у меня совсем.       Стив улыбнулся и приобнял Наташу за плечо, на миг прижимая ближе.       — Не заберёт. Что за чушь.       — Вот и ладненько.       И они начали работать над презентацией, оформляя слайды и переходы между ними в красивую документальную короткометражку. А потом Стив вдруг увидел на рабочем столе текстовый файл с названием «Январские интенсивы в Лондоне_Расписание».       — Что это?       — Что это — что? — не поняла Наташа, вглядываясь в нагромождение значков на своём рабочем столе.       — Вот это, — Стив почти ткнул в монитор, чем заслужил шлепок по руке: «Не смей лапать мой монитор, Карандаш».       — Это… м-м… расписание Лондонских интенсивов. Кажется, я прошла конкурс и еду, — замялась Наташа.       — И ничего не говорила? — удивился Стив, хотя, конечно, чья бы корова мычала.       — Чёрт, я совсем недавно получила подтверждение о том, что точно еду. Я не собиралась хвастать тем, что на воде вилами написано.       — Круто, — коротко и довольно сказал Стив.       — Правда?       — Абсолютно точно. Потому что я тоже еду.       — Ах ты, засранец! — вскрикнула Наташа и навалилась сверху, пытаясь придушить мягкой диванной подушкой. Стив хохотал, как сумасшедший, до того, что из глаз начали катиться слёзы. Наташа, поняв, что придушить его не получится, начала щекотать. По стене долбили, но соваться в комнату отчего-то не спешили. И Стив подумал вдруг, что завершение у этого странного дня на редкость приятное.       Наконец, силы покинули её, и Наташа свалилась на диван рядом с ним, тяжело дыша. Они смотрели в потолок на свисающие большие и маленькие шары люстры и молчали. Долго молчали, пока Наташа не спросила.       — А ты почему не сказал?       — Если честно, просто из головы вылетело. Сначала всё было не ясно, потом участок, все эти заморочки, ещё и эссе по теме дипломной работы, с которым Хелен надо мной вьётся. Я просто забыл. А теперь нужно побыстрее устроиться на работу, потому что… слушай, не знаешь, когда вернётся Говард?       Наташа фыркнула — мол, с чего она должна была знать? Но, что и следовало доказать, знала.       — Кажется, в понедельник.       — Отлично. Просто отлично.       Наташа повернулась на бок и приподнялась, устраивая голову на локоть и разглядывая его в упор:       — Всё в порядке?       Стив мягко улыбнулся, посмотрев в ответ, и прижмурил глаза.       — Надеюсь, скоро будет. У меня прям предчувствие.       — Отлично. А теперь поднимай свою задницу и давай за работу. Мы только половину сделали, — она смешно дунула на волосы, упавшие на лицо, пытаясь сдуть их в сторону — но безуспешно, и Стив снова рассмеялся.       Уже около четырёх ночи, когда Наташа прокралась в ванную и вернулась оттуда в целости и сохранности — Стив просто нагло и по-свински отказался идти на территорию врага — они вместе разобрали её небольшой диван, постелили бельё и устроились рядом: Наташа в пижаме, Стив в майке и трусах. Он всё думал, что Наташа сама расскажет, но та только широко, заразительно зевнула и притихла.       — Спишь? — тихо спросил Стив через несколько минут.       — Хрен с тобой поспишь, Роджерс. У тебя ноги грёбаные ледышки.       — Сейчас согреются.       И снова тишина, мягкая, убаюкивающая, плыла над ними.       — Нат? Как там Сэм?       Наташа тяжело вздохнула:       — Хорошо.       — А ты?       — Ещё лучше.       Стив повернулся на бок и навис над ней, вглядываясь в темноте в лицо. Без очков черты казались ещё более размытыми — и всё же узнаваемыми. Наташа в своей смешной пижаме, усеянной какими-то трёхцветными щитами, выглядела до нелепого ранимо и по-домашнему.       — Ты не дашь мне поспать, да? — без надежды спросила она.       Стив в ответ уверенно помотал головой.       — Боже. Понимаешь, я не знаю. Ничего не знаю. Я сама хотела бы заглянуть к нему в голову или подслушать мысли. Он такой хороший и добрый, и очень весёлый. Но иногда у меня появляется ощущение, что он вообще не ухаживает, а мы типа друзья. А потом раз — и он делает что-то, чего для меня никто раньше не делал, и я опять ломаю голову — а что это было? И… я просто не готова пока задать ему этот вопрос. Я ещё с собой не разобралась. Но знаешь что?       — Что?       — Целуется он офигенно. И у него такой нежный розовый язык, такой…       Стив резко потянулся и закрыл ей рот рукой, и глаза над его пальцами хитро и победно блестели.       — Замолчи, Нат, — потребовал он и убрал руку.       — … такой влажный и сильный, такой…       Стив, чертыхаясь, снова закрыл ей рот ладонью, а потом Наташа его укусила — не сильно, но всё же.       — Ай!       — Будешь знать, как не давать мне спать, бестолочь. Спи. И мне не мешай. Нам завтра ещё музыку подобрать нужно будет.       — О, ч-чёрт, — простонал Стив, падая обратно на свою подушку. Про музыку он совершенно забыл.       — Именно. Спокойной ночи.       — Спокойной, Нат.       Стив лежал и размышлял над тем, что было бы мило и очень забавно, если бы у Нат с Сэмом сложилось. Они все вместе, вчетвером, были бы очень колоритной командой. А потом Стив снова стёк мыслями к Баки и тому, что завтра обязательно к нему зайдёт. Зайдёт и разнесёт к чертям ленивый замшелый покой его субботнего отдыха. Потому что кто, если не он?