***
Класс, спроектированный известным дизайнером, полон детей. Почти все парты заняты, чудесные одиночные парты, удобные, просторные. Огромные панорамные окна тоже должны создать впечатление свободы. Как и белоснежные маркеровые доски. Только вот Ксана все равно бесит окружающее, давит и раздражает. Молоденькая преподавательница, ей максимум лет двадцать восемь, что-то говорит, выводя черным маркером формулы, которые она сама до конца не понимает. Синхронно с ней болтает девчонка слева, рассказывая что-то про выходные. Она все время улыбается и поправляет волосы. Жаль, но ей сегодня не обломится. Устьинскому четырнадцать, он уже попробовал всех девчонок в классе и почти закончил в параллели. Но любовные победы Ксана почему-то не вдохновляют отца. Когда тот узнал о них, только поморщился и выразил надежду, что Александр перерастет это. Юноша не понимает, почему отец не гордится своим красивым и умным сыном. Учителя гордятся, друзья гордятся, директор школы просто в восторге, все репетиторы в голос хвалят, а отец недоволен. Звонок. Ксан откидывается на спинку стула. Не проходит и минуты, как вокруг собирается элита класса — его личная свита. Все как один улыбаются. Говорят о чем-то отвлеченном, ожидая реплик самого Ксана. Не сказать, что Устьинскому это не нравится. — Может, устроить осенний бал? Ксан, что думаешь? Хорошая идея? — миловидная брюнетка заискивающе опускает глаза. — Неплохая, — кивает Устьинский. — Ксан, смотри, а может лучше сделать это в стиле Хэллоуина? Было бы очень оригинально, — хлопая ресницами, выдает подружка той, первой. — Да, интересно, — соглашается парень. — А что ты скажешь на счет…***
И даже после уроков весь этот кошмар не заканчивается. Нет, все приобретает иные масштабы, иные формы извращения. Учительница, та самая, что с длинными и непонятными формулами крутилась у доски, пытаясь выговорить название одной из переменных, просит Ксана задержаться после звонка. И Ксан с удовольствием задерживается, бросив свою дорогущую сумку в руки кому-то из одноклассников. Он с нескрываемой наглостью пристраивается задницей на учительском столе, прямо в центре, и пялится на преподавательницу. — Да, не помню как вас там, вы чего-то хотели? — щурится он, прекрасно зная, к чему все идет. — Сашенька, — начинает учительница, улыбаясь во все свои тридцать два или двадцать восемь, поправляет декольте, облизывает губы, придвигается ближе… — Ты такой талантливый мальчик, знаешь… — Да, я знаю, — обрывает Ксан, складывая руки на груди. — О, ты очень смышленый, мы могли бы договориться, как взрослые люди, — она кладет руку ему на бедро и улыбается самой сексуальной улыбкой из своего арсенала. — То есть, — начинает Ксан, откинув немного голову, — ты дашь себя как следует выебать, а я взамен заплачу зелеными, так? — Ни в коем случае, — почти искренне негодует учительница. Ее рука на чужом бедре почти заметно дрогнула, но осталась на месте. — Ни в коем случае, — повторяет она, — я же не шлюха, продавать свое тело за деньги. — Тут она придвигается максимально близко и переходит на шепот. — Не надо денег. Лучше замолви за меня словечко своему отцу, прошу, я не могу оставаться здесь всю жизнь, я достойна большего, я красива и умна, ты же видишь, я не хочу догнивать свои дни с тупыми детьми, я… Ох, знала бы эта женщина, сколько раз Ксану приходилось слышать подобные речи. Сколько раз люди видели в нем билетик наверх, ключик к его отцу. Знала бы, не стала бы и пробовать соваться туда, куда не следует. Но она уже сунулась. И ей совсем не пришло в голову, что у отца с сыном могут быть натянутые отношения, что отец может и пренебречь словами сына. Пока это известно только Ксану, но он же не дурак отказываться от хорошего секса с, безусловно, красивой, но глупой женщиной. В конце концов, скудный умишко не сделает ее сиськи и вагину менее привлекательными. И Ксан снова с головой погружается в игру.***
Реальность вернула Ксана себе весьма оригинальным способом: хлестанула по лицу веткой осины. Парень взвыл и схватился за горящую огнем щеку. Сегодня Вселенная явно не на его стороне. Однако ветка заставила Ксана оглядеться и прийти к выводу, что парк кончается, а из-за стволов ближайших деревьев кажется местный универмаг. Да-да, тот самый, что в первый день пребывания Ксана в Крайнове не дал ему умереть от голода. И тот самый, где работала новая одноклассница Устьинского — красавица Даша Куприна. Почему-то Ксан решил, что Даша должна была уволиться с началом учебного года, все-таки местная отличница. Но Даша приветливо улыбалась из-за прилавка. — Ты откуда такой помятый? — поинтересовалась девушка, видя, что покупателей особо нет и можно немного поболтать. — Пизданулся с лестницы, ну той, большой, которая у главного входа в школу, — усмехнулся Ксан. — Ну вот, а говорят, школа еще никому не навредила, — засмеялась Дашка. — Зато потом будешь под ноги смотреть. Что-нибудь брать будешь? — Да не, я заскочил просто посмотреть, работаешь ты или нет. Чтобы знать, куда цветы класть, и по каким дням. — Лицо Даши залил яркий румянец. Наверно, ей еще никто не дарил цветов. — Ты, кстати, как успела-то? Что, прямо с линейки и сразу сюда? — Да, — сказала Куприна и, достав откуда-то сложенный несколько раз листок, сунула его Ксану. Пока тот разворачивал и читал надпись, девушка скрылась в подсобке. Там было расписание ее смен.***
Дома было тихо и темно. Ксан запер дверь, кинул ключи куда-то в сторону тумбы, включил свет в комнате. Экран ноутбука мигал непрочитанными сообщениями, но у парня не было ни малейшего желания читать их. Не заправленная постель казалась безумно мягкой и такой привлекательной, какой не представлялась Ксану еще ни одна девушка. Но из какого-то мазохистского удовольствия Устьинский прошел на балкон и притворил дверь. Открытая пачка сигарет нашлась на подоконнике. Ксан вспомнил, что оставил ее тут как раз на случай, если припрет ванильно поразмышлять, глядя на пустеющий двор. Похвалив себя за дальновидность, Ксан закурил и распахнул окно. В лицо ему дыхнуло свежим осенним вечером. События дня уже не казались особенно ужасными. Наоборот, появились силы противостоять всему, что обещает судьба. Мысли пошли куда-то в сторону и привели его к Даше. Юная провинциальная барышня не была его мечтой, тут и говорить не о чем. Он бы с куда большим энтузиазмом поухаживал за соседкой Просторовой, но та почему-то воспринимала его в штыки, а значит, довольствоваться придется малым. «Поматросил и бросил» — жестоко, зато удобно. В конце концов, жаловаться Куприной не на что: когда ей еще выпадет переспать с самим Устьинским? Кто-то зашуршал на соседнем балконе. Заскрипела оконная рама, и вот Ксан уже может видеть голову с короткими черными волосами. Маша тоже держала в руках сигарету, но ее была меньше и тоньше. Даже Ксан с его профессиональным взглядом не смог определить марку. Минута прошла в спокойном молчании. — Что куришь? — не удержавшись, поинтересовался Ксан. — Самокрутка, — просто ответила соседка. Она сплюнула вниз, едва не попав на целующуюся внизу парочку. — Махорка и газета. — Красиво делаешь, — похвалил Устьинский. — Я от производственной даже отличить не смог, молодец. — Вот, блять, спасибо за похвалу, ЧСВ резко вверх, — процедила Мария с нескрываемой злостью. — Эй, не агрись, я же от души, — примирительно произнес парень. — Извини. — Голова девушки резко ушла вниз, как будто она что-то выглядывала внизу, или легла грудью на подоконник. То, как легко она принесла свои извинения, удивило Ксана. В такой ситуации он бы до последнего стоял на своем. — Я просто ненавижу эту мужскую похвалу, как будто с высоты. — Да ничего, — сказал Ксан, затягиваясь. Искренность Марии тронула его. Это было так… неожиданно. Маша ничего не ответила, и разговор как-то угас. Но общая атмосфера вечера осталась. Наблюдать за заходящим солнцем, докуривая пачку каждый на своем балконе, оказалось до невозможного уютным. Глаза слипались, требуя заслуженного отдыха. Но душой Ксан был как никогда отдохнувший. Когда солнце уже село, а небо только на самом краю имело красноватый оттенок, Просторова исчезла в своей квартире. Тогда и Устьинский тоже закрыл окно, вошел в теплую комнату и только сейчас понял, насколько же он замерз. Нырнуть под мягкое, теплое одеяло казалось главным, к чему только можно идти всю свою жизнь. Устроившись поудобнее, Ксан закрыл глаза и приготовился смотреть сны. Но сны не шли. Сначала были мысли о больших голубых глазах соседа по парте, потом мысли о его пальцах, обхватывающих книжный переплет, потом почему-то о Вадиме и его серой толстовке, скрывающей нечто необыкновенное, как казалось самому Ксану. Потом мысли перескочили на Дашу, которая сейчас наверняка тоже не спит, думая об Устьинском. А потом и на Машу, странную честную Машу, делающую красивые самокрутки и ароматные булочки. Часы тикали на стене, мерно отбивая время. Александр дрых на диване без задних ног, подложив под щечку ладонь и подушку. Кто ж знал, что спать ему осталось не долго.