***
Все опасения Ксана опоздать и впасть в немилость у местного филолога разом потеряли актуальность, стоило ему попасть в кабинет. Учитель изволил не явиться на урок. Хорошее начало года, ничего не скажешь. За отсутствием пастуха, весь одиннадцатый «а» неравномерными кучками распределился по классу и негромко болтал. На доске вместо даты корявым почерком было выведено что-то вроде «Егорка-пипирка». Ксан неожиданно поймал себя на мысли, что ищет здесь одного-единственного человека, и ему это сильно не понравилось. Тем более что Вилла в кабинете по какой-то причине не было. Зато в центре самого класса, где-то на третьей парте среднего ряда наблюдалась самая высокая концентрация учеников. Причем эпицентром этого образования Ксан обозначил парня с бледно-голубыми, водянистыми глазами. Кажется, они уже где-то встречались. — Андрей, а почему ты вчера не пришел на линейку? — поинтересовалась Варежка. Ах да, точно-точно, Андрей Байбаклушев, Ксан встретил его в первый день пребывания в Крайнове и тот помог ему не сдохнуть от голода. — Летал в Москву, — как будто случайно обронил Андрей. Ксан навострил ушки. Упоминание родных краев грело душу. — Вы же знаете, мой отец работает правой рукой самого Устьинского. — Ксан еле удержал на месте челюсть. Ведь ни о каком Байбаклушеве в ближайшем окружении папочки он никогда не слышал. Там вообще редко проскальзывали люди с русскими фамилиями. — Ну, и я с отцом заодно смотался в столицу. — Ого, а как там первого сентября? Тоже много школьников? Андрей, расскажи! — затараторила брюнетка с ярко-красными губами. Странное чувство дежа вю одолело Ксана, только обращались больше не к нему. И не сказать, что это было особенно приятно. — Там, конечно, все по-другому, на самом деле, — многозначительно изрек Андрей. Подобного Ксан вытерпеть не мог. Это был его привычный тон, его рабочие интонации! — Ну, нет, по-другому или так же, это смотря где, — вдруг громко начал он, обращая на себя внимание всей группки и ощущая прежнюю власть над людьми. — Вот если за МКАДом смотреть, то да, по сути, все одинаково — те же ученики, разве что большинство на метро. А если рассматривать центр, то тут все… — Ты откуда у нас, умный такой? — не особо вежливо перебил Ксана Андрей. Честно говоря, все это время Ксан не отрывал глаз от лица Байбаклушева: столько разнообразных эмоций и мыслей отражалось на этом простоватом челе. А главное — таких знакомых. Поначалу это был шок и недоумение, так как у Андрюши и мысли не могло возникнуть, что кто-то из его «нищего» класса может побывать в столице. Потом это была злость, детская зависть от потери чужого внимания. Но все это — секунды, мгновения, различимые только для внимательного, кого-то, кому все это близко и знакомо… Теперь же Андрей всецело излучал интерес и любопытство. — Я просто родился и вырос в Москве. Неделю назад только переехал, — пожал плечами Ксан. Реакция Байбаклушева его забавляла. — Да? — прищурился Андрей. — А на какой улице? — О… — вопрос был по-настоящему неудобным. И действительно важным. Ну, не будет же он говорить всем правду, что родился на улице Тверской и юность свою беззаботную провел в тех областях. Кто-то не поймет, зато другие точно за врунишку примут. Тем более что у него в псевдо-паспорте прописана вполне определенная улица, которую сейчас срочно нужно вспомнить… — Эээ… Стандартная! Стандартная 19. Эта заминка не осталась без внимания для Байбаклушева. — Кстати, — все внимание снова было переключено на него. — Я вчера был в ГУМе. Слов нет, магазинище! Купил там, вот. Дизайнерские, — с этими словами Андрей демонстративно закинул на стол ноги в кожаных блестящих ботинках. — От Драгон*. — Ха, — Ксан закатил глаза и сложил руки на груди. — Это от ДРАГОН? Еще небось кучу долларов выложил за них? Брат, тебе втюхали подделку. И притом очень грубую. Да ты на шов по краям посмотри. Сразу видно, что лажа. Даже узоры на носках безвкусные и несимметричные. И как вообще можно было принять это за Драгон, скажите мне, люди… — судя по внешнему виду Андрея, от убийства его удерживало только наличие огромного количества свидетелей. Маленькая победа. Но в этот решающий миг прозвенел звонок, и одиннадцатому «а» пришлось скоренько собирать манатки и искать 302ой кабинет. Учительницу алгебры любя звали Параболой, и прозвище это было дано ей в соответствии с ее внушительной комплектацией. Думаете, дело в фигуре? Отнюдь. Парабола была стройной и даже худой женщиной. Дело во внушительной комплектации… лица. При узком, маленьком подбородке, она имела впалые щеки и широкие скулы. Над ними возвышался лоб, шире которого была только ее странная прическа, которую она не меняла по странному убеждению. Зато женщина любила свой предмет и знала его в идеале. А что еще требуется от хорошего учителя? Правильно, по крайней мере, любовь к детям. Чего у Параболы нельзя было отметить никак. — Опять эти сопливые приперлись, урок у них видите ли, а у меня перемена вообще-то, ни минуты покоя от них нет. Боже, дай мне сил дожить до пенсии, — бормотала она большую часть свободного времени. Поэтому не удивительно, что все ученики школы разделились на два метафорических лагеря: тех, кто Параболу уважал за строгость и любил за подход, и тех, кто Параболу строго ненавидел за строгость и боялся за подход. Фракцию первых представлял Вадим — нельзя представить более ярого защитника Параболы и ее методов. Фракцию ненавистников возглавил Антон Демидов, что по сути было удивительно, ведь лучше Антона алгебру знала только Парабола. И, казалось бы, на почве общей любви к этой науке, им следовало бы сойтись и найти общий язык, но нет, что-то пошло не так с самого начала. Собственно, всю эту информацию Ксан получил от Даши, пока они втроем шли к 302ому. Втроем? Именно. Рядом с Куприной шагала Алиса, серьезная и всегда спокойная. Девушка, кажется, вообще игнорировала реальность и то, что ее присутствие смущает Ксана и подругу. Отчасти это раздражало, а отчасти заставляло Дашу нести больше достоверной и полезной информации, ибо ни о чем другом она говорить попросту не могла. Рядом же подруга, ну о каких сплетнях речь, ну вы что? Наслушавшись всякого о Параболе, Ксан ожидал от 302ого темных тонов, мрачных штор и безрадостных обоев. Но кабинет, вопреки представлениям парня, был светлым, даже с цветочками, и таким обычным, что аж грустно. — Садитесь, садитесь, нечего тут бегать и толкаться. Дети! Боже, что за дети?! Вы какой класс уже, але? — надрывалась учительница, но мало кто обращал на нее внимание на перемене — все были заняты выяснением сверхважных вопросов вроде: где бы взять учебник, кто спер ручку у Геры, что задавали, когда звонок, с кем там на перемене видели Андрея… К тому же, вопросы у Параболы были сформулированы крайне неправильно и непонятными, то ли риторическими, то ли совершенно конкретными. Думалось Ксану, что место ему обозначено в рядах Параболоненавистников. Урок начался с переклички. Мир Ксана замедляется, когда Парабола ровно и спокойно произносит: «Вилл?» — и кто-то с последних парт откликается знакомым тихим голосом. И снова вернулся в привычное течение, когда учитель обратилась к следующему ученику. Ксан удивленно обернулся и попытался глазами нащупать светлую макушку Вилла. Но не смог. Мастерству маскировки этого человека оставалось только поражаться. — А кто это у вас такой Александр Устьин? — неожиданно спросила Парабола. — Новенький что ли? — Да, — отозвался Ксан. — Я новенький. — О, — хищный взгляд из-под прямоугольных очков впился в парня. — Тот самый новенький из Москвы? Бросивший лучшую школу в столице ради нашего заведения? Что же с тобой не так, мальчик, а? Решил вкусить простой народной жизни, или папочка разорился? — Извините, — спокойно ответил Устьинский, но мысленно забил тревогу. Учительница перешла на опасные темы. — Но не кажется ли вам, что непрофессионально озвучивать все это на уроке? — Что? — опешила Парабола. Прошедшая сотни тысяч школьных разборок и скандалов из-за своего дурного характера, она ненавидела упоминания о своем якобы «непрофессионализме», ибо себя мнила едва ли не гением преподавания. — А ты у нас разбираешься в вопросах профессиональной этики? — Женщина выпрямилась и взяла в руки указку. — Выйди-ка к доске, умник. Желая доказать превосходство столичного обучения, Ксан развязной походкой подошел к доске и, как клоун копируя при этом жест учителя, взял мел, развернулся к классу. Святая уверенность в том, что никто из преподавателей не даст ему задачку сложнее пятого класса, чтобы не дай Боже не опозорить отпрыска Устьинскиных перед детьми попроще, не покидала его. Он с опасной частотой забывал, что сейчас его фамилия Устьин, и он ничем не отличается от остальных. — Для начала, дай мне определение функции, — учительским тоном начала Парабола. — Пф, — закатил глаза Ксан да так и застыл. Определение функции? Что? — Это же, — начал он, но запнулся. — Ну, когда игрек равно икс, а потом составляем такой график. — Как глубокомысленно, — усмехнулась Парабола. — Лесь, дай мне определение функции. — Зависимость одной переменной от другой? — предположила невзрачная девушка с первой парты, на которую указала Парабола. Учительница кивнула и вновь перевела взгляд на Ксана, находящегося между недоумением и легким стыдом. — А теперь, Устьин, расскажи нам что-нибудь об областях существования и изменения функций, — почти прошипела женщина. — Область существования функции, это то место, где функция существует? — решив не сдаваться, Ксан пошел от очевидного. Ну, а что, главное, тут и не поспоришь. — Никогда не слышала более информативных сообщений! — издевательски воскликнула Парабола. — Может, продемонстрируешь нам свои навыки решения модульных уравнений? Сейчас я напишу на доске выражение… — Ну хватит, — злобно сказал Ксан, сдавшись тем самым окончательно. Выбора особого у него не было. Либо сдаться, либо позориться дальше. Ибо о модулях он знал только то, что это цифры в таких вертикальных палочках. — Хватит! Как ты себя ведешь, ведьма старая? Да ты хоть знаешь, кто мой… — он осекся. — Что? — закричала Парабола. Она сделала резкий выпад указкой, уперлась ее концом в кадык Устьинского и надавила. — Ты, щенок, имей хоть грамм уважения! Тупой, самоуверенный, наглый, какой же наглый… — Прекратите уже этот цирк, — первым не выдержал Антон. Его поддержал Вадим немым кивком. — Давайте просто продолжим урок. Потом разберетесь в своих отношениях. Парабола разжала руку с указкой, та выпала и укатилась под стол. Женщина поправила свою дурацкую прическу, очки, бумаги на столе. Жестом приказала Устьинскому сесть. Прочистила горло и как ни в чем не бывало начала урок: — Дата, классная работа. Тема: функции. Итак…***
Весь урок Ксан обтекал. Он не слушал учителя и не писал конспекта. Его душила глухая ярость. Бесила дура-училка с ее завышенными стандартами. И что-то еще, что-то непонятное и незнакомое. Будь он немного честнее с собой, то понял бы, что злился от собственной слабости в плане отношений с другими людьми. Злился, что не сдержался и хотел вновь прикрыться отцовским авторитетом. Но честность пока не задержалась в рыжей голове, поэтому причиной своего состояния он признал Параболу. Стоило звуку звонка пронестись по коридорам, как Ксана уже не было в кабинете. Следующим уроком шла география, и кабинет, в котором она должна была идти, Ксан уже видел. И даже примерно представлял, как до него добраться. Он специально пошатался по школе лишнего, чтобы, когда он вошел в кабинет, весь класс уже сидел на своих местах. И Вилл тоже сидел за своей партой в конце класса. Один. Коварный план Александра был исполнен в точности: вот Вилл, вот свободное место рядом. И походкой победителя Ксан приблизился к парте, закинув на нее свою сумку. Внимательный прищур Вадима был намеренно проигнорирован. Ибо хозяин ситуации тут один — и он носит гордую древнюю фамилию Устьинских. А Вадим — грубая сила и решать ничего, по сути, права не имеет. Вилл молча открыл свой бессменный талмуд и углубился в чтение. Ксан закинул ногу на ногу и уставился на соседа. — Эй, — не выдержав напряженной атмосферы, одернул Ксан. — Что читаешь? — Какая тебе разница? — равнодушно спросил Вилл, переворачивая страницу. — Предвещая твой ответ: если просто интересно — «Капиталы» Маркса. — Ого, — Ксан повертел в руках ручку, раздумывая, это его сейчас изящно опустили или попытались поддержать беседу. Придя к выводу, что верно скорее всего первое, он отложил ручку и серьезно спросил: — Слушай, тебе никогда не было интересно, почему с тобой люди не общаются? Может, стоит быть немного приветливее? Тогда даже тихие замухрышки имеют шанс чего-то достичь. — Лицо Вилла побелело. Видно, слова Ксана задели его за живое. — А тебе не приходило в голову, что я ничего не меняю, потому что меня все устраивает? — проговорил сквозь зубы блондин. — Тебе никогда не было интересно, почему ты такая сволочь? Может, стоит быть проще? Менее эгоцентричным, менее наглым и самоуверенным? Права была Парабола, в каждом предложении права. — Ксан с ужасом обнаружил на лице Вилла… брезгливость? — Что с тобой не так, Александр Устьин…?***
«Что с тобой не так, Ксан?» — думал парень, спускаясь с большой лестницы у выхода из школы. Эти слова набатом звучали в его голове. Вопреки расхожему мнению и утверждению, доказанному сегодня Параболой на уроке алгебры, Ксан не был тупым. Но размышления о своих ошибках и заблуждениях еще никому не давались легко. Когда нас ставят в угол, никто на самом деле не ударяется в глубинный самоанализ. Нет, мы просто скучаем там, в крайнем случае — испытываем стыд, но не стремимся понять причин и мотивов. Зачем? Легче впредь просто избегать ситуаций, приведших к наказанию, ну или не попадаться боле. Однако иногда жизнь начинает играть на контрастах. Именно контрасты позволяют понять разницу — а за ней и прийти к сути. И дело даже не в истинной сути, ведь истина для каждого своя, и трактуется она всегда по-своему. Дело в восприятии. Например, перед нами серый цвет — положи рядом тысячу оттенков темнее, и вот это уже не серый, а белый; а положи тысячу оттенков светлее, и вот серый вдруг стал черным. Так и с поступками. Можно всю жизнь обливать прохожих с балкона водой и радоваться жизни, а потом попасть в мир, где ты — исключительно прохожий, и тогда уже ни о какой радости речи быть не может. Если только вы не фанатеете от ледяной воды на новеньком костюмчике — но тогда это уже другой разговор. Ксан уже почти затянулся первой сигаретой, как ему прилетело справа. Сигарета вылетела. Едва зажившая челюсть заныла по новой. — Как же ты заебал, — прохрипел Ксан, разворачиваясь к Вадиму. Тот сегодня был один. — Я тебя предупреждал? — Вадим приподнял бровь, словно намекая. Хрустнув косточкой в плече, он замахнулся, целясь в нос, но Ксан ушел от удара, наклонившись вправо. Потом он резко нырнул вперед и попытался попасть Вадиму по животу, но тот повернулся торсом, и кулак Ксана был мгновенно перехвачен Вадимом. Не церемонясь, брюнет рванул конечность со всей силы. Рыжий шлепнулся на асфальт, застонав от боли. — Бля, да забирай своего Вилла, нахуй он мне не сдался больше, — прохрипел Ксан, пытаясь пошевелить пальцами руки. Перелома точно нет. — Я вообще-то про опоздания, — засмеялся Вадим. — Да и цирк на алгебре мне совсем не понравился. Нехорошо себя ведешь. Ты чужой здесь, все это чувствуют. Ты чужой и повадки у тебя чужие, но не смей, слышишь, не смей лезть в чужой монастырь со своими уставами. Я еще разберусь, что за тайны ты там хранишь, детка. Но школу мою не тронь, понял? — Пошел нахуй, — согласился Ксан, переворачиваясь на спину. Вадим удовлетворенно кивнул, наклонился к асфальту и поднял догорающую сигарету, держа ее двумя пальцами. — Дешевые и бабские. Машка и то крепче курит. Чтоб я больше на территории школы не видел, — выдал Вадим, легонько пнув Ксана по ребрам справа. Но как бы мало силы Вадим не приложил к этому действию, глаза Устьинскому застелило от боли. Говорили за себя вчерашние травмы. И вчерашние обиды. — Пидр, — пробормотал Ксан. Вадим усмехнулся.***
Дома было холодно и одиноко. Едва хлопнув дверью и совсем забыв запереть, Ксан устало плюхнулся на диван. Незнамо откуда пришла противная мигрень. Хотелось заплакать, уткнувшись маме в плечо. Укутавшись в одеялко, Ксан включил ноут, но тут же выключил. Настроения бродить по Интернету вообще не было. Похуй, что там в большом мире творится, у Ксана рушился его собственный маленький мирок. К всеобщей депрессивной атмосфере присоединилось и ужасное чувство голода. Есть хотелось просто безумно. Но от бич-пакетов уже тошнило. За другой едой идти в магазин сил просто не было. Ныли ноги, ребра, челюсть и плечо. Да и не смог бы он, говоря честно, приготовить другой еды. С бич-пакетом-то едва справился, слава инструкции. А еще закончилась одежда. Прям вообще. Все шкафы стояли пустые. Тряпки, те, что выжили после тотального ограбления, унылой кучкой лежали в ванной, грязные и вонючие. Все сильнее хотелось плакать и чихать от скопившейся в квартире пыли. А еще хотелось трахаться. Вот уже пятый день длилось его чертово воздержание, так как здесь он никого не знал, а онанизм считал низостью и издевательством над собственным достоинством. Легкий просвет надежды дарила Дашенька Куприна, но при этом вдохновляла эта надежда мало. С такими отчаянными желаниями Ксан и заснул, завернувшись в одеялко и совершенно не думая о домашке. Только мысль «что с тобой не так» иногда проскакивала в сером, мутном и холодном сне.