But I'm a creep, I'm a weirdo. Я всего лишь ничтожество, я человек со странностями, What the hell am I doing here? Что, чёрт возьми, я делаю здесь? I don't belong here. Мне здесь не место.
Как заставить себя утром подняться с кровати, если ты знаешь, что куда бы ни пошёл, будет хуёво? Попрёшься в школу — какая-то скотина снова полезет со своей опостылевшей псевдоморалью, или Намджун этот явится; не пойдёшь — опять-таки явится Намджун, только не найдя Юнги, отправится прямиком к Чимину, и все вчерашние бездумные действия по спасению слабых пойдут прахом. Чёрт, как же бесит. Мин потянулся, вытягивая из-под одеяла во все стороны худые конечности. Челюсть свело от широченного зевка, в ней даже что-то тихо щёлкнуло. Такое бывает, когда приходится регулярно вставлять её на место после оборонительных стычек. Почухивая впалый живот, сонный клубок недовольства начал выпутываться из мягких объятий постели. Деревянный пол оказался колюче холодным, когда босые ступни коснулись паркета. Пора включать отопление, осень всё-таки. Но за него надо будет кому-то платить, а кому, если не Юнги? Отец больше не может содержать их неполноценную семью, инвалидам не так просто найти работу. Плитка в ванной обожгла ноги ещё более ощутимым холодом, поэтому пришлось чистить зубы, стоя в тазике с тёплой водой. На себя Юнги старался особо не смотреть, ничего нового отражение ему не покажет. Худой заморыш с высветленными волосами и вечными синяками вокруг глаз. Короткий взгляд в забрызганное зубной пастой зеркало лишь подтвердил давно известный факт: Юнги выглядит как-то изношенно и потасканно, хотя ему ещё и семнадцати нет. Корни непослушных волос успели отрасти и напрашивались на свежую покраску, длинную чёлку тоже не мешало бы отстричь, она лезла в глаза и щекотала переносицу. Худощавые плечи и жилистые руки смотрелись тонкими переломанными веточками, выглядывая из рукавов широкой спальной футболки. Чимин по сравнению с ним сочный и аппетитный. Мысль о привлекательном парне напомнила о вчерашних неожиданных приключениях. Сладкий саб. Случайные связи для Мина — обычное дело, такое же, как необоснованное насилие, драки, беспробудное пьянство и вечное липкое чувство нехватки чего-то важного. Импульсивный и отчаянный он слушает себя и поступает так, как считает нужным в конкретный момент. Хочет выпить — идёт в Дыру и пьёт, хочет трахаться — опять же идёт в Дыру, выискивает цель и трахается. Но вот что делать, когда хочешь кого-то защитить, что-то изменить к лучшему, — неизвестно. Эта цепочка причинно-следственных связей не так проста. — Бать, ты кашу будешь? — выходя из ванной, Юнги заглянул в комнату отца, радостно повышая тон. Коротким полотенцем он вытирал вымытую под краном голову, разбрызгивая капли вокруг себя. Обращаясь к отцу, парень изменился в лице, глубоко пряча всё своё недовольство жизнью. Он открыто и весело улыбался, помогая слабому мужчине подняться с постели и пересесть в кресло-каталку. Папа должен думать, что у Юнги всё хорошо, что он счастлив за них обоих. Ещё нужно было забросить рис в мультиварку, помочь отцу искупаться, собраться и по дороге в школу поискать объявления о работе для студентов. Деньги нужны срочно, и в этот раз лучше спустить их на продукты и лекарства, а не снова пропить в любимой крайней комнате на дне своей беспросветной юности. — Сынок, у тебя скоро день рождения, так ведь? — Господин Мин глядел на сына на редкость прояснившимся взглядом. Его слабая рука крепко сжала запястья и потянула на себя. Юнги испугался, что упадёт на него, потеряв равновесие, но отец поймал его и усадил себе на колени, словно маленького. Он крепко прижал к себе угловатое тело и уткнулся меж лопаток носом. — Прости, что я так слаб и совсем не помогаю. Я стал тяжким грузом для тебя, а не опорой. Лучше бы я ушёл, а мама осталась с тобой. Она была сильной, она бы выдержала. Юнги был рад, что в этот момент не видит, как пугающе смотрится исцарапанная ногтями шея в месте, где раньше было имя матери. Методично, терзаясь тоской и утратой, это место покрывалось свежими шрамами, и по утрам Юнги сдерживал трёхэтажные маты, когда соскребал с неровной кожи засохшую кровь. Наволочки и простыни приходилось вымачивать по несколько часов, в попытке отстирать эти ненавистные следы. Юноша чувствовал, как футболка на спине промокает от горячих слёз, и сердце надрывалось от боли за отца, за себя, за них обоих. Эта жизнь слишком несправедлива, и те, кто верят в сказку наяву, — глупцы. Абсолютного счастья не бывает, это лишь иллюзия. Прекрасная, временная иллюзия. — Не говори так. Я рад, что ты у меня есть. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, — хлюпать носом получалось очень громко и по-девчачьи. — Так ты кашу будешь, или как? — Будешь. Когда проявится твоя метка, мы даже выпьем по рюмочке. Что бы ты хотел получить в подарок? — Тёплой рукой мужчина поправил влажные спутанные волосы сына и недовольно пробурчал, что лучше бы тот вернул свой цвет. — Я бы хотел, чтобы ты был здоров. Просто не болей, пап, больше мне ничего не надо. — Юнги начал подниматься, опасаясь, что отдавил отцу и так плохо работающие ноги. Его смущали эти скупые мужские слёзы, но, когда он повернулся, собираясь прокатить папу по коридору до ванной с ветерком, на губах снова цвела беззаботная улыбка. Только дома он может позволить себе расслабиться и вот так открыто улыбаться, сквозь боль и печаль, заставляя в груди гореть маленький огонёк тепла и надежды. Вдвоём им хорошо, и никто чужой им не нужен. По дороге на занятия в проклятый ад Юнги заглянул в несколько магазинов и кафешек в поисках свободных вакансий на полдня. Администраторы на него странно косились, возможно, сомневаясь в порядочности. Бунтарский вид имеет свои недостатки. Не все были готовы доверить работу с деньгами за кассой заведения пирсингованному парню в кожанке. Получая сдержанно-вежливые отказы, Юнги совсем расстроился и необдуманно купил на последние деньги чёрную краску для волос. Что же, с возрастом приходится менять стиль. До школы оставалось несколько кварталов. Пешая прогулка проветрила мозги, и он снова опаздывал на первый урок. Ещё один выговор будет получен зря, если он так и не найдёт работу. Ещё одна попытка и если ему снова откажут, придётся идти на рынок, снова разгружать машины с мороженной рыбой. Вспоминая въедливый запах, который не вымывался потом неделями с кожи и волос, Юнги поморщил нос и потянулся за сигаретой. В метрах десяти, на углу улицы, призывно загорелась жёлтая вывеска с красными буквами. Это был словно свет в конце тоннеля. Доставка курочки в вечернее время была бы отличной подработкой. Можно будет даже свой старый велосипед из гаража достать. Юнги спрятал обратно в пачку не подкуренную дозу никотина и двинулся к цели. Открытая дверь звякнула классическими колокольчиками, оповещая о посетителе. Внутри было тепло и аппетитно пахло жареными куриными крылышками в соусе чили. Юнги замер на секунду, глубоко вдыхая дразнящий рецепторы аромат, рот наполнился слюной, но пустой бумажник напомнил, что мясо ему сейчас не по карману. — Здравствуйте, — он внятно поздоровался, заглядывая за витрину. Но за прилавком было пусто, наверное, хозяйка отошла на кухню. Юнги присел за маленький столик в углу, терпеливо ожидая владельца. Он просто обязан был получить работу сегодня же. Где-то из глубины подсобного помещения доносился шум, отдалённо напоминающий музыку. Кто-то играл на кастрюлях, как на барабанах? — Простите, — уже громче крикнул парень, заинтересованно заглядывая внутрь, — есть тут кто-нибудь? Таинственный барабанщик оборвал своё соло и послышались приближающиеся шаги. Шторка из полосок ткани разошлась в стороны, и в зал вышел молодой парень. Рыжие волосы и яркая улыбка осветили его образ, провоцируя на мысли о солнце. — Здравствуйте, прошу прощение за ожидание. Чего бы вы хотели? — ничуть не смущаясь своего импровизированно концерта, юноша продолжал открыто улыбаться в ожидании принять заказ. Его высокий лоб в ровном проборе поблёскивал капельками пота, красивый ровный нос придавал лицу аристократичности, а ловкие утончённые пальцы, постукивающие по стеклу витрины, отвлекали от спутанных мыслей. Тугой тёмно-коричневый браслет скрывал запястье на правой руке и поблёскивал металлическими заклёпками в ярком свете неоновой подсветки холодильника. Доминант. — Я хотел спросить, не нужен ли вам работник на доставку, — Юнги не успел договорить, как светящийся услужливостью парень изменился в лице. — Так у тебя нет денег? С этого и надо было начинать, — рыжеволосый барабанщик опёрся двумя руками о витрину, оставляя на ней отпечатки пальцев. Его похолодевший взгляд пронизывал насквозь, словно читал между строк и рёбер. Приторная улыбка исчезла без следа, а ровные брови сошлись угрюмо на переносице. Неловкая пауза затягивалась. — Ну ладно, есть у меня для тебя одна работёнка, петушок. Неожиданно. Брови удивлённо взлетели вверх, Юнги за секунду вскипел, собираясь уже взорваться справедливым негодованием. Кто позволил этому хаму выплёвывать унизительные оскорбления совершенно незнакомому человеку? Двуликий, лицемерный придурок. Грубиян опустил руку под высокий прилавок и с торжественным хохотом выудил поролоновую голову петуха, держа её за красный гребешок. — А вот и рабочая форма. — Верхняя деталь от костюма аниматора легла на столешницу, и Юнги перекосило от жутковато-глупого выражения её «лица». Пустые глаза немного косили к центру огромного клюва, по идее, добавляя ему неряшливо-милого обаяния, но на деле создавая впечатление, что перед вами ростовая кукла-даун. — Пиздец. Это что, шутка? — Отмораживать руки о ледяную рыбу на рынке, конечно, не охота, но напялить на себя это... Сложный выбор. — Тебе нужна работа или нет? — Пластмассовые глазки в кучку пялились на Юнги с таким же интересом, как и долбанутый хозяин лавки. Похоже, сегодняшний день прямо с самого начала преисполнен удачей и приятностями. — Платить буду так же, как за доставку, а если приведёшь много новых клиентов, то даже больше. Думай быстрее, у меня много дел. «Ага, конечно, по кастрюлям громыхать. Ай ладно, всё равно в этом ужасе никто меня не узнает». — Хорошо, я согласен, — вымученно простонал Мин, теряясь перед ироничным взглядом. Ему даже почудилось, что кривоватый клюв поролонового петуха на пару с рыжим чёртом растянулся в саркастическом оскале. — Отлично. Меня, кстати, зовут Чон Хосок. — Высокий парень протянул руку над прилавком, и Юнги пожал её, не успев даже сообразить, когда собственная рука поднялась кверху. В момент касания по телу словно пролетели разряды электричества, и воздух застрял в горле, не достигая лёгких. Мир слегка покачнулся, проплывая перед глазами смазанными бликами, а затем всё стало на свои места и странное ощущение исчезло. Может, показалось? — Эй, парень, может всё-таки представишься? — Юнги, меня зовут Мин Юнги, — борясь с подступившим жаром, парень осознавал, что слова словно сами соскальзывают с онемевшего языка. Он настолько удивился происходящему, что не заметил, что до сих пор держит свою руку в тёплой ладони улыбающегося доминанта. Какая-то херня происходила, и это беспокоило. Наверное, стоит на какое-то время воздержаться от травки и алкоголя. Похоже, совсем его не отпускают вещества. Длинные и тонкие пальцы Чон Хосока почти невесомо оглаживали вечно сбитые костяшки пальцев, а странно ощутимый взгляд изучал каждую черту лица, словно нежно касаясь кончиком плети. Он пожирал глазами своего нового работника и ни капли этого не стеснялся. — Жду тебя завтра, приходи сразу после уроков. Ты же школьник ещё, не так ли? — Д-да, последний год. — Разглядев переплетённые пальцы, Юнги вдруг пришёл в себя и выдернул руку из крепкого захвата. Что это, блять, было? — Я должен идти. Буду завтра в четыре. — Хорошо. — Хосок стоял, сложив руки в замок, и смотрел в спину удаляющемуся сабу. На губах расцветала счастливая улыбка, а руку покалывало от длительного первого касания к своей родственной душе. Мальчишка ещё не знает, что его ждёт огромный сюрприз в ближайшем будущем. Когда дверь закрылась и звон колокольчика стих, Чон вернулся в свою подсобку и мечтательно прижался губами к руке. У него идеальный саб, яркий и дерзкий, нуждающийся в укрощении, как раз под стать своему хозяину.***
Школьные ворота оказались предсказуемо закрыты. Снова пришлось упражняться в паркуре, преодолевая высокую ограду. Всю дорогу от нового места работы Юнги нёсся, словно угорелый, раздираемый противоречивыми чувствами. На грани затихающего подсознания мелькала догадка, способная повергнуть в смертельный ужас. Он отмахивался от неё, упорно повторяя про себя, что этого не может быть. Он доминант, способный существовать самостоятельно, и не нуждается в чьей-то власти над собой. Он никогда не падал в унизительном преклонении ни перед кем и впредь этого делать не собирается. Через два дня ему исполнится семнадцать, и все эти сомнения останутся в прошлом не очень смешными шутками. В процессе полового созревания подросток получает свою метку, она означает, что его гормоны активированы, и он готов к слиянию со своей родственной душой, во всех смыслах этого слова. В нём просыпаются инстинкты, заложенные в природе разделённых на сабмиссивов и доминантов. Эти инстинкты разделяют не только роли в паре, но и общество в целом: на лидеров и послушных исполнителей. Связь подчинения работает абсолютно и безоговорочно: Дом приказывает, саб исполняет, и все от этого счастливы. Так должно быть, во всяком случае. А на деле же, бесчестность и злоупотребление, дискриминация и классовые разделения, и всё это — бич для неокрепших подростков, подверженных атакам бушующих гормонов. В переполох сумбурных мыслей пробралось навязчивое желание, утолив которое, Юнги смог бы успокоить нежданно нагрянувшую панику. Он нуждался в отдушине, ему срочно нужен был секс, ему нужен был Пак Чимин. Практически с ноги открывая парадную входную дверь, парень влетел в холл школы и двинулся к стенду с расписанием. Класс Чимина должен сейчас быть на физкультуре — идеально. На мокром от вчерашнего затяжного дождя стадионе было пусто, учеников загнали в спортзал. Мин размашисто шагал по коридорам, пока не достиг нужного поворота. Отделяемый лишь последней преградой, он слышал, что происходит на уроке. От деревянных досок пола отбивались баскетбольные мячи, спортивная обувь издавала противный звук при скольжении, врезаясь в уши резким скрипом. Юнги замер в коридоре, ощущая, как сердце выскакивает из груди, загнанно врезаясь в клетку рёбер. Рука лежала на ручке, но смелости открыть дверь не хватало. Если он вот так при всех позовёт Чимина, не вызовет ли это лишней вони? Пока он лихорадочно соображал, как поступить, за дверью послышался глухой удар, будто кто-то упал. Поднялся сумбурный шум голосов, в котором преобладал отчётливый приказ «Лежи», мячи перестали пружинить о твёрдый пол. Лишь спустя мгновение и несколько болезненных стонов, Юнги понял, что вместо корзины подачи летят в кого-то, глухо ударяясь о тело. Думать о том, кем может оказаться этот несчастный, времени не было, он просто рванул дверь на себя и влетел внутрь. Пак Чимин лежал посреди площадки в позе эмбриона, прикрывая лицо руками и подтянув колени к животу, пока со всех сторон в него летели пасы жестоких студентов. Все до единого одноклассники стояли по кругу зала и яростными бросками кидали мячи в сжавшегося в клубок парня. Массовое помешательство. Они не просто травили его словесно, они нападали толпой, давили инстинктами, заставляя слабого саба подчиняться, и безжалостно наносили физический урон. Пятнадцать на одного — это уже слишком. Юнги закричал, что есть сил, хватая подкатившийся к его ногам мяч, и швырнул его со всей дури в ближайшую злорадно ухмыляющегося рожу, прицельно разбивая нос. Кровь брызнула на белую футболку и послышался громкий вой. Сменившиеся обстоятельства, неожиданно ворвавшаяся новая переменная вывела атакующих из кровожадного транса. Руки, занесённые для паса, замерли в воздухе, а лица некоторых казались шокированными. Мин подскочил к Чимину и попытался оторвать его руки от лица, говоря, что это он, что всё в порядке. Сверкая чистой яростью в глазах, он обвёл взглядом каждого, кто стоял, замерев с мячами в руках, и медленно стал поднимать Чимина на ноги. — Суки, только попробуйте, я от вас живого места не оставлю. Вырежу всех нахер по одному, когда вы не будете ожидать удара. Градус коллективной агрессии резко упал, вид крови привёл их в чувство, крик на грани, или угроза, но это помогло. Юнги смог вывести Чимина в коридор, поддерживая своим плечом. — Фу, блять, педики. — Чувак с носом, похожим на спелую сливу, плюнул себе под ноги, выражая крайнюю степень отвращения. Вот только ничего он Юнги сделать не мог, кроме как бросаться вдогонку плоскими ярлыками, держась за разбитый шнобель. Невелика честь гнобить слабого, прикрываясь чужими спинами. Покидая помещение, Юнги не забыл отсалютовать узколобым дебилам средним пальцем. Когда-нибудь каждого из них догонит карма. — Цел? Идём в медпункт, — голос Мина дрожал от злости, отравляющее желание мести ядом разливалось по венам, жгло и разъедало последние капли терпения. — Кто это начал? Скажи мне, кто был первым? — Какая разница, Юнги? Разве это что-то изменит? Ты не можешь убедить их промытые с пеленок мозги в том, что быть иным — не преступление. Для них мы — уроды, бесполезные и бессмысленные для общества существа. Мы — раковая опухоль, мешающая им жить спокойно. Сколько бы ты не махал кулаками, никогда не станешь для них человеком, равным в правах или достойным уважения. Особенно, если ты такой жалкий саб, как я. Просто забудь, я в порядке, — Чимин говорил тихо и двигался как-то странно, переставляя одну ногу слишком медленно, получалось, будто он идёт боком. Глядя на это, Юнги просто психанул и запихнул его в первую открытую аудиторию. — Зачем мы... — дальше Чимин не успел договорить, потому что Юнги захлопнул дверь и рывком повернул парня к себе спиной. Он молча задрал кофту наверх и стащил с него спортивные штаны до коленей. — Блять, как и ожидалось — полный пиздец, — Юнги не мог подобрать слов, чтобы выразить своё негодование. Спина выглядела действительно ужасно: сорванный пластырь висел бесполезными кусками, открылось кровотечение из самых глубоких порезов, повсюду были красные пятна от жестоких ударов. Бедро тоже пугало херовым состоянием, ещё вчерашние ушибы переливались синими, фиолетовыми и багровыми синяками. Юнги доводилось видеть и похуже результаты некоторых крайне экстремальных сессий, но это не добровольно, не аккуратно, не безопасно. Чимин держался вплоть до этого момента, но услышав, как даже суровый Мин охнул, сначала захныкал, а затем начал оседать на пол, переходя на тихий плач. Он цеплялся за край первой парты и пытался не упасть на пол. — Уведи меня отсюда, прошу тебя. Мне так больно. — Юнги слышал его просьбу, но всё, о чём он мог думать, — это вернуться и убить. Наблюдая, как Чимин силится одеться, прикрыть своё раненое тело, Мин прогорал от ненависти к жестокому миру дотла. Бывают моменты, когда всё летит к чертям, потому что ты делаешь выбор. — Прости. Я обязательно выведу тебя, только подожди здесь немного. — Пак не успел даже поднять руку, чтобы ухватиться за рукав, чтобы удержать, а Юнги уже скрылся в коридоре, на бегу доставая тяжёлые ключи из кармана. Они хорошо помещаются в кулак и придают ударам чуть больше разрушительной силы. Когда он достиг дверей спортзала, прозвенел звонок и ученики стали выходить из аудиторий. Очередью по одному покидали спортзал уроды, которым он собирался начистить рожи. Они непринуждённо разговаривали между собой и вели себя так, словно ничего не произошло. И даже хуже: они беззаботно смеялись, довольные жизнью, грёбаные твари. Среди них шёл доминант, недавно получивший свою метку. Это точно он приказывал Чимину лежать и не двигаться, пока остальная свора безнаказанно творила бесчинство, идя на поводу зверского решения. В большинстве случаев сабмиссив не может ослушаться прямого приказа от доминанта. Теоретически это возможно, но только не со своим истинным Мастером и не для такого податливого, как Чимин. И они все об этом знали, он был совершенно беспомощен. Юнги вспыхнул, направляясь к высокому брюнету. Тыквообразная морда сияла ликующим самодовольством, подонок гордился своей жестокостью и властью. За то, как он использовал природу связи между Домом и сабом, ему нужно отрезать его шовинистические яйца. Уже с разбегу Юнги занёс руку для первого удара, и когда кулак врезался в цель, он мог поклясться, что почувствовал, как зубы прорезали щеку. Рядом кто-то ахнул от неожиданности. Второй удар пришёлся по тому же месту, и брюнет шокированно осел, сплёвывая сломанный зуб с кровавой слюной. Юнги склонился над ним, сверля яростным взглядом. Он тяжело дышал, не справляясь с нахлынувшими эмоциями. В нём кипела злость такой силы, что голос разума отступил. Адреналиновая вспышка поглотила, вогнала в состояние аффекта. Где-то внутри его души что-то ломалось и крошилось, разлеталось прахом. — Что ты творишь? — Кто-то пытался оттолкнуть его в плечо, но Юнги крепко вцепился в белый воротник, собираясь выбить дерьмо из этого гада. Вокруг смыкалась толпа улюлюкающих учеников. Они обступали дерущихся, словно на ринге, собираясь наблюдать за поединком. Только в отличие от профессионального бокса, тут происходили бои без правил, жестокие и безжалостные. Со всех сторон в барабанные перепонки врезались свист и громкие крики. Был даже кто-то, кто поддерживал Юнги, ибо блядских зарвавшихся Домов любят не все. Но он ничего не слышал, шум крови звенел в ушах, когда он с силой тянул на себя трещащую по швам футболку и наносил новые удары. Друзья избитого брюнета долго на это смотреть не стали. Они окружили Юнги и напали сразу трое. Его схватили сзади и заломали руки, заведя локти вверх до тянущей ломоты в суставах. Вспышка боли врезалась под рёбра, и воздух выбило из лёгких. Как только его оттащили от поверженного противника, так сразу несколько кулаков обрушились на голову и по печени. Юнги не успевал уворачиваться, он отбивался ногами, кусался и лягался головой. Сражался, как на войне, а не в школьной потасовке. Не на жизнь, а на смерть. А потом кто-то прицельно заехал по слабому месту под коленями, ноги подкосились, и Юнги завалился на пол, врезаясь скулой в холодную плитку. Из последних сил он старался прикрывать лицо и живот, принимая руками и ногами пронизывающие удары. Острые носки, твёрдые каблуки, колени, они врезались в тело, оставляя ушибы, повреждая внутренние органы. Избивающие его парни не думали, что могут убить, они просто продолжали в ярком ажиотаже наносить всё новые и новые удары. Это была заведомо проигрышная битва, одна из тех, в которые Мин Юнги никогда не ввязывался. Но с появлением Пак Чимина в его жизни все прежние принципы покатились коту под хвост. Кто-то кричал, возможно, это был Чимин. Многие снимали происходящее на видео, фоткали, тут же выставляя в социальных сетях. Одинокие жалостливые взгляды цепляли едва дышащего сквозь боль Юнги, но никто не решался вступиться. Чимин не мог пробраться к нему. Его толкали где-то к конце коридора, забитого любопытными учащимися. «Надеюсь, кто-то вызовет скорую. Чимину нужно в больницу», — было последней связной мыслью. В глазах мутнело, во рту ощущался слабый металлический привкус крови, истерзанное тело перестало сигнализировать в мозг о чём-либо. Болевой шок накрыл Юнги, и наступила спасительная темнота.