***
Чонгук и сам не знал точно, чего хочет от Чимина. Ответ получался слишком неоднозначным. Он вылетел на улицу и ощутил, как прохладный воздух коснулся разгорячённой кожи. Ноги сами несли в бар, где он обещал себе больше не показываться. Знакомый район замелькал давно позабытыми переулками. Чонгук старательно обходил эти места всё то время, что снова жил тут, чтобы избежать искушений, но сегодня он сорвался. Дыра долго оставалась в прошлом вместе со всеми пережитыми там ночами, сломанными судьбами и разбитыми людьми. Ведь для него она никогда не была убежищем, она стала отправной точкой в ад, поселив тогда в юном сердце тьму. И сейчас эта тьма рвалась наружу, просила выхода. Чимин, такой сексуальный, нежный и ранимый, он запустил механизм замедленного действия, и с минуты на минуту взрывчатка должна была рвануть, выпуская наружу сокрытое. Дорога пролетела смазанным пятном и вот уже в зоне видимости три короткие ступеньки вниз и вход под козырьком. Тяжёлая дверь оказалась не заперта, во второй половине дня бар, как правило, был открыт и понемногу наполнялся людьми, чтобы к вечеру там негде было яблоку упасть. Переступая через высокий порог, Чонгук пропустил сквозь себя дрожь былых событий. До боли знакомое место рождало тяжёлые воспоминания. Возле стойки администратора стоял всё тот же владелец, за пару лет набравший в весе и заметно полысевший. Его изучающий взгляд ощупал школьную форму, и густые брови недовольно сошлись на переносице. Детишкам тут не место. Затем мужчина рассмотрел лицо посетителя, и тень узнавания блеснула в его глазах вместе с долей страха и удивления. — Не думал тебя здесь снова увидеть. Когда ты вышел? — Мужчина обошёл стойку и встал напротив, скрестив руки на груди. Его поза говорила о том, что Чонгук тут нежеланный гость. Ну, это он мог понять и сам, всё-таки в последний раз его выводили отсюда в наручниках, после того как он знатно искалечил своего партнёра. Далеко не первого по счёту. — Пару месяцев назад. Вот даже в школу вернулся, — дёргая на себе форменный пиджак, парень улыбнулся, сверкнув недобрым взглядом. Раз уж он пришёл сегодня, то вариант развернуться на пороге не прокатит. — Ты уверен, что тебе тут будут рады? Я, знаешь ли, не особо люблю отмывать кровь со всех поверхностей комнат. Слишком затратно. — Не переживай, с этим я завязал. Выпью пару бокалов виски и свалю. Если и найду себе задницу по вкусу, уведу к себе, — украшая обещание белозубым оскалом, Чонгук двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Звуки бара манили его, горло давно пересохло и требовало порцию крепкого алкоголя. — Мне не нужны неприятности, парень. Одна жалоба, и я звоню копам, — владелец Дыры смотрел на него с осуждением, как на сорвавшегося наркомана, отчего Чонгук даже пожалел, что заявился сюда. Но это тут же прошло, ведь наверху его ждала знакомая комната с атмосферой колоритного английского паба. — Без проблем, старик. — Его шаги гулко отдавались эхом, когда ноги касались старинных деревянных ступеней. Винтовая лестница вывела его на площадку, и в груди что-то ностальгически всколыхнулось. Случалось в этом месте не только ужасное, сейчас он это осознал. Запах табака и дубовых досок, красноватый приглушённый свет из тяжёлых плафонов, стилизованных под газовые лампы, тихий равномерный шум нескольких посетителей и любимая барная стойка, установленная посреди большого зала. Всё это было таким же, ничего не изменилось. Атмосфера уютного дома и ощущение старины. И тягучая тайна нижних комнат в витках сизого дыма. Тут всегда царил полумрак, небольшие зоны, разделённые перегородками, были отделаны кирпичом и тёмным деревом, обставлены грубой дубовой мебелью и мягкими кожаными диванами. На стенах красовались разнообразные детали декора: от вырезок со старых американских реклам, до автомобильных номерных знаков и флагов футбольных команд. Как и в любом традиционном пабе, главным элементом была внушающая уважение барная стойка с высокими табуретами, а также выставка алкоголя, размещённая на полках. На баре стоял светловолосый бармен, Джин, кажется, так его звали, он на автомате протирал бокалы и ставил их сверкающими рядами, готовился к вечернему наплыву людей. Чонгук двинулся к нему, попутно отключая телефон. Если Чимину и приспичит написать, пусть ему это не удастся. Только не сегодня, не в таком состоянии. — Бокал вашего фирменного со льдом, — парень уселся на высокий стул, вытягивая перед собой длинную ногу. Он значительно занимал пространство вокруг себя и демонстративно светился на виду. Чонгук не искал себе приключений намеренно, просто хотел оповестить старожил, что он вернулся. — Мать моя женщина! Какие люди и без намордника. — Джин взял до блеска натёртый бокал и кинул в него три кубика льда. Характерный звон порадовал слух — праздник начинается. По стенке широкого низкого бокала потекла светло-золотистая слегка тягучая жидкость, наполняя воздух богатым ароматом душевного напитка с нотками торфа, ванили и тропических фруктов. — В который раз повторю, что хороший виски лучше пить без льда, — добавил бармен, поставив перед клиентом массивный олд фэшн*. — И я в который раз отвечу, что ваше пойло только так и можно пить, — Чонгук отправил парню ироничную, почти дружелюбную улыбку и осушил полбокала в один глоток. Горло и язык обожгло терпким градусом, и внутри разлилось приятное тепло. Удобно умостившись на стуле, Чон оперся локтями о стойку и внимательно взглянул бармену в глаза. — Ну, что нового? — И многое, и ничего. По мелочам всякого каждый день случается, но таких ярких событий, как ты, тут не происходило. Надеюсь, ты не пришёл угробить нашу репутацию очередной своей резнёй? — Что ты, я покаялся и искупил свои грехи. Теперь вот только алкоголем балуюсь, — договорив, Чонгук помахал бокалом и допил порцию виски, тут же подставляя ёмкость для добавки. — Что, совсем без меня глухо было? — Ну как сказать, бывают тут несколько интересных личностей. Смотря, что тебя интересует, — Джин подливал клиенту и наблюдательно следил за взглядами со всех сторон зала. Чонгука узнавали, шептались о нём и опасливо зыркали на него вполоборота. — Особой популярностью в последнее время пользуется один паренёк, правда он ещё даже не получил свою метку. И это странно, если честно. Обычно такие шустрые ещё в пятнадцать щеголяют браслетами, а этот регулярно оприходует сабов постарше и всё равно остаётся не меченным. Хотя я пару раз слышал, что он и низом не брезговал. — И как зовётся сей фрукт? — Чонгук заинтересованно поднял бровь, достал пачку сигарет и жестом попросил пепельницу. — Мин Юнги. — Джин поставил на стойку квадратную тарелочку из чёрного матового стекла и отвернулся принять заказ. Чонгук же, услышав имя, чуть не выронил сигарету. Так вот значит как. И здесь этот заморыш преуспел. — Джин-и, друг мой, тащи сюда джину-у-у! — рядом пропел низким голосом подошедший парень, размахивая призывно крупной купюрой. Чонгук внимательно оглядел его снизу вверх, отмечая стильную обувь, эффектные кожаные штаны на стройных длинных ногах и лёгкую блузу горчичного цвета с объёмным бантом у шеи. Весьма оригинальный образ дополняла стильная укладка на слегка осветлённых волосах. Лицо же шумного парня сразу врезалось в память, оставляя отчётливый отпечаток на сетчатке глаз. Он был прекрасен, не симпатичен, не красив, а именно прекрасен. Вот он идеально подошёл бы, чтобы выбросить из головы несносного Пак Чимина и этого неопределившегося ещё героя-любовника Мин Юнги, а заодно и давно затихший голод утолить. — Хэй, красавчик, давай я куплю тебе выпить, — Чонгук приосанился, подавая вперёд заметно подкачанную грудь и расправляя широкие плечи. Он уже подготовил свою самую сногсшибательную улыбку, давно запылившуюся за ненадобностью, но когда красавчик обернулся, то одним своим выпадом остудил его пыл. — Не дорос ты ещё мне выпивку покупать, малыш, — надменный взгляд прошёлся по эмблеме школы на вышивке пиджака, и парень слегка нахмурился. Изучающе он рассматривал лицо Чонгука, будто пытался вспомнить или запомнить его. — Тэхён, держи свой джин, — бармен поставил на стойку откупоренную бутылку с прозрачным напитком, тоник и два стакана. — Не обращай на него внимания, он у нас грубиян и чурбан неотёсанный. — Тэхён тут же понимающе кивнул и отвернулся. Расплатившись, он подхватил бокалы, две бутылки и направился к своему столику, где его ждал рыжеволосый субъект с браслетом доминанта на руке. Шагая через весь зал, молодой человек притягивал взгляды и очаровывал публику своей грацией и аристократической утончённостью. Словно граф случайно забрёл в паб, проезжая мимо небольшой английской деревеньки, которая ему же и принадлежит. Чонгук отвернулся, выбрасывая из головы вид поблескивающей в свете ламп черной кожи на тугих бедрах. — Пф, тоже мне. Найду себе другую дырку, — хмыкнул он и излишне громко грохнул тяжёлым стаканом по стойке, прося ещё порцию виски. Несколько людей с интересом развернулись на шум. Взгляды, словно за тобой наблюдают в цирке уродцев, начинали его донимать, поэтому он решил пересесть за столик, в какой-нибудь наименее освещённый угол. — Ты с ним полегче. Тэхён, хоть и саб, но не так прост. Он и не с такими работал в колониях и тюрьмах строгого режима. Так что поумерь свой пыл, мачо. — Джин выдал ему наполовину опустошённую бутылку виски и ведёрко со льдом, взмахом головы указывая, где есть свободное укромное местечко. Видимо, его тоже напрягала компания бывшего заключённого, и он рад был сплавить его подальше. Чонгук подхватил заказ и направился за небольшой квадратный столик, над которым не горела даже тусклая лампа. Со своего места он мог спокойно следить за происходящим во всём зале и при этом оставаться в тени почти незаметным. Отличный наблюдательный пункт. Золотистый напиток пьянил медленно, но верно, от подкуренной сигареты вился тонкой струйкой дым, взлетая к вытяжке на потолке. Пока всё было неплохо, и ничего не предвещало беды. Может, он и зря так долго избегал этого места, терзая себя былыми кошмарами. Он старательно гнал от себя воспоминания и прокручивал в голове свежие новости и события. Блядский Мин Юнги не выходил из головы и постоянно крутился навязчивым бельмом вокруг Чимина. Его Чимина, который, ничего о нём не зная, продолжает доверчиво жаться ночами к боку. Самое непосредственное, невинное и милое существо, значительно превосходящее серую массу ненавистных и мерзких людей. Себя Чонгук относил к ним в первую очередь, поэтому так удивлялся восторженному отношению саба к себе. Если бы Пак Чимин знал всю его историю, то точно не приходил бы. Домой к такому монстру добровольно не просятся. Чон Чонгук, девятнадцатилетний ученик старшей школы, просидел два года в колонии за нанесение тяжких телесных повреждений. Был освобождён досрочно за хорошее поведение. Известный в определённых кругах как последний ублюдок. И это только вершина айсберга. В нём это было всегда, но главный кошмар начался как раз с этой чёртовой Дыры. Тогда ещё семнадцатилетний Чонгук, попавший в мир неформальных отношений, познавал суть связи между Домом и сабом в самой её тёмной версии. Знакомства и встречи были короткими и ничего не значащими. Сессии становились с каждым разом всё извращённее и жёстче, люди казались всё более жалкими и грязными. Пока он не начал впадать в своеобразный транс, теряя контроль над своими действиями. Его манипуляции становились крайне экстремальными и несли реальную угрозу здоровью нижнего. В разгаре утех Чонгук переставал осознавать себя, происходящее, не слышал стоп-слова до тех пор, пока что-то оглушительное не выводило его из помешательства. Тогда он ужасался всему, что успел натворить, и какое-то время пытался не ввязываться в новые сессии. Но регулярно находились психи, готовые ложиться под него и получать свою дозу безумных пыток, называемых жестоким сексом. Поэтому он возвращался сюда, как зависимый, не способный устоять, чтобы потом снова бежать прочь от ужасных сцен, последствий, себя. Так продолжалось, пока всё не стало совсем плохо. Ту ночь в Дыре он не забудет никогда. Точнее сказать, конец того безумия он не сможет забыть. Момент, когда в комнату ворвались вооружённые люди и остановили его от ужасного финала, отчётливо крутится в памяти яркими кадрами время от времени. Перед прояснившимся взором открылась картина, засевшая в самых глубоких кошмарах. Истерзанный парень свидетельствовал потом против него в суде, и хорошо, что остальные его добровольные жертвы не подключились к обвинительному процессу. Иначе не увидел бы Чон свободы за столь быстрое время. Важно то, что всё, что происходило до финального момента в тот вечер, оставалось в тумане, скрытое подсознанием или чем-то ещё. Чонгука винили в чрезмерной жестокости, но сам же он не помнил, как наносил все те ужасные раны и повреждения. Признавал, что часто пересекал грань, но тот раз был даже для него слишком фатальным. Сейчас он был уже два года как в завязке и наживать неприятностей на свою голову не собирался. Он не просто перестал зависать в Дыре или цеплять легкодоступных сабов, он вообще отказался от секса, близости, боясь снова вернуться к зверству. Удавалось держать всех на расстоянии, пока в жизни не появился Пак Чимин. Он сам напрашивался, наивно не подозревая, на что нарывается. Стрелка часов приближалась к позднему вечеру, количество народа в баре росло в геометрической прогрессии, многие приходили большими компаниями и сразу занимали по несколько массивных деревянных столов. Чонгук узнавал многих, кто-то здоровался, кто-то шарахался. Туман в голове подтверждал, что пора уходить, пока ещё рассудок активно сигнализирует об адекватном состоянии. Для первого раза было достаточно. Чонгук поднялся, ощущая, как тело немного заносит при резких движениях. Коварный виски от бармена Дыры всегда пробирает не сразу. Шатаясь и цепляя столики, мимо которых плыл, Чонгук продвигался к туалету. Перед глазами мелькали лица, лучи света от абажуров двоились и слепили покрасневшие глаза. Кажется, он-таки перебрал. Двигаясь мимо одного из столиков, Чон увидел почти пустую литровую бутылку джина и рыжую макушку спящего прямо за столом парня. Напротив него сидел изрядно охмелевший красавчик в горчичного цвета блузе. Он заинтересованно заглядывал в свой пустой стакан, словно изучал на прозрачном дне карту мира. Странный парень. Оставив позади шумный хаос, Чонгук наконец-то добрёл до двери с криво висящей табличкой WC. Ввалившись в просторное помещение, он смог вздохнуть облегчённо. Тут на него не косились десятки пар глаз, здесь не было такого плотного тумана сигаретного дыма, дышалось легче и голова немного прояснялась. Холодная плитка вокруг умывальника холодила ладони. Открыв воду, парень умыл лицо и зачесал руками волосы назад. Взлохматив густую шевелюру, намочил затылок. Становилось легче, ещё пара минут и можно будет двигаться домой. Дверь хлопнула, и в комнату ввалился всё тот же чертовски красивый саб. Шагал он на не твёрдых ногах и держался при этом за стену. Увидев Чонгука, расплылся в улыбке и потянулся к нему, протягивая руку. — Ути-пути, какие мы милые, — засюсюкал пьяненький саб, щипая офигевшего Чона за щёку. — Я слышал, ты у нас опасный, плохой мальчик, который... Что он там собирался договорить, Чонгука не интересовало. Он схватил тонкое запястье и оторвал от своего лица чужую руку. Щека неприятно горела и была украшена ярким румянцем. Тэхён замолчал, но продолжал смотреть прямо в глаза и понимающе улыбаться. Его глаза были не такими пьяными, каким он хотел показаться. Запрыгнув на умывальник, саб сел напротив, и начал задорно мотать ногами. Чонгука его поведение доводило до немого ступора, поэтому он так и стоял, держа в руках чужую кисть, и не произносил ни слова. — Ты так старательно борешься с собой, что мне даже интересно, каков ты на самом деле, — бархатным басом прошептал парень и подцепил ногтем нашивку на школьном пиджаке. — Глупо идти в такое место в подобном наряде. Я Ким Тэхён, кстати, но оставим близкое знакомство на потом. Уверен, мы вскоре снова увидимся. Вогнав школьника в состояние крайнего удивления, саб аккуратно освободил свою кисть из захвата и спрыгнул на пол. — Удачно доберись до дома, Чон Чонгук, — оказавшись совсем близко, выдохнул он прямо в ухо. — До встречи. Чонгук опешил, охренел, ничего не понял, но точно что-то почувствовал. Пока держал под пальцами чужой пульс, ощутил то, что давно не позволял себе получить. Контроль над сабом, зрелым, опытным сабом, хорошо владеющим собой. Совсем не такая жертва, как Чимин. Сердце билось слишком быстро, отражение в зеркале сверкало горящими глазами. Только что его души коснулась другая, в груди распускался цветок с прекрасными лепестками и острыми шипами. Так хотелось догнать и вернуть обратно. Снять комнату, как это было десятки, сотни раз и спустить себя с цепи. Ощутить себя живым, прикоснуться к чужому теплу, отогреться. Чонгук тяжело дышал и стоял, вцепившись в керамическую чашу умывальника. Он считал секунды и боролся с собой. Нельзя, иначе может снова случиться пожар. За Тэхёном закрылась дверь, и он скрылся в дымном зале паба. Они скоро встретятся вновь, так он сказал. И в следующий раз Чонгук может не удержаться.***
Тугая повязка вокруг груди ограничивала амплитуду движения сломанных рёбер. Приходилось обходиться частыми и неглубокими вдохами. Это напрягало и наводило на мысли о клаустрофобии. Юнги боролся с подступающей паникой и старался не делать лишних движений. Анальгетики снижали чувствительность, но всё равно тело ныло, отзываясь на весь нанесённый урон пульсирующей тупой болью. Восстановление займёт значительно больше времени в этот раз. Несмотря на жалкий вид, физический дискомфорт был не самым худшим в сложившийся ситуации. Мин лежал зажмурившись и слушал ведущего новостей, отчаянно сожалея, что не может разбить чёртов ящик. Видео, снятое кем-то из школы, запустили в восьмичасовых новостях. Звук собственного крика заставил его открыть глаза и посмотреть на экран. Его личность, как и личности остальных участников драки, пытались скрыть цензурой, размытые пятна мелькали в кадре вместо лиц. Но какой от этого прок, если в комментариях в сети везде фигурирует название школы, подробности конфликта и его имя. Теперь уже на всю страну заклеймённое. Радовало только то, что осуждению больше подвергали напавших на него и Чимина ублюдков. Пусть теперь выкручиваются, как хотят, тут даже денежки родителей не помогут, слишком большой шум поднялся. Новостной сюжет выходил за рамки одного конфликта. Всплыли похожие случаи и в других школах, затравленные и запуганные тоже решили подать голос. Красноречивые заявления представителей власти обещали активное содействие руководителям учебных заведений, разработку программ, направленных на исключение дискриминации и снижения количества случаев притеснений. Ведь общество прогрессивно, оно принимает исключения, доверяет системе, если пара родственных душ получилась одного пола, значит так должно было быть, и их следует воспринимать, как полноценную частицу социума. Всё звучало убедительно и пафосно, но какими бы громкими заявлениями не пестрило телевидение, люди всё-равно останутся против, потому что это отвратительно, аномально и гадко. Для них. Юнги не верил, что его жизнь изменится к лучшему. Любые принятые меры будут направлены на то, чтобы успокоить шум от скандала, предоставить доказательство, что правительство борется с проблемой, но на самом деле всё окажется бесполезной иллюзией. А тех, кто решился открыть рот, накажут, втихую вне стен школы найдут и отомстят за испорченную репутацию. — Это разве не ты, мальчик? — дедушка, смотревший телевизор, повернулся и с любопытством уставился на Юнги. Вот только этого не хватало. — А это значит и есть твой парень, за которого ты в драку полез? — дедуля махнул рукой в сторону подходившего Чимина, и тот от неожиданности чуть не уронил стаканчик с горячим напитком. — Мы не имеем к этому никакого отношения, оставьте нас в покое, пожалуйста, — Мин сдержанно процедил сквозь зубы очевидную ложь и отвернулся, обрывая диалог. Это не первая попытка за день выведать у них какие-то подробности. Сначала полиция, потом разные социальные службы, а теперь и простые пациенты и медработники. Навязчивое любопытство выводило из себя и бесило неимоверно. Как их только не величали в стенах клиники, медсестры и больные вовсю сплетничали и разводили абсурдные слухи, что же творится в школе, страшно представить. Как теперь взглянуть отцу в глаза, когда все вокруг говорят о нём эти мерзости? — Господи, что за молодёжь пошла, мир сошёл с ума, — пожилой пациент кряхтел уже который час, разговаривая сам с собой. Он, видимо, решил, что обязан наставить запутавшихся парней на путь истинный и продолжал им рассказывать историю своей жизни, подчёркивая, как важно иметь семью, детей, внуков. — Где ты был так долго? — Юнги хотел отвлечься от этого бурчания, чтобы не слышать поток бессмыслицы. Чимин в ответ лишь неопределённо дёрнул плечами, то ли отказываясь отвечать, то ли отмахиваясь от ненужных мыслей. Уже несколько часов он был, как в воду опущенный, и выглядел бледнее, чем утром. Юнги начинал переживать, что с ним что-то не так, внутреннее кровотечение или ещё что, и собирался приказать врачам провести повторное обследование. И плевать, что у него совсем нет денег. Чимин подошёл ближе, выдавливая из себя вымученную улыбку. Он присел на табуретку рядом с койкой и сделал глоток с пятого по счёту стакана кофе. — Как собираешься объяснить отцу всё это? — Чим имел в виду весь разразившийся скандал, а не только множественные повреждения. — Сложно будет утаить подобное. — Не знаю, я без понятия, что мне делать. Я не хочу его пугать и заставлять волноваться. Он и так слишком слаб. Но лучше отцу услышать всё от меня, чем от соседей или знакомых. Так что мне нужно сваливать отсюда поскорей. Я должен быть дома, я обязан помогать ему. — Юнги никогда не говорил кому-либо настолько личных вещей. Он держал свои семейные трудности за семью замками, оставляя на виду лишь холодную и бездушную версию себя. Это было его первым проявлением слабости, попыткой найти поддержку в ком-то другом. Он с удивлением это осознал и уставился на Чимина, единственного, кто был рядом. В его глазах светились страх и растерянность. Верно, он не в лучшей ситуации. — Я выключил телефон, но меня всё равно могут найти в любой момент. Сегодня останусь здесь, с тобой, а завтра придумаю, где переждать. Не хочу встречаться с родителями сейчас. Они точно не поймут, — Чимин поставил свой стаканчик с кофе на тумбочку и взял Юнги за руку. Они, словно два утопающих, хватались друг за друга в попытке удержаться на плаву. Когда думаешь, что всё плохо и хуже уже некуда, случается что-то, и ты летишь прямиком в пекло, открывая для себя всё новые глубины нескончаемого понятия «плохо». Именно в такие минуты возникающие связи становятся невероятно крепкими. — Отдыхай, если к утру не станет хуже, тебе разрешат поехать домой. — Юнги кивнул и постарался абстрагироваться от окружающего шума. Он лежал с прикрытыми глазами и ворочал тяжёлые мысли на тему «как теперь жить?». — Но знаешь, я ни о чём не жалею. Как минимум тому уроду улыбочку я подпортил, — уже почти засыпая, добавил он, заставляя Чимина закатывать глаза к потолку. Чтобы видеть во всём долю позитива, нужно обладать не абы какой силой. Ночь была суматошной и рваной. Сон обрывался каждый час, когда нужно было будить Юнги. Чимин отключал будильник, тормошил друга, спрашивал всё ли в порядке, и они снова проваливались в сон. Короткие пробуждения сменялись бредовыми сновидениями. Удушающее, сжигающее чувство чужих ладоней на шее преследовало Юнги, и он задыхался, пытаясь разодрать на груди тугие эластичные бинты. Где-то под веками мелькало знакомое лицо, но было слишком размытым, не поддавалось распознаванию. Юнги звал этого человека, но не мог услышать собственного голоса, не мог разобрать имени, что срывалось с немых губ. Он метался по постели, будил Чимина своим хриплым тихим стоном и желал поскорее увидеть рассвет, когда кошмары перестанут терзать его в темноте.***
Где-то в баре, уткнувшись носом в стол похрапывал Чон Хосок. Ему тоже снились лихорадочные, сумбурные сны. Они беспокоили его, но залитый алкоголем мозг не был способен переваривать сигналы и призывы. На утро он будет чувствовать пугающую пустоту и необъяснимую печаль. Но спишет это на похмелье, не допуская мысли, что все эти эмоции могут быть чьим-то сигналом. «Даже находясь вдали друг от друга, родственные души будут продолжать свой диалог, ощущая друг друга сердцем».