Хотел бы я стать твоим морем, я согрел бы тебя, словно солнце, окружил бы тебя нежным ветром, и до дна осушил твоё горе.
Юнги взглянул на стоявшего в паре метров Хосока, и мимические мышцы свело в попытке изобразить нормальное выражение лица. Терпения не хватало, хотелось просто отбросить всё лишнее и не тратить драгоценное время. — Предложение о работе остаётся в силе, я буду ждать тебя, — голос доминанта звучал серьёзно и настойчиво, но именно это почему-то и бесило. — Я благодарен, — результат невероятных усилий над собой, — а теперь можешь уходить. — Я подожду здесь, вдруг ещё понадобится помощь. — Хосок стоял, подпирая плечом высокий забор, и надменно разглядывал парнишку, будто знал, что тот неизбежно прибежит к нему снова. Его сцепленные в замок руки и широко расставленные ноги излучали уверенность и превосходство. — Ни за что. — Мина от этого его вида прямо выворачивало. — Уходи, — коротко бросил он и отвернулся, не собираясь тратить больше ни секунды на бессмысленный диалог. — Ладно, как хочешь, — Хосок отсалютовал небрежным взмахом руки, развернулся и решительно двинулся вниз по улице. Он прошёл шагов двадцать, прежде чем рискнул обернуться. О нём уже забыли. Чтобы и дальше остаться не замеченным, он спрятался в небольшой арке у ворот соседнего двора и стал ждать. Выглядывая из-за каменной стены, он следил за тем, что произойдёт. Не мог вот так просто уйти, что-то подсказывало, что Юнги бежал домой не забытый утюг выключить. Блондин по-прежнему стоял перед дверью и никак не решался повернуть ручку. Он так спешил сюда, так рвался, а когда оказался почти у цели, вдруг поддался нерешительности. За последней преградой его ожидало облегчение или страшный кошмар, который, увидев в реальности, уже нельзя будет развеять или забыть. Вдох-выдох, вдох-выдох. «Ну же, давай», — уговаривал он сам себя. Замок ржаво щёлкнул, и дверь распахнулась. Юнги казалось, что расколотое тревогой сердце загнанно бьётся где-то в горле, перекрывая воздух. Перед глазами всё плыло, давление подскочило, шумом в ушах заглушая всё остальное. Колени подкашивались, ноги совсем не держали, приходилось идти, держась за стену, пачкая ладонь в белой побелке. В коридоре на полу валялась верхняя одежда, её сбросили с вешалки, возможно, в попытке дотянуться. Отец хотел куда-то выйти, но, видимо, не смог. Слабый всхлип прорвался сквозь рваное дыхание и следующий шаг дался с ещё большим трудом. Когда парень шагнул в прихожую, исчезая из виду, Хосок двинулся вперёд, короткими перебежками приближаясь к открытой двери, чтобы застыть на улице у самого входа и с замиранием сердца ждать, когда его позовут. В доме стояла пугающая, плотная тишина. Она была чем-то похуже, чем плач или крики. Юнги с трудом проглотил ком и заглянул на кухню. Из всех комнат свет горел только там. — Пап, ты дома? — слабый голос дрогнул, задавая почти абсурдный вопрос, но ничего другого в голову не приходило, когда ноги переступали высокий порог. В кухне никого не было, на столе стояла грязная посуда, а на плите давно остывший чайник. Телевизор мигал синим экраном, из него торчали оборванные провода антенны. Блять, значит ли это, что отец смотрел новости? Он видел? Он знает? Он… С каждым шагом и ударом сердца Юнги всё больше боялся того, что его ждёт. Надежда тонула в омуте плохого предчувствия, отчаяние с головой затягивало под воду и двигаться быстрее никак не получалось, воздух будто стал тяжёлым и тягучим, как болотная жижа. Замерев перед комнатой отца, Юнги приложил руку к груди и глубоко вдохнул, собираясь с силами. От толчка дверь, скрипя, начала медленно открываться, клацнул выключатель, вспыхнул свет и первым, что бросилось в глаза, стали худые ноги отца. Он лежал прямо на полу возле перевёрнутой коляски. — Пап, — мальчик грохнулся на колени, не замечая собственной боли. Увиденная картина подкосила его, вырывая из груди ошмётками душу. Он хватал отца за руки, ощупывал лицо и плечи. — Пап, пап, — продолжал звать Юнги, но ответа не было, и с каждым разом шёпот становился всё громче и надрывнее, пока не превратился в крик, рвущий горло и душу. Страх и горе не сразу отпустили его, он продолжал трясти отца, будто пытался разбудить его. И лишь спустя минуты осознание пришло. Отец не спал, но и мёртвым не был. Пульс на исцарапанной шее прощупывался, почти незаметное, неритмичное дыхание поднимало худую грудную клетку, но в сознание мужчина не приходил. Перекошенное на одну сторону лицо подсказывало, что у него случился инсульт. Глядя на измученное болезнью тело, Юнги заполнял себя болью, не физической, не той, которую можно стерпеть или притупить таблетками. Он весь превратился в агонию и чувство вины. Это он во всём виноват. Это его вина. Заберите, что угодно, только не единственного родного человека. Без отца жизнь не имеет смысла, всё, что угодно, только не он. «Прошу, помогите». Юнги вскочил и, ещё не сообразив, что делает, рванул к выходу. На языке уже созревал вопль, имя, которое минутами раннее он клялся забыть, формировалось в мольбу. В панике, он собирался позвать его и уже добежал до самой двери, спотыкаясь о разбросанные вещи, как вдруг замер. Тяжело дыша, Мин стоял с прикрытыми глазами и боролся с собой. На собранных в кулаки руках снова потрескались затянувшиеся коркой царапины, от частых вдохов кололо в груди, физическая боль остужала панику. Он сможет всё сделать сам, не нужна ему никакая помощь. «Просто возьми телефон и набери номер.» — Служба спасения? Здесь у человека случился инсульт. Не знаю точно сколько прошло времени. Это мой отец. Записывайте адрес… — дрожащим голосом Юнги сообщал подробности и слабо оседал на пол прямо в коридоре в шаге от Хосока, который всё так же стоял на улице у входа и не решался зайти. Юнги отталкивал его всеми силами, исторгал из себя даже самую слабую мысль, не до конца понимая причины, почему эти мысли вообще являются. Он пожирал себя изнутри, терзая виной и потерей, наказывал себя и поэтому не мог принять протянутую руку. Хосок чувствовал, что в нём нуждаются, понимал, как сильно он нужен, его собственное сердце разбилось острыми осколками на оборванном крике. Он ждал и был готов прийти по первому зову, но упрямый саб сам всё усложнял. Стоя за стеной, так близко и так далеко, Хосок понял причину, по которой можно ползти, когда тебя не держат ноги, но он всё так же оставался в неведении: почему можно так упорно отказываться от чужой помощи? С ноющей болью в груди и непримиримой гордостью он оторвался от холодного камня забора и двинулся прочь. Возможно, когда-нибудь между ними всё изменится, но это будет не так просто, быстро и легко.***
Чимин болтался в полупустом автобусе и корил себя за глупость. Как можно было не взять номер Юнги? Разве они не стали достаточно близкими для этого? Ему хотелось заехать себе по башке, все эмоции отражались на лице и со стороны казалось, будто он немного не в себе. Люди поглядывали на него с опаской и старались держаться на безопасном расстоянии. Листая небольшой список контактов, Чимин остановился на имени Чон Чонгука. От сочетания этих букв внутри всегда запускались необъяснимые процессы. Если с Юнги общаться невероятно легко и комфортно, то в этом случае всё крайне сложно и запутанно, от чего ярко и желанно. Вот так странно, но как есть. «Когда в следующий раз решишь прибежать ко мне, вспомни вот что: я больше не буду сдерживаться. Я обещаю тебе, что увлекусь и сделаю это гораздо сильнее». Вспоминая эти слова, Чимин будто снова ощутил на себе тяжесть и огонь чужого желания. От Чонгука всегда по коже бежали мурашки, но от такого совершенно сносило крышу. Внутри разливалось такое дразнящее желание напроситься, осознанно нарваться на неприятности и сделать что-нибудь из ряда вон. Господи, и когда он стал таким? Только что сокрушался о Юнги, а теперь во всю мечтает о Чонгуке. Укоряя себя уже в ветрености и непостоянности, Чимин снова замахал головой и нахмурился. Девочка напротив удивлённо подняла брови и покрутила пальцем у виска. — Мам, кажется, этот мальчик сумасшедший, — указывая на Пака, громко прошептала она. Чимину даже стало немного стыдно, но он согласен с ней, он точно теряет рассудок. В итоге, Пак выскочил из автобуса на первой же остановке, на одну раньше, чем нужно, но так было даже лучше. Так больше времени, чтобы собраться с мыслями и подумать, не совершает ли он ошибку. А он её определённо совершал, но ноги несли в выбранном направлении, и, скорее всего, пути назад уже не было. Заявиться без предупреждения, конечно, можно, но пожалуй не стоит. Для начала лучше всё же позвонить. Усмиряя зашкаливающий пульс, Чимин нажал на вызов. — Да, — Чонгук ответил через секунд десять. Рыкнул недовольно в трубку одно короткое слово, а Чиму уже стало не по себе. Чего он злой такой с самого утра? — Эм, привет, хён. Это я, — ну действительно, будто он прочитать имя абонента не может. — И? — Где ты сейчас? — почти заикаясь спросил ЧимЧим, ясно понимая, что Чонгук сегодня встал не с той ноги. — В аду, — хрипло ответил тот, после чего громко прочистил горло, заливаясь кашлем. — В смысле, в школе? — Нет, я дома. — На фоне голоса Чимин услышал шуршание и подумал, что Чонгук, наверное, ещё даже из постели не вылазил. — А почему так эпично? — попытка пошутить с Чоном не всегда заканчивается хорошо, но стоило попробовать. — Послушай, малыш, я надеюсь, что ты звонишь только с одним из двух предложений: хочешь отдать деньги или себя, всё остальное меня не ебёт. Прямо сейчас мне и без твоего тонкого голосочка хочется отрезать себе голову. После этой тирады Чимин хотя бы понял, в чём дело, и уже знал, чем можно задобрить монстра. Но от этого «отдать себя» внутри всё перевернулось. Это не прежнее «уходи», совсем не оно. — Ну тогда я еду к тебе, притащу с собой пивко и что-нибудь пожрать. — Звучит уже лучше, но я чувствую какое-то «но» в твоих словах, — Чонгук перевернулся на живот и утонул лицом в подушке, от чего голос стал глухим и плохо различимым. — Эм, ну да. Как ты уже знаешь, у меня нет денег. — От низкого стона в трубке по спине прошлись мурашки, и Чим в который раз подумал, что он ходит по тонкому льду. — Хорошо, сейчас скину тебе на счёт, но просто так ты не отделаешься, ты же понимаешь это? — Д… да, — будто на что-то окончательно решаясь, выдохнул Чимин и услышал, что звонок прервали. Чонгук выбил, самостоятельно решив, что разговор окончен. Тревога про Юнги отошла на второй план, и сознание затопило волнением совсем другого жанра. Уже спустя минуты две на телефон пришло уведомление, что счёт пополнен на пятьдесят тысяч вон, даже больше, чем нужно было, и саб помчался совершать свою фатальную ошибку. Стоя перед знакомым домом, Чимин вдруг понял, что никогда не приходил сюда днём или утром, только когда вечернее небо затягивало сумерками или вовсе наступала чёрная ночь. В лучах яркого солнца двухэтажное здание не казалось таким уж тёмным и загадочным, оно было белым, но стало видно, что на крыше потрескался шифер, оконные рамы давно не красили, а узкие дорожки поросли травой. Тут явно не хватало хозяйственных рук. Окно на втором этаже распахнулось и обнажённый выше пояса Чонгук выглянул вниз. От его измятого и домашнего вида у Чимина закружилась голова. — Чего застыл? Тебя с хлебом-солью встречать? Поднимайся, — крикнул он и скрылся внутри, громко захлопнув окно. Стекло задрожало, и если бы посыпалось вниз градом осколков, Чимин не удивился бы. На просторной светлой кухне, как всегда, ощущалась острая нехватка обжитости. Полки и шкафчики пустовали: ни запасов еды, ни разнообразной посуды. Минимальный набор на одного и несколько чашек, потому что одну лень мыть каждый раз. Поставив пакет с покупками, Чимин стянул рюкзак и устало облокотился о стол. Нога и спина всё ещё адски болели, и тревожить раны было не самой лучшей идеей. — Разве я не сказал подняться? — Чонгук подошёл вплотную и, шепча в самое ухо, вдавил Чимина животом в высокую столешницу. Сколько раз он представлял себе, как разложит аппетитного саба прямо на этом столе. В момент внутренности совершили головокружительный кульбит, и в горле пересохло. Чонгук оказался запредельно близко, его голос запускал по коже мурашки, а обвинение в неисполнении приказа вызывало желание заслужить прощение. Дрожащей рукой Чимин потянулся к шуршащему пакету и вытащил одну баночку, с намерением подать спасение от похмелья и заодно спастись от неожиданной атаки. Не видя перед собой ничего, кроме ярких ослепляющих бликов под полуприкрытыми веками, он вдавил крышечку, и струя пенистого напитка окатила их освежающей волной. — Пак Чимин, — отплёвываясь и стирая с лица липкие капли, Чонгук отступил на шаг назад и разочарованно взглянул в виноватые глаза, размером с пять копеек. — Ну что ты за человек? — Прости, — пролепетал краснеющий Чим и протянул заметно опустевшую банку. Чонгук принял её из дрожащих рук и, не отрывая пронизывающего взгляда, осушил до дна. Чимин смотрел, как кадык поднимается по сильной шее, как мышцы на руке напрягаются, как пролитые капли золотистого пива стекают по подбородку, груди, теряются в кубиках пресса и небольшой тёмной дорожке волос ниже пупка. Низ живота напрягся, а шустрый взгляд вернулся обратно к лицу. Чонгук усмехался, он видел, куда смотрел Чимин, и видел, как он это делал, с каким лицом любовался открытыми участками тела. Попался. — Теперь придётся принять душ. Вместе, — словно змей-искуситель, заново надвигаясь, коварно прошептал Чон. Он глядел на запуганного и заинтригованного Чимина и боялся, что сорвётся. По настоящему, а не в шутку. — А может, не стоит? — жалкая попытка. Красивое и слегка измятое тяжёлой ночью лицо Чонгука озарил настоящий оскал, он молниеносно подхватил Чимина под колени и перекинул слабо протестующего парня через плечо. Переступая через две ступеньки вместе с нелёгкой ношей, он в считанные секунды преодолел лестницу и оказался у ванной на втором этаже. Пару раз хлопнув по заднице извивающийся груз, чтобы вёл себя потише, Чон кое-как открыл дверь и включил воду. Чимин болтался вниз головой и совсем не мог определить, как ко всему этому относиться. С одной стороны — страшно до жути, а с другой — ему это нравилось. Он понимал, насколько дико легко принимает правила игры, но ему это нравилось. Открытая тёплая вода водопадом обрушилась с многочисленных отверстий в потолке. Огромная душевая кабинка, окружённая стеклянными стенками, заполнилась паром. Чонгук поставил Чимина на пол и затолкал его внутрь, попутно стягивая с себя штаны. Одежда саба тут же намокла и прилипла к телу. Спортивные штаны стали тяжёлыми, мокрая белая ткань футболки не скрывала, а только подчёркивала силуэт и формы. Парень отходил к стене и просто смотрел, как опасность в лице сексуального и обнажённого доминанта надвигается на него. Чонгук, ни грамма не стесняясь, красовался своим телом, шагал медленно, цепляя рукой тяжесть возбуждённой плоти. — В душе это лишнее, — прошептал он и кончиками пальцев подцепил футболку. Чонгук потянул ткань в разные стороны, и она с влажным звуком разорвалась на части, открывая часто вздымающуюся грудь саба. Сердце грозило пробить грудную клетку, с такой силой врезалось в рёбра. Борясь с оцепенением, Чимин не мог нормально дышать, сколько бы вдохов он не делал, ему казалось, что воздух не достигает лёгких и кислород не попадает в кровь, поэтому мозг отказывает. Он явно что-то упустил, потому что, как по-другому объяснить ситуацию, в которой они неожиданно оказались? Чонгук стоял опасно близко, капли воды врезались в его голое тело, отбивались от него и летели Чимину в лицо. А на нём всё ещё оставались штаны, и именно это казалось сейчас самым неправильным. Терзаемый всю ночь невыносимым голодом Чонгук приоткрыл в себе те замки, что сдерживали инстинкты, всё ещё контролируя себя, он решил рискнуть, попытаться ограничиться обычными, нормальными вещами. Подушечки пальцев покалывало от желания прикоснуться к гладкой влажной коже. И ему тоже не верилось, что всё это происходит на самом деле. Непослушные пальцы подцепили последние предметы одежды и потянули их вниз. Впервые полностью обнажаясь перед Чонгуком, Чимин испытывал стыд. Он был уже сильно возбуждён. И от этого ему было неловко. В то же время Дом ликовал, видя, что саб жаждет близости с ним ничуть не меньше. Ещё вчера, это казалось невозможным, но уже сейчас он может коснуться, почувствовать, испробовать на вкус. В чёрных глазах Чона бушевал вихрь из различных эмоций, но все они сметались прожигающим насквозь сексуальным желанием. Слишком долго Чонгук лишал себя даже самого малого. А теперь сотни фантазий с участием Чимина были предельно близки к реализации, и от этого чувство реальности терялось. Чим не успел до конца принять факт происходящего, как чужие губы врезались в его. Слегка отросшая щетина царапала подбородок, горячий язык ворвался в приоткрытый рот, и они оба провалились куда-то. Летели прямиком в бездну, совершая ошибку, и бездумно тащились от этого. Руки изучающе блуждали по телу, невзначай цепляя синяки и порезы. Острые касания плюс горячая вода и Чимин был готов хныкать, кроме возбуждения, ещё и от жжения и боли. Чонгук слышал эти жалобные звуки совсем тихо, где-то у своей груди, и внутри просыпались монстры. Хотелось развернуть саба к себе спиной, нагнуть и быстрее оказаться внутри горячего и тесного тела, загнать себя по самые яйца, вонзая пальцы в истерзанные чужими ударами бёдра, слушать болезненные вскрики и игнорировать их, используя саба, как податливую и безотказную секс-игрушку. Он может наделать глупостей, если не остановится вовремя. А причинять вред этому милому созданию совсем не хочется. Боясь потерять контроль, Чонгук уже решил отстраниться, но маленькие пальцы сомкнулись на члене и провели снизу вверх, нежно лаская головку. С губ прямо в не разорванный поцелуй сорвалось шипение, и решение остановиться стёрлось плавным скольжением. Чимин играл с огнём и делал это превосходно. Чонгук в удовольствии откинул голову назад и прикинул, не будет ли слишком, прямо сейчас поставить Чима на колени. Он решал, да или нет, пока неотрывно смотрел в большие глаза напротив и тянулся рукой к чокеру. Это украшение дозволено снимать только перед истинной парой, это слишком интимно, особенно, ритуально. Поэтому, откидывая в сторону последний предмет, скрывающий от него тело Чимина, Чонгук чувствовал, что владеет этим сабом. Ещё даже не проникая в его тело, он уже ощущал, что владеет им. Последнее, что он сделал, прежде чем поставить нижнего на его место, — отбросил и свой браслет куда-то на пол, совсем не заботясь о правилах и значениях. Пусть эта открытость друг перед другом будет им вместо недостающих чувств. Широкая ладонь легла на нежную шею, касаясь ровной линии метки, длинные пальцы сомкнулись вокруг, слегка сжимая. Глаза Чимина увеличились от удивления, но он всё ещё принимал заданные правила игры. Чонгук давил строгим взглядом и надменной улыбкой, грубой силой заставлял опускаться, при этом удерживая зрительный контакт. С трудом глотая, Чимин опустился на колени, ощущая, как о спину разбиваются горячие капли воды. Боль, она была неотъемлемой частью всего, что происходило. Снизу вверх он смотрел на парня, который вызывал в нём смешанные чувства с самой первой встречи. Видел властный взгляд и долю презрения и признавал, что кроме заботы и помощи от Чона, всегда хотел именно вот этого: унижения и подчинения. Хотел смотреть на него снизу, быть у его ног, поклоняться ему. — Лижи, — вытягивая свою стройную ногу, приказал Чонгук. Он заставлял сабмиссива опуститься до самого дна, окунуться в чувство собственной ничтожности, чтобы потом заново вознести его. Знакомство с новыми гранями, оттенками и сторонами взаимоотношений в паре. Никогда раньше Чимину не приходилось такого переживать. Его унижали, били и оскорбляли десятки раз, но он никогда не шёл на это сознательно и с тем, кого выбрал сам. Даже тогда, с Юнги в Дыре, он не успел в полной мере проникнуться сутью положения нижнего. Это сложное, необъяснимое чувство, комбинация из горечи морального падения и сладости принадлежности. На языке оседала соль и шероховатость кожи, колени больно упирались в твёрдую плитку, а в голове отвлечённо рождались, словно чужие мысли, «я твой», «я принадлежу тебе», «существую, чтобы угодить тебе». Поднявшись от ступней до колена, Чимин скользнул языком под коленную чашечку, ныряя головой меж разведённых ног. Чонгуку стало щекотно, и он с размаху шлёпнул по округлой ягодице, оставляя яркий след. По влажной коже, с акустикой закрытой душевой из стекла и плитки, звук получился отменным. Виртуозными движениями, поцелуями и покусываниями Чимин продвигался всё выше по внутренней стороне бедра, уже почти касаясь лицом паха, кидал взгляд наверх в поисках тени поощрения или недовольства. Он делал всё верно, потому что доминант был доволен им, он получал удовольствие, и от осознания этого, саб тоже получал его. Так оно работает для двоих. Чону немного надоело это затянувшееся вступление, хоть он и искренне упивался послушностью Чимина, но ему хотелось большего. Схватив парня за мокрые волосы, он оттянул его голову от себя, а затем приставил головку к покрасневшим губам. — Высунь язык. Чимин послушно открыл рот и вытянул розовый язычок, позволяя скользить по нему. Чонгук играл с ним, с его рвотным рефлексом, заставлял давиться и сдерживать слёзы. Больно хватал за волосы и тянул за них, принуждая сильно запрокидывать голову. Чимин позволял всё, принимал каждый грубый жест и несдержанный толчок, с радостью глотал слюну и смазку и скользил рукой по собственному члену, ощущая, что разрядка уже близко. Он казался себе таким пошлым, грязным, использованным и это… это было хорошо. Чонгук смотрел в заплаканные глаза и боролся с диким желанием ударить, растоптать, пройтись сверху и оставить бессильно лежать в луже крови, спермы и слюней. Эта мысль подтолкнула его к пику и с громким стоном он излился, в последний момент извлекая себя из горячего рта. Брызги семени попали на пол, стену и запачкали плечо саба. Глядя на то, как Чонгук ловит волны экстаза от его, Чимина, стараний, он и сам кончил, утыкаясь лбом в ноги доминанту. — Спасибо, Хозяин, — выдохнул Чим, опустошённо улыбаясь. Давно хотел это сказать. Получилось совсем не так, как было бы с Юнги. Ярче, сильнее, острее, опаснее. — Поднимайся, — Чонгук выключил воду и присел возле него. Убрал с лица прилипшие, мокрые волосы, пальцами аккуратно касаясь лба, и помог подняться на ноги. — Ты в порядке? Чимин кивнул и порывисто обнял, его переполняли эмоции, хотелось смеяться и плакать одновременно. — Тогда давай вылазить, жрать хочу, — первым ступив наружу, Чонгук кинул полотенце Паку, а сам прямо так, голый и мокрый, вышел в коридор. Оказалось, в ванной было лишь одно полотенце. Так он сказал, чтобы убежать прочь, хотя бы на минуту остаться подальше и усмирить разошедшееся внутри пламя. Он надеялся сдержать себя, но удавалось плохо. Контроль ускользал. Без пристального взгляда Чимин сгорбился, с трудом сдерживая стон. Когда волна эндорфинов спала, сокрушающие волны боли вернулись. Горела спина, сводило колени и бедро, немного ныла челюсть. И пришло смутное ощущение, что он испачкался, пал так низко, откуда уже не вернуться. С Юнги такого не было. Спустившись на кухню, парни изо всех сил скрывали собственные чувства по поводу случившегося и молча набросились на давно остывшую пиццу. Горячий кофе тоже пришёлся кстати. Что-что, а хороший кофе всегда имелся у Чона в доме, в отличие от того же риса или хлеба. Принимая из рук хозяина дома свою чашку, Чимин понял, что хочет касаться его руки, чтобы ощущать ту слабую связь между ними, чтобы убедиться, что она вообще есть. Чонгук скептически смотрел на то, как чужие пальцы скользят по его руке, касаясь метки, ладони и пальцев, но решил не создавать проблем. Хочет, пусть гладит. Так они просидели несколько минут, пока Чон не подорвался и не отошёл к окну. Ему хотелось отбросить эту нежность, потому что любой контакт с голой кожей провоцировал его. Внутри всё ещё горело желание сделать с Чимином вещи похуже. Увидев на пальцах чёрные разводы, Чим подумал: «Откуда? Может, кофе?». Но сердце в предчувствии забилось быстрее, рука потянулась к метке, и он яростно потёр шею. Но нет, подушечки пальцев стали влажными от воды, но на них не было ни следа чернил. Значит, это не его. — Чонгук, покажи руку. — Что? Зачем? — Дай её сюда! — Ого, ЧимЧим, ты кричишь на меня? А не боишься последствий? — Чимин проигнорировал вибрирующие нотки в голосе Чонгука, он схватил протянутую кисть и самозабвенно начал тереть чёрную полоску шириной в полсантиметра, пока не увидел, как чёрные разводы украсили смуглую кожу. — Хён… — Чимин поднял глаза кверху и уставился в хмурое лицо, пытаясь понять, что это значит, что теперь будет. Чонгук и сам удивился. Слишком неожиданно. Вырвал руку из дрожащих пальцев и нервно отошёл подальше, чтобы не видеть потери на невинном лице, он сам потёр чернила. Они смазывались. — Плевать. Забей, это не важно, — убеждал он Чимина, себя, обоих, не оборачиваясь. — Что значит не важно? Ты встретил свою пару, твоя родственная душа совсем рядом, — Чим не заметил, как начал повышать голос и срываться на отчаянный крик. — Ты знал? Когда пустил меня к себе сегодня, ты знал об этом? — Его всего трясло и крушило. Начало казаться, будто отбирают что-то важное, что-то только что обретённое. Ощущения собственной никчёмности стало расти ещё сильнее. — А чего это ты так вспенился? Рано или поздно, но это происходит, и мы встречаем истинных. И мы оба прекрасно знали, что для меня это не ты, — огрызнулся Чонгук, отрывая взгляд от собственной руки. Жестоко, но правда. — Да, точно. Это не я, — осевшим голосом вторил Чимин, с болью вспоминая, каким счастливым был пару минут назад. А теперь его хрупкий иллюзорный мир разлетелся на части, столкнувшись с реальностью. Правильно, как и в случае с Юнги, он не пара Чонгуку. Везде он лишний. Чон поставил чашку на стол и двинулся вперёд. Сделав два широких шага он снова оказался рядом, опаляя своим жаром. Нагретая чашкой ладонь легла на щеку, а большой палец огладил пухлую нижнюю губу. Парень нависал сверху и жестоко дразнил своим почти-поцелуем. — Чимин, ты хочешь меня? — то ли вопрос, то ли утверждение. — Н… нет, больше нет. — Очевидная ложь, которая всё равно смогла зажечь ярость. Чонгук вспыхнул. — А Мин Юнги ты хочешь? Он же тоже не твой доминант, но его ты всё равно хочешь? — Не знаю, — ответ слетал едва слышный, касаясь чужих губ тёплым порывом воздуха. Чимин не знал, чего он хочет получить, но точно понимал, чего не хочет лишаться. Вот эти волнующие моменты он точно не хочет потерять. Когда на волоске от выдуманной смерти, в шаге от неотвратимой ошибки и адреналин по венам вместе с эндорфинами. Но зная, что где-то рядом есть его пара, уже не так просто идти на бездумные глупости, ведь появляется неизбежное чувство вины. Ещё сильнее прежнего. — Знаешь и скажешь мне правду, я заставлю, — Чонгук рычал у самого лица от злости и растерянности, он сам не был готов к такому повороту. Не был готов к тому, что в одно утро его жизнь вот так кардинально изменится. Только решил вернуть себе часть нормальной жизни, получил Чимина и должен от него тут же отказаться? Какого чёрта? Руки отчаянно сжимали далеко не хрупкие плечи с такой силой, что не вырваться. — Хён, отпусти, мне больно, — Чимин тихо зашептал, уже смиряясь с тем, что он теряет своё тайное убежище. — Я лучше пойду. — Нет, я запрещаю тебе уходить, ты останешься со мной, — Чонгук впал в отчаяние, раз цеплялся за крайнюю меру — принуждение-приказ доминанта. Он тянулся поцелуями жёсткими и колючими, пытаясь пробиться сквозь сопротивление. — Нет, не надо, хён, перестань, — Чимин начинал паниковать, но старался говорить спокойно и уверенно. — Прошу, не заставляй меня, не делай этого. — Чим, — короткий выдох, в котором столько сожалений, о прошлом, настоящем и будущем. — Прости, ты прав, я не имею права тебя принуждать. Но я правда не хочу, чтобы ты уходил. Останься, как раньше, просто будь рядом. — Ты же знаешь, что «как раньше» уже не получится. Время замерло, пока двое людей, не связанных высшими узами, общались одними лишь взглядами. Больше не проронив ни слова, Чонгук умолял остаться, а Чимин просил отпустить, надеясь, что его удержат. Они оба ненавидели судьбу за то, что это случилось именно сегодня, что два обстоятельства столкнулись в один день и даже временно не позволили им насладиться близостью. Чонгук был готов наплевать на свою метку, но Чимин — нет. Застёгивая на своей шее чокер, найденный на полу в ванной, он в который раз пожалел, что «это не он». Лучший момент их знакомства превратился в сущий абсурд. — Я всё равно безумно хочу тебя, — Чонгук стоял в дверном проёме и внимательно следил за тем, как Чимин надевает его чистые вещи, чтобы покинуть его дом. — Как же давно я хотел услышать эти слова, — грустная улыбка, последний взгляд в зеркало и нерешительный шаг навстречу. — Но ты лишь гнал меня прочь. — Это нечестно, что ты вот так уходишь. — Это больно, что ты принадлежишь кому-то другому. — Он тоже принадлежит не тебе, но ты пойдёшь к нему? — Ревность — ещё одно чувство, на которое у них нет права. — Не думаю, что это имеет значение, — Чимин отвечал, уже спускаясь по лестнице вниз. Он поднял свой рюкзак, скривившись от боли, накинул его на плечо и двинулся на выход, где оставил обувь. — Где ты собираешься ночевать? У тебя же даже денег нет. — Придумаю что-нибудь. Дверь с хлопком закрылась, и Чонгук присел на нижнюю ступеньку, невидящим взглядом уставившись на свою метку. По краям она немного смазалась, но всё ещё оставалось цельной полосой. Значит, встреча состоялась совсем недавно, скорее всего, вчера вечером. — Твою мать! — В сердцах выдохнул парень, врезаясь бездумно кулаком в опору хиленьких перил. Трухлявая древесина разлетелась на куски. Никчёмное жилище никчёмного человека. — Ну и кто, блять, этот несчастный?