Со мною ты Проходишь поля извращений и насмешек, Но мы меняемся, Складывая воедино нашу головоломку неудач.
Острые и колючие взгляды отовсюду. Они загоняли в угол, от них передёргивало и мороз полз по коже. Чимину казалось, что помимо привычного отвращения, в глазах одноклассников появилось что-то новое. Липкий страх путал мысли и бился в черепной коробке тревожным: «Они всё знают. Они слышали, видели». Парень замер посреди огромной комнаты, чувствуя себя голым, беззащитным перед безжалостной публикой. Он хотел бы держаться прямо, стоять с гордо поднятой головой, но всё больше сжимался, пожираемый стыдом, признавал свою никчёмность. Он и правда отвратительный. На уровне инстинктов Пак Чимин искал защиты, но был окружён лишь стаей голодных псов, готовых при первом же случае наброситься на слабую жертву. Вместе с внутренним голосом со всех сторон слышался пропитанный ядом шёпот, и этот едва уловимый звук заглушал речь нового консультанта, пробивался сквозь все ментальные щиты и нещадно душил. Никакие разговоры не помогут обитателям этой школы исправить привычное отношение к слабым и другим, таким, как Пак Чимин или Мин Юнги. Вся эта затея с индивидуальными и групповыми встречами, тренингами и сеансами — глупая трата времени. Фарс для общественности, как они изначально и предполагали. Ничего не изменится, всё будет так же и, возможно, даже более жестоко, просто не так открыто. Самые заядлые монстры, что спрячутся за натянутыми масками нейтральности, будут поджидать в тёмных углах, чтобы выместить свою отравляющую злость и пустую ненависть. Лживые детки будут изображать исправившихся и искупивших свою вину, но это будет лишь видимость для сторонних наблюдателей. Их простят, им помогут, и только такие как Чимин и Юнги останутся навсегда и во всём виноватыми, испорченными и лишними. Как только ознакомительная лекция закончилась и все облегчённо вздохнули, изрядно вспотевший саб выбежал из зала первым, расталкивая впереди идущих учеников локтями. Не собирался терпеть их общество больше ни минуты. Тяжёлые двери распахнулись под натиском дрожащих рук, и свобода показалась неимоверно близкой, подув в лицо порывом свежего воздуха. Уже вылетая в коридор, Чимин успел краем глаза заметить стоявшего в стороне Чон Чонгука. От одного его вида тело пробило зарядом, коротнуло и заискрило. Послевкусие произошедшего между ними ещё блуждало по коже и горело алыми пятнами. Чужая сперма медленно вытекала из тела. Чимин вспыхнул, и его щёки покрылись румянцем. Совсем недавно он мог бы поймать этот острый взгляд, мог бы незаметно подойти и почувствовать себя спокойнее, невзначай коснувшись руки, но теперь просто не смел. Любой контакт с хёном будет ещё больше всё запутывать. И именно потому, что хотел быть рядом, Чимин зашагал прочь ещё быстрее, спеша скрыться от собственной слабости. С каждым днём, каждой минутой, каждым вдохом казалось, что жизнь становится только сложнее. Своими поступками он рыл себе глубокую яму и с закрытыми глазами летел прямиком вниз, безумно улыбаясь и издавая стон удовольствия. Пришёл в себя он уже в уборной. Резкий белый свет отбивался от плитки и зеркал и неприятно резал покрасневшие глаза. Холодная вода приятно остужала ладони и горевшее лицо, но никак не тушила внутренний пожар. Лёгкие будто объяло пламенем, всё жгло и оседало пеплом на языке, придавая невысказанным словам горький вкус. Вдруг навалилась такая усталость, что ни идти, ни стоять на месте, он не мог. Захотелось прямо здесь опуститься на пол и не двигаться. Бесконечный и выматывающий день. Эмоции словно на американских горках: то в бескрайнюю высь, то в бесконечную пропасть. Найденная в углу швабра отлично заблокировала дверь, чтобы никто не мог войти и потревожить. Опустошённый и словно онемевший Чимин уселся на пол возле умывальника и уставился на протекающий кран. Капля собиралась на самом краю, увеличивалась в размере, пока, достигнув критической массы, не срывалась вниз, разбиваясь о раковину. Каждый влажный звук удара отсчитывал пять секунд, десять, пятнадцать. Минуты спокойствия позволили немного поразмыслить и окунуться поглубже в пучину нравственных терзаний. Предстоящий непрекращающийся позор собственного падения, ярость отца, который уже, небось, вовсю ищет никчёмного сына, невыносимый Чон Чонгук и этот приглашённый гвоздь программы, весь из себя идеальный доктор Ким Тэхён, чьё вмешательство не кажется хорошей идеей. Со всех сторон надвигалась буря, ближайшее будущее меркло в кромешном пиздеце. Вот просто… За что? Нужно уходить отсюда и просто плевать на всё. Какая в жопу учёба? Вот только ещё пару минут посидеть, собраться с силами и можно будет идти. Пока неизвестно куда, но главное, что отсюда.***
Чонгук не верил своим глазам. Как этот смазливый мозгоправ из Дыры оказался в его школе, как так-то, блять? Изначально он планировал в конце этого цирка подловить на выходе Чимина и закончить их оборванный на странной ноте разговор. Но смущённый саб опять умудрился сбежать, поэтому ничего не оставалось, кроме как провести взглядом его стремительно удаляющуюся спину и вернуть своё внимание к светловолосому парню я-самый-дерзкий-саб-на-свете. — Неожиданная встреча. — Дождавшись, когда последний ученик покинет актовый зал, Чонгук поднялся и неспешно двинулся навстречу собиравшему свои вещи доктору Киму. Его присутствие в школе до сих пор походило на дурную шутку, а распоряжение директора принудительно и обязательно ходить на его бесполезные тренинги так вообще было до смешного бредовым и абсурдным. С каких пор в этом аду кого-то интересует чьё-то психологическое здоровье? — Я могу понять, почему тут собрали всех этих долбаёбов, но причём здесь я? Нахальный школьник продвигался мимо рядов одинаковых кресел, не доставая рук из карманов брюк, а Тэхён продолжал собираться, полностью игнорируя его. — Не объяснишь? — более настойчиво, повышая голос, спросил Чон, подходя всё ближе к высокой деревянной кафедре, за которой стоял их новый психолог. Не до конца застёгнутая рубашка придавала парню диковатый и слишком неуместный вид, кто-то другой мог бы и спасовать, но не Тэхён. — Я слишком наслышан о тебе, чтобы допустить, что ты ни в чём не виноват, — спокойно проговорил он, не поднимая взгляда. Почему этот ребёнок так выглядит? Длинные пальцы почти незаметно дрожали над разлетевшимися листами бумаги, но жесты оставались плавными и размеренными. — Я пока не знаю, насколько всё плохо и кто в чём виноват, но я обязательно с этим разберусь. Моя задача — помочь здешним подросткам смириться с их природой, рассказать им, как усмирить проявляющиеся инстинкты и научиться их контролировать, чтобы сгладить острые углы на стыке, сделать их менее опасными. — Молодой врач наконец-то собрал свои записи и выпрямился, внимательно вглядываясь в уже знакомые тёмные радужки глаз. — Насколько мне известно, ты здесь как раз самый опасный. — Да что ты, здесь я как раз самый хороший. А вот там, где мы встретились вчера, я мог бы тебе показать, что значит опасность, — Чонгука как-то внезапно понесло, и внутри снова начала закипать ядрёная смесь из тысячи оттенков запрещённых желаний. Право повелевать покалывало изнутри, разгоняя по телу импульсы. Выходит, Чимин его не насытил, а лишь распалил. Наступление продолжалось, и теперь их разделяли какие-то жалкие полтора метра. — Что, малыш, сложно держать свои гормоны в узде? — Ким Тэхён спокойно забросил стопку бумаг с личными делами учеников в свою сумку и тоже сделал шаг навстречу, сокращая расстояние и смело удерживая зрительный контакт. Каждое его движение было преисполнено грацией, а в голосе звучала патока надменного поучительства. Чёткий контур искусанных губ и россыпь родинок притягивали взгляд. — Поэтому я вас и пригласил, мой юный друг, на наши встречи. Как же ты сможешь контролировать своего саба, если ты себя не в состоянии держать в руках? — Повезло моему сабу, не так ли? — саркастично хмыкнул Чон и предусмотрительно отступил на шаг назад, отсекая от себя опасно возможный, даже случайно, контакт. Рецепторов касался едва уловимый аромат чужого парфюма, а на пальцах фантомно ощущался далёкий пульс встревоженно бьющегося сердца. Тэхён смотрел всё так же прямо, он читал его между строк, но в прежнем интересе проявились новые оттенки. Не страх, не отвращение, что же это? Жалость? А вот этого не надо. — Не смей меня жалеть, тебя об этом не просили. Тэхён не смог удержаться, его эта вспыльчивая горячность веселила. Губ коснулась молния насмешливой улыбки и тут же погасла. Но её заметили. Раскатом грома прозвучало низкое рычание, как в грозу, с небольшим опозданием. Правильные черты лица напротив поплыли, всё слилось в бушующей пляске красок и ударов сердца, и Чонгук не успел отследить, как прижал доктора Кима к сцене, нависая сверху. В стальной руке вибрировала сила, чужие колени оказались по обе стороны от бёдер, а в голове билась лишь одна мысль — поставить на место, наказать, подчинить, взять. Снизу без тени страха на него смотрели ясным взором, а под пальцами бился до ужаса знакомый пульс. Бархатная полоска чокера так контрастно выделялась на светлой коже, приковывала внимание и манила. Чонгук неотрывно смотрел, как его же рука слегка сжимает длинную шею, как большой палец проскальзывает под полоску украшения и почти нежно касается всё ещё целой линии чернил. Это сводило с ума. — Запомни, что бы ты ни сделал, это попадёт в твоё дело, — с трудом прохрипел обездвиженный саб, стараясь не проявлять сопротивления, чтобы не провоцировать ещё больше. В свои слова он вкладывал уверенность и назидание. — Одно нарушение, и ты вылетишь из школы или снова загремишь за решётку. Тебе это нужно? Чонгук на секунду прикрыл глаза и глубоко вдохнул, пропуская это сквозь себя. Он ощущал чужую дрожь, и она отбивалась вибрато в его сознании. Подушечка большого пальца последний раз скользнула в запрещённую зону, а затем, оторвав себя силой от горячего тела, парень сорвался с места и вылетел из зала, чтобы восстанавливать крупицы самообладания где-то подальше. Близость этого человека слишком сильно выбивает из колеи, рушит с трудом освоенную выдержку, подгоняет слишком близко к обрыву, сорвавшись с которого назад дороги не будет. Но почему при этом он сам остаётся таким спокойным? Тэхён выпрямился, сев на край сцены, и облегчённо выдохнул. Напряжение постепенно покидало тело, адреналиновая волна схлынула, оставив после себя лёгкий тремор. Тонко, совсем на грани. Ситуация могла обернуться совершенно непотребными последствиями. Он сам на секунду засомневался, но затем взмахнул головой и одёрнул съехавший на бок пиджак. «Мальчишка слишком много себе позволяет». Поправляя чокер, он прошёлся рукой по коже, касаясь того же места, где только что были чужие пальцы. Шея будто горела ожогом. Осознание происходящего пришло не сразу и повергло в запоздалый шок — на среднем и указательном пальцах остались разводы чернил.***
Кома — шаткая грань между жизнью и смертью. Отец давно хотел уйти, но Юнги так отчаянно за него цеплялся, хоть и старался не показывать этого, что это удерживало. Так эгоистично и жестоко — смотреть на чужие страдания и просить продлить их ещё. Но неужто в этом мире совсем ничего не осталось, ради чего стоило бы жить? Парень стоял у больничной койки, на которой сам недавно лежал, и что есть сил держался за поручни, чтобы не упасть. Он неотрывно вглядывался в родное лицо, что стало цвета серой бумаги, и мечтал ещё хотя бы раз увидеть на нём улыбку и давно погасший свет в глазах. Собственные ноги подкашивались от боли и усталости, но он этого будто и не замечал. Врачи излагали весьма неутешительные прогнозы и виновато старались отделаться поскорее. Никто не любит сообщать ужасные новости. А затем встал ребром денежным вопрос. Стоимость поддержания человека на аппаратах настолько велика, что Юнги почти поддался отчаянию. Но он сделает всё, что угодно, чтобы достать деньги, не позволит отцу умереть, если есть хотя бы один шанс, что он может прийти в себя. — Послушайте, я понимаю вашу ситуацию, но должен объяснить всё как есть. Если вы не сможете оплатить счёт, вашего отца отключат. И дело не только в финансовой стороне, эти ресурсы могут помочь выжить кому-то, чьи шансы намного выше. Простите за прямоту, но это моя работа, — сотрудник больницы отрешённо уставился в окно, избегая испепеляющего взгляда. Ему, видимо, не привыкать. — Хорошо, я вас понял, — поморщившись от боли, Юнги слегка поклонился и, не оборачиваясь, направился на выход. Торчать здесь не имеет смысла, никому от этого легче не станет. Проблема ясна: нужны деньги, много. А ещё он помнил, что должен за собственное лечение некоему Чон Чонгуку, странному типу, которого позвал Чимин. Вот чего Юнги не любит, так это быть кому-то чем-то обязанным. С этим тоже нужно разобраться поскорее. Но в первую очередь — заплатить за медицинский счёт папы. Всё остальное следом. Собственный дом встретил его тёмными окнами и пугающей тишиной. Вокруг царили бардак и пустота: пол в коридоре был истоптан работниками скорой помощи, в комнате всё вверх дном, на кухне сломанный телевизор, и при этом никто не бурчит, не причитает и не скрипит колёсами инвалидного кресла. Чтобы не слышать это отсутствие звуков, Юнги заткнул уши вакуумными наушниками и постарался отключиться. Но сон не шёл, всё тело отзывалось агонией на любые движения и даже бездействие. По рецепту ему положено обезболивающее, но купить его не на что. Как, впрочем, и еду. Хоть дом продавай или сдавай его в аренду. Но это место слишком ценно, это убежище, где можно скрыться от жестокого мира. С ним связано столько светлых, хоть и не без грусти, воспоминаний. А ещё вся мебель была украшена мамой собственноручно, всё в этом доме было тщательно подобрано ею, и Юнги старался ничего не менять по возможности. Поэтому повсюду всё старое, но самое дорогое, и нет, дом он никому не продаст. Лучше продать себя, это истасканное тело всё равно ничего не стоит. Невидящим взглядом Юнги уставился в потолок и попробовал вспомнить, когда в последний раз всё было так херово. По проводам трек поступал в сознание битами и тяжёлыми аккордами, и в голове формировалось тяжкое решение. Есть один способ быстро получить наличку, довольно грязный и отвратный, но он есть. Где-то в телефоне был сохранён номер на случай совсем хуёвых деньков. Кажется, такие как раз настали. — Джин? Привет, это Шуга. Да, который Мин Юнги. Есть заказы? — Конечно, они всегда есть. Но, Юнги, что изменилось? Ты же был против. Знаешь, сколько я получал заказов на твоё имя? Некоторые всё ещё висят активные, — голос неизменного бармена Дыры звучал приглушённо и с перебоями, в его комнате очень плохо ловила связь. — Плевать на них. Предложи что-то подороже, а лучше сразу самое дорогое, — Юнги нащупал пачку сигарет в кармане и выудил зажигалку. Без отца можно курить прямо в комнате. На всё плевать, когда некого расстраивать. — Хочешь взять что-то из топа? — Давай номер один, похуй. — Дым опалил лёгкие, насыщая никотиновую зависимость. Рёбра снова заныли от глубокой затяжки, сколько ещё это будет продолжаться? — Номер один? Уверен? Знаешь же, на что идёшь? — По ту сторону звонка Джин глубоко вздохнул и полез в свой ноутбук искать список. — Ладно, читаю: «Комната номер восемь. Раненый, хрупкий нижний, с высоким болевым порогом». И больше ничего, никаких деталей или пожеланий о наряде, поле, возрасте, только это. Сумма порядочная, выше этого заказа по рейтингу или оплате не было уже очень давно. И он, кстати, сегодняшний. Но ты на низ согласен? Ты же не по этой части. Могу предложить самое дорогое для верхнего. Но там сумма почти втрое меньше. — Не надо ничего больше искать. Этот сойдёт, беру. К тому же, меня снова избили, так что этот псих будет доволен. Записывай на сегодня, — подтвердив заказ, Юнги выбил и швырнул телефон на тумбочку. Ну вот, полдела сделано, осталось самое грязное. — Блять, нижний, — взвыл он, сжимая волосы на затылке в кулак. — Нижний? Что же я делаю? — Глядя на свои колени, Мин попытался вспомнить, где у него припрятана доза травы. Пригодится. В душе творилась такая адовая херня, что лучше было бы в ней не копаться. Но это оказалось неизбежным. Принимая ванну, парень затягивался уже не просто табаком, отдавался на волю веществу, в надежде что оно притупит чувства реальности до самого конца. Но даже сквозь лёгкую дымку дурмана он понимал, что сегодняшняя сессия ему дастся с очень большим трудом. Помимо гордости, всё болело, жгло и не слушалось. Совсем деревянные конечности не хотели гнуться, и каждая частица тела сигнализировала о желанном покое, права на который не было. Протестовала вся его суть. Лечь под какого-то грёбанного садиста? Он никогда не был полностью в роли нижнего, только в групповухах случалось и в полном угаре. Всё было путано, неоднозначно и неопределённо. Один на один будет сложно, очень сложно. Невероятно позволить кому-то взобраться наверх и позволить всё. Даже мысль об этом вызывает отторжение, как же вытерпеть полную сессию? А ведь после будет ещё хуже, будет так хуёво, что жить не захочется. Комната номер восемь — это пыточная для людей с фантазией. Множество крепежей и тросов позволяет подвесить саба в любом положении, и, кажется, это там играют с током. Весёленький предстоит вечер. Юнги убеждал себя, что оплата, равная месяцу работы, того стоит, ради жизни отца оно того стоит. Но, блять, это же ёбаный пиздец. Вообще принять подобный заказ всегда значит подписаться на высокооплачиваемую пытку с риском получить необратимые повреждения. Самые высокие в рейтинге обычно слишком из ряда вон, на что большинство не подпишется, да что там, ни один здравомыслящий человек не подпишется на самое верхнее. Юнги точно рехнулся. По идее, заказчик указывает в числовом эквиваленте своё желание причинить вред нижнему, плюс уточняющие детали. Поэтому Джин и переспрашивал, потому что сам эту систему рейтингов разрабатывал. Это вообще его затея: принимать особенные пожелания. Сначала за барной стойкой, затем в сети на специальной странице, а потом и толкать их по своим связям. Так людям стало намного проще найти желанное. Через проверенный канал и посреднику проценты, и участникам спокойствие, да и собственник Дыры всегда при деле, потому что исполнялись заказы именно там в специально оборудованных комнатах. Сокджин и сам не редко становился их исполнителем, особенно для групповых сессий, потому что это его профиль. А тут, видимо, кроме уровня жестокости ещё и аноним, это всегда повышает оплату и риск нарваться на конченного психа. Но у Юнги не было выхода, ситуация никак выбора не оставляла. Специфический запах травы смешивался с парфюмерией и щекотал ноздри. Гель для душа на мочалке создавал ароматную пену и мягко ложился на кожу. Запах фруктов и ванили витал в воздухе с оттенками дешёвой дури, оседая на запотевшем зеркале. Приход понемногу стал приглушать боль, чувство лёгкой невесомости стало наполнять изнутри. Юнги потянулся к паху, лениво касаясь себя, словно проверял, сможет ли возбудиться. Пока не получалось. Выплёскивая воду из ванны, он стал на колени и поднял зад кверху, почти уходя головой под воду. Капля геля стекла с пальца на нежную кожу и помогла проникнуть внутрь без особого дискомфорта. А вот так лучше. Чёрт. Острая бритва в правой руке неловко проехалась по промежности, оставляя мелкие порезы, будет печь. Гладкое тело отзывалось на любое малейшее касание, движение воздуха и колебание. Один палец, затем два, неохотно, но тело начало отвечать, и вот уже три пальца по вторую фалангу легко проникают в растянутый проход. А в голове гудит неохотное признание. Если он сегодня получит удовольствие, то больше не сможет обманывать себя. К тому же через пару часов ему стукнет семнадцать, и метка не заставит себя ждать. Сомнений больше не останется. Почему-то вдруг вспомнился Чимин, и как было хорошо возле него чувствовать себя сильным. Мин всхлипнул и перестал терзать себя, доставая испачканные пальцы. Хотелось опустить голову под воду и больше не выныривать. Просидев так ещё минут пятнадцать, он начал мёрзнуть, а уверенность так и не пришла. Стуча зубами, Юнги с трудом поднялся, опираясь руками о бортики ванны, по тощему телу водопадом стекала вода, подчёркивая ужасные кровоподтёки. Задача привести себя в порядок казалась невозможной, радовал тот факт, что именно это клиенту и нужно. Вместо эластичных бинтов на сломанных рёбрах идеально сидел чёрный корсет, худые ноги были тщательно вытерты полотенцем и натёрты ароматным маслом, все лишние волосы удалены, тело готово к любым вторжениям. Мин смотрел на себя в зеркало и чувствовал, как влажные ступни примерзают к холодному полу. От себя и так тошнило, а от того, что предстояло сделать, пустой желудок сжимался в болезненных спазмах. На впалые щёки и синяки под глазами ровно легла тоналка, пряча фингалы и опухлость после избиения, и даже тени вокруг глаз в стиле смоуки айз удались, скрывая измождённый вид. Похож на подбитую продажную шлюху, а не на зомби, успех. Что ещё добавить для лучших чаевых? Что там нужно заказчику-извращенцу? Хрупкого и раненого? Подчеркнуть все свои раны, открыть синяки и ссадины, оставить перевязь и бинты на виду? Набор пожеланий хоть и невелик, но впечатляет, скорее всего, поджидает его старый, лысый и жирный увалень, что тащится по беспомощным сабам. Гадливость проедала всю суть, заставляла отказаться, потому что это падение сильнее него, оно оставит после себя неизгладимое впечатление, вывернет наизнанку, запачкает навеки вечные. Это хуже, чем что-либо сделанное раннее. Может, лучше принять вместо этого десятки мелких заказов, продать почку, убить кого-то? Но нет, о чём он? Сегодня это не поможет. Первый взнос нужно внести уже завтра. Времени нет, значит, иначе никак. Юнги медленно передвигался по дому, пытаясь найти себя в тёмных и пыльных углах. Но по коридору передвигалась лишь тень былого человека, словно призрак, что не может найти покой. Он остановился и взглянул на себя в зеркало ещё раз: смертельно бледный, а в глазах затравленная безысходность. Когда слабость — твоё единственное оружие, это так унизительно. И вот в такие моменты ему всегда становится смешно, просто чертовски комично от этих сказок про «идеальное общество, построенное на гармонии душ, разделённых на ведомых и ведущих». Какая чушь. Собираясь на добровольную казнь, парень снова заглушил себя музыкой, чтобы обречённый внутренний голос орал менее заметно. Поэтому звонок у ворот он не услышал. Как и ещё следующих десять. А затем звонить стал телефон. И тогда Юнги глянул на экран, недовольно выныривая из прерванной песни. Звонил незнакомый номер. — Юнги? — голос двоился, звучал из трубки и где-то под окнами. — Если ты дома, открой, пожалуйста. — Кто это? — Пак Чимин, — звучало растерянно, будто надеялись, что узнают сразу. — Уходи, — Юнги слабо выдохнул и положил трубку. Им не о чем говорить сейчас. Лучше бы Чимину его таким не видеть. Но звонки продолжались, в дверь и на телефон. Чимин перелез через забор и бродил по двору, атаковал по всем фронтам и вскоре начал кричать, оглашая всю улицу громкими воплями. Тогда Мин сдался. Ржавый замок щёлкнул, и Пак сразу перешагнул через порог, растерянно вглядываясь в пустое лицо хёна. — Почему ты не открывал? Что происходит? — в его голосе звенела паника. — Почему ты тут? — Юнги подпёр плечом стену, отвечая вопросом на вопрос. Ответов у него всё равно не было. — Я пробрался в учительскую, нашёл твое личное дело, адрес и телефон… — Я спросил почему, а не как, — Юнги покрепче запахнулся в свою кожаную куртку, начиная замерзать на сквозняке. Он стоял, угрюмо уставившись в дверь, будто ждал, когда младший уйдёт. — Мне больше некуда идти, — Чимин тяжело вздохнул и поднял на хёна умоляющий взгляд, — позволь остаться у тебя. Мин Юнги стоял молча, он слышал вопрос, но смысл доходил до него слишком медленно. «Если оставить Чимина тут, то для него нет чистого постельного белья». — Оставайся, если хочешь, а я должен идти, — не оборачиваясь, Юнги шагнул на улицу в чём был, оставляя шокированного Пака у распахнутых дверей. Он вёл себя странно отрешённо, словно был в трансе. Прибывший водитель распахнул дверь такси и равнодушно помог парню забраться на заднее сидение. Чимин продолжал торчать у входа и шокировано провожал взглядом удаляющуюся машину. Ок, Юнги он нашёл, но происходящее от этого не прояснилось.***
Вечернее небо успело потемнеть до глубоко синего с фиолетовыми вставками туч. Осенний воздух пробирался под одежду своими холодными пальцами. Немного приводило в чувство, чего не хотелось. Выбравшись из машины, Мин недоумевающе уставился на таксиста: тот хотел денег. Взмахом руки он указал на вход в Дыру и у стойки регистрации махнул хозяину головой. Разберутся между собой сами, тратить силы на разговоры не хотелось. Колено кололо при каждом шаге, челюсть пульсировала болью и рёбра ныли на вдохе. Но всё было приглушённым и будто не с ним. Тело казалось ватным, тяжёлым, чужим. Отлично. Придётся ждать в баре, клиента ещё нет. Заказав себе двойную порцию виски, Юнги надеялся, что это не скосит его окончательно, но поможет хоть немного расслабиться. Впервые секс будет для него не собственным выбором, а омерзительной работой. Всё бывает в первый раз. Сарказм и самонасмешка выбили из груди лёгкий смешок, крепкий алкоголь обжёг глотку, а по позвоночнику прошлась дрожь. Его словно рвало на части, бросая из крайности в крайность. Это трава, или он сходит с ума? Высокое кресло рядом скрипнуло, когда на него опустился ещё один посетитель. Юнги обернулся и чуть не выронил бокал. Чёртов Чон Хосок. — Какая встреча! Меня ищешь? — Скройся. Я сегодня занят. — Ну что за манеры? — Хосок закатил глаза кверху и махнул Джину подойти. — Как твой отец? Бармен рассчитался с клиентами в другой части стойки и подошёл ближе. Короткий сигнальный кивок Юнги и ожидающая улыбка Хосоку. — Вот только не нужно делать вид, что тебя это каким-либо боком касается, ладно? — Юнги осушил свой бокал и встал. Клиент уже прибыл. — Что пожелаете? — Услужливое лицо Сокджина светилось ироничной усмешкой, он всегда любовался дерзостью Мина. Хосок смотрел на быстро исчезающего на ступенях Юнги и крутил между пальцами монетку. — Его. — Заказ принят.