Наша родственная душа — наше отражение. Они — это мы, только с реверсивными в своих проявлениях качествами.
Такие знакомые, но на этот раз чужие слова тупой пилой врезались в прозрачные ожидания, и их осколки летели к ногам. Шаги давались с невероятным трудом, будто и правда идёшь по битому стеклу. Так ощущается провал. Словно тень, Хосок вышел в коридор, слепо натыкаясь на проходящего мимо посетителя. Он покидал комнату, ничего не видя вокруг себя, и только в мыслях разрывными снарядами билось непрошеное «больше никогда… не появляйся передо мной больше никогда». Всего пара слов, несколько букв, десяток простых звуков, а как глубоко они входили ржавыми иглами в эго, ранили гордость, топтали чувство собственности и рвали ещё такую слабую, но уже зародившуюся связь. Реальность в лице Мин Юнги столкнула его одним мощным толчком с воображаемой вершины, и теперь Чон Хосок пытался принять это унижение. Он оказался ненужным своему собственному сабу. Человеку, созданному для него одного, он нахрен не сдался. Отлично. Замечательно. Всегда так яростно оберегающий свою свободу доминант получил её легко именно тогда, когда перестал этого желать. Какая ирония… Знал, что будет нелегко, но это как-то слишком. Разве он многого хотел? Разве что-то требовал? Всего лишь предлагал помощь и поддержку и за это же был отброшен. «И как нести ответственность за такого мудака?». — Просто иди за мной, не смотри по сторонам, просто следуй за мной, — знакомый голос приближался справа, и Хосок поднял голову, выныривая из своих размышлений. Прямо перед ним спешно проходил Ким Тэхён, словно ребёнка, ведя за руку всё того же больного ублюдка. — Пойдём отсюда, — уверенно твердил саб и гипнотически улыбался, околдовывал. Овечка, ведущая волка на заклание? Сегодня мир точно сошёл с ума. Жертва манила, и волк шёл, глядел прямо в спину своим голодным диким взором и послушно шагал следом. Люминесцентный холодный свет старых ламп продолжал мигать, создавая стробоскопический эффект, люди перемещались по коридору, но их движения казались застывшими в воздухе, пунктирными. Время приобретало неизмеримую, неинтегральную форму, и происходящее вокруг ещё сильнее казалось абсурдной постановкой. — Тэ, что ты делаешь? Отойди от этого психа! — Хосок рванул было вперёд, но его остановили одним лишь насмешливым взглядом. — Тэхён, я кому говорю, отойди от него! Ты что, с ума сошёл? В горле словно ком застрял, сковывающий связки. Всё внутри оледенело, и только злость могла согреть кипящей волной. О скольких равнодушных сабах он должен думать, чтобы в итоге остаться одному? — Оставь, Хоуп, не сегодня. Это моё личное дело, — бросил отрешённо Тэ, отвернулся и исчез, утянув за собой на удивление посмирневшего доминанта. Дверь хлопнула, и коридор вмиг опустел, пьеса завершилась, герои сошли со сцены, и зрители покинули зал. Только Чон Хосок остался стоять потерянной частицей неправильно поставленной картины, словно забытая сцена в непоследовательном повествовании. Театр абсурда, трагикомедия в стиле Шекспировских «Летних ночей». — Эй, дружище, пойдём я тебе налью, за счёт заведения, конечно, — Джин стоял на верхних ступенях винтовой лестницы и натянуто-задорно подзывал к себе. Он явно был обеспокоен, тревогу выдавала жёсткая хватка на перилах, аж костяшки пальцев побелели. «Что же ты творишь, Тэ?». Бармен пытался не смотреть на выход, но взгляд всё равно возвращался к только что закрывшейся двери. А ещё ему виновато хотелось опустить глаза, ведь отчасти это всё его вина. — Какой в этом смысл? — спросил Хоуп и вдруг вспомнил, зачем вообще пришёл сегодня в Дыру, и причины враз показались смешными. Он сам себе стал казаться комичным и бесполезным. Неудивительно, в таком-то дурдоме. — А хотя, знаешь, пойдём. Какого чёрта? Лучше просто упиться. Когда внутри распускается хищный цветок тоски, мы обращаемся к тем средствам, что нам давно знакомы: утопить в алкоголе, развеять по ветру в дыму, передать кому-то одним лишь опустевшим и отчаянным взглядом. И лучше не станет, и беда не исчезнет, но ядовитые ростки на сердце ослабнут, и удастся сделать ещё хоть пару лихорадочных вдохов. — Не беспокойся, с Тэхёном всё будет хорошо, — тихо успокаивал Сокджин, направляясь к своему месту за барной стойкой. — А я разве о нём беспокоюсь? — фыркнул Хосок и сел на тот же стул, что и раньше. — Тэхён сумасшедший, но, наверное, знает, что делает. И вообще, пусть творят, что хотят, похуй мне. Вот просто, блять, пусть катятся к хуям. Зал успел знатно опустеть, время близилось к середине ночи, но всё ещё оставались самые стойкие. Некоторые с любопытством поглядывали на громогласно матерящегося Чона с долей осуждения. Чтобы ломиться к кому-то — раньше тут такого не было никогда. Это вообще запрещено в стенах свободолюбивой Дыры. Но и привычки Чон Чонгука народ знал, поэтому отход от правил прощали, на этот раз. — Не пори горячку, утро вечера мудренее. Давай, я тоже с тобой выпью, — две рюмки, наполненные по самые края, уже стояли перед расстроенным клиентом. Бармен взмахнул напитком, пропуская тост, и влил всё в глотку одним махом. — Иногда мне кажется, что я ничего не понимаю в природе наших дом/саб связей. А пойло это, и правда, гадость ещё та, — скривившись, выдохнул Джин и стал наливать повторно, оправдываясь. — Слишком бурным вышел вечер, не могу просто смотреть, как пьют другие. Ещё никогда не приходилось так нервничать на работе, ну кроме разве что того случая… Сегодня ночью придётся многое топить в звенящем хмеле, и это «никогда» должно уйти ко дну первым. Хосок особо не вслушивался, просто кивал и целенаправленно заливал в себя уже энную по счёту. Уровень напитка в бутылке стремительно близился ко дну, но алкоголь не брал, такое желанное опьянение всё никак не наступало, и приходилось наполнять рюмку снова и снова. А ведь хотел же не пить… — Так вот оно как, встретить свою родственную душу, — потирая переносицу, наконец нарушил молчание Хоуп. Он хмурился и прожигал взглядом свой браслет, борясь с желанием снять его прямо сейчас и рассмотреть символы получше. Казалось, будто метка жжётся. — Говорят, что это величайшее счастье, но я готов с этим поспорить. Секунду, — Сокджин отвлёкся на минуту, наливая клиентам пива, а затем вернулся, готовый выслушать назревший вопрос. Он был к нему готов. — А ты? Ты уже встретил свою пару? Джин улыбнулся мягко и грустно, подтянул поближе свой высокий стул с внутренней стороны стойки и сел поудобнее. Вопросительно кивнув на пачку Мальборо, он достал одну и чиркнул спичками. Не зависимость, но сейчас никотин пришёлся очень кстати. Его история такая же горькая, как и вещество. — Встретил. Но лишь один раз, после чего имя появилось, а сам человек нет. — Как это? Вы же должны быть где-то рядом. — Должны, но его нет. Видимо, что-то пошло не так, — бармен рассказывал спокойно, видно было, что не впервые, но всё равно печаль и разочарование сквозили в его признании. — Я знаю, что этот человек жив, но понятия не имею, где он и что с ним. Не могу сказать, что этот факт не позволяет мне жить, как прежде, но что-то изменилось. Теперь я знаю, что связан с чьим-то сердцем и что эта связь вынуждает меня желать невозможной близости. Иногда я будто слышу чужие мысли или переживаю сторонние эмоции, но не являюсь их источником или причиной. Это дико, больно, но как-то очень… не знаю, волнующе? Ты можешь подумать, что я несу какой-то бред, но так я чувствую свою случайно найденную и тут же потерянную родственную душу. — Кажется, я понимаю, о чём ты, — поставив на столешницу свой бокал, с трудом выдавил из себя Хосок. Эта тема начинала утомлять, хотелось отвлечься, заглушить мысли чем-то другим. Взмахнув на прощание, он развернулся и двинулся на выход, прокручивая в голове невысказанную фразу: «И я, кажется, тоже чувствую это».***
Куда ты ведешь меня? «Ты как свет в темноте, и я бегу за тобой». Что ты задумал? «Мои шаги сбиваются в погоне. Но почему твой свет так холоден?».
Огни фонарей и фар авто проносились опасно близко, словно звёзды неизведанных галактик, на скорости света они сливались в новооткрытые созвездия и грозили столкновением. Кожаные штаны скрипели об узкое сиденье мотоцикла, пальцы цеплялись за искусственную кожу куртки на чужой горячей талии, бёдра тесно прижимались к изгибам тела, и в точке пересечения бежала волна энергии. Она словно перетекала из одного сосуда в другой, смешивалась и возвращалась назад, разбавленная чужим зарядом. Тугая пружина внутри тронулась, сместившись в сторону позитивных полюсов, она отпускала, со скрипом раскручиваясь. Встречным порывом ветра выдувало всякие мысли, и на поверхности сознания оставались лишь голые, неприкрытые эмоции. Они захлёстывали освежающей волной. Ночной воздух словно стал обогащён жизнью, и дышать становилось легче, охотнее. Риск разбиться в любой момент насыщал острыми ощущениями, и тяга к насилию слабела, уступала пьянящему экстриму. Пальцы всё ещё мелко дрожали и норовили посильнее впиться в бока водителя, но Чонгук сдерживал себя, почти наслаждаясь моментом. Внутренний монстр на этот раз готов был отступить, снова прячась в глубокой трещине чёрного сердца. Неожиданное вторжение неподдающегося логике элемента оглушило его. В сознание возвращалась ясность, и холодом пробивало от своих же чудом несовершенных желаний. Сегодня он почти сорвался, когда уже думал, что усмирил своих демонов, он почти сделал это снова. Успел забыть, каково это — сражаться с ними. Больше остальных людей Чон Чонгук ненавидит себя, и именно за эти желания. Всего лишь позволил себе сблизиться с кем-то, но даже этого незначительного послабления хватило, чтобы сорвать с трудом выработанный контроль. Стало недостаточно просто находиться рядом, и даже секса не было достаточно. Голос внутри требовал больше, глубже, жёстче. Что-то живёт в нём, тёмное и нечеловеческое, и он не в силах с этим справиться. Прав был отец, он — проклятое дитя. И лучше держаться от него подальше. Оказавшись снова на свободе, парень твёрдо решил жить обособленно, ведь все, кого знал Чон Чонгук, рано или поздно оставляли его. Узнав получше, они просто бежали прочь, ужасаясь. Уверяли, что хотят быть рядом, а потом смотрели, как на чудовище, и исчезали. Никто не может разделить это чувство, эту красоту и уродство, что живут в нём. А если кто и останется, то будет таким же запятнанным, испорченным и проклятым, как он сам. И ничто уже не спасёт их. Тянуться к нему могут только такие же, несущие в своей душе темноту, больные, изломанные, грязные люди. И лишь кровью можно смыть эту грязь, только так можно их очистить. Так считает сидящий в нём демон, так он шепчет ему на ухо, когда рядом слишком долго задерживается новая жертва. Взгляд скользнул к шее впередисидящего парня. Может ли быть правдой, что он его? Может ли быть Ким Тэхён тем самым, обречённым на связь с монстром? Это кажется нелогичным. Бесстрашный, прекрасный и невероятно сильный саб, странный и от этого притягательный. В нём не видно тьмы, он слишком яркий. Чонгук держит его в своих руках и боится сломать, не хочет запачкать и в то же время хочет, на зло себе же, хочет опустить его так низко, как никого и никогда, а затем поступить, как со всеми. Светофор остановил их на перекрёстке, открывая вид на перепутье, когда нужно решить, куда двигаться дальше, ведь после старта пути назад уже не будет. Участок светлой кожи, прикрытый атласной полосой, притягивал, блестел в переливах мигающего красного света, наводя на мысли об алой крови и эстетике вырезанных на коже символов покаяния. — Куда мы едем? — поинтересовался Чонгук, не отрывая взгляда от съехавшей набок полоски глянцевой ткани. Тэхён не отвечал, просто смотрел, как мигает сигнал «стоп», и перебирал в воздухе длинными пальцами. Его целью было не позволить Чонгуку выпустить пар при всех, отвлечь его и вытащить из-под прицела десятка испуганных взглядов. Он верил, что вмешательство необходимо, и совершенно не загадывал наперёд, чем это всё обернется для него самого. — Если ты не успел придумать, то так и скажи, — Чонгук начал догадываться, в чём дело, и, усмехаясь, озвучил предложение, от которого следовало бы отказаться. — Тогда просто поехали ко мне, если не боишься. Резкий смешок коснулся мочки уха, и плечи Тэхёна передёрнуло. Последствия его импульсивных и необдуманных решений подкрадывались всё ближе. В этот раз жажда получить новую порцию риска, то единственное яркое и острое, что есть для него, привела его к тому, что он уже второй час гоняет по городу с неуправляемым садистом за спиной. Чонгук же ожидал ответа, даже не догадываясь, в каком смятении сейчас находится молчаливый водитель. Ему оставалось лишь предположить, что парень на самом деле до ужаса его боится и хочет быстрее оказаться подальше, вернуться к своему дружку, этому блядскому рыжему выскочке, что пытался их остановить. «Тэхён, отойди от этого психа!» — кажется так кричал он им вдогонку, словно имеет право и на этого саба. Злость снова начала закипать, устраивая пожар в груди. Вот уж кому нельзя простить испорченный вечер, никто не смеет мешать планам Чон Чонгука. Нет, эта ночь не может закончиться так просто. Следуя зову своей природы, или жёстко и банально, но он должен снять напряжение. И прямо сейчас есть одна подходящая мишень. — Поехали, ты же хотел мне помочь, у меня как раз есть одна проблема, — выдохнул Дом прямо в шею, касаясь губами, вжимаясь в ягодицы отчётливо ощутимым стояком. Желтый свет погас, уступая очередь зелёному. Взмокшие ладони покрепче схватились за руль, Тэхён резко выдохнул и стартовал, почти сразу же бросая байк в поворот. Если бы Чон слетел с него сейчас, это бы не сильно огорчило. Ким Тэхён нёсся через проспекты и улицы, уверенно сворачивая и загоняя транспорт под угол сорока пяти градусов, чем доводил доминанта за своей спиной до глубинного трепета. Он знал, куда ехать, и вместе с зелёным светом решение было принято. Точка невозврата пройдена.***
Последний час перед рассветом самый тёмный, и даже небесное светило спряталось за тучами, погружая мир в глубокий сон. Вокруг словно смыкалась непроницаемая чернь, и узкую дорожку освещала лишь полоска света округлой фары. По грунтовой поверхности байк ехал мягко, разбрасывая за собой мелкий щебень. Дорога к дому Чона проходила через небольшой лес, густые кроны свисали над тропой, образуя тоннель, тонкие ветки цепляли плечи и голову, приходилось продвигаться медленно и аккуратно. Тэхён вёл почти наугад, вглядываясь в темноту и уточняя дорогу. Порывистый по-осеннему холодный ветер трепал верхушки деревьев и гнал тяжёлые тучи. Двухэтажный белый дом на поляне показался как раз в тот момент, когда круглый лик луны выглянул на небе и озарил всё бледным светом. Тэхён залюбовался видом и резко притормозил уже у самого порога. Неожиданная тишина оглушила сильнее, чем рёв мотора до этого, она давила на барабанные перепонки и натянутые нервы. Вот они и на месте. — Как много ты обо мне знаешь? — Чонгук подал голос первым. Он достал из куртки сигареты и щёлкнул зажигалкой, закуривая. Упираясь одной ногой в землю, он отсел подальше и снова уставился на открытый участок шеи, пытаясь представить на ней своё имя. Должно быть, красиво. Тэхён с ответом не спешил. Он продолжал сидеть неподвижно и просто любовался уходящей луной. — Почему ты так уверен, что ты — моя родственная душа? — задал новый вопрос Чонгук и шумно выдохнул. Тэхён взмахнул плечами, повернув голову вполоборота. Увидев виток дыма, он протянул руку ладонью кверху, молча прося затяжку. Странный момент растягивался, тонул в шуме осенней листвы, смешивался в воздухе с повисшими пропущенными вопросами и струйками сигаретного дыма. Возможно, слова и правда были бы тут лишними. Всё же получить ответ хотелось, видя при этом лицо собеседника перед собой, поэтому Чонгук слез с мотоцикла и встал напротив, ища в кармане ключи. — Надеюсь, ты ошибаешься, — указывая на чокер, проговорил он. Эта тишина начинала утомлять, мотивы саба были непонятны. — Ты похож на глупого сталкера. — Почему глупого? — наконец заговорил Тэ. — Потому что ты пожалеешь, что оказался рядом со мной, я уверен, — Чон шагнул ближе и передал сигарету, заглядываясь на отражение луны в расширенных зрачках. — Кто он такой? — опираясь на руль мотоцикла, Чонгук задал неожиданный вопрос. — О ком ты? — Тэ пытался увильнуть, жмурясь от дыма, попавшего в глаза. Направление беседы ему уже не нравилось. — Тот рыжий придурок, твой дружок. Как ты там называл его… — Хоуп? Он мой близкий друг, и, кстати, я очень зол на тебя, не стоило его так бить… — Что? — приближая лицо, гаркнул Дом, тут же выдёргивая сигарету из дрогнувшей руки. Его горячее дыхание коснулось щеки, а за спиной появились первые лучи восходящего солнца. На фоне светлеющего неба абсолютно чёрный силуэт смотрелся последним предрассветным ужасом. Тлеющий огонёк медленно приближался к атласной коже, опасно близко у левого глаза, уже согревая, но всё ещё не обжигая. — Прости, я не расслышал, ты что? Зол на меня? Ты типа мной не доволен? Ты? Мной? И всё звучало так тихо и поддельно спокойно, что от этого мурашки бежали по спине. — Да, я... — Тэ прокашлялся и продолжил, снова утопая в бездонных зрачках: — Недоволен тобой, — закончил он и улыбнулся. Собрав во рту слюну, саб резко подался вперёд и сомкнул губы на горящем бычке, туша сигарету о язык, который тут же высунул, демонстрируя уголь на кончике. — И мне всё ещё не страшно, что поделать. Горечь вкуса совсем не портила победной улыбки. И короткий плевок не испортил неисправимого величия. Чонгук хмыкнул и отступил. Удивлять тоже надо уметь. — Хорошо. Скажи мне настоящее имя этого «Хоуп», и что за дурацкое погоняло такое? — Это потому что он разрушитель надежд, — пряча нервную дрожь за размашистыми движениями, ответил саб, но, видя непонимание, пожал плечами и решил продолжить: — Как ты ломаешь людей физически, так и он, крошит их ожидания, поэтому его саркастически нарекли Надеждой. — Как неблагородно с его стороны. Твои ожидания он тоже успел покалечить? — Нет, со мной он потерпел неудачу, — Тэхён старался держаться непринужденно, но на деле все эти вопросы тревожили его. Хосока подставлять не хотелось, хотя их следующая встреча всё равно лишь вопрос времени, и он вряд ли сможет это изменить. Лучше аккуратно отвечать на вопросы, по мере возможности увиливая. Собеседник перед ним непредсказуемый, опасный и жутко интригующий. Пока удавалось держать его на разумном расстоянии, но этот успех слишком шаткий. — Он жалок, так что это не удивительно, — оттолкнувшись от руля, Чон выпрямился и шагнул на крыльцо. Пару секунд пришлось повозиться с замком, прежде чем тот поддался. Пронизывающий взгляд разжигал желание обернуться, приходилось бороться с чувством, что тебя видят насквозь, будто острый штырь под лопатку. Ким Тэхён смотрел на него с таким осуждением и жалостью, что это причиняло истинный дискомфорт. Так на него не смотрели уже очень давно. — У него не вышло тебя сломать, значит, это сделаю я, — уже совсем тихо добавил парень. Входная дверь скрипнула, и Чонгук зашёл внутрь, оставляя Тэхёну последний шанс развернуться и уехать прямо сейчас. Выключатель щёлкнул, и первый этаж осветили несколько люстр. На кухне было привычно пусто, только в углу мойки стояла чашка, из которой пил Чимин, а наверху переполненного мусорного ведра лежали жестянки от пива, которое он принёс. Всегда уходит, оставляя следы прибывания, будто нарочно, чтобы напоминать о себе. Несносный мальчишка, а ведь никто и не догадывается, что кроется за этим милым личиком. Позади послышались шаги, Ким Тэхён прикрыл с лёгким хлопком входную дверь и зашёл в прихожую. Он шёл медленно и оглядывался по сторонам, изучая обстановку. Вся мебель и отделка стен в доме были светлыми, почти белыми, но изрядно потёртыми и изношенными. Большие окна в отсыревших рамах днём должны пропускать много солнечного света. Кажется, гость был удивлён. — Что, ожидал увидеть тут пристанище садиста в стиле комнат Дыры? — Чонгук стоял у мойки с грязной чашкой в руках. Хотел помыть её, но чужие шаги отвлекли. — Нет, думал, что увижу что-то совершенно безликое, серое и педантично чистое. Но, кажется, немного не угадал. Здесь много света… и пустоты. — Пытаешься выебать мои мозги с самого порога? Сейчас начнёшь задавать вопросы о детстве и отношениях с матерью? — Рано или поздно я всё узнаю, — усмехнулся Тэхён, оставаясь вне кухни, он не переступал низкий порог, будто ограничивал их местоположение в разных комнатах. — А ты хочешь поговорить об этом? Чонгук отставил чашку назад и медленно двинулся навстречу, нарушая воображаемую границу. На его губах играла жестокая улыбка, пока он по очереди хрустел указательными и средними пальцами. Привычка выдавала его настрой, но Тэ не мог этого знать. Это был своеобразный сигнал «беги». Саб просто гордо стоял, сложив руки на груди, и безотрывно наблюдал, как к нему приближается неуправляемое бедствие. — Я хочу поговорить кое о чём другом, а ещё лучше делать это без лишних слов. Давай, двигай наверх, продолжим знакомство в спальне, раз уж ты здесь, — бедствие наступало всё ближе, пока их тела не соприкоснулись. Дыхание враз стало тяжелее, будто густота воздуха повысилась. — Мне кажется, ты недостаточно вежлив с человеком почти на десять лет старше тебя, — Тэхён старался не отступать, чтобы не признавать слабость, но так приходилось говорить прямо в лицо, выдыхая в чужие губы. — Может, будешь соблюдать формальность? — Давай я буду выказывать уважение и соблюдать формальности, когда ты, мой прелестный хён, опустишься на колени и будешь применять свои губы и нахальный язычок в более полезном русле, м? — Чонгук начинал раздражаться. Он и так был предельно сдержанным, даже давал шанс уйти, но этот глупый саб остался, так чего же он хочет? — Иди. Наверх. Или ты хочешь, чтобы я отнёс тебя? — в голосе сверкнула сталь, а в глазах плясали черти. Кто-то ввязался в слишком опасную игру. — Хорошо, я пойду, но у меня есть условие. — Какое ещё условие? Что ты мне голову морочишь? Низкий тон переходил в рычание. Терпение заканчивалось. — Я действительно хочу знать о тебе всё. Если ты и правда моя родственная душа, я хочу помочь тебе. — Послушай, ты, выворачиватель душ, либо ты сейчас же раздвигаешь свои ножки, либо выметаешься, пока я тебя не придушил, — Чонгук схватил саба за шею и притянул к себе, нажимая пальцами на его затылок. Хотелось узнать, каковы на вкус эти губы, что несут чушь. Разорванная на груди рубашка притягивала голодный взгляд, плоский живот манил погрузить в кожу зубы, вкушая запах кожи и крови. По венам неслось безумие. — Я же могу тебя заставить. — А знаешь, давай. Ты же так любишь упиваться властью над слабыми, — Тэхён вцепился в воротник Чонгука и сам притянул его к себе, касаясь уголка губ. — Заставь меня, Гук-и. Вызов брошен, ставки приняты. — На колени, — тут же грянул приказ, подтверждая, что хождения вокруг да около закончились. Но в ответ лишь тишина и неподвижность. И изучающий прямой взгляд. — Я приказываю тебе, опустись на колени, — громче и чётче повторял Чонгук, вглядываясь в светлую радужку хитрых глаз. Тихий смешок. Раздражающий, снисходительный, издевательский. — Ким Тэхён. Сейчас же на колени! — любой бы уже валялся в ногах, как тряпичная кукла с подрезанными нитями. Но в ответ снова раздался откровенный смех, яркий, искренний и громкий, что заставил Тэхёна скрутиться пополам и задыхаться в приступе хохота. — Ой, не могу, подожди, — едва проговорил он, смахивая слезу, — ты ещё чуть больше грозности в голос добавь, может, поможет. Тогда я точно от смеха на колени грохнусь. — Какого хуя? — Чон не мог поверить, что его приказ не подействовал. Парень отступил на шаг назад, разглядывая Тэхёна по-новому. Такого ещё не было, никогда и ни с кем. — Как это возможно? Шокировано он смотрел на саба, утверждающего, что они — родственные души, и не верил, что это вообще, блять, происходит. Всё это не поддавалось объяснению, было неправильным. — Кто ты такой? Что ты со мной сделал? — схватив саба за руку, Чонгук снова потянул его к себе, развернул и впечатал в косяк двери, удерживая локтем под подбородком. — Как это возможно? Говори! Ты что, не саб? — Может, это ты недостаточно доминант? — Что ты сказал? — на Чонгука было страшно смотреть, таким пышущим гневом он был в тот момент. Ярость горела в его глазах, желваки ходили ходуном, и за всем этим виднелся страх. Искренний страх потерять контроль, силу и власть. Своё место. — То, что слышал. Может, я и ненормальный, но разве ты соответствуешь тому, каким должен быть Дом? Ты знаешь, что твоя роль — быть защитником и направляющей рукой, а не просто садистом? Насколько далеко от этого ты сейчас? Вопросы, вопросы, тысячи жестоких вопросов и ни одного ответа. С каждым словом всё глубже в раны, по самые локти в эту грязь, что не скрыть и не спрятать. — Да какое ты имеешь право судить меня? Что с тобой не так? «В нём не видно тьмы, он слишком яркий». Но так ли это? — Я твоя половина, твоё отражение и продолжение. Если я всё правильно понимаю, что-то в нашей связи потеряно, потому что мы оба — повреждённые части одного механизма. Я хочу исправить это. Позволь мне… — Убирайся. Сейчас же, выметайся отсюда, — Чонгук отшатнулся, словно от проказы, и указал на выход. Он даже смотреть не мог больше на проклятого саба и просто хотел избавиться от его присутствия. Это невыносимо. — Встретимся на сеансе в школе, Чон Чонгук, и не обманывайся, что тебе это не нужно, — у самой двери вместо прощания добавил Тэхён. — Это нужно нам обоим. Он вышел на улицу, запуская в прихожую первые капли надвигающегося дождя. За дверью послышался звук разбитой посуды, когда Тэ рывком запрыгнул на мотоцикл и прокрутил ключ. Может, их столкновение и правда не самое лучшее, что могло случиться в этой жизни, но оно было предрешено. Тэхён еще не жалеет, но уже заведомо готов к боли. На двадцать восьмом году своей жизни он встретил свою судьбу и, кажется, нашёл долгожданные ответы.***
«Какое дурацкое утро. Зачем оно вообще?» — Мин прикрыл лицо сгибом локтя и тяжело вздохнул. За окном вовсю лил проливной дождь, но даже такое хмурое небо казалось слишком светлым для его воспалённых гиперчувствительных глаз. Веки словно свинцом налиты, а в голове сплошная каша, обо всём остальном лучше даже не вспоминать: чем больше обращаешь внимание на конкретный источник боли, тем сильнее он беспокоит. Ну вот, поздно. — Я вижу, что ты не спишь, — высокий голос прозвучал настойчиво почти у самого уха, значит, Чимин в доме ему вчера не приснился. — Скажи, что сегодня день моей смерти, а ты ангел, который пришёл забрать мою потерянную душу. — К сожалению, я всего лишь Чимин, который принёс тебе обезболивающие и безвкусный суп с морскими водорослями, потому что сегодня твой День Рождения. На тумбочку опустился поднос, и Юнги почуял запах еды, пустой желудок болезненно заурчал, как бы напоминая, что забыл, когда его кормили в последний раз. Пришлось открыть глаза и посмотреть наконец-то на своего собеседника. — С Днем Рождения, Юнги! — Спасибо, я… спасибо. Юнги принял тарелку супа и начал есть, ощущая, что соли в еду добавляют слёзы. Вот этот жест настолько расходится с жестокостью, окружающей его каждый день, что просто нет слов отблагодарить как следует. — Так не вкусно? — спросил Чим, видя капли слёз на щеках. — Отстой вообще, помои, — ответил Юнги, сверкая водорослям на зубах. — Расскажешь, как я вчера попал домой? Ничего не помню. — Если ты мне пообещаешь, что взамен расскажешь обо всём остальном, — на лице встревоженного Пака светилась забота и сочувствие, и они ранили Юнги, подтверждали, что он всё-таки слаб и ничтожен. Но, несмотря на это, он был благодарен. Если это Чимин, то ладно. Нет, не так. Хорошо — если это Чимин. — Тебе это не понравится, обещаю. — Не важно, мне вообще эта жизнь не нравится, так что выкладывай. Только можно я прилягу рядом? Мне так будет удобнее слушать, — Чимин потупился от своих глупых предложений, но кожа зудела от нехватки касаний. Хотелось хотя бы просто ощутить тепло другого человека. Юнги согласно кивнул и похлопал по матрасу рядом с собой. В голове вспышками мелькали кадры едва пережитой ночи, но он гнал их подальше, вытирая скупую мужскую слезу. — Представляешь, я саб, — пока Чимин укладывался под боком, Юнги смеялся, говоря это, слишком было похоже на истерику на стадии отрицания. — Ты же понимаешь, что если останешься со мной, то это будет нарушением всех возможных правил? — О каких правилах ты говоришь, хён? Все эти условности созданы для улучшения нашей жизни, но разве они работают? Для нас — нет. Так что к чёрту всё это, просто обними меня и давай выкладывай. — Ладно, доем только. Поначалу было сложно, признания давались с трудом, застревали в горле. Хриплым шёпотом, с закрытыми глазами, впиваясь ногтями в ладони, Юнги говорил, выворачивая себя, и если сперва он не хотел даже начинать, то с каждым словом его несло всё больше, и вот он уже не мог остановиться. Его реальность, та её сторона, что всегда была скрыта от посторонних, что тянула его неподъёмным грузом, словно наизнанку перед одним человеком. Не скрывая, не пряча и не жалея. В совсем раннем возрасте он потерял мать, и с тех пор жизнь превратись в бесконечную череду дней, полных борьбы с безнадёгой. Отец таял на глазах, теряя волю и желание жить. Из-за чего мальчик рос почти сам по себе, больше заботясь о родителе, чем наоборот. Приходилось постоянно следить за порядком в доме, чтобы была еда, всячески мотивировать папу на нормальную жизнь, воевать с его попытками самоубийства, следить за его здоровьем, зарабатывать, да и просто в школу ходить, как все нормальные дети. Всё это давалось нелегко и оставляло свой отпечаток. Тяжкое состояние отца, потерявшего свою пару, отразилось в сердце истинным страхом быть зависимым от кого-то. Поэтому Юнги так отчаянно сражался за свою свободу, всегда отстаивал свою позицию и рассчитывал только на себя. Он верил, что только если будет Домом, с ним ничего подобного не произойдёт, и не важно, что случай его отца единичный и связан лишь с его личными качествами, травма была получена. Со временем их ситуация становилась только хуже, и с каждой новой сложностью приходилось всё сильнее отвергать растущее внутри желание освободиться от тяготы ответственности. Где-то там глубоко внутри засела нужда в ком-то сильном, на кого можно было бы положиться, и это пугало и заставляло ещё отчаяннее цепляться за свою независимость и одиночество. Юнги так долго не хотел признавать этого, но всё же оказался сабом. Всего, что он делал, было недостаточно, или наоборот, на его долю выпало слишком многое и вынудило подсознательно искать поддержки. Не выстоял, не справился, а теперь вынужден подчиняться, слушаться и прогибаться. Худшее подтвердилось, и отныне единственное, что он может сделать, — это продолжить бороться, только теперь со своей природой. Отказаться от части себя, чтобы не потерять всего окончательно. Пойти против всего мира и его правил, оставаясь в стороне от обещанного «счастья разделённых надвое душ», чтобы сохранить свою суть. Поэтому нет места в его жизни Чон Хосоку, человеку, чьё имя запятнало его шею позорным клеймом. От шока до глубокой старой печали, столько насыщенных эмоций было в этой исповеди. Чимин слышал каждое слово и впитывал чужую боль. Его всегда восхищала эта миновская воля, упорство и готовность бороться со всеми. Это всегда привлекало Чимина в нём, заставляло равняться и мечтать стать похожим. Таким же открытым, смелым и решительным. Кто же знал, сколько трагедии скрывалось за всесильной маской. — Юнги, но мне кажется, что ты ошибаешься. Не стоит вот так отказываться от этой связи, ведь он — часть тебя. Чим не такой крутой, в нём нет ничего особенного, но он может подарить взамен частички силы и умение доверять. Слишком печально слышать, как сильно Юнги сопротивляется судьбе и сколько всего берёт на себя. Пусть на это уйдёт не один день, месяц или год, но Чимин должен показать ему лучшую сторону доверия и подчинения. В этом есть смысл и своя красота. — Разве что худшая. Нет, я не могу. Давай пока не будем об этом, кажется, я всё ещё не готов это принять… — Ладно. Так где ты был вчера, и что с тобой случилось? Ты приехал голый, грязный, раненый, я не знал, что с тобой делать. Хорошо, что аптечка у вас набитая. И кстати, а где твой отец? — У него случился инсульт, он лежит в коме. Прогнозы не очень позитивные, но шанс, что он очнётся, всё еще есть. Хотя, скорее всего, он придёт в себя совсем овощем, — не позволяя Чимину рассыпаться в соболезнованиях, Юнги тут же продолжил. — Мне нужно оплатить его содержание в больнице, а оно довольно дорогое. К сожалению, вчерашний заказ выполнить до конца не удалось, так что придётся срочно искать другие варианты. — Инсульт? Кома? Заказ? — шокирующие факты сыпались один за другим, и не было возможности осознать всё сразу. С каких пор школьные проблемы заканчиваются такой катастрофой? И когда жизнь потеряла последние капли беззаботности? — Юнги, что… — Чим, что ты знаешь о Дыре? — решил перейти сразу к последнему вопросу Мин. — Почти ничего. — Наш любимый бармен заведует такой себе доской заказов, где народ оставляет пожелания об интимных услугах и стоимости их исполнения. На этом редко зарабатывают, Дыра — место добровольных пыток. Но, как правило, экстремальные мероприятия высоко оплачиваются, потому что желающих мало. Я взял самое дорогое, — Юнги нахмурился и недовольно оглядел себя. — И вот, что я тебе скажу: не связывайся больше с Чон Чонгуком, ты о нём всего не знаешь. Он реально больной чувак. — В каком смысле? Причём здесь он? — растерялся Чим, подрываясь с подушки. Переход темы сбил с толку, а совсем недавние события вернули мысленно в кладовку, душ, привычную пустую белую кухню. — У него теперь есть истинный, так что я больше не могу… но к чему это ты? Юнги заглянул в быстро бегающие глаза и всё понял. «Теперь», «больше». Значит что-то всё-таки было. — И он ничего с тобой не сделал? — Ну, ничего, выходящего за пределы нормы, а что? Ты же не хочешь сказать, что это он с тобой так? — сказано было скорее в шутку, дрогнувшим от тревоги голосом, в ответ на которую верить не хотелось. Юнги отслеживал реакцию и прикидывал, стоит ли говорить всю правду или стоит о чём-то умолчать, но решил, что скрывать будет только хуже. — Да, его рук дело. И, если я не ошибаюсь, этот парень чуть не убил несколько человек в прошлом. До того, как его посадили. — Что? Нет, это бред какой-то, — Чимин даже засмеялся и замахал головой, отрицая услышанное, — не верю. Такого быть не может, он не такой. Он странный, немного нелюдимый, может, даже резкий, но добрый. Столько раз спасал меня. Юнги даже скривился от абсурдности применения слова «добрый» к человеку, причинившему ему столько повреждений за какой-то час. — Я слышал о «потрошителе», что держал на ушах Дыру несколько лет назад, но не думал, что парень из моей школы может оказаться тем ублюдком. Чимин, ты даже не представляешь, насколько он опасный тип. — Знаешь, я тут вспомнил, мне нужно кое-куда сходить. Ты пока отдыхай, я скоро вернусь, — Чимин слез с кровати и начал лихорадочно собираться, всё ещё отрицательно махая головой, словно на автомате. — Куда ты собрался? — плохое предчувствие щекотало нервы, но Юнги не имеет права ему указывать. — Да так, мелочь, нужно заскочить в одно место. Не переживай, это не надолго. Может, тебе что-то принести? Денег у меня мало, но на что-то одно вкусное хватит, — Чим уже бежал в коридор обуваться, сбивая на ходу пальцы о тумбочку. Он слишком спешил и подозрительно много говорил для человека, который вдруг вспомнил о чём-то не важном. — Постой! Зайди в Дыру, если уж идёшь куда-то, забери у бармена деньги. Скажешь, что от Шуги. — Хорошо. Всё, я исчез.