Погрузиться в пучину безумия. Омыть свою душу в тягучем беспамятстве, потерять слова и чёткие мысли. Стереть все свои повреждённые файлы. Растаять в полном небытие. А затем отбросить остатки бессмысленного прошлого и восстать из пепла. Из пустоты воссоздать себя заново. Обрести свободу.
Сначала его окружали «они» — невидимые, но осязаемые создания, владеющие правом на всё. Хозяин был среди них, но никогда не прикасался сам, лишь его голос невесомо витал над происходящим. Часто он принимал форму направляющей руки, скорее ласковой, чем карающей, ведь не было необходимости подчиняться, не существовало самого понятия подчинения или сопротивления. Всё сводилось к присутствию в отдельных промежутках времени в строго ограниченном пространстве при умышленно заданных условиях. Он был там и тогда согласно продуманному плану высшего разума, и так же согласно ему он исчезнет отовсюду раз и навсегда. Это были даже не мысли — ощущение истины, словно животный инстинкт, бродило под кожей. Однажды голос Хозяина изменился, а все другие исчезли. Хотя ощущалось это иначе — будто его бросили. О нём забыли, словно он испорченная игрушка, выброшенная на помойку. Он был плохим, не смог исполнить своё предназначение верно. Внутри зияла дыра, глубокая выезженная пропасть. От агонии изнывало тело, но это было лишь началом. Когда физические травмы начали заживать, боль объяла место глубоко под рёбрами, то самое, где, возможно, когда-то обитала душа. И чем больше о ней беспокоишься, тем сильнее она становилась. Словно с частицами осознания приходила неподдельная, неистовая печаль. От неё хотелось сбежать, уйти глубоко в себя, в непроницаемую темноту, где нет абсолютно ничего, а значит, нет этих ужасных «беспокойств». Но холод выдёргивал его наружу. Приходить в себя было больно. Лихорадка сотрясала до костей, всё ломило и корёжило. Пот заливал лоб, и туман застилал глаза. Разум прояснился достаточно, для того чтобы понять, что он умирает. И тогда из темноты Хозяин, нет, Голос звал его. Он повторял этот набор звуков — имя — и просил прийти в себя. — Чимин, ты — Пак Чимин, помнишь? — спрашивал он. Пахло резко и неприятно — лекарствами. А затем всё снова погружалось в плотное и тягучее ничто. В следующий раз, когда мир вокруг снова стал более реальным, чем сны, пришло удивительное открытие — тело соприкасается с чем-то мягким и тёплым. Локти больше не упирались в ледяной каменный пол, поясница не ныла и колени не горели в огне. При любом движении агония возвращалась пульсирующей атакой, но всё же стало легче. Теперь при каждом вздохе не появлялась мысль, что лучше было бы просто умереть. — Ты поправишься, просто подожди, — звучало где-то слева. Чужая рука убрала отросшие волосы, и на лоб легло влажное полотенце. Боль затухала, ноздри щекотал сильный запах чего-то далёкого и экзотичного. Новые сны оказались более бредовыми, но не такими ужасающими. Дни, недели или даже годы проходили где-то извне, тут же время смазалось в одну сплошную ночь. Короткие пробуждения сменялись кошмарами или галлюцинациями, и так по кругу. И сложно было сказать, какое именно состояние пугало больше. С каждым разом сновидения обрушивались с большим напором, летели перед глазами неузнаваемыми обрывками киноленты прошлого. Их хотелось разглядеть поближе, но любая попытка ухватиться заканчивалась провалом. Словно дымка, картинки проплывали сквозь призрачные пальцы и уносились прочь. Горечь потери ощущалась на языке не слаще желчи. Желание жить то угасало, то загоралось с новой силой. Как пламя свечи на ветру, его бросало из стороны в сторону. И бороться с этим ветром не было ни сил, ни желания. Лишь чужие ладони бережно охраняли эту слабую искорку, раздувая огонь с неожиданным упорством. Эти руки были опорой и узами. Каждый раз, когда истерзанное сердце хотело перестать биться, именно они удерживали от падения, и в то же время не отпускали на волю из этого замкнутого ужаса. «Ты должен жить», — таковым был его главный посыл. Тот, кто поначалу казался тюремщиком, со временем приобрёл ореол отца, брата, учителя. Какими бы ни были его методы, даже наказания сейчас показались бы наградой, лишь бы не оставаться снова одному в пустоте и сырости, будучи похороненным заживо в каменном мешке. «Чимин», — шептали сухие губы, едва слышно и нерешительно. Собственное имя спустя тысячи повторений всё ещё не нравилось по вкусу, но его пришлось принять. Оно звучало до мозолей знакомо и чужеродно в равной степени. — Выпей это, — мягко посоветовал голос. Ободок холодной чашки коснулся губ, и прохлада хлынула спасительным потоком. Жадными глотками Чимин поглощал жидкость, не задумываясь о её содержимом. По телу разнеслось тепло, разогревая грудь, и медленно достигло желудка. Захотелось чего-то большего, существенного. Появилось желание есть. Впервые за неизмеримое количество времени в голову пришла мысль о голоде, и в этот раз нужда была именно в еде. — Есть, — слабо прохрипел парень. Голосовые связки, словно старый заржавелый механизм, не слушались как следует. Но это была попытка. Первая и настоящая попытка проявить хоть какое-то желание существовать дальше на собственных условиях. — Правда? Ты голоден? Я так рад, что ты наконец-то попросил, — знакомый голос звучал взволнованнее, чем обычно. Значит, я всё делаю правильно? — подумалось Чимину. — Подожди, мне нужно найти что-то, что ты сможешь поесть, я скоро вернусь. И ещё… — голос затих на какое-то мгновение. В тишине стали отчётливо слышны крики и шум за пределами пещеры. Хотя, может, это была палата или камера, но Чимин всё же предпочитал думать, что это подземелье. — Сиди тихо. Чимин понял, он привык слушаться. Подчинение было вложено в его ядро основной функцией. Так ему казалось. Какое-то время он так и сидел, не двигаясь, и даже старался дышать как можно тише. Через полчаса устала спина, через час начали ныть от напряжения лопатки и ушибленная нога. Забыв о приказе, парень лёг и с удовольствием растянулся на кровати. Старая панцирная пружина заскрипела от тяжести своих лет. Мысли о голоде не оставляли в покое, пустой желудок издавал жалобные и требовательные звуки, да так настойчиво, что руки сами потянулись к нему. Ни поглаживания, ни щипки, ни лёгкие удары не смогли унять отчаянное бурчание. Чимин сдался и просто стал проверять свои повреждения, ощупывая пальцами верхнюю часть тела. Заживающие царапины ощущались шершавыми пунктирами. Они чесались. На нём везде были такие росчерки. Всё время хотелось содрать их, начисто стереть, как кто-то стёр все его воспоминания. Повязка на глазах не позволяла разглядеть коричневатые полоски засохшей крови, но снять её Чимин не решался. Голос этого не говорил, значит, он этого не сделает. Левая рука свесилась с края, и от этого движения кровать снова скрипнула. От пола шёл ощутимый холодок. Воображение рисовало ползущий по тёмному камню белёсый туман чистого холода. Где-то в пределах досягаемости должна была стоять чашка. Пальцы медленно ощупывали камень за камнем, пока не столкнулись с металлической ручкой. Невозможно было на ощупь донести кружку до губ, не разлив ни капли. Подбородок, шея и даже воротник, что бы ни было на нём надето, стали мокрыми. Но вода была на вкус сладкой, намного лучше, чем раньше. Пересохшее горло и прилипший к нёбу язык требовали куда больше жидкости, хоть падай на пол и слизывай разлитое. Разочарование пришло с последними каплями, упавшими на язык, затем явилось раздражение. Оно росло и менялось, с каждой секундой закипая внутри. Злость была неожиданностью. Больше, чем давно забытый гость, скорее как кто-то совершенно новый в твоём доме. Эта новая эмоция ворвалась в сознание без тормозов и заполнила собой каждую клеточку тела. Чимин отбросил чашку со звоном, будто это она во всём виновата, и отвернулся к стене. Новое чувство оказалось настолько сильным, что испугало, и тут же исчезло. Так он и лежал, подтянув колени к груди, ещё многие минуты, часы, и, казалось бы, дни. Дверь открылась с грохотом, отчего сердце в панике забилось быстрее. Парень ожидал крика, ударов или новой боли. Весь сжался в комок нервов и плохого предчувствия. Но ничего из этого не последовало. Лишь размеренные приближающиеся шаги. — Я же просил не шуметь, а ты что тут устроил? — от звука знакомого голоса пришло облегчение. Слепое доверие достигло того уровня, что можно сравнить с безопасностью. Человек опустился на постель, и изношенный матрас просел от тяжести. Чимин поднялся и сел, неуклюже подобрав ноги под себя — слишком много очагов боли ещё оставалось в нём. — Есть, — снова хрипло повторил он. — Держи, это что-то типа супа-пюре. Прости, если на вкус помои, я старался, как мог, — извинился голос. Чимин ожидал нащупать ложку, но наткнулся на тёплую руку. Его словно обожгло или током ударило, и он отдёрнул ладонь в страхе. — Простите, — едва выдохнул парень и снова сжался, уходя в себя. — Да перестань, просто вот, держи сам, — ответил ему голос. После чего ему вручили тёплый пластиковый стакан с широкой трубочкой. — Пей медленно. И можешь снять повязку, когда я уйду. — Спасибо? — Ты спрашиваешь или утверждаешь? Чимин не знал, он просто хотел есть. Когда дверь снова скрипнула, и замок снаружи повернулся на защёлку, повязка была откинута. Губы нашли трубочку и тягучая жижа полилась в рот. Это был тот момент, когда вкус не имеет значения. Организм требовал подкрепления. Практически не дыша, Чимин залил в себя половину и только тогда смог остановиться. Отвыкнув от света, глаза щурились и слезились, но хотелось хоть немного осмотреться. Свет лился из противоположного угла, резко очерчивая контуры и формы объектов в комнате. Ни окна, ни бойницы, из источников света — лишь одна лампочка в старом торшере. Спустя пару минут и она стала казаться тусклой и слишком слабой. Старая кровать была расположена прямо напротив двери. Пол, стены и потолок были именно такими каменными и тёмными, словно средневековая келья, как и рисовало воображение. Ещё в помещении стояли два ведра. К ним пришлось шагать пару метров. Первое оказалось с чистой водой, из него Чимин выпил, просто черпая её ладонями, затем даже умылся, разбрызгивая капли вокруг. А вот от другого несло отвратно. В памяти даже всплыли кадры, как кто-то помогал ему справить нужду. Парень сморщился и отвернулся. Не сейчас. Еда быстро достигла своего пункта назначения, незамедлительно накатила сонливость. Захотелось прилечь и на минутку прикрыть глаза. Веки сами по себе потяжелели, и это был первый за долгое время сон без кошмаров, бредовых видений и вообще каких-либо тревог. Но это состояние покоя продлилось недолго. Громкий спор выдернул из дрёмы, напугав до дрожи. Крики всё ещё отзывались в сознании ожиданием боли. — Нет, я не позволю сделать это ещё раз. Вы не можете так поступать с невинными людьми! Вы переходите все рамки дозволенного, — звучал знакомый мужской голос, перекрикивая даже бешеный шум в ушах. Удар был слышен приглушённо, где-то за стеной. Обычно Чимин не особо реагировал на разговоры, но сейчас сердце забилось быстрее. Адреналин заставил сосредоточиться и прислушаться. Что-то подсказывало, что происходит нечто важное. И, возможно, от этого зависит его жизнь. — Это уже давно не твой проект, мальчик. Если не хочешь нам помогать, то просто не мешай. — Несите его в комнату и привяжите к кровати. Если придёт в себя, колите ещё дозу, пока мы всё не подготовим. Топот, шуршание, голоса, скрип ржавых дверных завес. Движение в коридоре утихло только спустя пару минут. — Вам это просто так с рук не сойдёт, — знакомый голос звучал отчаянно. — Ты и сам по локти в крови. Ты не сможешь раскрыть правду, ибо сам уже никогда не отмоешься. Не стоит строить из себя святого, уже слишком поздно притворяться хорошим человеком. Шаги удалились, голоса затихли. Но сказанное всё ещё звучало в голове, снова и снова проигрываясь, как на заевшей пластинке. Теперь, когда слова снова стали иметь какой-то смысл, Чимину отчаянно хотелось его понять и осознать. И может, тогда он сможет вернуть себе самое важное — себя.***
Квартира Чон Хосока оказалась пустой. Кроме его разъярённой соседки с угрозами вызвать полицию, на стук в дверь никто не реагировал. Они зря ехали через полгорода всей толпой. — Он может быть в своём ресторанчике или ещё чёрт знает где, — прокомментировал Тэхён, нервно теребя пустой карман. — А взял бы он трубку, будь у меня телефон с собой? Может, он просто сбежал, осознав, что натворил? — Тогда разделимся. Джин в Дыру, доктор на работу, а я обшарю ресторан и найду этого придурка, — решил за всех Чонгук и рванул к лестнице, не дожидаясь мнения остальных. У него был свой мотив, личные счёты. — Подожди, — остановил его Ким Тэхён, едва успев схватить за рукав. — Джин, ты и правда иди в Дыру. У тебя больше всего доступа к информации о происходящем в городе. Будешь держать нас в курсе, если всплывёт что-то новое. А вы, молодой человек, — дёргая на себя Чонгука, продолжил Тэхён, — идёте со мной. Позже все встретимся в Дыре. — Ладно, тогда я уйду первым, — сказал Джин и пошёл вниз по ступенькам. Ему хотелось остаться наедине с собственными мыслями. Слишком многое навалилось разом. Оставшиеся двое переглянулись и молча двинулись к лифту. Тэхён боялся отпускать Чона одного на случай, если тому и правда повезёт найти Хосока первым. Но он предпочтёт об этом не говорить вслух. Оба одновременно сделали шаг вперёд, из-за чего столкнулись в открывшихся дверях кабинки. Чон отступил и взмахнул руками в приглашающем жесте. Пропустил старшего вперёд, словно даму. Тэхён спокойно ступил внутрь и нажал на кнопку, не дожидаясь, пока дерзкий младший зайдёт следом. Он был бы рад, прищеми тому дверями ногу. В тесном пространстве они вдруг оказались совершенно одни. Если раньше Джин разбавлял напряжение, то теперь натянутая струна снова зазвенела. Можно было ощутить, как исходит тепло от человека, стоящего рядом. Чонгук тихо посвистывал, а у Тэхёна шалили нервы. Он старался представить себе всю сложившуюся картину в целом, но этот свист сбивал и вызывал мурашки. — И куда же мы направляемся? — спросил Гук, пряча руки в карманах брюк. Они шли улицей медленно и неторопливо, даже слишком медленно для такой ситуации. Дикий характер гудел внутри, требовал действий, но из-за доктора, который, кстати, продолжал молчать, приходилось тащиться. Поэтому раздражённый парень злостно пинал случайные камни под ногами и зыркал на прохожих из-под длинной чёлки. — Мне нужно подумать. В отличие от некоторых, я привык использовать мозг, а не только мышцы, — подал голос Тэхён и снова замолчал. Чонгук хмурился с каждым шагом всё сильнее, его взгляд темнел. Прохожие, что встречали этот тяжёлый взгляд, всё чаще обходили парней широким кругом, но доктор Ким ничего не замечал. Он был занят своими размышлениями. И только спустя минут десять он всё же решил озвучить свои мысли. — Теперь, когда я допускаю идею, что Хосок мог вляпаться во что-то действительно жуткое, многое становится на свои места. Я хотел бы верить, что мы ошибаемся, но чем больше думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь в страшных догадках. — То есть сигналы были уже давно, но Ваша Светлость не удосужилась усомниться в добродетели рыжего ублюдка? — уточнил Чонгук. — Удивлён твоим словарным запасом, — ответил Тэхён и махнул рукой, чтобы словить такси. — А вот в твоей добродетели я даже не сомневаюсь, в тебе этого попросту нет. — Удивительно, все хороши, кроме меня? Что же тогда меня сдерживает в последнее время? — сказал Чон, провожая взглядом спину доктора Кима, пока тот усаживался на переднее сиденье авто. — Только это вас и спасает, доктор, только это. — Что ты там говорил? — переспросил Тэхён после того, как продиктовал водителю адрес. — Да ничего, — отмахнулся Чонгук. — Так куда мы всё-таки едем? — Заберу телефон и машину со стоянки, — Ким взглянул на часы, — а затем попробуем вызвонить Хосока. — И каковы шансы на успех? — усомнился Чонгук. Он старался устроиться на сиденье поудобнее, откинулся на спинку и расставил широко ноги, поправляя широкий пояс брюк. Свежая татуировка внизу живота всё ещё беспокоила его. — Надеюсь, что велики. — Помнится, бытует мнение, что рыжий славится разрушением чужих надежд. Не глупо ли надеяться? — Чонгук, а ты не считаешь, что люди заслуживают прощения? Второго шанса после того, как оступятся? — Тэхён повернулся на своём месте, с интересом заглядывая в глаза младшему. Укол явно был в его сторону, Чонгук это понимал, но так же он твёрдо знал, что люди не заслуживают ни доверия, ни оправданий в принципе. Всё равно, рано или поздно, каждый совершит нечто отвратительное, а затем сделает это снова. Как бы ни клялись исправиться и не повторять ошибок, итог очевиден. Так какой смысл в доверии и вторых шансах? — Нет, человечество — это прогнивший насквозь вид, способный испоганить и уничтожить на своём пути всё что угодно. И чем ждать худшего, не лучше ли избавиться от потенциальной опасности как можно скорее? — Ты говоришь сейчас о себе? — осторожно спросил Ким. — Что если так? Совсем недавно мы оба верили, что я убил человека… Водитель такси закашлялся и чуть не пропустил красный свет. Он резко затормозил и с ужасом оглянулся на своих пассажиров. — Не переживайте, он шутит, — попробовал успокоить мужчину Ким Тэхён. — Мы просто репетируем сценку для любительского театра, — продолжил он, вооружившись своей самой обворожительной улыбкой. — Да ну вас к лешему, вылезайте оба, — проглотив комок, прикрикнул водитель. Он явно был испуган. Взгляд забегал из стороны в сторону, лоб покрылся капельками пота, шея пошла красными пятнами, подчёркивая потрёпанную полоску шейного платка. Он был сабом. Всё это Чонгук видел в зеркале, его губы растянулись в кривоватой улыбке, и в глазах сверкнули черти. Можно было догадаться, что последует дальше. — Нет уж. Гони вперёд, не сбавляя скорости, я приказываю, — сладко прошептал Чон, наслаждаясь эффектом. Нога водителя вдавила педаль газа в упор, и они промчались через перекрёсток, едва минуя встречное движение. Цвет светофора для них всё ещё оставался красным. — Кого ты хочешь впечатлить? — спросил Ким Тэхён, хватаясь за спинку своего сиденья. Он продолжал сидеть спиной к лобовому стеклу, не пристёгнутый ремнём безопасности, что было крайне рискованно при таком стиле вождения. — Не можешь заставить меня, так решил отыграться на невинном человеке? Авто занесло вбок, водитель пытался свернуть с главной дороги, но их занесло на влажном асфальте. Тэхёна бросило в левую сторону, он впечатался плечом в окно и больно ударился головой о ручку над дверью. — Кто сказал, что этот человек ни в чём не виноват? Откуда эта слепая вера в людей? Прямо сейчас он может убить кого-то, но в итоге, знаешь, что он скажет? Что он здесь не причём. Просто прикроется моим приказом и даже не будет чувствовать вину, только страх за самого себя. Разве слепой эгоизм можно назвать достойным существования образом мышления? — Чон Чонгук, это и будет не его вина. Он просто не может тебя ослушаться, прекрати немедленно, — не выдержал Тэхён. — Но ты же можешь, — взмахнул плечами виновник их опасного положения. Его ситуация явно забавляла. — Давай-давай, шеф, газуй. Пользуясь тем, что движение транспорта выровнялось, пусть они и летели на бешеной скорости, Ким замахнулся и влепил безрассудному Дому пощёчину. Звук был громким, ладонь запекла от удара. — Скажи ему остановиться, — отчаянно крикнул Тэхён. Он видел, что водитель на грани истерики может не справиться с управлением авто, — или ты хочешь убить нас всех? Чон держался за левую сторону лица и молча смотрел в пол. Тем временем водитель начал всхлипывать, проклиная своих пассажиров, себя и проносящиеся мимо машины. Десятки из них сигналили, водители махали в воздухе кулаками. Можно было прочесть по их лицам негодование и отборные ругательства. — Я лишь хочу показать правду, — тихо произнёс Чонгук и медленно поднял глаза. Тэхён ожидал увидеть ярость, задетую гордость, безумную радость от происходящего, но не отчаяние. — Остановись. Автомобиль заскрипел шинами о дорожное покрытие, оставляя отчётливые следы торможения. Пешеходы оглядывались и показывали пальцами, проезжающие мимо машины сигналили громко и осуждающе долго. Таксист упал на руль, он хрипел, едва справляясь с собственным дыханием. Было похоже на гипертонический шок. — Выйди, — гаркнул Тэхён и отвернулся к мужчине, готовый предоставить первую помощь. Но этого не понадобилось. — Если вы не исчезнете оба, я вызову полицию, предупреждаю, — выдавил из себя пострадавший мужчина, и Тэхён был вынужден выйти из машины следом за Чонгуком. Авто тронулось с места почти сразу. Как бы плохо не было водителю, он хотел оказаться подальше от двух психов, которых плохая удача подкинула в его салон. — Что ты творишь? — Ким тут же накинулся на младшего, просто сгорая от злости. — Какую правду ты хочешь показать, поставив под угрозу жизни десятков людей? Что с тобой не так? — Всё, — коротко ответил Чон и присел на бордюр. Он достал сигареты и закурил, возвращая своему лицу выражение жутковатой отстранённости и равнодушия, — и в этом основная проблема. Тэхён прикрыл глаза ладонями и тяжело вздохнул. Его мозг кипел, и он спрашивал себя: «За что мне всё это?» Всё же шло хорошо, они нашли общий язык, почти нормально начали общаться. Их связь, хоть и непрочная, но она работала. Что могло вдруг пойти не так? Приручить тигра и то легче. — Я знаю, как хочется от меня сбежать. Вот и вперёд, искать своего дружка, спасать детишек. А я вдруг вспомнил, что мне всё это нахрен не сдалось, — выдохнул Чонгук вместе с дымом. — Да, конечно, а как же Пак Чимин? Разве тебя не волнует его жизнь? — спросил Тэхён и взглянул на часы. Они тратят время, хотя могли бы уже быть у него дома. — Я больше не думаю, что он где-то на моём заднем дворе, этого достаточно, — безэмоционально ответил Чон и покрутил зажигалку между пальцами. — В любом случае, он там — где заслуживает быть. — Я не верю тебе. Можешь обманывать кого угодно, но я видел достаточно твоих снов, чтобы понять, как ты относишься к этому мальчишке. Ты хочешь найти его… — Хватит лезть в мою голову! — вскипел Чон. Он резко поднялся на ноги и отбросил тлеющий окурок. — Я тоже чужих снов насмотрелся. Я так пугаю, не правда ли, аж мурашки по спине ползут? Отлично делае…те вид, что это не так, я почти поверил, — Чонгук почти сорвался на неформальную речь. Ему осточертело это выканье, но он сдержался. — Но я знаю правду. Мы оба её знаем. Можно оправдывать кого угодно, но принять меня — никогда! — Не смей решать, что я смогу принять, а что нет! — Тэхён сошёл на крик, не обращая внимание на людей вокруг. Он протянул руку, чтобы схватить Чонгука за плечи, но тот посмотрел куда-то за спину и вдруг сорвался с места. — Стой, куда ты? — заорал Ким и бросился следом. Впереди, метрах в ста, в толпе мелькнула рыжая макушка. Чонгук мчался, расталкивая толпу, Тэхён бежал следом. Чон Хосок ещё не заметил погони.***
Притворное спокойствие — ключ к победе в покере. Но когда играешь на чужие жизни, удержать равнодушие, пусть даже напускное, не так-то просто. Если у тебя всё ещё есть душа, конечно.
Ким Сокджин старался не думать о лишнем, но непослушные мысли рисовали в голове парнишку-школьника с тёмными испуганными глазами и до чёртиков знакомым именем. Логика спорила с желаниями. Если парень только сейчас получил метку, то его, Джина, не могла бы проявиться раньше. Это процесс синхронный. Значит, что-то пошло не так… Вопрос: что именно? Правой рукой Джин взъерошил свои и так спутанные густые волосы и затем нахмурился. Нужно было сосредоточиться. У них есть важное дело, а всё остальное может и подождать. Его последний информатор исчез два дня назад. Последнее, что удалось узнать, — район, где проводились вечеринки. Там он и заснял Хосока и теперь знает, что вход — это старая станция метро. Но туда так просто не попасть. Приглашение нельзя подделать или где-то раздобыть. Тебя либо знают в лицо, либо тебя могут рекомендовать эти самые известные лица, либо ты уже подсел и можешь щеголять своей разноцветной меткой. Ведь именно так влияет "Катарсис" на людей — цвет твоей метки меняется. Он больше не чёрный, он может быть тёмно-синим, фиолетовым, ярко голубым или даже лазурным, блекнет с каждой новой дозой. Как-то в начале этой заразы говорили, что можно спрыгнуть в любое время, и цвет вернётся в норму. Но теперь всё чаще ходят слухи, что слезть с этого дерьма невозможно, и в итоге метка может вовсе исчезнуть, будто и не было её никогда. И что тогда? Джин стоял у стойки и молча сканировал зал. Каждый, кто хотя бы несколько раз приходил сюда, отпечатывался в его памяти. У него всегда был цепкий взор и отличная способность видеть людей насквозь. Говоря по правде о Чон Хосоке, Джин не был уверен в его мотивах. Внутренний компас говорил «не мразь», но факты указывали на обратное. Ответ стоило искать в конкретном месте. Заветный ларец под семью замками. Его локация уже была известна, так что осталось только найти правильный ключ. — Простите, мне нужен джин, — кто-то выдернул бармена из размышлений, — срочно. — Я? — спросил Сокджин, а затем понял, что сглупил. — С тоником и льдом? — Вы, с тоником и льдом. — Вы хотите сделать специфический заказ? — решил уточнить Джин, невольно улыбаясь. Внимательно взглянув на клиента, Джин поднял бровь от удивления. Знакомое лицо. Подобные услуги не входили в его сегодняшние планы, но этот человек ещё в прошлый раз показался ему исключительным. Стоило бы познакомиться поближе. — Приятно Вас снова здесь видеть, — галантно поклонился он. — Предлагаю отбросить излишнюю формальность. Давай сразу перейдём на «ты». Даю час на завершение дел, буду ждать в седьмом номере, — сказал высокий парень в шикарном костюме и добавил: — Тоник, лёд и алкоголь будут не лишними. — Но седьмой номер — это же мой дом, — хотел уточнить Джин, но заказчик успел отойти от барной стойки и исчезнуть из виду. Снова. Растерянный бармен даже не успел подчеркнуть, что с Домами дел иметь не любит. Ну вот, теперь назад дороги нет. Что же его ждёт от этого знакомства? — Объявление! Бар работает последний час! Кто ещё не напился в доску, жду ваших заказов!***
В комнате царил бардак. Одежда, выкинутая из шкафа, так и валялась на полу бесформенной грудой. Повсюду лежали исписанные именами листы бумаги, на горизонтальных поверхностях давно собрался слой пыли, за что Джину было крайне неловко. — Может, лучше другой номер взять? — предложил он, стоя в дверях. — На это нет времени, — сказал клиент и, оттолкнув замешкавшегося хозяина, зашёл в комнату. — Запри дверь и начнём. «Ну точно Дом», — с сожалением подумал Джин и захлопнул двери, повернув замок на два оборота. — Музыка? — спросил он. — Погромче, — ответил гость. Тяжёлое звучание заполнило пространство, весьма гармонично сплетаясь с тревогой внутри. — Сойдёт? — уточнил хозяин дома, закидывая мусор под кровать. — Тут всё равно звуконепроницаемые комнаты, если ты переживаешь об этом. — Ким Сокджин, прекрати эти бессмысленные действия. Мне плевать, в каком мусоре ты обитаешь. «Какой нетерпеливый», — подумалось Джину, и он тут же плюхнулся на кровать прям поверх бумаг и одежды. — Ну я хотя бы налью? — спросил он, не уверенный, чего именно ожидать. — Да, пожалуй, не помешает, — согласился парень. — Можешь называть меня Мон. — Как «мой» по-французски? — уточнил Джин. Он успел наполнить два стакана алкоголем и теперь смешивал их с тоником. — Как тебе угодно. Есть важное дело, и меня интересует его результат, а не процесс. Орудуя специальными щипцами, бармен закинул кубики льда в каждый стакан. Они призывно звякнули о хрустальные стенки сосудов и начали таять, оставляя разводы на поверхности сладковатой жидкости. Услышав комментарий, бармен не удержался от ухмылки. — Спешу предупредить, Mon ami, что в стенах этого заведения процесс-таки если не важнее, то как минимум не менее важен, чем результат. — Глаза Джина сверкали в момент, когда он любезно подавал бокал хмурому гостю, на чьём лице не было совершенно никаких эмоций. — Не стоит так торопиться, просто наслаждайся. К чему такая серьёзность? — Я начинаю сомневаться, что пришёл по адресу, — клиент был явно недоволен ходом событий. Что весьма озадачивало. Сокджин не привык сталкиваться с подобной реакцией. Обычно он полагался на свою внешность, а дальше всё шло как по маслу. Видимо, он ещё не уловил правильную линию поведения. В таком случае и правда лучше не тянуть, а сразу перейти к делу. Язык тела бывает более красноречивым. Стакан остро зазвенел при контакте со столешницей. Движение было таким неожиданным и порывистым, что гость не успел среагировать. Губы соприкоснулись жёстко, царапаясь о передние зубы. Песня на фоне заводила «Boy, I wanna taste you», и Джин уже даже не спорил с этим. Он захотел. Сегодняшние потрясения вызвали в нём давно неутолённое желание. Когда он в последний раз уединялся с кем-то здесь, в комнатах? В отличие от Сокджина, клиент не разделял воодушевления. Когда первое замешательство прошло, он начал сопротивляться. Высокомерие читалось в его глазах и поднятом подбородке. Молодой человек пытался увернуться, но делал это недостаточно быстро. Напор Джина был неотвратим. Когда второй стакан полетел на пол, бармен самодовольно ухмыльнулся прямо в чужие губы. Достаточно полные и мягкие, чтобы это можно было назвать лучшим поцелуем месяца. — Озвучишь свои предпочтения? Или я могу проявить фантазию? — быстро спросил Джин, нехотя останавливаясь. Он старался удержать чужие руки, притягивая парня к себе. Взгляд гостя переполняла ярость. Он шипел сквозь зубы, когда его губу прокусили до первых капель крови. Не придумав ничего лучше, он хотел боднуть Джина головой, но тот был готов и к такому. Между тем одной рукой ловко расстёгивались пуговицы. Джин как раз стягивал модный пиджак с чужих плеч, когда понял, что его несёт. Слабый интерес вдруг разгорелся, заискрил. Он забыл, что хотел разузнать о загадочном человеке, просто ловил кайф, грубо прижимаясь всем телом. Вот так со старта и без разминки. То, что затевалось как умелый допрос, вдруг превратилось в весьма желанное здесь и сейчас. Кожу жгло от прикосновений и от их отсутствия. Двое кружились на месте, один пытался оттолкнуть, другой — притянуть плотнее. Чужие пальцы крепко вцепились в воротник, душили, а ноги норовили подставить подножку и уронить противника на пол. Удивительно, как грубые поцелуи всё ещё не сменились кулаками. Танец, больше похожий на борьбу, чем на объятия, и именно от этого сносило крышу. Таинственный гость отпирался, но с каждой секундой делал это менее уверенно, зажигался даже против своей воли. Между ними вспыхнул настоящий пожар. Катастрофа величайшего масштаба: цунами, взрыв, ураган, сметающий на своём пути всё, и даже здравый смысл. Стильная причёска растрепалась, дорогая рубашка выбилась из брюк, задрался гольф под ней, демонстрируя нижние кубики пресса. Дыхание сбилось, пульс участился, зрачки расширились. Движения стали лихорадочными. У Джина закружилась голова. Он списал всё на нехватку кислорода. Жёсткий захват чужой руки на шее мешал дышать. С трудом, но он смог вырваться, схватился за сильные кисти и потянул их вниз, прижимая к паху. Запястье пульсировало от усилия. Шаг за шагом Сокджин теснил парня к стене, заставляя попасть в тупик. Когда Мон отступал в последний раз, он ударился головой о стену. Сокджин схватил его волосы в кулак и медленно потянул их вниз, запрокидывая его голову ещё сильнее. Сильная смуглая шея манила приложить горячий язык и острые зубы. — Не делай этого, — гость рычал от досады, но его влажные губы блестели слишком привлекательно. — Хочу кое-что узнать, — перемешивая короткие слова с укусами, начал Джин. Оставляя следы зубов на шее, он увлёкся. Руки скользнули ниже. Сопротивление на секунду ослабло, и рычание сменило стоном. Слишком горячим для того, кто был так против. — Кто ты такой? Ответа не было, Джин продолжал опускаться ниже, желая убрать этот высокий воротник гольфа. Он перестал держать парня, надеясь, что поборол сопротивление лаской. Но это оказалось ошибкой. Толчок в грудь заставил его отступить, а затем кулак врезался в щёку. В голове зазвенело. — Я сказал, остановись, — повысил голос Мон, снова замахиваясь для удара. Его страсть, секунду назад вспыхнувшую в глазах, теперь выдавал лишь растрёпанный вид одежды и волос. Взгляд снова становился холодным и равнодушным. И тень страха читалась в его лице. Он перевёл дыхание и опустил руку, окончательно справившись с собой. Начав поправлять рубашку, он отошёл на пару шагов. Сложно было скрыть, что ему стало стыдно за свою слабость. — Я заплачу тебе в любом случае, но я пришёл не за этим. Я пришёл поговорить. — Да плевать мне на твои деньги, — не выдержал Джину. Слова его совершенно не интересовали в данный момент, только действия. — Я. Ещё. Не. Закончил. С каждым словом он вкладывал силу принуждения и подходил ближе. В нём бушевал инстинкт, который требовал подчинить и получить желаемое. Особенно после такого непозволительного поведения. Он уже догадался, что перед ним саб. Крайне наглый и дерзкий, между прочим. — Разве ты не чувствуешь это? — Джин перешёл на шёпот, меняя тактику. Про себя он обещал вернуть боль от удара с процентами. Он оказался близко, но сохранил последние сантиметры расстояния. — У меня мурашки по всему телу от одного взгляда на тебя. Кто ты, чёрт возьми, такой? Разве ты не хочешь того же, что и я? Скажи, что тебе это совсем не интересно? Скажи это! Уверенности в себе Джину не занимать, он знал, что хорош, и знал, как действует на людей. Исключений быть не может. Раньше, по крайней мере, таких не было. — Я не хочу этого, — с трудом сохраняя уверенность в голосе, повторил Мон, явно не собираясь сдаваться. — Но ты возбужден, как и я, — не унимался Джин. Он снова сделал шаг навстречу. — Я же вижу. — Этого хочет моё дурацкое тело, но не я сам. Я же пришёл поговорить. И это очень важно. — Что может быть важнее, — раздражённо спросил Джин, ощущая, как невыносимо печёт запястье, — чем завершить начатое? — Пак Чимин и Мин Юнги, например.***
Человек очень легко учится себя оправдывать. Сначала мы считаем, что не способны на что-то. Это противоречит нашим моральным устоям. Но обстоятельства, думаем мы, они нас заставляют, и мы поддаёмся. Угрызения совести, вина, страх быть пойманным — всё это преследует лишь в самом начале. А затем… Если что-то случается единожды, не факт, что это повторится. Но если произошло дважды, то точно будет и третий раз. За ним четвёртый, пятый… Мы привыкаем, и вот уже даже не замечаем, как что-то, казалось бы, страшное становится обычным ритуалом в нашей жизни. И мы утверждаем, что нет другого выхода, мы не можем поступать иначе, ведь у нас есть Причина. Десятки оправданий, лишь бы облегчить свою совесть и продолжать катиться на дно, не испытывая при этом неудобства. — Что тебе известно? — серьёзно спросил Джин, протягивая руку к своему стакану. Имена его друзей вмиг переключили настроение. — Напомни-ка, кто ты такой? — Я — создатель "Катарсиса", — прямо ответил парень. Джин чуть не поперхнулся, глоток алкоголя захотелось сплюнуть вместе с полученными раннее поцелуями. — Так вот, как выглядит безумец, выпустивший в мир эту дрянь. — Джин посмотрел на гостя по-новому. Его лицо перекосило. — Ты отдаёшь себе отчёт в том, сколько людей из-за тебя пострадало? — Мне жаль. У меня была совсем другая цель. Предназначение "Катарсиса" куда выше всех этих дел с наркоторговлей. Это не просто дешевый кайф. Я делаю его для себя. Он должен спасти многих от необходимости жить в ущемлённых условиях жизни саба. — Что за чушь ты несёшь? — ужаснулся Джин, мысленно помечая собеседника в конец сумасшедшим. — Спасти? От чего? От судьбой предрешённой любви? — Только один человек в мире может стать твоей парой — якобы твоя родственная душа, а на деле человек, который будет держать тебя в неволе. И нет выхода из этого романтизированного заточения. Каждому уготована роль ведущего или ведомого, и с этим ничего нельзя сделать, кроме как принять и следовать мерзким инстинктам, словно животные. Всегда находиться под угрозой чужой воли, не иметь права принимать решения вне зависимости от собственных убеждений. Ты только что сам хотел заставить меня переспать с тобой. Ты веришь, что это хорошая судьба? — Я верю, — кивнул Сокджин без тени сомнений. В нём всегда была эта уверенность, иначе зачем он так настойчиво искал свою родственную душу. — Ты искажаешь всю суть связи родственных душ. Отрицаешь всё лучшее и цепляешься за отвратительные примеры. Далеко не все Домы такие, как ты говоришь. И я не хотел просто заставить тебя, я хотел доставить тебе удовольствие. Мне жаль тебя, ты — глупец. Отрицая свою природу, ты предрекающий себя на какую-то полужизнь. Себя и ещё одного человека, чья душа страдает от одиночества в ожидании тебя. Ты не можешь не чувствовать этого — горя и утраты, пустоты от пребывания врозь. Только вместе две души смогут найти покой и счастье. Гость засмеялся и посмотрел на Джина как на ребёнка, что верит в Санта Клауса. — Я — это я. Не чья-то половина, а цельная, самодостаточная личность. С самого рождения я был собой, достигнув шестнадцати лет и получив дурацкую метку, я не перестал быть собой, и умру я тоже, будучи самим собой. И весь свой жизненный путь я пройду так, как считаю нужным именно я, абсолютно не нуждаясь в чьих бы то ни было указаниях. Нет во мне пустоты, нет одиночества, есть только желание свободы и независимости. Джин хранил молчание, не зная, что на это ответить. Юнги был таким же, всегда настаивал на похожих утверждениях. У него на глазах отец сильно сдал без своей пары, эта травма заставила его боятся связи. Что же случилось с этим человеком? Что заставило его так отчаянно бороться со своей природой? Можно было найти тысячи слов и примеров, чтобы показать иную, прекрасную сторону Дом-саб отношений, но как доказывать очевидное безумцу? Как обьяснить цвета рожденному слепым. — Я вижу, что ты не можешь понять меня. Я знал, что так и будет. Этим ты только подтверждаешь мою правоту. — Так чего ты от меня хочешь? — переспросил Сокджин, находясь в крайнем замешательстве. В голове гудело, словно в трансформаторной будке. Он продолжал смотреть на своего собеседника, пытаясь хоть что-нибудь понять. — Неприятно это признавать, но добиваясь своей цели, я совершил ошибку. Пострадали невинные люди, и я очень сожалею об этом. — И что им с твоих сожаления? Мон отвернулся и взглянул в окно. На небе как раз разошлись тучи и ненадолго стала видна луна. Косые лучи холодного света подчеркивали, на удивление, чувственные губы. — Воистину добрыми намерениями выстлана дорога в ад. Я думал, что создам ключ в лучший мир, подарю надежду тем, кто в этом нуждается, но я потерял контроль над ситуацией, и всё пошло не по плану. В дело вмешались посторонние люди. — Почему ты пришёл ко мне? — удрученно спросил Сокджин, силой отводя взгляд. — У меня было несколько причин. Первая — ты заинтересован в спасении своих друзей, я знаю, что ты рыщешь в поисках по всему городу. Я приведу тебя к ним, но взамен ты поможешь мне вернуть власть над производством "Катарсиса". Вторая причина — простое любопытство. Мне было интересно, почувствую ли я что-нибудь напоследок. — Почему я должен помогать тебе? — спросил Джин, поднимаясь с кровати. Где-то глубоко в груди кровавыми ошмётками разлеталось сердце от догадки. Он чувствовал это. Не может быть. — Что почувствовать? — Всё из-за той же второй причины. Моё настоящее имя — … Пожалуйста, не говори этого. — … Ким Намджун.