Мёртвый Лес

— Ха-ха, — грудь рвано вздымалась и опускалась, легкие неохотно и с надрывом исполняли свою функцию, все тело болело и слушалось с запозданием, больше напоминая собой кусок хорошо отбитого мяса. — Кха, — изо рта вновь вырвалась порция крови, уже не первая и далеко не последняя. — Какое же ты чудовище, — прошептали разбитые губы, глядя на беснующееся в очередной фуин-ловушке воплощение ярости зверя из чакры. С некой обреченностью во взгляде подмечая в уме, что в этот раз барьер держал чудовище на две секунды меньше, чем в прошлый раз. — Ах да, я же говорил, что все не будет столь просто, — губы, несмотря на всю плачевную ситуацию, так и норовили украсить лицо улыбкой полной иронии и насмешки над самим собой. — Какой же ты проблемный, двадцатый, — устало прикрыв глаза, я пытался вспомнить, что же пошло сегодня не так, тратя на это бессмысленное действие последние мгновение иллюзорной безопасности. Что пошло не так? Хах, все! Абсолютно все пошло не так. Наверное, так чувствовали себя ацтеки моего мира, встретившись с испанскими конкистадорами. Когда ты в окружении верных тебе людей стремительно и скрытно продвигаешься вперед, абсолютно уверенный в том, что там впереди, в стенах штурмуемого тобой форта, находятся беспечные от незнания факта твоего приближения враги. Когда ты уже вкушаешь вкус идущей самой к тебе в руки победы, пускай она и не столь очевидна, но шансов на успех много больше, чем на провал. То последнее, что ожидается тобой, так это неизвестная техника, сравнимая по силе с бомбой хвостатых, что запросто меняет ландшафт целой долины с буйных лесов на идеально ровную и пустую полусферу в толще земли. Жалкие единицы успели понять свое подсознание и предпринять действия по сохранности своей жизни. Годами шлифуемая и пестуемая интуиция дала шанс на жизнь самым сообразительным. Как жаль, что некоторые, несмотря на успешное активирование собственных дзюцу самозащиты, не спаслись от обрушившейся на них атаки неизвестного и могущественного врага. Да и не удивительно. Я сам спасся не благодаря собственным техникам, а из-за ослиной упертости одной Учиха, что за миг до того, как к нам дошла белая волна дезинтеграции, призвала сильнейшую форму на данный момент доспеха Сусаноо, окутав им и себя, и ближайших к себе шиноби. Продолжая держать эту, без всякого сомнения, феноменальную по своим защитным характеристиках технику все те долгие мгновение, пока неизвестное высокоуровневое дзюцу жадно пожирало все, до чего могло дотянуться, растворяя в себе любую материю без следа. Но и этого оказалось в итоге недостаточно: те, кто находился у самой границы зоны Сусаноо, прожили на мгновения дольше других, прежде чем пленка темной фиолетовой чакры начала истощаться, будто под действием быстродействующей едкой кислоты. Даже почти абсолютная защита пасовала перед мощью обрушившейся на нас атаки. Создательница дзюцу сумела заметить этот факт и вступила в противостояние с творением чьего-то разума. Было видно, как тяжело ей. Как подгибаются её ноги, но она продолжала держать свою технику, даже когда запас её чакры подошёл к опасной границе истощения. Ценой собственной жизненной силы упертой Учиха были спасены шестеро шиноби. Шесть из трехсот пятидесяти. Подхватив на руки упавшую в обморок от чрезмерного расхода собственных сил девушку и тут же закинув её себе на спину, я бросился бежать прочь, прекрасно зная, что за мной, как за устоявшимся лидером, бросится и мой друг, Сакумо, так же выживший под защитой появившегося гиганта из чакры. Остальные же шиноби с небольшой заминкой бросились за нами. Но, положа руку на сердце, вынужден признать: в тот страшный миг мне было не до них. Всё, что меня волновало, — состояние девушки в моих руках. Чтобы оно совершило резкий скачок к ухудшению, а этому способствовали сложившиеся обстоятельства. Пришлось на скорую руку, продолжая движение, пытаться нормализировать её состояние. Что, с горем пополам, едва получилось. Увы, мои навыки ирьендзюцу хоть и высоки, но недостаточно для исполнения подобного маневра, да и столь быстро. Но прежде всего необходимо убраться подальше от человека, способного на столь масштабные атаки. Кто его знает, какие ограничения у этой техники и есть ли они вообще? А пережить второй удар я, боюсь, не смогу. Никто не сможет. И тогда судьба вновь решила напомнить нашей компании, что сегодня не мы в её любимчиках. Нас перехватили, буквально врезавшись в нашу группу своими телами и вмяв нас обратно на землю. Шиноби Камня решили добить остатки по недоразумению выживших. Впрочем, на землю упали не все — я да Сакумо устояли. Даже эффект неожиданности не помог нападавшим на нас: разница в силах между нами была слишком большой, и четыре трупа тут же упали на землю, а затем еще столько же. Слишком большую скорость и силу имели наши тела, чтобы нас можно было столь просто остановить. Но вот спасти других не удалось: их убили сразу при столкновении. Мы же могли только отомстить за их смерть, что и было проделано в кратчайший срок. — Впереди, слева, сзади… Нас окружают, — прислушавшись к источникам чакры в округе, четко оповестил я Сакумо. — Я задержу, — коротко резюмировал Хатаке, он все для себя решил. — Спасай принцессу, — даже в столь тяжелом положении он имеет время для шутки. — Не рискуй попросту, — развернувшись к нему спиной, я бросился туда, где было меньше всего источников чакры. — За кого ты меня принимаешь?! — услышал напоследок возмущенный крик моего друга. Честно, мне было беспокойно за него. Хоть он и обладал возможностью обратного призыва, и, в случае чего, мог уйти к своему призыву. Пускай цена подобного трюка была огромна, но не дороже жизни, а со своими призываемыми животными он уже как-то сам сможет разобраться. Поэтому я с некой тревогой на душе удалялся все дальше от него и все ближе к небольшому отряду прямо по курсу моего бега. Эх, если бы я только знал, во что выльется наша встреча, то лучше уж выбрал путь напролом — сквозь ряды всякого мяса, нежели начать игру в салки с двумя десятками шиноби, что явно ощутили меня и терпеливо дожидались моего появления. Два десятка высококлассных убийц, что были заточены на убийство одной, превосходящей в личной мощи каждого из них, цели. Это не было написано на их лицах, но мой личный опыт и та методика действий, что они применяли на мне, пока я пытался скинуть их со своего следа, говорили сами за себя. Для меня вся погоня слилась в ряд действий: уйти от слишком опасной атаки, подставившись под более слабую и не смертельную, применить лечащие дзюцу на себе в попытке исправить нанесенный ущерб, повторить с начала первые два пункта. Что же, когда лес остался позади, я понял, что выбора у меня собственно и нет: мне нужно принять этот бой. И моё нежелание этого не играло никакой роли. Отдав одному из двух созданных теневых клонов свою ношу и вместе с этим создав одного древесного, я спрятал его под землей прямо под собой и замер в ожидании своих преследователей. И они появились слишком быстро, сопроводив своё появления возле меня одиночной атакой. Глупо. Личная инициатива? Не знаю. Но упускать шанс сократить количество своих врагов я не был намерен упустить. Меня окружили, что ожидаемо. Было бы удивительно, отпусти они меня. Мне что-то говорили, я что-то отвечал. Наверняка очередную пафосную ерунду. Мое сознание не слишком цеплялось за это, куда больше его внимания было уделено ощущению прохладного фарфора под кончиками подушечек пальцев. Артефакт, что, по легенде, был маской самого Шинигами, опасно холодил пальцы. Не только своих соклановцев забрал я с собой на фронт. Мне было страшно прикасаться к ней, мне было до ужаса страшно надевать её на себя. Ведь что произойдет тогда? Может, я умру? Мою душу заберет себе дрянной божок, занимающий первое место в списке виновных в моем появлении в этом мире? Или произойдет нечто иное, куда более страшное? Холодный пот обильно тек по спине, а тело била дрожь, рождаемая страхом. Но разве у меня есть выбор? Умру я, и следом умрет Мадара, а этого я допустить не могу. Ради того, чтобы она жила, я готов наступить на горло своим страхам и делать невозможное. Только ради того, чтобы она жила. Мысли об этой вспыльчивой Учиха стали той соломинкой, переломившей хребет моим колебаниям, я надел маску себе на лицо и… И ничего не произошло. Я все так же стоял в окружении врагов, все так же приняв отрешённую позу, лишь только обзор уменьшился: сквозь прорези для глаз в маске многое увидеть было сложно. Что же, пора проверить наработки своего второго деда, которые он так и не довел до конца, но которые я успел прочитать, многое понять, еще больше переосмыслить. Пора было узнать ответ на вопрос: «А можно ли воскресить самого себя?». По лбу тем временем поползли черные линии сложной даже для меня печати фуин. Линии росли и ширились по всему телу, старательно оплетая каждый сантиметр моего тела. А в центре лба силой налился рисунок большого черного ромба. Печать-накопитель, в которую я всю свою жизнь сливал часть собственной чакры. Её объем, конечно, не был бесконечен, но подарок Мито-самы был колоссально вместительным. И сейчас вся мощь, томящаяся в ней, была доступна мне в полной мере. Мой козырь. Один из тех, что я оставил на самый последний черед. Всего на несколько минут я сравняюсь в мощи с самым слабым из биджу, а затем мне несколько лет придется вновь наполнять печать. Вскоре я узнал ответ на целых два вопроса. Не по собственному желанию, просто так сложились обстоятельства. Я был один против множества. Я был силен, на их стороне был опыт и мастерство. Я мог подавить их голой мощью на краткий миг, но они, словно вода, нивелировали все мои старания. И я пошел на риск. Подставился так, чтобы это было натурально. И меня за это тут же наказали: тонкий клинок отделил шейные позвонки друг от друга, холодное лезвие легко разрезало и мышцы, и кость, словно масло, а я познал понятие невесомости, пока оторванная от тела голова летела вниз. Говорят, мозг живет ещё пару минут, и только пятнадцать секунд человек может осознавать мир вокруг себя после того, как в него перестает поступать кровь. Что же, с шиноби все почти так же, просто числовые показатели больше. Я успел увидеть, как свободный клон, созданный мною ранее, одной рукой подхватил мое тело, а второй — голову и соединил их. Я сумел осознать свою мысль-команду, в которой воплощалась моя жажда жить. Я прекрасно почувствовал, как ткани моего тела вновь возвращаются на свои места, как они сращиваются и крепнут, как я вновь обретаю контроль над своим телом. И как маска на мне испустила свой первый треск, а мою душу будто пробили насквозь острой и узкой иглой. Миг замешательства моих врагов, который я не упустил несмотря на всё произошедшее со мной, — и минус один из них. У них не было артефакта способного воскрешать, а потому упавшее тело не грозилось подняться и вновь кинуться в бой, в отличие от меня. Это стало переломным моментом нашего сражения. Я видел, как в них постепенно растет паника, и пользовался этим, сея семена страха в их сердца, используя для этого власть, даруемую маской, над самими понятиями смерти и жизни. Одно дело было сражаться с человеком, а другое — с монстром, что отрицает собственную смерть. Даже биджу уходят на перерождение, если уничтожить их псевдотела. В моем разуме окрепла простая истина: всё что мне нужно, чтобы окончательно сломить своих врагов, — это убивать. Всё что мне нужно для поддержания своего лживого бессмертия — это убивать. Всё что мне нужно — это убивать. Казалось, что так и пойдет дальше: я буду ловить своих врагов в ловушки, давая им шанс «убить» себя, в ответ убивая их, пока они не подохнут либо не убегут прочь. Но судьба вновь смешала все карты. Одним из моих противников, к моему удивлению, был джинчурики. Неприятный сюрприз, с которым мне не поможет даже моя маска: он просто сможет убить меня большее количество раз, чем я нивелировать. С каждой моей «смертью» и «воскрешением» артефакт покрывался новым увечьем. Несложно было предположить, что в миг, когда он окончательно разобьется на осколки, придет конец и моему преимуществу в виде бессмертия. То ли я неправильно использовал эту маску, то ли в результате моей природы, но каждое новое использование разрушало её, и только убийства других помогали восстановить часть нанесенного ей ущерба. И это не слишком помогает с впавшим в состояние безумной, неконтролируемой ярости носителем биджу. Как и полагается животному, человек имел прекрасные инстинкты. И сейчас, сбросив оковы разума, движимое одним желанием, тело прекрасно иллюстрировало это. Уходя от, казалось бы, обреченных на успех атак и контратакуя с невозможных позиций невозможными способами. Биться со зверем может и легко, но не когда ты для этого зверя по мощи, словно муравей. Каждый новый хвост из чакры удваивал силы моего врага, и сражаться с ним ставало всё тяжелей. Маска уже начала медленно сыпаться мелкими осколками на землю, успев за время нашего поединка открыть левый глаз и часть лба со скулой. Дело было плохо. — Четвертый хвост скоро сформируется окончательно, — заметил вслух очевидную вещь, глядя на пучок растущей чакры позади спины мужчины, что с каждым мгновением рос в размерах и изменялся внешне. — С пятым — биджу окончательно вырвется на свободу. И вновь меня поставили в безвыходное положение. Какой уже по счету козырь я должен вытянуть из рукава, чтобы получить шанс на жизнь? Пятый? Хах, ничего, Судьба, у меня их ещё достаточно, чтобы ответить на все твои подлые ходы. С начала сражения древесный клон, прятавшийся под землей, размещал по полю битвы небольшие семена, служившие мне катализатором и костылем для одной единственной техники, которую я так и не довел за несколько лет разработки до конца. Она все ещё была сырой, недоработанной. Но тем не менее являлась самой сильной в моем арсенале, превосходя на голову все уже имеющиеся. И, как апофеоз иронии, самая разрушительная техника, созданная мной на основе похожей техники моего деда. Она требовала всего одной печати концентрации. Полностью обездвиживая меня во время её применения. — Ну что же, иди к папочке, — руки сложили один единственный жест. Вся чакра, что была у меня в резерве, пришла в движение и забурлила от нетерпения. «Три» Вот лопается барьер на почти высвободившем всю мощь своего биджу джинчурики. Толстые древесные путы не в силах сдержать его и, с натугой скрипя, постепенно лопаются под натиском нечеловеческой силы. «Два» Обрадовано и яростно взревев, чудище порвало последнюю ограничивающую его помеху и бросилось на меня. «Один» В мой мозг ржавым гвоздем пробивается букет всего спектра ощущений от того, как покрытая ядовитой чакрой лапа пробивает мой живот и выходит у меня из спины, одновременно припекая и продолжая сжигать ткани вокруг ранения. — Мертвый Лес, — такая нужная сейчас мне мантра, прием для лучшей концентрации — название техники. То, от чего я уже давно успел отказаться, здесь и сейчас необходимо мне больше всего. Я стал эпицентром буйного роста во все стороны кривых и покрытых ядом, что обильно сочился по коре, веток, что вскоре превращались в стволы деревьев, разрастаясь все быстрее и быстрее. Но не только возле меня был очаг появления моей техники: все те семена, посеянные клоном, дали свои побеги. За считанные секунды многие гектары каменистой и бесплодной земли дали жизнь лесу служащему только одной цели — отнимать всякую жизнь, что приблизится к нему. «Вот и все», — промелькнула в моем затухающем сознании вялая мысль, глядя на то, как кровь сочилась из многочисленных открывшихся ран. А белая истрескавшаяся маска упала мне под ноги в лужу смешанной крови: моей и моих врагов. — «Действительно, всё». Последнее, что я увидел перед тем, как навалившаяся усталость и апатия закрыли мне глаза, это истерзанное, пробитое во множестве мест древесными кольями и ветками тело моего врага, да ослепительную вспышку где-то впереди.