Quis custodiet ipsos custodes? — «кто же будет сторожить самих сторожей?»
Васильков был мне никем. Товарищем по службе — да, тем, на кого можно положиться, — тоже да, но разве это определяет, будешь ли ты скорбеть по человеку или нелюдю, если его однажды растерзает на куски взрывом? Мы даже не дружили. Я ничего не почувствовал, глядя в огонь. Слишком вымотался и устал, поэтому не было страха, смятения. Только бьющая в висок мысль, что Васильков достоин чего-то большего, чем погребальный костер на железе. Я мог списать все безразличие на страшное изнеможение, но знал, что дело не в нем. Я мысленно радовался, что не мои кости оплавлялись в жарком огне. Это пугало больше пожарного зарева вокруг, больше резких запахов бензина и горящей плоти. И тогда, стоя на набережной и слушая рев огня, я понял, что боялся стать обычным человеком нашего времени. Боялся потерять страх. Мне не хотелось умирать — вот так глупо, превращаясь в обугленные головешки, чтобы очнуться в Аду. Прямо передо мной догорали те, кому не повезло сегодня. В чадящем черном дыме мне виделось лицо Василькова, разбитое гримасой боли, но это было лишь видение: его черты слизнуло пламя, и я не отличил бы его от любого из напарников, которых Димка следом за лейтенантом вытащил магией. Все они были мертвы. Огонь присмирел: подействовало колдовство Влада. Но самым леденящим душу было то, что я спокойно стоял и смотрел, полуоглушенный и плененный опасным танцем пламени на костях. Магический огонь сжирал плоть куда быстрее обычного, у них не было ни шанса… Неподалеку уже завывали пожарные сирены — их вызвала Анна. Я не делал ни шага вперед, ни шага назад. Я стоял на месте, оставаясь зрителем, наблюдающим за бессмысленной смертью. Эта неопределенность тоже была страшна: легко броситься грудью в огонь, обезумев от ужаса, бессмысленно пытаясь кого-то спасти, еще легче сбежать прочь. Сложно только стоять — прямо, чуть ли не отдавая честь. — Ян, слушай меня, — ввинтился в уши резкий голос Влада, какой-то слишком хриплый и сломанный. — Иди отсюда, пока есть шанс. Беги куда угодно, только подальше. Вернись в Будапешт и забудь страшный сон. И проснись однажды в мире, на полной скорости падающем в бездну, среди таких же слепцов. Я упрямо покачал головой. Влад зло ринулся вперед, словно собирался ударить, отрезвляя, но остановился. Беспомощно поглядел на меня, досадливо: это он во мне вытащил, воскресил упрямство. Мы оба знали: я не нужен ему в этой безумной охоте на Бога, я лишь прихоть, быть может, напоминание о былом, о жизни. И Влад отпускал меня, отталкивал от опасной игры. Он увидел в огне что-то, что поразило его; крестоносцы сделали следующий шаг, и он был в разы серьезнее. Это уже не наглая свора, с кулаками и опасной магией прущая на нечисть, а террористы, обладающие ангельской кровью и магическим пламенем, разжечь которое могли немногие. — Я никуда не уйду, — одними губами прошептал я. — Ни за что. Вчера я видел, как в новом офисе, еще пахнувшем краской, вешали табличку с инквизиторским девизом. Читал его сотни раз, так, что слова почти утратили смысл, но сейчас они неожиданно дернули меня, подцепили, опалив что-то внутри. «Debellare superbos», «дави гордыню непокорных», — всего-то два слова, въевшихся мне в голову; это они заставили меня в первый же день окунуться в темень Петербурга и мучили до сих пор. Я хотел найти истину и впиться в горло убийцам. — Тебя убьют. Запомни мои слова: это место станет твоей смертью. Ты сошел с ума, если решил сражаться с этим. Вы, инквизиторы, можете пытаться спасти людей, но вас самих вырежут по одному, как осоловелый скот. Бесполезно подавлять восстание, их только станет больше. Ты точно свихнулся. Ты видел лицо Смерти столько раз, и неужели оно стоит того? Твоя хваленая справедливость? — Да, — просто и спокойно ответил я. Чувствовал, что он испытывает меня, но в то же время что-то в выражении лица Влада свидетельствовало: он испугался за мою жизнь. Он нахмурился, оскалился, как голодный волк. — Ты тоже знаешь мою справедливость, ты пожелал судить Бога за все его жестокости, — выдавил я. — Может, ты лучший инквизитор, чем мы, если решился на подобное. Но сейчас я хочу спасти город. И я останусь, даже если ты сбежишь искать Господа в другом месте. Влад молчал недолго, но прошедшая минута показалась мне вечностью. Я бы не удивился, откажись он. Войцек жил в другое время, во время расцвета человечества и слабой, но такой нужной веры в себя. Влад жил тогда, когда люди находили свободу от друг друга и Бога в смерти. Ему незачем было сражаться на стороне Инквизиции, помогать нам. Да, Бога можно найти и без меня — уверен, у него вышло бы быстрее. Влад помрачнел, оглянулся назад, потом опять вцепился взглядом в меня. Будто сам просил себя найти хоть одну причину остаться. — Я с тобой, — сказал он. — Растерзаем их за то, что они устроили, да, инквизиторство? Мне не нравится, как они портят город и баламутят изнанку. — Спасибо… Влад не ответил. Просто вдруг исчез, растворился в воздухе, оставив одну тревогу. Я оглянулся, почувствовав себя разбитым больше, чем когда бы то ни было. Очень хотелось и правда забыться, выкинуть из мыслей весь кошмар. Хоть раз побыть человеком, узнающим о терактах в центре города из телевизора. Пожарные уже поливали из шлангов остатки машины; их маг читал заклинания, в небе засияла голубоватая печать, и вниз хлынула вода — должно быть, он зачерпнул из Невы. К месту взрыва стекались все: «скорая», полиция, инквизиторы, журналисты и телевизионщики. Трещали камеры, делая несколько десятков кадров в секунду, кричали репортеры, пытаясь перебить конкурентов и перелезть через протянутые полицейскими ленты. Среди цветастой толпы мелькали люди в форме. Шум нарастал с каждой секундой. Всего полчаса назад на набережной было пусто, не считая нас троих. Теперь все налетели, желая выбить сенсацию. Мне стало противно: несмотря на эту возню, через пару дней о Василькове забудут. Однажды забуду и я сам; уже начал терять воспоминание об улыбающемся лице лейтенанта — должно быть, от шока. Легче было, когда люди оставались жить только в памяти, а не уходили в вечную загробную жизнь, — тогда к ним относились бережней. Я не хотел ни с кем говорить, поэтому тихо убрался. К счастью, никто и не заметил моего исчезновения. Очевидцами отчитывались мои напарники; Димку вытащили под камеры и засыпали вопросами — мне стало его очень жаль, ведьмак выглядел обалдевшим и несчастным, отвечал невпопад, вертел головой… Я связался с офисом и узнал, что могу успокоиться и отдохнуть… Я смог добраться до дома, хотя дороги поспешно перекрывали. Проснулся я на привычном месте — на диване, заснувший прямо в ботинках. Куртка валялась на полу чуть дальше. Квартира была пуста — то ли Дима ушел, решив не будить меня, то ли он не доехал до дома. Это понять я не мог, поэтому сосредоточился на поиске телефона. Тот вскоре обнаружился под диваном, извалявшийся в пыли. Было семь утра. Даже удивительно, что я встал так рано, учитывая все дежурства и вчерашнее, но спать я точно не хотел. За ночь прибавились вопросы о крестоносцах. Был ли взрыв своеобразной местью Инквизиции за смерть тех десятерых? Целились они в кого-то определенного или напали на первую попавшуюся машину? Я старательно гнал мысли о том, что они вышли на меня. Легче начать с того, как все провернули. А для этого нужно идти на работу. Я начал собираться, когда появился Влад. Вид у него был какой-то измученный, но при взгляде на меня он сразу же усмехнулся и приободрился, потащил на кухню, разогрел оставленные Димкой ошметки яичницы (все-таки он был здесь!). Мое плохое настроение, следствие ночного происшествия, мрачное веселье Влада наоборот укрепило. — Что смешного? — резко спросил я. Я понимал, что злиться на Влада не за что, но готов был сорваться на ком угодно. Компьютер не хотел загружать страницу со статьей о ночном, кофе кончился, я не наскреб даже на чайную ложку, а за окном снова пошел дождь. Весь мир ополчился против меня. Влад же с интересом наблюдал, как я пытаюсь заставить старенький ноутбук работать. Насладившись зрелищем, он наконец соизволил пояснить: — Сегодня воскресенье. Выходной. Сначала я недоуменно посмотрел на него, потом догадался скосить глаза на правый нижний угол экрана и проверить. Фыркнул, откидываясь на скрипучую спинку стула, потер висок. Действительно воскресенье — меня закрутило, уволокло тяжелыми рабочими днями, и я забыл обо всем. А выходной значил, что сегодня не предвиделось никаких трупов и мировых заговоров, а я с чистой совестью мог лечь спать дальше, просто завалиться и отключиться. — Надо узнать, что произошло, — упрямо возразил я. — Ян, ты больной! — трагически возвестил Влад. Ответа не последовало: статья наконец загрузилась полностью, я цепко вчитывался в нее. Как обычно — много домыслов, мало фактов. Еще и опрос свидетелей прикрепили как доказательство своей правоты, но что мы там могли видеть? Я наскоро пробежался по тексту. Либо они сильно изменили его, либо не говорили ни с кем вовсе: Анна отвечать так не могла, я не узнавал за текстом ее уверенных интонаций, холодка вампирского голоса… Но я вспомнил ее заломанные руки с выступами бледных вен, изможденное лицо и тихие признания, тонувшие в реке, и мне захотелось схватиться за телефон, звонить ей, справляться, все ли с ней в порядке… На всякий случай я сохранил статью, сам не зная зачем. Ничего ценного в ней все равно найти не удалось. Но она была единственным источником информации, пока я не узнал все на работе. Будет ли наглостью попросить у Огнева дело себе? И интересно, его завели уже? Не отдали ли полиции, ГИБДД? От перенапряга мозгов с утра у меня начинала болеть голова. Последний раз я разочарованно посмотрел на экран ноутбука, но ничего нового он не показал. Я решил прерваться, а заодно упорядочить все мысли. Пока искал банку с чаем, включил фоном телевизор. Эта привычка появилась с незапамятных времен, и было спокойней, когда он бубнил себе что-то в углу, разгоняя одиночество. Не глядя, я мельком вслушивался в то, что говорят. Несмотря на вроде бы неподходящее время, на «Первом» шли новости — звучал спокойный женский голос диктора. И это была не краткая сводка, репортаж был куда более обстоятельный. Заинтересовавшись, я сел на подвернувшийся стул и нетерпеливо уставился на экран. Чайник клокотал, вскипая. Голос диктора замолк секунду назад, сейчас крупным планом показывали снимки чего-то горящего и дымящегося. Разумеется, мне на ум пришел взрыв нашей служебной машины и погибшая тройка Василькова. Но все-таки на фотографиях светлело дневное небо, остальное можно было различить с трудом — дым застилал все. Густой, черный. Определенно, бушевало магическое пламя. Вокруг бегали какие-то люди: я не мог разобрать, снимали сверху. Неужели еще одна машина? Я пожалел, что прослушал репортаж; нетерпеливо выхватывал отдельные фразы бегущей строки. Ничего не понимал, все рассыпалось. Ясно было: паника Влада грянула отнюдь не из-за расшалившихся нервов, он предвидел это. И знал, что дальше будет хуже, — а как еще? Беду всему Петербургу предвещали затянувшееся скорбное молчание из телевизора и медленное слайд-шоу снимков чьей-то машины, сгорающей в жарком адском огне. Нет — это была уже другая, серая, а не черная! Третья! Со стоном я закрыл лицо руками, словно пытаясь спрятаться. Я подумал об адском огне вновь и поморщился — кривая фраза, совсем не соответствующая правде: все же знают, что в Преисподней не так много бушующего пламени, как нам рисовали в религиозных сказках. «Религия — это террор», — взрыком раскатился в моих мыслях голос Влада, но он молчал, тоже глядя в телевизор, то был отзвук одного из кошмаров… Нас запугивали Преисподней, чтобы люди не встали на сторону демонов в Последней Войне… Что ж, огня в Аду почти и не было, если не считать жара солнца над безжизненной алой пустыней Первого круга. Я слышал, в полдень там невозможно дышать. Давно стоило спросить у Влада, но я как-то откладывал. Не хотел касаться загробной жизни раньше времени. Однако, как бы там ни было, нам известен был другой огонь… — Небесный, — вслух сказал я, не веря своим глазам. На экране горело теперь здание, пламя вырывалось из двух окон — чья-то квартира горела в небесном огне, самом страшном пламени очищения, в воплощенной ярости Света. Человек быстро привыкает, когда ему говорят, что ангелов нет. Он перестает верить в них, в золото крови, в великие силы архангелов и в кару Господню — в этот неугасимый огонь. Мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить. А ведь я когда-то видел это. …Церкви горели одна за другой, вспыхивая, как охапки соломы под ярким летним солнцем; Инквизиция ничего не понимала. На кресте корчилась распятая Падшая — окровавленная, с кривым осиновым колом в груди, прибитая к нему сильным и злым ударом. Витражи в церкви разлетелись на мелкие осколки, брызнули; навязчиво пахло сладким ладаном. У распятой была кривая усмешка и серо-стальные волчьи глаза, как у Влада Войцека… Я понял, что замер на месте, слепо глядя в одну точку и жадно ловя ртом воздух, словно задыхаясь. Что-то вещал телевизор, вторил ему Влад, и вместе голоса смешивались в ужасный хор. Передо мной разворачивалось дело, то самое, впервые столкнувшее нас с Владом: он тогда сопровождал воинственную Падшую — дознавателя из Ада, отправленного в помощь Инквизиции Будапешта. Мы не обмолвились с ним и десятком слов. Гораздо больше меня волновали пожары: ангелы прознали, что в некоторых церквях давно хозяйничали демоны, переманивая к себе души, и бросились на них со святым огнем. А мне было недосуг до вечных дрязг Ада и Рая, мой город, порученный мне Сандором Кираем, горел у меня в руках… Уж конечно, я более запомнил переполняющее меня отчаяние, чем двух гостей из Ада, показавшихся мне чужими, непонятными. Влад властно махнул рукой, экран тут же пошел рябью и погас, оскорбленно мигнув напоследок. Я поблагодарил его кривой усмешкой — теперь можно попробовать взять себя в руки. Ничто не отвлекало. И снова полузабыть… ту усмешку, кривящую сухие девичьи губы, узкие ладони со шрамами, привычные к мечу, и яркое-яркое пламя, поднимающееся в небо. Влад там тоже был… почти не смотрел на меня, разговаривал с Падшей, будто бы держа ее под руку, но не касаясь… — Эй, очнись! — резко прикрикнул Влад, возвращая меня в настоящее. — Это сейчас не важно… — Почему ты был там? — вдруг спросил я. Влад замер в недоумении, ужом скользнул в мои мысли и сдержанно ответил: — Я служу Аду. Они приказывают — я следую. — Ни за что не поверю, что кто-то способен заставить тебя делать это против воли! — рассмеялся я надрывно. — Нет… Зачем ты пошел на Небеса, когда уже умер? Почему решил не прожить вечность, а продолжить сражаться? Почему именно ты, Влад? Влад сначала ничего не сказал. Я знал ответ на вопрос — догадывался точно. Войцек всегда жил войной. Против кого? Против всех и самого же себя. Верный своим идеалам и убеждениям, он перешел на сторону Ада при жизни, а после вступил в Черную Гвардию. Многие слышали рассказы о них — компания отчаявшихся самоубийц, выжившая на штурме Неба вопреки всему и ставшая великой. Они отправлялись на смерть, но победили, кроваво раскрасили небо… Кем нужно быть, чтобы променять шанс существовать спокойно в адской провинции на вечную войну? — Я сражался не только против ангелов. Я всегда бился против Него, всегда мечтал разрушить то, что Он возводил многие века, — с убежденностью прошипел Влад. — Уничтожить ангелов, сбросить Его власть с людей и подарить им свободу. Я умер за это однажды и умер бы снова. Когда я вступал в Гвардию, мне нечего было терять. Но я не думал, что после Исхода человеческая жизнь так потускнеет и обесценится! И это Он все сломал… — Но сломали именно вы, — прошептал я. — Заведенный веками порядок. Это вы рассказали, что ждет каждого после смерти. Эта его месть Богу — она тянулась уже много лет. Вряд ли Влад смог бы успокоиться, пока действительно не приставит пистолет к виску Создателя. Даже если это будет последнее, что он сделает, прежде чем его сотрут в прах и вычеркнут из памяти людей. Иного финала мне не виделось, и у меня сердце болело за него, обреченного сгинуть. — Ты ищешь себе причины ввязаться в войну, — задумчиво подсказал Влад. — Ищи цели. Мне это всегда помогает принимать решения; уж верные они или нет, рассудит время. Цели? Спасение человечества из рук свихнувшегося Бога — слишком для обычного служителя закона. Защита семьи и близких? У меня не было никого. Стал бы я в самом деле умирать за петербургских инквизиторов? А за Влада?.. Я задумался и не смог ответить. У меня только была работа, которую нужно выполнить. Но… есть ли смысл? — Мне тоже нечего терять, — едва не улыбнулся я. — Я не знаю, что тебе сказать. Хорошо, ты доказал мне, что жить нужно эмоциями, что это слаще, насыщеннее, ярче… Но я, должно быть, не так далеко отошел от обывателя, Влад, я не могу представить себя сражающимся против чего-то столь могущественного. Это жутко, неправильно… Не знаю, что заставляет меня так думать. Я развел руками. Но подумал, что мне все-таки страшно умереть, как и предсказывал Огнев, — не из-за предсмертных мучений, сполна испытанных и в мире живых, а потому что я не мог оставить место, которое едва полюбил, работу, к которой тяготел, загадки, что я увлеченно распутывал, и даже угрюмый людской закон — я клялся его хранить. В Аду не было ничего подобного. — Знаешь, в Гвардии перед присягой спрашивают, что ты готов отдать ради служения там и достижения своих целей, — принялся рассказывать Влад. — Потому что каждый из нас должен что-то пожертвовать. Это всего лишь слова, знаешь, часть ритуала… Обещание. Но если не ответишь, тебя вышвырнут прочь. Такой порядок установился с начала: командору нужно было знать, на что мы пойдем. У меня не было ничего и никого, это я был у города, у работы. — И что ответил ты? — с любопытством спросил я. Влад молча усмехнулся, и рукав черной рубашки медленно пополз вверх; он повернул ко мне внутреннюю сторону предплечья. Там, поверх мертвых вен, я увидел магическую печать, сложное переплетение рун и геометрических фигур. Печать Гвардии — она-то и была тем самым «универсальным пропуском», которым хвастался Влад. Среди рисунка, сплетаясь змеей, чернела надпись на архидемонском. — Iav deeahr, — с трудом разбирая руны, прочел я. — Что это значит? — Человечность, Ян. Я готов был стать зверем, лишь бы перегрызть глотку Богу. Я вздрогнул. Глаза Влада показались мне темнее обычного. Он умел говорить серьезно — я смирялся и только слушал. Все его саркастические замечания, брань оставались в далеком прошлом, когда Влад говорил о своей войне. О том, как он резал ангелов, чудом бежавших из разрушенного мира. О том, что мечтает раскроить горло Господу. — Это все командор… Гвардия нас воскресила, подарила нам сначала войну, в которой можно было сгинуть героями, а потом — вечную славу, — заболтавшись, делился Влад. — Когда мне обещали сражение с Богом и его светлокрылой сворой, я не раздумывал ни минуты. Увлекшись, он что-то рассказывал о командоре, и его глаза восторженно светились, а я оторопело пытался прочесть по ним… Нечто новое проступило в лице Влада, казалось, уже выученном. Благодарность, почти нежность. Я и не думал, что он способен кого-то по-настоящему любить; вспомнил, как вчера Влад убежденно, всей душой веря, твердил про семью. И мне, мучимому многими вопросами, захотелось увидеть командора Черной Гвардии самому. Влад не убирал руку, и я пригляделся, рассмотрел чуть ниже печати небольшую надпись. Я плохо знал архидемонский, и поэтому едва ли мог понять смысл, но быстро различил слова «dʼard» — тьма и «dʼiel» — свет. — Чем ярче свет, тем гуще тень, — сказал Влад. — Девиз Черной Гвардии. Я присмотрелся к печати. Она была то ли выжжена, то ли нарисована — зависело от точки зрения. Похожим заклинанием когда-то давно в Инквизиции метили преступников. Свести его невозможно, это — на всю жизнь. В случае Влада — на вечность. — Ты решил пожертвовать всем ради мести за… — Не говори ее имя, — оборвал Влад. — Слишком… — Больно? — предложил я. Я не знал, о ком он, но подыгрывал; Влад откуда-то вызнал, что я спрашивал у Жени его личное дело и теперь уверен был, что я догадался, раскрыл его «дело». Влад думал обо мне слишком хорошо. — Может, и так. Не надо. Я знаю, что ты все прочитал. Зря я сам в свое время брал твое дело — вот и поплатился теперь. — В Аду оно есть? — насторожился я. — Конечно, Инквизиция же сотрудничает с Преисподней… Твоя биография полна пробелов, если тебе интересно, и я полагаю, там скрывается нечто жуткое, но уважаю тебя за то, что ты не сломался, Ян, правда, — прямо сказал Влад. — Я подумал, что такой союзник мне и нужен! — Разочаровался, да? Говорил он искренне. Мне стало немного жаль, что я вспомнил об этом, но и сам Влад хорош: первым влез в эту игру «найди тайну другого». Но сейчас я просто кивнул и понадеялся, что изматывающий нас обоих разговор окончен. Так все и оказалось: Влад отвернулся к окну, долго высматривал что-то и молчал. — Тебе цель нужна была? — наконец окликнул меня он. — Ну, так вот для начала: все люди умирают, господин инквизитор. Умирают во славу того, в кого не веруют. Умирают покорно, не испытывая страха. Так продолжалось три года, но сейчас Он творит это руками крестоносцев. И что, долго мы будем смотреть, как сжигают наших товарищей? Мы обязаны судить Бога. — Что могу я один? Или мы вдвоем? — Ты не поверишь, насколько многое.***
Весь день я провел, улаживая дела: написал и отправил Огневу отчет о демоне-убийце, заглянул все-таки в дело Ураловой и убедился, что не нашли Синькова. Владелец хозяйственного магазинчика сознался только в контрабанде, прижатый к стенке, больше ничего не выдал, но и того было достаточно, чтобы Васильков с чистой совестью арестовал его. Увидев его отчет, я снова вспомнил горящую машину и с трудом смог прочитать. Там же сообщалось, что хозяин «Грешников», Егор Леонидов, куда-то пропал, как сквозь землю провалился — тоже кинулся в бега. По телевизору настойчиво советовали не выходить на улицу сегодня, да и еще пару дней сидеть дома, но мне просто необходимо было прогуляться. Дима с Настей с утра ушли на свидание, да так и не вернулись (ведьмак отчитался мне сообщением ближе к обеду, когда я, растревоженный взрывами, стал всерьез беспокоиться). День шел к вечеру, начало темнеть — пожалуй, слишком рано для конца сентября, но так даже лучше. Я снова нацепил наушники, чтобы не пугать народ беседами с невидимым Владом — это становилась привычкой, и направился вниз по лестнице. Цели своего выхода я не знал, хотя какая-то часть души считала, что прогулка — всяко лучше, чем провести день за созерцанием телевизора. Я бы не удивился, заведи меня случайно выбранная дорога на набережную. Но там движение перекрыли и, кажется, до сих пор не убрали ленты, поскольку любопытные прохожие пытались пролезть к месту преступления, поэтому я свернул в другую сторону и просто шел, всматриваясь в лица петербуржцев. Улицы, вопреки всем словам из телевизора, не были пусты, народу шаталось, кажется, больше обычного. Но это гуляли люди, а не демоны и нечисть, несмотря на то, что многие из них вели ночной образ жизни, а другие просто тяготели к темноте. — Стоило объявить комендантский час, — тихо заметил я. — А если кто-нибудь из крестоносцев возьмет автомат и такую толпу?.. В грохоте машин и людских разговоров никто не услышал, но я тревожно оглянулся. Проверил в кармане удостоверение и успокаивающе кивнул сам себе. — Не поможет, — авторитетно заявил Влад. — Во-первых, наши фанатики — не идиоты, а во-вторых, попробовал бы ты их остановить. Это ж молодежь, у них все тормоза с Исходом откинулись — ну, помрут, и что? Их это не остановит. Я недоверчиво посмотрел на него, потом — на шумную толпу, состоящую из отдельных групп. Их глаза не пылали, не подсвечивались в опускавшихся сумерках: нечисть и демоны — те, кто действительно мог погибнуть, — решили остеречься и пересидеть неспокойное время в безопасности. А эти ради чего рискуют умереть в небесном огне при взрыве? — Смысл они ищут, понимаешь? — вздохнул Влад. — Может, неосознанно. Все эти гулянки, приключения… Раньше они потому ими и наслаждались, потому что знали, что дальше — смерть, а теперь… Я бы не хотел быть живым в такое время. — Я бы не захотел существовать в такое время, — поправил я. Сказал, ничуть не думая над словами, но заставил Влада замолчать. Однако ненадолго. — Ты знаком с Достоевским? — спросил Влад. — Читал «Преступление и наказание»? — Положим, читал. — Это хорошо… Иначе тут никак нельзя! Город такой, бедные люди, желтые стены — и туман желтый. А помнишь, был там один милейший персонаж, Свидригайлов? Нет? — он расстроенно помолчал. — Все помнят только бабку и топор, грустно это. — Так что там Свидригайлов? — поторопил я. — Он говорил, может, и нет по ту сторону ничего. Ни Ада с чертями, ни Рая с кущами и праведниками. А есть какая-нибудь темная маленькая банька, и по углам в ней пауки: шур-шур-шур… И все, и так целую вечность. — Так что, в Аду правда, — я скривился, — пауки? Влад задумался, указал мне куда-то между прохожих. — Вон она, твоя банька. Маленькая каморка. И человек тычется в ней всю жизнь, дом-работа-дом, и никакого выхода из нее нет. — А шуршит-то что? — спросил я, предугадывая ответ. — Душа, господин инквизитор. Как у Тургенева было — про собаку, — вдруг усмехнулся Влад. — У него всегда душа — это собака. Вздрогнув, я сунул руки в карманы кожанки и пошел прочь. Я увидел кое-что интересное, не до Войцека стало. Впереди быстрым шагом шла Есеня — по крайней мере, я был уверен, что это она. С нашей прошлой встречи — кошмарной, надо признать, — она ничуть не изменилась, но сменила залитую кровью одежду на какую-то, откровенно говоря, рванину с сатанинской символикой. Такую можно было прикупить в любом ларьке с сувенирами наряду с футболками с яркими надписями «Я люблю Россию». Вечер был теплый, но все же не настолько, чтобы идти в майке. Я забеспокоился, не нужна ли ей помощь, и ускорился, догоняя. Какая-то бабушка укоризненно взглянула на меня, потом нахмурилась, и я только и мог, что улыбнуться ей так невинно, как был способен. Может, не она? Я засомневался, хотел окликнуть Есеню, но решил не орать на всю улицу. Шла она быстро, но едва ли заметила погоню. Я перехватил ее у самой дороги, через которую она собиралась ломануться на красный свет. Перед нами, обдав горячим воздухом, пронеслась перегруженная маршрутка. Испуганно я прижал к себе упирающуюся девчонку… — Отпусти! — дернулась Еся. А ведь я не заметил, что до сих пор держу ее за локоть, будто она собиралась вывернуться и все-таки закончить жизнь под следующей машиной. Я поспешно убрал руки под ее недовольным взглядом. — Чего смотришь? — грубовато спросила она. — Или я что-то нарушила, господин инквизитор? Я изумленно посмотрел на нее, но она не могла знать, что именно так прозвал меня Влад. Есеня уставилась угрюмо, откровенно враждебно, насупившись. — Сержант Кирай, — напомнил я. — И я не при исполнении. Но ты чуть не попала под маршрутку… — мне показалось с такими, как она, нужно говорить увереннее, и я постарался рявкнуть потверже: — Да, кстати, переходить дорогу на красный — это нарушение правил дорожного движения! Она только рассмеялась. Мы стояли одни на углу улицы, зависнув под светофором, людской поток двигался дальше, а я растерянно рассматривал Есеню. Она как будто не осознавала, что ей грозило! — Да-да, — кивнула Еся, хотя я больше ничего не произнес. — Так что нужно, господин инквизитор? От ее ядовитого обращения я едва не поморщился, а слово «инквизитор» Есеня выплюнула подобно самому страшному оскорблению, от которого просто так не отмыться. Как в одной щуплой девушке может быть такая огромная ненависть к Инквизиции? Даже учитывая, кто ее отец… И что ответить? Я поспешно изобретал подходящую версию, а заодно пытался для себя в первую очередь понять: и правда, зачем я за ней пошел? Конечно, спросить о деле, но не на улице же, мог потом найти… Это был глупый, не свойственный прошлому мне порыв, но я понемногу учился жить движениями души, а не холодным разумом… Я не вполне готов был признаться, что мне любопытна она сама. — Эй, алё! — рявкнула Еся. — Я спешу вообще-то! — Куда? — инстинктивно переспросил я. — Ну, я не для себя интересуюсь… Или немного для себя… Я твое дело вел, оно же не закончено осталось, там весьма запутанная история с самоубийством… Хотел спросить, как у тебя жизнь… — А, узнал? Передай отцу, что я отлично себя чувствую и он может не подсылать своих инквизиторов! — вспыльчиво рявкнула она. — Я ничего не нарушаю, живу тихо-мирно, но с такой семейкой меня никто в покое оставить не хочет! Да, я знаю, что это из-за него я могла погибнуть! — прикрикнула Есеня. — И мне ничего от него не надо! Он умеет только разрушать! Истерические нотки в ее голосе резали ножом по горлу. Я оглянулся; несколько прохожих остановились, глазея на нас. В Есене не было ни капли стыда, она вопила то, что думала, и это больше напоминало обычную ссору. Я оглянулся, чтобы ткнуть в лица прохожих удостоверением, а когда повернулся, заметил слезы на ее глазах и окончательно растерялся. Есеня зло вытиралась. — Клянусь, меня никто не посылал! Я по своей воле к тебе подошел и… И это вместо благодарности? — возмутился я, пытаясь защититься хоть так. — Если б не я, тебя бы сейчас из-под машины доставали! А это уже дало какой-то эффект: Еся смущенно посмотрела на дорогу, но вслух ничего не сказала. Она и правда о чем-то слишком задумалась и не видела, что идет на красный светофор. Она пробормотала нечто, способное с равной вероятностью быть и извинением, и пожеланием идти к черту. — А я хотел про тех фанатиков поговорить, — зачастил я. — Ты в офис не явилась больше, так что, может… Как-нибудь договоримся встретиться… Это очень важно, вопрос жизни и смерти! — Я же опаздываю! — театрально возопила Есеня. — Стой… Но она не дала мне сказать, развернулась и чуть ли не бегом бросилась через дорогу. Я, не ожидавший такой прыти, ошарашенно смотрел ей вслед, когда Еся скрылась в толпе. Перебежать за ней я все равно не смог бы: зеленый предательски мигнул и снова сменился на цифры — целых полторы минуты. Шустро сновали машины. Я потерянно осматривался, понимая, что точно потерял все шансы с Есей поговорить. Что толку от номеров и адресов в базе, если она шарахается прочь, как от чумного? Я повернулся к Владу, когда услышал смех. Вид у Войцека был радостный, чего я разделить не мог. Только в мыслях поблагодарил его, не встревавшего в наш с Есей разговор. Я медленно пошел по улице прочь, слушая его насмешки. — Ты сам как фанатик! — веселясь, заявил Влад. — Всех девок распугал, господин инквизитор, как так можно! Ты знаешь, что совсем не умеешь говорить с женщинами? — Заткнись, — проворчал я, заработав несколько изумленных взглядов со стороны прохожих. Снова надел наушники. — Надо же было понять, как и зачем ее схватили. Может, они называли имена? Огневу она бы ни за что не ответила честно, хоть бы и понимала, что это затормозит расследование, но со мной могла и поделиться… в непринужденной обстановке. Влад сочувственно покачал головой: — Попробуй иногда думать не о работе. Говорят, помогает жить. — Но не тем, кого уже убили. И не тем, чьи дела я не довел до конца. Но согласись, у меня был шанс узнать что-нибудь ценное! — Она не горит желанием чем-то делиться. Я решил позже узнать, где Есеня живет, и нагрянуть к ней домой, хотя Влад, прочитавший это в моих мыслях, многозначительно заухмылялся, а пока развернулся в сторону дома. Желание бродить по вечернему Петербургу после встречи с Есеней пропало напрочь, все настроение сбилось. Она по-прежнему оставалась единственной и последней зацепкой закрытого дела Ураловой. Значит, придется у нее все выяснить, хочет она того или нет… — Это значит пытки! — истерически обрадовался Влад. — Нет, уймись… — слабо отмахнулся я, чтобы он отвязался. — Я не чудовище… — Как я? Он остановился, в ожидании глядя на меня. И я смутился, завозился с сигаретами, так и не удостоив Влада ответом… Но он же умел читать мысли и знал все сам! Я поднял голову к небу, где насыщенная краснота причудливо переходила в ночную темень. — Ты не думал, что станет с миром без Создателя? — произнес я задумчиво. — Миры же можно уничтожить. — Мы сожгли Рай. На его месте Пустота. — Я не хочу, чтобы это случилось с нашим миром, понимаешь? Мне нравится жизнь, тем более, сейчас, когда я снова начинаю ее распробовать. Я не хочу, чтобы этот город и вообще вся планета, а то и галактика, превратились в ничто. Может быть, ты уничтожаешь мир? Уничтожая себя — я не договорил этого. В автобусе мы оба молчали. А дома меня ждало кое-что похуже сердитой Есени. Подходя, я заметил сначала «скорую», но не предал этому большого значения: мало ли, кому из жильцов стало плохо, все мы были на нервах… Но сразу после я увидел отъезжающую пожарную машину, сверкнувшую передо мной полосатым боком, а прямо напротив парадной стояли полицейские. Мы оказались мельком знакомы; мне крикнули, что случился пожар… Дыхание перехватило. Я заранее догадывался, что увижу, пока стремительно взлетал по лестнице. Едва не столкнулся с растерянной соседкой в цветастом халате, покачивающейся у лифта и глядящей на двоих инквизиторов жалобно, беспомощно. Оказавшись на нужном этаже, я успел увидеть только дверь квартиры Димки, перед которой на полу ярко-красной краской было выведено: «Voluntate Dei». Моих познаний в латинском языке с лихвой хватило для перевода: «Воля Господня». Воля была такова, что из квартиры ощутимо несло гарью, а распахнутая дверь была оплавлена. Я заглянул в коридор, поглядел на черные закопченные стены, но не отважился шагнуть внутрь. Судя по возне, там работал кто-то из наших. Мы с Владом одинаково онемели, глядя на эту картину, а тем временем этажом выше загрохотало. — Ты! — настиг меня страшный крик. Сверху по лестнице слетела вниз Настя, напоминающая яростную фурию. Ведьма требовательно указывала на меня, будто надеялась, что я вот-вот добровольно сознаюсь в поджоге квартиры, но я недоуменно посмотрел на нее, чем вызвал новый приступ гнева. Клянусь, если бы не выглядывающие с верхнего этажа соседи, Настя просто растерзала бы меня на месте! — Что… — Что?! — передразнила она. — То самое, Янош, то самое! Я говорила, что от тебя добра не жди, а Дима меня не слушал! И вот, доигрались, пожар! — Я ничего не делал… Изумленный и даже напуганный, я попятился. — Ну да, конечно, ты же один был в квартире! — наседала она. — Именно после того, как ты здесь появился, все началось! О, я знала, что нельзя тебя пускать! Вокруг тебя так… — она помахала рукой. — Изнанка дергается! — Да ведь нападения случились еще до моего приезда! — тщетно воззвал я. — Именно поэтому меня вызвали! Но безутешная Настя была глуха; она переживала за Димку, это я сообразил. Жильцы с интересом топотали на лестнице, прислушиваясь и судача между собой, однако не рисковали появляться на нашем этаже. Я заметил, как в соседней двери кто-то мелькнул в глазке… От них я мог бы узнать больше, чем в запале кричала Настя. — …Сначала тебя выхаживают в нашей квартире, потом ты тащишь Диму в лапы чудовищам, а теперь все эти взрывы и пожары! — продолжала она. — Мы тихо жили, Дима спокойно занимался амулетами, и сейчас ничего бы не было, если бы не ты! Все, хватит с меня! Вон!!! Вон из этого дома! — А вещи… — беспомощно протянул я. — Сгорели! Все сгорело! Хватанув воздух, я не смог ответить. Да и что здесь можно сказать? Все оправдания вылетели из головы, мысли замкнуло на одном-единственном, жалобном и отчаянном: «Мне ведь некуда идти». Наверное, так чувствуют себя домашние животные, когда им отвешивают пинок и выкидывают из дома. Так я и остался бы стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу, если бы не зазвонил в абсолютной тишине телефон. — Извини… — пробормотал я, принимая звонок. — Да? Анна тоже орала, но не о пожарах, а о срочном собрании всех инквизиторов в офисе, что устроил Огнев по итогам двух дней, когда едва не сгорела добрая половина штата. Я механически ответил что-то, отключился, потом с надеждой посмотрел на Настю — вдруг она могла передумать. Но последние надежды — они глупые. И ломаются с просто оглушительным треском. — Мне плевать на вашего кардинала, — непримиримо сказала ведьма. — Проваливай. Пытаться ее переубедить было бесполезно, она не прислушалась бы ни к каким доводам… То, что именно с моим появлением начался «крестовый поход», не казалось обычным совпадением Насте. Я покосился на Влада. Тот пожал плечами и продолжил рассматривать надпись, словно она могла что-нибудь прояснить. — Ладно, — согласился я, стиснув зубы. — Договоритесь сами с Огневым, это же был его приказ, а я в это лезть не стану. — Я объясню, — воинственно, но теряя ярость, подтвердила Настя. Заметно было: ее трясет — от пережитого, от криков, от попыток понять, насколько ей и Диме повезло провести вечер в другом месте. Она почти готова была расплакаться, и мы оба это понимали, поэтому Настя пыталась отвернуться, чтобы я не видел ее лица. Стоило ли рискнуть утешить ее? Не знаю. Я не стал — развернулся и ушел, как она хотела. Я спускался по лестнице, когда меня догнал Димка; он вместе с другими инквизиторами в квартире слышал вопли невесты, и на его лице застыло виноватое выражение человека, осознающего свою полную беспомощность. Он подстроился под мой медленный шаг, и мы в тишине спустились в парадную, к почтовым ящикам. Я обессиленно прислонился к стене у окна. — Прости. Может быть, я смогу уговорить Настю… — бормотал Димка. — Не в тебе дело, но сейчас всем неспокойно… Понимаешь? — Да ничего, не надо, — сбивчиво отвечал я. Вытащил из кармана свои ключи, силой впихнул Димке. — Огнев давно обещал подыскать мне какую-нибудь служебную квартиру. Думай лучше о ремонте. Ты же снимаешь? — Он заполошно кивал. — Еще с хозяйкой разбираться, тебе и без меня проблем хватает. Оставив растерянного ведьмака, я вывалился на улицу и глотнул свежего воздуха. Когда я стоял перед квартирой, которую начал считать своим домом, привкус гари вовсе не казался таким стойким. Теперь чудилось, что я весь перемазан в липкой саже; я несколько раз провел рукой по лицу. У меня не было никаких ценных вещей дома; документы и кошелек с кредиткой я взял с собой, а все иное — ерунда, пыль, наживное. Меня нисколько не волновали мои рубашки, сгинувшие в пламени; я потерял нечто большее… Привычное место, куда можно приползти после изматывающего дежурства, старый диван, на котором удобно свернуться, чашки для кофе с отбитыми краями, вечный беспорядок ведьмака… — Как быстро они сбросили вину на тебя, — ядовито прошипел Влад, оставаясь невидимым. Словно ветер принес мои обидные, нечестные мысли. — Тебя выкинули, Ян! Людям нужно обвинить кого-то удобного в бедах, которые им приносит судьба… — Ты же обвиняешь Бога… во всяком. — Скажешь, несправедливо? — зарычал Влад. Холодный ветер хлестнул меня в спину — он всерьез разъярился. — Не знаю, — честно ответил я. Красная надпись все еще стояла перед глазами. Но я решил не думать о том, что сделался бездомным. Эта новость попросту не до конца смогла достучаться до меня, отодвинутая за ненадобностью. Я тут же вцепился в любые доступные размышления, в работу. Огнев собирал всех инквизиторов. Может, хотел пересчитать оставшихся — я не без оснований считал, что Васильков был не единственной жертвой прошедшего дня. Взять хотя бы машину, с утра виденную в новостях. Он, конечно, захочет обсудить, кто и как это творит, как им противиться. Но каким образом это делать, если сам кардинал действует по велению Москвы и закрывает те дела, которые могли помочь? Хоть бы сейчас все поменялось… Стремительно темнело, я по памяти выбирал развилки улиц, думая, что иду по правильной дороге. Решение проветрить голову было удачное, я забыл привкус горелого, расслабился. Я решил пешком отправиться до офиса, несмотря на крики Анны из телефона. Она перезвонила убедиться, что я в порядке. Рассудил я просто: некоторые инквизиторы жили на окраинах города, и вряд ли я буду позже их, так что можно немного помедлить, дать себе время прийти в себя. Прогулка была необходима. — Кто же будет сторожить самих сторожей? — вздыхал Влад. — Раньше я бы сказал, что Бог, но мы знаем правду. Он не с нами, Он против нас. Его крестоносцы против нас. А я впервые вижу Инквизицию, которую так легко вырезают. Ничего не отвечая, я раздумывал над увиденной смертью тройки Василькова и над пожаром. Почему везде небесный огонь? Как символ очищения, очищения веры, которое и должны нести крестоносцы в мир? Или я слишком себя накручиваю, а способ был выбран как наиболее яркий и разрушительный? К чему тихо резать глотки инквизиторам, если можно привлечь к себе всеобщее внимание? — Времена меняются, — параллельно продолжал Влад; его не смутило молчание единственного слушателя. — Когда-то Инквизицию боялись, и мы этим пользовались, зная, что страх — самое верное чувство. Сейчас люди не боятся ничего, вот и мы подстроились в угоду веку. Никаких казней и костров, никакого Совета Великих, да и их самих уже нет — ну, не поворачивается назвать язык Великими тех, кто нами сейчас управляет. Совет подкуплен главами государств. Продался с потрохами… Они диктуют свою волю, а Инквизиция никогда — никогда! — не бросала расследований. Теперь нами принимается самая легкая версия как единственно верная. А на некогда грозное: «Стоять именем Святой Инквизиции!» — на это плевать все хотели. Полное разочарование. Он наконец замолчал, но вскоре продолжил: — Так скажи мне, Ян, все-таки: ты когда-нибудь пытал человека? Вопрос был задан самым мирным тоном, на какой Влад был способен. И тема была не такая уж страшная для двух служителей Инквизиции — если бы мы жили несколько веков назад. — Теорию нам преподавали, но до практики никогда не доходило, — признался я. — Меня учили почти десяток лет назад, но сейчас и теорию в академии не дают, я как-то случайно узнал… А ты? Влад многозначительно промолчал, и мне вспомнились газетные распечатки, вложенные в его личное дело. Там все было на чешском, и я не смог осилить ни строки без амулета-переводчика, а онлайн-программы выдавали какую-то сумятицу, но фотографии изувеченных трупов запомнить оказалось нетрудно. Все, кто проходил по делу пропавшей Агнешки Войцек, были мертвы к концу первого месяца его службы. Я так и не узнал, что это было за призрачное дело (ничего найти не удалось), однако, возможно, именно ее имя Влад просил не называть этим утром. Как же давно это было! — А теперь мы все из себя вежливые, — скривился Влад, продолжая разоряться. — Поэтому организация и стала ненужным пугалом для горстки тех, кто помнит, что такое настоящая Инквизиция. Большинство нас даже не уважает. Ему, разумеется, хотелось кинуться в бой, рвать и метать — похоже, иначе Влад не умел справляться с проблемами. — Вот и скажи это Огневу на собрании, мне-то что? Влад усмехнулся: — Появляться в офисе Инквизиции, когда там все сотрудники, и говорить что-то кардиналу, на счету которого сотни таких духов? Ты хочешь от меня избавиться! Но я как раз вышел куда нужно, и Влад незамедлительно исчез, решив не нарываться на арбалет Огнева. Я так и думал, поэтому не обратил на внезапную пропажу никакого внимания. Я пристально осмотрел улицу, потом здание. Опасения были вполне обоснованы: раз уж от Инквизиции решили избавиться, почему бы не подорвать сразу ее офис, когда в нем собрались все? Но на первый взгляд ничего нам не угрожало. Вокруг стояли грозные фигуры в черном и при оружии — охрана, любезно присланная нам полицией. Я ожидал шума, но в офисе стояла полнейшая тишина. Столы из центрального зала раздвинули к стенкам, там и собрались инквизиторы. Димка доехал быстрее, как я и ожидал. Я незаметно встал ближе к напарникам, Анна при виде меня лишь кивнула, но радость в ее взгляде сияла неподдельная. Плутал я долго, так что можно было начинать тревожиться. Дима молчал, пристально смотря на Огнева, не в лучшем настроении меряющего шагами расстояние от стены до стены. Народу было не так много. Ведьмы сбились в группку, жались. Из боевых троек, не считая нашу, осталось пять. Остальное — офисные работники, канцелярия. Многие были в черном, других, как и меня, сообщение кардинала застало врасплох, и они не успели толком переодеться. Сам Огнев, всегда предпочитавший деловой стиль, был в темно-сером. — Слушай, друг, я не знаю, что сделать, — тихо сказал Диман, пока кардинал говорил о чем-то с мрачной Лисецкой. — Настя стоит уперто, ее не переубедить; я пытался. Тебе-то есть, куда идти? Я покачал головой. Даже в гостинице долго не перекантуешься: на карточке было не так много, а с Инквизицией после произошедшего никто дел иметь не захочет, близко меня не подпустят. Спать придется за рабочим столом, если дежурный меня не выкинет… — Я бы предложила побыть у меня, но Кланы не одобрят, у нас не принято жить с обычными людьми, — сказала Анна. — Но могу помочь найти какую-нибудь квартиру… — Здесь переночую, — отмахнулся я. — Потом разберусь. Огнев смотрел прямо на нас, тихо переговаривающихся, и я замолчал. Связываться с кардиналом в таком настроении — все равно что рискнуть выступить безоружным против бешеного зверя. Огнев вышел точно в середину, и даже если раньше было тихо, то теперь исчезли звуки вообще, все чуть ли не разом затаили дыхание. Кардинал говорил, едва сдерживая ярость, быстро, но услышал его каждый, кто находился в офисе. Рассказал, что за ночь напали на четыре патрульные машины, кроме того, днем вспыхнули пожары в домах двоих инквизиторов. Искры пустили под дверь, припечатали ее снаружи магией, чтобы нельзя было открыть. Нам с Димкой повезло, но сгорела одна ведьма с семьей. Это значило, что никто не в безопасности… После оглашения жертв мы скорбно молчали. В Будапеште за весь прошлый год мы похоронили пятерых, да и то были старые сотрудники, уже не способные сражаться так ловко, как прежде — это их и сгубило… Или пьянство. Я предпочитал думать о первом. Дальнейшее Огнев легко донес: Петербургское отделение не просто собирались закрыть и передать все в руки ФСБ, уже начали это делать, когда кардинал вмешался. Он сумел как-то убедить руководство, что у него все под контролем — на этих словах нервно усмехнулись многие инквизиторы. — Небесный огонь — попытка не уничтожить нас, а показать неработоспособность Инквизиции. И у них получилось. Сейчас польза от нашего существования проверяется повсеместно, и мнение, что мир без Инквизиции будет точно таким же, широко высказывается. — А что мы могли сделать-то? — недовольно спросил кто-то. — Тут бы самим не помереть, куда еще эту… полезность доказывать? Огнев не повернулся на возглас. Ситуация с закрытием была неприятна и ему: кардинал был одним из многих, кто жил своей работой. Но все понимали, что это не остановит правительство, давно точившее зуб на Инквизицию — полностью независимую организацию, сотрудничающую с Адом. — Что мы можем сделать? — спросил я вслух. Наверное, слишком громко, потому как присутствующие повернулись ко мне. — Разобраться с крестоносцами, — недовольно ответил Огнев — кардиналу явно не пришлось по нраву, что его столь наглым образом перебивают. — Думаю, сейчас, припугнув нас, они остановятся. Мы должны расследовать поджоги, некоторые соседи видели преступников, хотя они и пришли в масках! Ауры с мест уже сняты… Срочно займитесь этим. Он также предположил, что нападения прекратятся: инквизиторы быстро учились, поэтому дежурных высылали пешими, как нашу тройку. Так было больше шансов отбиться. Но машины можно было просто отследить на улицах, а вот квартиры — личная информация; Огнев поклялся, что дело в обычном взломе системы, но инквизиторы заозирались, переглядываясь. Очевидно, они подумали о предательстве. И мне не нравилось, как некоторые уставились на меня — новичка. Губы Анны дрогнули, словно она сдерживалась, лишь бы не оскалиться. Огнев успокаивал их как мог. Обещал, что каждому, чья собственность пострадала, положена компенсация. Защита на домах тех, кому приходится сражаться с магами и нечистью, была сильной, но она лишь сдержала внутри запущенный в квартиру огонек… зато обиталища соседей не сгорели — и восстанавливать предстояло не так много. Редкий щит ставится от небесного огня, источник которого иссяк три года назад. Никто не боялся сказок до этого дня. — У нас есть время до зимы, чтобы накрыть крестоносцев, поэтому все боеспособные тройки будут направлены именно на расследование преступлений, связанных с ними, — распоряжался Огнев. — Остальные пусть тоже знают: каждое раскрытое дело приближает к переубеждению не столько начальства, сколько населения… И нужно заняться проверкой штата: взлом системы — это признак нашей слабости. Все ясно? — Значит, то мое дело с жертвоприношениями снова открыто? — с надеждой переспросил я, когда выступление было окончено. Все понемногу стали расходиться, спеша на обозначенные посты. Нам наказали передвигаться на общественном транспорте: крестоносцы прежде не нападали на людей без причины, потому в толпе инквизиторы были в относительной безопасности. Все подсказывало, что речь завершена, и Огнев собрался уходить, но я решительно догнал его. Ведьмы начали ставить раздвинутые столы на прежние места. Среди них я заметил и Лисецкую, нарядившуюся в черное и густо подведшую глаза, — видно, в знак траура. — Кирай… — протянул Огнев. — Синьков ведь до сих пор в розыске, и если нам удастся его обнаружить… Понимаете, кто-то снабжает крестоносцев ихором и небесным огнем, это важная зацепка! Если сможем раскрутить… Оказавшаяся рядом Женя кашлянула, пытаясь привлечь внимание до того, как меня понесет в дебри. — Нашли его, — сказала, поморщившись. — По кусочкам. Машина Василькова, помнишь? Там стекла были подняты, а взрыв изнутри, мы еще долго думали, как такое провернули… В остальных-то просто кинули под колеса. Я проследила по камерам, они улицей раньше схватили кого-то за попыткой взлома — в окно лез, ну и проверили на амулеты, посадили в машину, не отпускать же. Хотели, чтобы вы его довезли до офиса. Это Синьков специально попался, был под личиной, опознали по ауре недавно. Дальше сам знаешь. Из розыска уже убрали. Теперь точно конец делу, подумал я. Попытка поговорить с Есей ни к чему не привела, а последний, из знавших Уралову лично, мертв. Я недоверчиво прокрутил все в голове еще раз: фанатик, верящий в Бога, покончил с собой? Это противоречило всем догматом христианской церкви. — Они что, так плохо на амулеты проверяли? — устало спросил я. Ведьма ответа не знала, а вот кардинал заговорил: — Небесный огонь — это не какой-то взрывчатый амулет. Это нечто вроде кресала. Достаточно искры, и разгорится, а в машине есть, чему взрываться. В старые времена у каждого ангела был негаснущий уголек с таким, крестоносцы могли их где-то достать. Совершенно неотличимы от обычного угля, а то и камня. — Так получается, у нас нет способа распознать их оружие? — Нам остается полагаться на то, что небесный огонь у них кончится, — сказал Огнев. — Его очень мало осталось, а они утратили почти десяток. Их силы ограниченны, а они размениваются на машины… Прочие инквизиторы подошли, чтобы задать вопросы (разумеется, не у одного меня они возникли), и я решил не лезть к кардиналу со своими проблемами с жильем. Никто и не заметит, что я посплю в офисе, а потом найду где-нибудь квартиру подешевле… Я старался не унывать. Как никогда мне нужно было дело, которым можно занять мысли, но ничего такого не предвиделось. Первое расследование было не только провальным, но и тупиковым, и его логичнее пока забыть, чтобы не сбиваться с пути. Поджоги собственности Инквизиции? Да просто способ запугать и намекнуть всем, что не надо лезть против крестоносцев, ничего сложного. Как говорил недавно Влад, легче всего людьми управлять через страх. Что ж, значит, нужно было сделать так, чтобы и нас снова боялись. И в этом можно было вполне рассчитывать на помощь Влада Войцека. Я уже буквально наяву видел, как он рад сложившемуся положению некогда Великой и Святой Инквизиции.