Глава 7
23 октября 2016 г. в 08:01
Пришла зима, принося с собой глубоко минусовую температуру, снег, лед и прочие радости. Слава думал, а где, вообще, граница, разделяющая осень и зиму, 30-е ноября и 1-е декабря? Вчера была такая же погода, такое же дождливо-снежное дерьмо, летящее с серого неба, оседающее на одежде, заставляющее ускорять шаг, чтобы, наконец, добраться до теплого подъезда. И сегодня тоже… Но нет, разница есть всегда. Слава остановился у лавки и закурил, игнорируя онемение в замерзших пальцах и выдыхая дым, тут же рассеивающийся в воздухе.
Была разница, что-то новое, свежее было в этом дне. Конечно, правильнее сказать — на этом дне. Будто вчера осень, как больная Альцгеймером старуха, страдающая еще целым букетом возрастных недугов, наконец, откинулась. Улицы-дороги-подворотни-дворы — это ее руки, искореженные артритом, со вздувшимися венами, сложенные на не поднимающейся больше впалой груди. Она, наконец, замерла, сухие губы перестали шелестеть листвой под ногами, серые глаза закрылись, из-под мертвых век проступили последние чисто-дождевые слезы. Ночная темнота расплылась синяками под глазами, а потом по всему, выеденному морщинами, лицу. Черное низкое небо, будто крышка гроба, припечатало к земле — осень будет покоиться в могильной утробе девять месяцев прежде, чем снова восстанет, как оживленный некромантом мертвец.
Пожелтевшая, испещренная красно-коричневыми капиллярами и жилами, измазанная серыми подтеками старуха умерла, а на утро все было по-другому. Будто труп осени накрыло белым саваном, а летящая с посветлевшего неба каша из мокрого снега засыпала грубо сколоченный гроб. И есть чувство, что что-то новое пришло вместе с этим, и покрытые снегом дорожки выглядят веселее, и небо уже не кажется таким жалко-плаксивым, постаревшим. Это что-то новое, и можно дышать полной грудью, хоть ты и убиваешь свои легкие никотином каждый день. Можно дышать свободно, но ты и так постоянно заливаешь в себя алкоголь, чтобы ты хотел, чтобы твои легкие продолжали работать. Вместе с зимним саваном пришло что-то новое, Слава это чувствовал, но сам взялся за старое. И вот он запивает сигаретный вкус глотком водки, а потом вышвыривает пустую бутылку в урну и думает, почему так вышло, что между ноябрем и декабрем есть принципиальная разница, ведь ничего не изменилось? С Деном все было хорошо, с Деном вообще было хорошо, заебись просто, но он ощущал, будто эта сдохшая осень ушла на покой не под порогом их дома, а внутри самого Славы. Это внутри него самого сейчас был заледеневший труп, который не растопить просто так, не сжечь спиртом, и руки как лед. Только что вытащенная сигарета падает из одеревеневших пальцев на землю, и Слава, пошатываясь, наклоняется, чтобы выловить ее из снега, пока она не промокла.
— О, а ты чего тут?
Ден смотрит удивленно, будто нахождение Карелина под их подъездом — это что-то необычное.
— Тебя жду, — Слава распрямляется, так и оставляя валяться выроненную сигу, вытаскивая из пачки новую.
— Слав, ты опять накидался? — Ден подходит ближе и вглядывается в эти льдисто-голубые глаза. — Ты заебал, мы же договаривались. Может, тебя закодировать?
— Не злись… Сегодня же праздник…
— Какой нахер пра…
Ден не успевает договорить, потому что Слава делает шаг вперед и обхватывает ладонью его затылок, притягивает к себе, жадно целуя замерзшие губы, пытаясь согреть их, а заодно растопить это напряжение, возникшее между ними двоими в эту минуту (или в последние, примерно, 20 000 минут). Славин горячий язык собственнически проникает в рот Дена, и тот почти не сопротивляется, даже отвечает, но потом все же отталкивает, вырываясь сам.
— Я думал с запойным прошлым покончено, но ты снова начал, — Ден поворачивается спиной, открывает подъездную дверь, и Слава покорно идет за ним, чувствуя себя школьником, которого директор спалил за курением. — Я думал, твое слово, блять, не пустой звук. Ты помнишь, что врач тебе сказал? Да ты не сможешь пойти на баттл с Окси, ты просто поползешь туда, если доползешь, конечно. Что случилось? Все же было нормально.
— Сегодня первое декабря — белый день календаря, — говорит Слава виноватым тоном и вытаскивает из кармана пакетик кокаина. — И я хочу отметить… его… с тобой…
Ден разворачивается и смотрит на Славу, будто первый раз видит этого долбака вообще. Он сверлит его взглядом несколько секунд, прежде чем снова продолжает подниматься по лестнице, молча и уже не оборачиваясь.
— Ну, Денчик, ну прости, — Слава шутовски ноет ему в спину, переступая сразу через две-три ступеньки, хватаясь за лестничные перила. — Я не алкаш и не пьяница я, просто сегодня такой день… а с завтрашнего только пиво, клянусь.
— Ты бухаешь уже неделю, — Денис нервно возится с замком и, наконец, ключ проворачивается два раза, дверь открывается, и он заходит в квартиру, по-прежнему не глядя на Славу. — Конец осени, начало зимы, последний понедельник месяца, первый четверг декабря… Слав, еще до хуя «праздников», которые ты мог бы отметить до Нового года. Мне что, бухло у тебя отбирать? Я что, мамка тебе?
— Нет, — Слава пьяно лыбится и вжимает Дена в стенку своим телом, с потревоженной вешалки летит пара курток. — Ты мне друг, товарищ и брат, и…
Он впивается поцелуем в открытую шею Дена, отчего тот шипит, пытаясь отстраниться, но пьяный Слава, внезапно, сильнее, он продолжает покрывать поцелуями острый выступающий кадык, оттягивает ворот толстовки и целует ключицы, оставляя на бледной коже следы. Он хочет Дена, прямо сейчас, и можно прямо в коридоре, очень хочет, до дискомфорта из-за внезапно ставших тесными в области ширинки джинсах. Карелин пролазит холодными руками под его одежду, сжимая его ребра, попутно согреваясь о чужую горячую кожу, надавливая коленом ему между ног, вырывая тихий всхлип, слушая немного прерывистое дыхание Дена.
— Слав, прекрати, — Ден берет чужие худые запястья, с силой сдавливая их, убирая со своей задницы. — Прекрати, — он разжимает пальцы, отходя в сторону и глядя на Славу этим своим собачье-укоризненным взглядом. — Сегодня я настроен ебаться с работой, а не с тобой, — он вздыхает, глядя на то, как Слава облокачивается рукой о вешалку, пьяно пошатываясь вместе с ней. — И я надеюсь, что завтра ты выполнишь свое обещание, потому что иначе мы с Андреем повезем тебя кодироваться, пока печень не встала еще совсем. Нельзя быть таким долбоебом, Слава.
Ден уходит в комнату, закрывает за собой дверь, и это означает, что его лучше не трогать, что он занят, что он злится, что сегодня Слава будет отмечать что бы то ни было в одиночестве. Все-таки есть эта невидимая черта между сменами времен года или переменой погоды или погодой в доме, в отношениях. Просто это все происходит не по щелчку, а задолго до. Осень умирала по секундам, все больше холодея, превращаясь в окоченевший труп, который был похоронен в снегу в итоге. Над Скандинавией формируется циклон, и вот, спустя какое-то время, на твою глупую башку с питерского неба падает холодное месиво. Ты пытаешься согреться в этом осенне-предзимнем безвременье, отгоняешь навязчивые мысли, оседающие на стенках твоей черепной коробки, будто капли на оконном стекле, в итоге плюешь на все и открываешь старое, проверенное, русское средство от холодины и других проблем, и встречаешь полное непонимание того, кто, вроде бы, должен тебя понимать. Ну или, хотя бы, обнимать. Нет, Слава чувствовал вину за свой периодический долбоебизм, он понимал, что снова начинать пить — значит снова приносить вред себе и окружающим, точнее Денису, потому что тот был ближе всех сейчас. Но у Дена была работа, дела, много дел, требующих постоянного вмешательства, и практически не оставалось времени. Или он просто вел себя так, что казалось, будто у него нет времени, и он вечно уставший и с больной головой, как анекдотичная женушка, отказывающая мужу в сексе. На самом деле, Слава понимал, что проблема не в этом (не совсем в этом), они же, в конце концов, не пара гетерастов, проживших в браке лет десять, да и Слава знал, что Ден действительно сейчас загружен по самое не хочу. Реальная причина была в том, что внутри Славы что-то было, и это что-то гнило, оправдывая его баттловый псевдоним теперь на все сто. Разлагающийся гештальт, который не давал покоя, а он-то думал, что это всего лишь какая-то идиотская зацикленность, но нет, все было серьезнее. Если бы только Ден мог его от этого избавить, но он не мог. Даже не не хотел, а просто не мог. Потому что это мог сделать только один человек. Снежный, мать его, Йети.
А все из-за еблана Рэдо — так думал Слава. Если бы этот пидор неделю назад не полез снова выяснять отношения, как в тот раз в клубе в Москве, то Слава бы не полез бить ему морду, то не увидел бы морду Мирона, который, заинтересованный, вмешался в их драку, а потом, когда Рэдо свалил, отделавшись только рассеченной бровью, полез с дурацкими разговорами о предстоящем баттле, дата которого еще даже не была обговорена. Слава слушал Мирона и думал, что тот выглядит, как ботаник, страшно желающий доебаться и получить за это. Интересно только, зачем Федорову, будучи уже не просто ботаном, а мессией для армии ботанов по всей РФ и за ее пределами, доебываться до него, до какого-то там Гнойного со СловаСПБ, будь он хоть тысячу раз крутым текстовиком. Они же совершенно разные и неважно, насколько прекрасно Слава владеет даблтаймом и прочими около оральными навыками, все равно Мирон Янович, Аксемирон, Йети, да назовись он хоть хуем с горы, будет из другого мира. А Слава останется в этом своем, алкогольно-мутноватом, порой угарном, порой крайне неприятном, мирке, где внутри него что-то дохнет каждый день. Он все равно останется Славой Карелиным из Хабаровска, битардом, любящим пивасик и сушеную рыбу, даже если Оксимирон сам его вызвал и совсем не на сеансе спиритизма, даже, если Слава в итоге победит, даже если зачитает грайм круче, и все вокруг будут визжать, как сучки, от восторга, а Ден кончит себе в штаны от его читки, даже если он поцелует Оксану взасос, а та потечет от этого, даже…
Слава и не думал, что решится это сделать, что сделает это, сука, во всем виноват гребанный Рэдо и алкоголь. Губы у Мирона были сухие и теплые, и совсем не ясно было, течет ли он от того, что Слава насилует его рот, зато у Славы встал. Кто бы сомневался? Ведь живой, настоящий Мирон куда лучше сфотографированного. И сжимать руку на его тощей заднице, глядя прямо в глаза, куда приятнее, чем сжимать ее на своем члене во время сеансов одинокого онанизма с удавками. Они смотрели друг на друга, наверное, с минуту, так Славе показалось, но это не точно, потому что время как-то растянулось. Слава был уверен, что Мирон ему въебет, и, конечно, будет прав, но тот лишь тяжело дышал, а потом ухмыльнулся, одним только взглядом заставляя Карелина отступить в сторону и пропустить его к выходу.
— Увидимся на баттле, Гнойный, и да, смотри только сам не слейся.
Потом Слава списал все на шум играющей в толчке музыки, но в ту минуту был почти уверен, что Мирон сказал не «не слейся», а «не спейся». Он вышел из сортира, даже не оборачиваясь, но Слава интуитивно знал, что на его губах все еще играла эта поганая ухмылочка, когда дверь медленно закрылась за его спиной.
И да, если бы не ебанный Рэдо, из которого выплескивалась ядреная смесь безответного чувства и задетого самолюбия, если бы не жидовская сволочь с глазами как у лемура, с расширенными от кокса зрачками, в которых утопилась не одна фанатка, наверное, если бы не его обветренные губы и не эта (победная?) ухмылка на них, то Слава бы вынырнул из своего маленького невинного алкотрипа очень легко, но не судьба.
Поэтому прошла неделя, а он все еще пил, поэтому Ден злился, все больше отдаляясь, поэтому их сложившиеся вполне неплохо отношения начали покрываться коркой льда, как дороги в этом городе, как труп внутри Славы, который придется оживить. Теперь. Просто ему нужен Мирон. Нет, не так — ему нужно трахнуть Мирона до баттла, чтобы отделаться от него. Потому что Славе хотелось быть с Деном, не хотелось все рушить из-за каких-то бредовых навязчивых состояний, генерируемых, скорее всего, не мозгом, а членом. Да, Слава чувствовал себя виноватым перед Деном, но с этим нужно было что-то делать.
Впервые за долгое время он ощущал, что вместе с приходом зимы, ему снова понадобилось почувствовать приход. Кокаиновый подойдет, вполне. Тонкие снежные дорожки ложатся на кухонную столешницу, и Слава вдыхает их через скрученный в трубочку косарь. Этот снег единственный, который помогает сделать внутреннюю разморозку, очистить голову от ненужного, посмотреть ясным взглядом. Слава набирает сохранившийся номер.
— Привет… И я тебя рад слышать…Что, все еще собираешься идти на Оксимирона? А как на счет моей компании? Да зачем тебе подружка, я же лучше подружки… Саш, ну просто хочу отвлечься, ты же сама предлагала на залупоглазика пойти еще в сентябре… ну да, я передумал… ну я подумал, почему бы и да? Врага нужно знать в лицо… Ну да видел, но не рассматривал же… Послезавтра в пять… Заеду, да… И ты не болей. Целую, королева!