Глава 8
25 октября 2016 г. в 01:42
Слава задумчиво смотрел на зеркальный фасад Сибур Арены и курил, выдыхая изо рта дым вместе с паром. Концертно-спортивный комплекс, семитысячный зал. Надо же, куда забрался Мирон, и ведь это еще не предел, как он сказал, даже близко нет. Но что Слава здесь забыл, спрашивается? Зачем ему понадобился концерт Оксимирона? Он же даже майку с надписью «антихайп» не надел. А впрочем, похер.
Саша, наверное, тоже не особо понимала, почему Слава вдруг позвонил и предложил пойти вместе, но расценила это по-своему. Иначе, как объяснить ее внимательно-встревоженный взгляд с оттенком чего-то типа надежды? Наверное, она подумала, что Слава хочет возобновить отношения. Но Карелину хотелось только одно в данную секунду — докурить сигу и пройти внутрь, ибо холодно стоять тут на ветру, а перчатки он, как всегда, не захватил. Он вышвырнул бычок в снег, сказал Саше «идем» и невольно вздрогнул, почувствовав, как ее тонкие пальцы сжимают его ладонь, сначала неуверенно, а потом крепче. Как раньше. Но, как раньше уже быть не может, просто она еще не знает. Слава улыбнулся ей, не разжимая губ, и увидел выражение радостного недоверия в ее глазах, отчего чувство внутреннего дискомфорта только усилилось. Да, она точно на что-то надеялась, не нужно быть доктором Курпатовым, чтобы это понимать, хотя они уже все выяснили и пришли к хоть и скомканному, но обоюдному решению расстаться.
Слава думал, что надо будет сказать ей потом, после концерта, что все сложно, что он ее очень ценит и по-прежнему любит, только уже как друга. Ну не рассказывать же Саше, в самом деле, о том, что трахаешься почти с братом, а также онанируешь на игры с асфиксией с участием одного не малоизвестного лысого типа еврейской наружности и хочешь его. Это будет совершенно лишняя информация для ее ушей, и Слава искренне надеялся, заталкивая вину подальше, что Саша встретит еще нормального парня, не недопоэта, недорэпера, недонатурала, а действительно нормального, такого, которого заслуживает. Потому что Саша очень хорошая.
На танцполе была давка, разгоряченное фанатье толкалось, большинство из них, скорее всего, были еще школьниками, и в этом море Слава ощущал себя старым, хотя Мирон был на пять лет старше, а, судя по его виду и поведению, ощущал себя очень органично среди таких слушателей, наверное, даже более органично, чем среди таких, как Карелин. Толпа скандировала «Окси!», когда Окси, наконец вышел, вызывая восторженные визги и вопли. Он поздоровался с пришедшими, и Славе показалось, что сейчас он действительно немного похож на бога в этом семитысячном храме зале. Что-то есть в нем такое, особая энергия, как бы Карелин не иронизировал над этим в своих мыслях и текстах. Он должен выглядеть, как нечто среднее между бритоголовым зэком и евреем-узником Освенцима, но выглядит, как ебанный бог (нет, пока еще не ебанный, по крайней мере Славой). Мирон кричит «let's go!», и толпа возбужденно вторит ему, поднимая руки вверх.
«Всего лишь писатель», «Девочка-пиздец», «Все переплетено» — Мирон читает треки из «Горгорода», а Слава думает, что хотел бы услышать что-то из старенького, можно, про мамоебство, например. Он слушал новый альбом, но это больше похоже на аудиокнижку, однако, переворот игры, новый формат, хули вы хотите. И Слава даже выкрикивает слова вместе со всеми, хотя знает далеко не все тексты. В этом всем есть что-то извращенное, подпевать Мирону на его многотысячном концерте, продолжая быть его врагом и сохраняя в голове идею его выебать при случае не только вербальным образом.
Три икса и «Y», обведенные в круг, светящиеся за спиной Мирона, наводят на мысли вовсе не об отрезанном, а потом заштопанном хере, как смешно подметил Крипл, а о чем-то оккультном, будто здесь не концерт, а какой-то сумасшедший магический обряд или месса, и истинный смысл происходящего лежит за пределами видимости. Энергия так и хлестала из Мирона, ему, его зубастому бэк-мц и португальскому битмейкеру удавалось раскачивать толпу так, что Слава чувствовал — у него точно останутся синяки на ребрах и руках после этого мероприятия. Белое неоновое яблоко на крышке ноутбука тоже казалось таинственным знаком, наводило на мысли о шинигами и предстоящем баттле на СловоСПБ. Слава напомнил себе, что Мирон — это тот человек, которого он больше презирает, чем уважает. За что его уважать вообще? Ублюдочная хайпмашина, забившая на истинный смысл всего того, что сама же когда-то замутила. Но менее охуенным Мирон от этого не становился, конечно, хотя Слава старательно гнал от себя эти мысли, оставляя только одну — неплохо бы было почувствовать его блядски-профессиональный (Слава надеялся, что во всех смыслах) язык на своем члене.
Через два часа они с Сашей стояли на улице и курили. Концерт только что закончился, и Слава испытывал странное ностальгичное чувство по тем временам, когда поход даже на концерт Окси вызвал бы в нем только прилив бодрости и адреналина, а не все эти переплетенные, перемешанные эмоции и раздражающие вопросы внутри гудящей головы, вроде тех: «а хотел бы он так же прыгать по сцене Сибур Арены и готов бы был заплатить за эту возможность выходом из андеграунда?» и «интересно, трахается ли Мирон с кем-то из своей крю?». Может быть, с этим Рудбоем? Или с Мамаем? Не исключено…
— Ты ходишь без шапки и без перчаток… Заболеть не боишься? — Саша снова сжала его пальцы своими. — Руки у тебя ледяные просто.
Конечно ледяные, зима же — какими им еще быть? Слава выкинул окурок и вгляделся в сашины глаза, как любил смотреть когда-то. Она смотрела на него снизу вверх — влюбленно? — потому что доставала Славе только до плеча, и его всегда умиляла это их большая разница в росте, но сейчас стало как-то неуютно. Чувство, будто оставил чашку с чем-то на подоконнике, отвлекся и забыл выпить содержимое, а вспомнил только через месяц, когда там уже завелась плесень. Блядь, охуенное сравнение. Сравнивать их с Сашей отношения с плесенью. До чего ты докатился, Славик?
— Может, поехали ко мне? До меня отсюда ближе, — она смотрела все так же, почти не моргая, продолжая держать за руку. — У меня есть чай, — улыбка, такая знакомая и милая, что укол вины в славиной груди ощутился особенно болезненно, — ну и не только чай.
— Саш… — Слава смотрел и тоже не отводил взгляд, хоть и предпочел бы, чтобы этой сцены вообще не было. — Саша, ты мне родной человек, ты знаешь. Я бы не хотел, чтобы между нами были какие-то недосказанности там… ну…
— Не надо, Слава, — она дотронулась ладонью до его губ, заставляя закрыть рот. — Не говори ничего. Мы же уже говорили об этом всем, я все поняла, — она еле заметно вздохнула, и Слава был готов ударить себя по лицу. — Просто знай, что ты мне тоже чужим никогда не будешь. Я все понимаю, но если вдруг будет нужно, то я рядом.
Саша снова улыбнулась, и от этого и от ее слов ситуация будто разом потеряла напряжение, и все снова стало вроде как нормально. Хотя может ли быть нормальным это все вообще? Слава не знал, но был рад, что Саша не обижается или еще что-нибудь там в этом роде. Он обнял ее, сильно, прижал к своей груди, поцеловал в голову и сказал «спасибо». Это было одно из самых искренних «спасибо» в его жизни, хотя, по сути, ничего не произошло. Просто Саша всегда его понимала, и связь между ними всегда будет больше, чем дружеская. Славе не хотелось ее терять.
Он отправил Сашу домой на такси, а сам поехал на маршрутке, потом не спеша шел по темной заснеженной улице. Он долил в себя алкоголя перед концертом, поэтому сейчас не чувствовал отвратительной трезвости и гнетущего реализма, от которых обычно хотелось срочно блевать. Он обещал Дену завязать с этим, и обещание свое сдержит, конечно. Но не сегодня. В ларьке около дома, где Слава постоянный клиент, ему без проблем продали пивасик, хотя уже далеко за 22:00. Домой он пришел уже за полночь, из нереализованных желаний на сегодняшний день осталось два: пожрать что-нибудь и потрахаться. Ебанный Оксимирон и его концерт.
— Де-ен? А у нас есть что-нибудь кроме глазированных сырков? — Слава немного расстроенно смотрел внутрь холодильника, и думал, что плюсы жизни с Сашей с девушкой все-таки очевидны, а потом разочарованно захлопнул дверку. — Ден? Ты дома?
Слава заглянул в комнату — Ден был там. Лежал на диване, его уши закрывали наушники, а сам он, кажется, спал. На нем была надета Славина майка, чуть большеватая ему, отчего тот казался еще более худым, джинсы немного сползли и держались на бедренных косточках, грудь мерно вздымалась и опускалась, и Слава подумал, что, в принципе, можно и не ужинать сегодня. Он осторожно опустился на диван рядом с Деном, стянул с его головы наушники и положил их на стол, а потом наклонился, прижимаясь губами к его губам, нежно целуя, одновременно забираясь руками под его майку, поглаживая выступающие ребра. Веки Дена дрогнули, и он открыл глаза, а потом вздрогнул сам от неожиданности, но отпихивать Славу не стал. И тот перешел на шею, целуя и покусывая бледную кожу и острый кадык, а потом почувствовал теплую ладонь на своей спине — Ден его обнял. И Славе почудилось, будто что-то отпустило внутри, растопилось, как лед, и уже не так холодно, как было. Уже вообще не холодно. Особенно, когда Ден тихо застонал от того, что Слава надавил коленом ему между ног, забираясь сверху, прижимая собой к дивану.
— Я тебя хочу, — Слава шептал это, попутно расстегивая штаны Дена и свои собственные, продолжая покрывать его шею засосами.
— Бля, Слав… не оставляй следы, —Ден гладил его затылок, выгибаясь и прижимаясь сильнее, — все же знают, что… у меня сейчас… нет телки.
Славе было похуй на этих «всех», он жадно кусал Дена в изгиб шеи, а потом в ключицу, а потом еще и еще раз, так, что точно останутся синяки. Ден дышал часто, загнанно, инстинктивно подставляясь под эти укусы и хаотичные поцелуи, и у Славы срывало от этого крышу.
— Я тебе свой шарфик одолжу, чтоб никто не увидел, — он ухмыльнулся, а потом снова вцепился зубами в тонкую кожу, вырывая несдержанный стон из чужого горла.
Слава не мог больше ждать, вернее, не хотел, и Ден, похоже, тоже, судя по его виду, ерзающим движениям и постанываниям. Слава несколькими рвано-нетерпеливыми движениями избавил их двоих от лишней одежды. Он использовал вместо смазки какой-то подвернувшийся под руку крем, быстро размазав его по члену, и вошел в Дена без подготовки, практически не сдерживаясь и сразу на всю длину, и тут же услышал вскрик и сдавленное «блять, ептвоюмать». Но Слава не собирался останавливаться, продолжая двигаться, вколачиваясь в охуительно узкую задницу своего друга, втрахивая его податливое, худое тело в диван. Ден, в общем-то, и не просил остановиться или поменять темп, или съебаться, наоборот, Славе казалось, что сейчас он ловит кайф от боли, смешанной с удовольствием. Надо же, они нашли друг друга, парочка садомазохистов. Пятьдесят оттенков серого, блять. Ден блядски раздвинул ноги и царапал славину спину, наверное, до крови, отчего тот готов был сожрать Дена прямо здесь, вместо всех обедов и ужинов. Он трахал его как в последний раз, и удивительно, что видавший виды диван, все еще выдерживал их двоих. И, наверное, за этот бешеный секс он должен быть благодарен Мирону, энергии, полученной на его концерте, и дичайшей неудовлетворенности, которая гложет его вот уже долгое время, которую не убить просто так.
Но Слава не представлял под собой жида вместо Дена, конечно же. Он кончил внутрь него с его именем на губах, он обнял его, прижимаясь как можно ближе, чувствуя теплое на своем животе, и думая, что любит его. Он даже сказал, что любит, и эта правда была чище спирта, а когда Ден ответил в лучших традициях розовой мелодрамы «я тоже люблю тебя», то сердце заныло от нежности. Они так и заснули на этом диване, хотя это неудобно и надо бы в душ, но слишком не хотелось размыкать объятия, куда-то идти, терять это тепло. Слава проваливался в сон с мыслью о том, что не будет завтра бухать, что завтра они с Деном могли бы поехать в Ашан за продуктами, потому что жрать по-прежнему нечего, последние недели Слава об этом особо не парился. А потом он бы мог что-нибудь приготовить для Дена, ведь он умеет на самом деле. А еще он покажет ему текст для новой песни. А еще можно посмотреть какой-нибудь фильм… И... что там еще делают влюбленные геи? Да что угодно, ему просто хотелось быть с Деном, а что делать, это уже не так важно...
Но ночью ему снится узнаваемый из тысячи профиль с обложки «Вечного жида». Снится широкая кожаная полоска ремня, сдавливающая сонные артерии на шее, и Слава задыхается, глядя в синие, цвета предштормового моря, глаза.