50 оттенков серости

      Ебанный серый рассвет, в сочетании с белизной зимних утренних улиц — это почти невыносимо. Ужасно хочется блевать и прилечь, да можно даже на землю, и забыть то, что было вчера, вынуть из черепной коробки вместе с головной болью, и больше не возвращаться к этому. Нет, это было охуенно, конечно, удивительно, (почти) непредсказуемо, но из разряда вещей, которые застревают в тебе осколками вины или других неприятных чувств. Если бы вчерашний день повторился, то Слава бы ничего в нем не поменял, но то, что не может вызвать у себя частичную амнезию по желанию, он жалел, конечно. В телефоне — пять пропущенных от Чейни и смс-ка от него же: «Слава, я в аэропорту уже. Позвоню, как долечу. Коху покормил и еды ей оставил, на случай, если ты задержишься.»       Блядь, а он совсем проебал то, что Ден сегодня улетает в Челябинск проведать родителей перед новогодними праздниками. Точнее не проебал, он помнил, что Ден улетает сегодня, но забыл следить за временем, а ночью выключил телефон, чтобы потом сказать, что тот разрядился. Слава просто был уверен, что успеет попасть домой до того, как Ден уедет. А теперь чувствует себя полным раздолбаистым мудаком, да еще и голова эта просто раскалывается.       Слава плетется по набережной реки Фонтанки, снег хрустит под ногами, а серое низкое небо над головой, кажется, вот-вот готово расплакаться замерзшими слезами по славиному долбоебизму. Когда все успело стать таким… неправильным? Он, как учащийся, раз за разом прогуливающий пары, а когда пришло время зачета, оказалось, что у него полно долгов, нет конспектов и, вообще, он первый кандидат на отчисление из этой шараги. Нет не так — из этого института благородных геев. Так он себя чувствует. Как будто лед на речке вдруг треснул и, наконец, провалился под славиным весом, и он захлебывается там, в холодной воде, и даже спастись не особо пытается. Потому что зачем? И так проебался почти по полной. Слава набирает в ладони снег с ограждения набережной и растирает его по своему лицу, но легче не становится. Замерзшие пальцы не слушаются, но он все равно печатает сообщение на экране мобильного: «Прости меня. Я в говно был вчера, совсем забыл. Я еблан :( Жду твоего звонка. Люблю».       В этом коротком тексте — вранье через слово, но последнее слово — правда. Слава знает, что правда, он даже впервые в жизни знает, чего точно хочет и что, по его мнению, важно на самом деле. Но какое, к черту, это имеет значение, если ты сволочь? И, тем не менее, Слава постарается, чтобы Ден никогда об этом не узнал. Это эгоизм, это подлость и трусость — так обычно говорят — но, блядь, как же Слава боится потерять Дена, он понимает это только сейчас, когда прячет телефон, а потом засовывает в карманы свои дрожащие руки, пытаясь безуспешно согреться. Да кто в этом ебанном мире не совершает желанных ошибок? Есть же, в конце концов, вещи важнее, чем ненужная никому правда.       И тем не менее, Слава тонет, захлебываясь водой с кусочками льда. Внутри себя тонет, но от этого, наверное, еще больше холодно, чем, если бы по-настоящему. Он смотрит на Фонтанку, устеленную слоем льда и снега, и думает, что если прыгнуть туда, то, скорее, разобьешь ебало, чем утонешь. Но вариант все равно заманчив.       Однако, он идет мимо, идет к метро, которое уже открылось, слегка пошатывается и поскальзывается на утоптанной снегом дороге, по-прежнему держа замерзшие руки в карманах и думая о том, что меньшим мудаком его это не делает, но он немного рад, что Дена не будет дома неделю. Будто это как-то сможет сгладить славины мысли, вину, его поведение не покажется подозрительным Дену, когда тот вернется. А когда он вернется в Питер, то все будет по-другому. Для Славы все будет по-другому и теперь уже навсегда. Слава знает, что это тупо, и не то чтобы он когда-то мечтал о чем-то подобном, но в жизни обычного человека наступает момент, когда он понимает, что хотел бы спокойствия, какой-то стабильности. А Слава обычный человек, он же не Мирон Федоров. Хотя Мирон тоже хочет, просто у него в жизни есть вещи поважнее стабильности, этих всех гетеросексуальных ям вроде брака, семьи, детей, собак, котов, генеральных уборок и цветов, которые надо поливать. А у Славы есть Ден, и проебывать такие отношения было бы глупо, и он не будет.       Он особо остро понимает, что не готов проебать Дена, когда приходит в тихую квартиру. Ну как, тихую: Коха мяукает и трется возле ног, как будто Ден не оставил ей «вискас» перед уходом, а на кухне играет радио. Слава треплет кошку между ушами, берет ее на руки и прижимает к себе, думая о том, что хотел бы все-таки перемотать чуть назад, чтобы успеть вернуться домой, чтобы Ден его обнял перед тем, как улетит в свой Челябинск, чтобы Слава мог его поцеловать на прощание, хотя речь всего о неделе — это так мало. Но достаточно. Да бля, иногда даже одна ночь — это слишком достаточно.       Хотя все это, в итоге, лишь следствие цепочки мыслей и событий. После питерского концерта Окси, Слава много думал о нем, хотел встретиться, сознательно или неосознанно — это неважно, и случай представился. После концерта Мирон сразу свалил докатывать свой тур в Барнаул, Уфу и Томск — Слава знал, потому что читал его твиттер, как раньше. Но ему почему-то казалось, что тот должен вернуться только к новому году, поэтому, когда на вписке, куда попал совершенно случайно (а случайности не случайны), столкнулся носом к носу с Федоровым, то почти удивился. Там все нажрались так, что Слава слабо, что помнил впоследствии, но кое-что все-таки помнил.       Они каким-то образом остались наедине с не менее пьяным Мироном, который в личном общении оказался просто своим парнем. Они даже о чем-то говорили довольно долго, передавая друг другу косяк. Слава еще тогда подумал, что этот косяк — их косвенный поцелуй, и даже ржал над этим, а Мирон непонимающе пялился на него. Слава также помнил, что Мирон сказал «пиши мне, если че, я не против» и «ты отличный парень, Гнойный, я сразу понял», и если бы не гашиш, то Слава бы спросил «че??», но на тот момент ему казалось, что все верно, ничего удивительного нет в том, что они так хорошо общаются.       В общем, это то, что он запомнил с той вписки, и потом, спустя пару дней, то бишь вчера, написал Мирону по приколу, так, как когда-то в своих снах, будто это было в порядке вещей, будто ему было, что сказать, а Мирон бы ответил. Вчера Чейни, который собрал чемодан далеко заранее до поездки, пропадал у своих друзей, а Слава маялся от скуки между неудачными попытками придумать текст, посмотреть сериальчик и написать программу, которую у него заказал очередной студент. Где-то там, между шестью и семью вечера, девятой чашкой чая и второй таблеткой «мига», Слава написал Мирону в личку. «Привет. В такое время положено с девочками-пиздец тусоваться по клубам, а не в сети зависать :)»       Ответ пришел почти сразу, Слава даже не ожидал, что Мирон вообще ответит, поэтому резкая вибрация только что отложенного в сторону телефона, заставила подавиться чаем. «Мне немного положить на то, что положено ) Но я в клубе, тем не менее. Без девочек только.»       Слава слегка подзавис над этим сообщением, пытаясь придумать, что лучше ответить, но в голову не шло никаких остроумных фраз. «С мальчиками? :)» «Один. Если хочешь, приезжай. Садовая, 7».       Слава слегка прифигел, и сначала хотел ответить, что пишет прогу и не может, и вообще, вечер, зима, снег, вся хуйня. Да и что он Мирону, блядь по вызову что ли?? Но какая-то сила, живущая вне здравого, или какого бы то ни было, смысла, заставляет его отправить лаконичное «ок. через полчаса». Нет, Славе похую, как это выглядит со стороны, он же не телка, в конце концов, чтобы париться, что там Федоров подумает. Да и все равно скучно, заказ делать не хочется сегодня, Чейни придет, скорее всего, только под утро, и Слава успеет вернуться, чтобы проводить его в аэропорт. Примерно на этом моменте, как Слава потом понял, его мозги начали отказывать, а думать он начал каким-то другим местом.       Он быстро собрался и быстро доехал, а потом проклинал себя за это все, ощущая себя влюбленной фанаткой. Соня, блядь. А еще он почти проклял Мирона, когда понял, что на Садовой, 7 находится ночной клуб «Cuba libre», где, конечно же, пристальный фейс-контроль. Что вообще здесь забыл этот жид? Он уже начал думать над тем, написать ли Мирону, что он не может сюда войти или развернуться и ехать домой, как его пропустили. Охранник ничего не сказал, возможно, все дело было в ботинках или в странном везении, которое порой преследовало Славу.       Он нашел Мирона за барной стойкой, тот заливался водочными шотами, но выглядел почему-то грустно и даже как-то трезво. Слава подсел к нему, устраивая свою задницу на высоком деревянном стуле, и, по традиции, заказал себе вискарь. — Бухать в одиночестве, это как дрочить в компании, — поприветствовал он Мирона фразой, которую, кажется, где-то слышал, может быть, от Замая. — Смотря, в чьей компании, — Мирон как-то странно усмехнулся и, наконец, посмотрел на Славу, а тот почему-то смутился, хотя видно, как обычно, не было. — Не думал, что тебя сюда пропустят.       Вот сволочь. Даже не предупредил, что это ночной клуб, а не просто бар, и не скрывает, что сделал это намеренно, но Слава почему-то только улыбнулся в ответ, говорить что-то грубое или остроумное совсем не хотелось. Тем более, что глоток вискаря хорошо успокаивал и располагал не воспринимать слова Федорова слишком серьезно. И те, что про компанию, тоже. — Вообще не ожидал, что ты придешь, — похоже было, что Мирон уже нализался вполне, хоть и дикция его оставалась такой же, как обычно, а по глазам было не понятно ничего. — Вообще, я уже собирался уходить. Но решил тебя подождать немного, а то некрасиво как-то свалить было бы. Да?       Слава хотел сказать «ну да», спросить «ну и?», но вместо этого смотрел на пальцы Мирона, в которых он немного нервно вертел свой айфон. Слава почти усилием воли отвел глаза, сделал еще глоток виски и попросил бармена повторить. — Мирон, тебя что, девушка бросила? — Слава даже почти был уверен, что у Федорова такой вид именно по тем причинам, ну или около того. — Почти, — Мирон опрокинул в себя еще один шот и снова улыбнулся, а Слава подумал, что этот жид все-таки обаятельный хер, не даром бабы западают на него, как по заказу, и не только они. — Почти бросила? — уточнил Слава, не понимая зачем вообще завел этот разговор, и зачем приехал, если уж на то пошло. — Почти девушка, — Мирон рассмеялся, как-то хрипло и не совсем весело. — В смысле, вы не встречались еще? Не дала? — Слава ухмыльнулся, в душе ощущая себя все-таки идиотом, задающим глупые вопросы, рядом с Мироном он вообще чувствовал себя немного идиотом, даже, если молчал. — В смысле, это парень, — Мирон хмыкнул и посмотрел Славе прямо в глаза, и взгляд был при этом почти трезвый, и Слава только снова сделал осторожный глоток из своего стакана, чтобы не выдать удивления или чего-то еще. — Да все равно на баттле ты будешь традиционно шутить про хуи и мою ориентацию в целом, поэтому вряд ли то, что я сейчас говорю, будет компрометирующим хоть немного. Скажу тебе даже больше, ты сможешь потом пошутить про то, что выебал меня, например, но это, наверное, не зайдет, но все равно можешь, потому что…       Мирон оборвал фразу и положил свою руку на ладонь Славы, и тот аж дернулся от неожиданности, но руку не убрал, а сглотнул и продолжил прожигать Мирона офигевшим взглядом. — Потому что, это может быть правдой, если ты вдруг хочешь. Знаешь, слишком правдивые шутки обычно не очень смешные, как и сама правда в целом, — продолжил он, и Карелину казалось, что тепло его ладони буквально прожигает кожу.       Он смотрел на чертово колесо Фортуны на руке Мирона, на буквы, вытатуированные на тонких пальцах, и думал, что к такому судьба его не готовила. Гребанный идиот, разве не об этом ты мечтал несколько последних месяцев? Бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться. Так, кажется, говорилось в известной книге, которую на баттле со Степановым опустил Мирон. Вернее, он опустил Степанова, а не книгу, но все равно. Хорошая книга, кстати, одна из лучших, ничего позорного в том, чтобы именно эта книга была твоей любимой. И вообще, Федоров на себя слишком много берет вечно. — Поэтому, я знаю здесь рядом отель на Фонтанке, — голос Федорова въедается в уши, вырывая Славу из хаотичных посторонних мыслей. Блядь, да он что, принимает Славу за шлюху? Серьезно? Клуб, отель. — Может, ты еще мне заплатишь тогда? Мне как раз за съем хаты платить надо, — Слава даже ржет, допивая свой виски одним глотком, и ему действительно весело, даже интересно, что будет дальше. — Обычно девы сами готовы мне платить за это, — Мирон тоже смеется, будто это смешно, будто они прикалываются, — но я тебе заплачу, конечно, если нужно.       И Славе обидно, он ощущает укол негатива, будто Мирон и правда его снимает, но заталкивает эти мысли подальше — это же абсурд, е-мое. — Я по пятницам устраиваю благотворительные вечера, для еврейских телочек вне очереди, — говорит Слава и лыбится, понимая, что кажется творит какую-то хуйню, но не в силах это остановить прямо сейчас.       И они идут к этому мини-отелю на Фонтанке, 64, в обнимку и шатаясь, вернее это Мирон шатается, как оказывается, он все-таки прилично нажрался, а Слава, на этот раз (один на тысячу) оказывается трезвее, чем кто-то из его компании. Он поддерживает Федорова, когда они идут по мосту, когда тот лезет посидеть или постоять на перилах, но Славе совсем не улыбается вытаскивать Мирона потом из речки, поэтому он тащит его дальше, к историческим зданиям, где располагается отель.       Это все выглядит как смесь полного абсурда с сюрреализмом, и Слава помнит (на тот момент еще), что хотел вернуться домой до того, как вернется Чейни. Но он просто физически ощущает, как воля отказывает ему в возможности прекратить этот бред, а ноги сами несут вслед за Федоровым, будто тот ебнувшийся в конец трикстер, который ведет его непонятно куда. Нет, ну почему? Понятно куда.       У стойки администратора Мирон натягивает на глаза капюшон, а половину лица и даже нос закрывает воротом толстовки, Слава только ухмыляется на это, охуенно, если кто-то спалит Окси, снимающим номер с двуспальной кроватью для себя и еще какого-то парня. По счастью, Мирон не известен так, как Ургант, например, поэтому администратор даже не особо удивляется, точнее вообще не удивляется, и выдает им ключ. Номер небольшой и такой, какие обычно называют уютными. Слава скидывает куртку и сразу идет к чайнику и гостевым пакетикам чая с таким видом, будто пришел сюда именно за этим. — Будешь? — спрашивает он у Мирона, как ни в чем не бывало, и включает воду греться. — Чай, кофе, потанцуем? — Мирон ржет, и валится на кровать, — После пива и водки? Ты серьезно, Слава?       Карелин слушает, как он произносит его имя, отчего внутри что-то сводит, и запоздало думает, что, наверное, Мирон не только бухал, но и принял что-то, а Слава, как на зло, почти трезвый, что сильно мешает. Надо же, такой момент и именно сейчас он почти не пил. Но Слава упрямо доделывает этот ебанный чай, опускает пакетик в воду, потом пьет с невозмутимым видом, пока Мирон разглядывает его, вызывая тем самым ощущение мурашек по спине. Наконец, он не выдерживает и подходит к Карелину сам, смотрит снизу вверх, а кажется, будто наоборот свысока. Глаза цвета моря, темные сейчас, зрачки почти на всю радужку расползлись, и Слава видит в них свое отражение, так близко от него стоит Мирон. — А ты знаешь, что у тебя глаза по цвету похожи на эксклюзивные кристаллы метадона мистера Хайзенберга? — задумчиво выдает Мирон, продолжая пялиться на Славу и будто гипнотизировать. — Мирон, я… — Слава проглатывает слюну, отставляет в сторону чашку с недопитым чаем, вкуса которого даже не почувствовал, и пытается сообразить, что делать. — Я же не знал, что ты пидор, — он улыбается. — И я не знаю, не подъебываешь ли ты меня сейчас…       И тут Мирон кладет горячую ладонь на ширинку его джинс и слегка сжимает, и Слава стонет тихо сквозь зубы, прикрывает глаза на секунду, а потом хватает Федорова за запястье и вдавливает в стенку. Он целует его в губы, как тогда в сортире, но теперь Мирон даже отвечает ему, проталкивает свой язык в его рот, будто хочет перехватить инициативу, и Слава дает это сделать, потому что просто охуевает от происходящего, а в районе ширинки начинает характерно давить. Он забирается руками под толстовку Мирона, оглаживая его худые ребра и грудь, и это так странно все. Это не как с Деном. И чувство, что Мирон действительно его вызывал, чтобы перепихнуться в этом случайно подвернувшемся отеле, и Слава бы наверное, ушел, точнее, не пришел бы сюда, если бы не понимал, что Мирон хочет, чтобы Слава был сверху. Он считал, что Мирон полный псих, не понимал, зачем тот это делает, ведь баттлиться с тем, кто тебя поимел в прямом смысле как-то извращенно и, наверное, сложно (Слава не пробовал пока что), но он смотрел на сухие губы Мирона, чувствовал его горячее тело, которое прижимал к стенке своим, слышал, как учащенно бьется чужое сердце и думать с каждой секундой хотелось все меньше. — Не забудь это, — Мирон, ухмыляясь, вытащил из кармана джинсов маленький блестящий квадратик и отдал его Славе.       Все происходящее казалось каким-то сном, чересчур реальным, но все равно неправдоподобным. Ощущение было, что можно делать то, что хочется, потому что утром ты проснешься в реальном мире, а тот мир, где ты трахал Федорова, растворится в твоей голове. Поэтому Слава повалил Мирона на кровать, нетерпеливо стягивая с него штаны, обнажая костлявые бедра и ноги, поэтому нетерпеливыми движениями раскатал презерватив по члену, а потом смочил его своей же слюной, и вошел даже без подготовки, впрочем, Федоров его не остановил, а только сжал зубы и уткнулся Славе куда-то в шею, позволяя вколачиваться в свое тело, наращивая темп. Это было похоже на трах со шлюхой в борделе, но вместо шлюхи — сам Оксимирон, и все дело в том, что шлюхой себя чувствовал как раз Слава. Это было даже не то, чего бы он хотел действительно, но он продолжал втрахивать Мирона в раздражающе скрипящую, слишком мягкую кровать, выбивать из его рта стоны и всхлипы, и сжимать его худые запястья своими ладонями почти до синяков. Это было не то, и Слава понимал, что, скорее всего, заплатит за это все потом подвывающей совестью и невозможностью раскаяния, но если бы ситуация повторилась, он бы повторил. Какой-то частью своего мозга, он оправдывал происходящее тем, что только этот способ может помочь ему выкинуть Мирона из своей головы и, как следствие, из жизни, как навязчивую болезненную идею, неосуществимую. Но, когда он кончил, когда кончил Мирон после пары жестких движений славиной ладони по его члену, когда Слава упал рядом с ним на подушки и потянулся за сигаретами, как в самой дешевой банальной сцене из фильма, то понял, что это был не способ, а ошибка. Мирон потянулся не за сигаретами, а за телефоном, отвечая кому-то на сообщение, слегка улыбаясь, будто трахался сейчас не с Карелиным, а с очередной бабой, и типа все нормально. Слава покосился на него, делая глубокую затяжку, и выключил свой мобильный, потому что Чейни мог позвонить. А Слава не мог ему ответить. Не сейчас.       Он честно собирался встать и уйти, но, кажется, просто вырубился, и проснулся только от того, что его разбудил ебанный рассвет, пробивающий не задернутое шторами окно. Мирона рядом не было, тоже, как в каком-то из дебильных фильмов, когда случайный любовник на утро предсказуемо исчезает хуй пойми куда.       Потом уже, когда Слава вышел из отеля на набережную и включил мобильный, то, кроме пяти пропущенных звонков от Дениса, увидел сообщение и от Мирона. «Деньги все же могу закинуть на телефон, ты заслужил) А так, жду на баттле)».       Слава написал сначала «иди на хуй», потом стер, написал «это я тебе должен заплатить, еврейские телочки нынче в цене», потом стер и эту цитату Бабангиды, и не стал писать ничего. Слава думал, что Мирон сука, и что Мирон псих, и что на баттле он точно не будет шутить про то, что у них произошло. Потому что это не смешно, и, как ни странно, в первую очередь, для самого Карелина.       Слава лежал на диване, на животе у него устроилась Коха, которую он гладит и чесал за ухом, а сам пялился в потолок, почти ни о чем не думая, потому что не хотелось. Хотелось нажраться. Звонок телефона вырвал его из раздумий, сходить ли в магазин за пивом или допить водяру, что осталась с прошлого раза. — Слав, я долетел уже. Тут холод собачий просто, я уже отвык от него. Я тебе звонил, волновался, что с тобой что-то случилось, — такой родной голос Дена заставил сейчас поежиться и подумать, что одним пивом тут не обойтись все-таки. — У меня телефон разрядился, — Слава выдавил это охрипшим голосом и откашлялся. — Прости меня. Прости, что не проводил, и вообще… — Слав, я тебя плохо слышу. Я потом перезвоню, короче, как до дома доберусь. Все давай, пока!       Слава еще с минуту смотрел на погасший экран мобильного, потом швырнул его куда-то за подушку, аккуратно снял с себя Коху, и пошел одеваться.