Мир, лишенный красок.

Проснулся Максим от ощущения тепла солнечных лучей, упавших на лицо. Он открыл глаза и сел на кровати, спустив ноги на холодный пол. Потянулся, прогоняя остатки сна, и уже хотел по привычке глянуть сколько времени, как вспомнил, что телефона у него больше нет, но даже если бы он был, то не смог бы помочь. Он нашел на ощупь возле кровати стул, на котором вчера оставил одежду, когда в дверь позвонили. Он проворчал: «кого там принесла нелегкая?». Потом вспомнил, что должен прийти семейный адвокат и соц. служащий, тот самый Виктор. Он быстро надел одежду и, пройдя по стене, нашел выход. Он шел, шаркая по полу, когда почувствовал первую ступеньку и нащупал рукой перила. Максим стал осторожно спускаться, и, оказавшись внизу, всерьёз задумался, куда идти дальше. Он услышал голоса в прихожей: — Доброе утро, я Пиров Лев Юрьевич, семейный адвокат семьи Лимицких, позвольте пройти. Потом послышалась возня одеждой и шаги, Максим двинулся по направлению к голосам, вытянув руки. — Вот и Максим проснулся, — сообщил радостно дядя. Он подхватил его за локоть и повел в гостиницу, помог сесть парню на диван и пригласил присесть гостей за стол. — Доброе утро, Максим Вадимович, — сказали ему. Он кивнул: — И вам доброе утро. — Голос был сонный. — Мы пришли с вами поговорить о том, как быть с вами дальше, — продолжил адвокат, раскладывая документы. — Вы будете сами заниматься организацией похорон родителей, или же вы готовы воспользоваться предложением властей Туниса взять все хлопоты на себя?.. — Максим задумался и ответил: — Пусть Тунис займётся организацией и все оплатит. — А хоронить вы желаете по какому обычаю, мусульманскому или христианскому? — Максиму всё это начинало играть на нервы, всё-таки о родителях было думать больно, несмотря на то, что это необходимо. Противный комок чувств подкатывал к горлу, удушая. Адвокат кивнул и, что-то записав, продолжил: — Теперь займемся непосредственно вами. Вы согласны, чтобы семья Лимицких взяла над вами опеку или предпочтете отправиться в специальный интернат? — он покачал головой и сказал: — Я останусь с дядей, — очередной кивок и шелест ручки. Дальше зачитывались документы и так далее, всем этим занимался Виктор. Они, наверно, провозились пару часов. Потом семейный адвокат покинул их дом, а Виктор остался уладить какие-то детали. Максима отправили в свою комнату. Если честно, делать совсем ничего не хотелось, тем более вечная его подозрительность мешала свободно думать: «когда я успел стать таким подозрительным? Почему я не могу довериться дяде? Потому что Мама учила меня никому не доверять, даже самым близким, чтобы было сложнее вонзить нож в спину». Он стоял бессильно у стены и, уже не сдерживаясь, дал волю слезам. Правда, даже после слез легче не стало. К нему зашла вечно жизнерадостная Алиса, и почему-то ее радостный голос взбесил до невозможности, и он осведомился у нее: — Что приперлась? — Алиса даже опешила. — Я хотела позвать тебя погулять, — он мотнул головой и, сцепив руки, крикнул: — Проваливай! Оставь меня в покое. Я ничего не хочу! — она растерялась, но быстро взяла себя в руки. — Максим, ты не можешь все время сидеть в четырёх стенах. — Уйди, я не ясно выразился? Я не хочу. — Она нахмурилась. — Тебя ждут друзья., — попыталась она его вразумить. — Пусть катятся в Тартарары, не хочу слышать их вечно жалостливые голоса, — сказал он. — Максим, какая муха тебя укусила? — возмутилась она. — Просто уйди. Алиса, обидевшись, вышла прочь. — Нельзя быть таким. Если плохо тебе — не надо делать плохо всем. Для тебя стараешься, а ты плюешь в душу, — крикнула она дрожащим голосом. — Иди к черту! — сказал он, закрыв лицо. Два дня он провалялся на кровати, только ел и спал, не желая никого видеть и общаться. Даже гнал ни в чем неповинную Алису, которая в итоге на него обиделась и перестала с ним разговаривать, чему он был только рад. Хотелось покоя и ледяного одиночества. Но настал самый страшный день — похороны родителей. Народу было много, все проходили мимо Максима и поглаживали его, приговаривали: «бедный ребенок», и это жутко бесило. Не выдержав, он выпалил очередному подошедшему человеку, какая выпала на его долю участь: — Хватит жалеть меня! Я богатый и счастливый, все богатство родителей в моих руках, — процедил он зло, а они еще со своей жалостью лезут. Убил бы всех медленно и жестоко. Родителей хоронили в закрытом гробу, запрещая его открывать. А легкие красавицы-снежинки танцевали свой похоронный вальс, падая на землю и словно прощаясь с людьми. Вот брошен последний комок земли. Спета молитва по усопшим, много слез и вздохов слышалось вокруг. Только Максим стоял отчуждённый, окончательно осознав, что его прочный мир внезапно рухнул, словно землю выбили из-под ног, и он падает в бездну отчаяния, желая лишь одного, скорее упасть на ее дно и больше никогда не приходить в себя. Умирать в холодных объятиях смерти, стать ее частью, окунутся в ее холодный неприветливый мир. Все потеряно, весь смысл жизни остался в родителях, и ничего больше не радовало подростка. Слез не было, была одна тупая боль, не дающая покоя. Он стоял, ничего вокруг не слыша и не ощущая, словно между миром и ним выросла непреодолимая стена. Пока его не встряхнули, он не вышел из оцепенения. — Пошли, — прозвучал грубо голос дяди, и он позволил себя вести сквозь ветер и снег домой. Ему уже было все равно, что-то внутри надломилось, с хрустом лишая его воли к жизнь. Он превратился в растение, которое только ограничивалось естественными биологическими потребностями, а могло вообще ничего не есть. Мир опустел и отдавал пустоту, которая проникала в душу мальчика и, вцепляясь в него, звала на тот свет. Он на всех кричал и никого не хотел видеть и слышать. Все потеряло смысл для него, погружая его в никуда, уничтожая в нем личность. Пустота давила настолько, что в один из дней подросток не выдержал, и когда никого не было дома, пошел в ванную. Он включил тёплую воду и, сев на краю ванной, стал ждать, когда она наберется. Потом встал и ушел на кухню, взяв в руки самый острый нож, вернулся назад в ванную комнату, скинул с себя одежду и вошел в теплую воду. Окутавшая теплота для него ничего не значила, лезвие коснулась вен запястья, вскрывая их. Кровь толчками стала покидать тело подростка, унося его из реальности в мир иных, закрывая еще одну страницу его жизни. Только теперь это страница оказалась окрашена кровью.