Уязвимость

Хованский, поворачивая ключ в дверном замке и недовольно бормоча «Да кого принесло там, блять», ожидал увидеть на пороге кого угодно – мало ли, кто из его друзей мог пьяным припереться в двенадцатом часу ночи. Но Хованский уж точно не ожидал, что, открыв дверь, столкнётся с взглядом Ларина – тёмным, тяжёлым, хмурым взглядом исподлобья, от которого что-то непривычно ухнуло в груди, и Юра отступил на пару шагов вглубь квартиры, пропуская непрошеного гостя и лихорадочно соображая, какого, собственно, хуя. А он-то думал, что в реале они больше не увидятся. Потрахались – разбежались, разве не так делают нормальные мужики? (И только где-то на периферии сознания появляется разумная мысль о том, что нормальные мужики вообще друг с другом не трахаются). Честно говоря, Юра предполагал, что и после Версуса они с Лариным больше не увидятся за пределами интернет-пространства. Побаттлились, батя доказал своё превосходство – что им ещё выяснять? Но в итоге всё зашло дальше – и теперь Хованский многое бы отдал, чтобы вернуться в начало, когда жалкие видосы от Ларина, обращённые к нему, ещё можно было игнорировать. Многое бы отдал, чтобы не слышать больше никогда эту мерзкую фамилию «Ларин», не видеть никогда лицо картавого уёбка, не ломать окончательно пошатнувшиеся гетеро-устои и не хотеть припереться к нему на стендап в Питере в полупьяном состоянии. Хорошо хоть, что не припёрся – удержал себя. Зато Ларин теперь припёрся к нему сам, и стоял на пороге, сверля Юру молчаливым взглядом, от которого стало не по себе. Неловкое молчание затянулось на непозволительно-долгую секунду, но Хованский тут же широко улыбнулся, как ни в чём не бывало, в привычной манере пытаясь свести всё в шутку: — Бля, Димасик, вот уж кого не ждал… Ну ты проходи, чего застыл-то, — он потянул Ларина за плечо чуть дальше в квартиру. — Соскучился по мне, наверно, пока по городам ездил? Ну признайся, скучал же? Впрочем, весь шутливый тон быстро разбился о новую порцию молчания. Хованский всерьёз задумался о том, а уж не повредился ли Ларин головой после аварии на трассе. — Не смотри на меня так, как будто хочешь забрать мою душу, — Юра моментально посерьёзнел. — Дим, чё за херь? Вместо ответа Ларин, держащийся одной рукой за стену, другой рукой выудил из кармана куртки какую-то смятую бумажку, не глядя пихая её в руки Хованского. Эта злосчастная бумажка словно бы разъедала его кожу через ткань куртки, больно жгла во время всего пути к дому Хованского, а затем – ещё два часа, которые Дима провёл перед его домом, не зная, стоит ли заходить вообще – пока, наконец, из дома не вышел кто-то из жильцов, позволяя зайти в парадную, миновав звонок по домофону. Ещё, кажется, сегодня утром Ларин точно знал, что скажет, и даже до мельчайших деталей продумал траекторию удара Юре в ебало, а вот сейчас молчал, глядя настороженно и выжидающе. — Это чё? — совершенно сбитый с толку Юра непонимающе уставился на бумажку, на что получил излишне раздражённый возглас: — Читай, блядь. Пришлось пробежаться глазами по строчкам. Справка о состоянии здоровья? Установлена беременность? Хуйня какая-то… С Лариным всё всегда было странно – настолько, что периодически возникало смутное желание проверить, не сон ли всё это и не галюны ли по пьяни. Хотелось убедиться в реальности происходящего, когда они схлестнулись на Версусе, когда Ларин после этого часто нёс какую-то гейскую хуйню про него на стримах, но особенно – когда они жадно, до помутнения рассудка, целовались у Ларина в квартире, тот стонал ему в губы и сам напрашивался на продолжение. Сейчас Хованскому тоже казалось, что всё происходящее – то ли сон, то ли по крайней мере какая-то ошибка, и что в справке просто неверно указали фамилию Ларина вместо данных какой-нибудь его невовремя залетевшей (и, возможно, даже малолетней) шкуры. Это было бы вполне логично, но тогда возникал резонный вопрос: при чём здесь вообще Хованский. Правда, могло быть ещё одно более-менее логичное, но совершенно ебанутое объяснение. Крениться в сторону этого объяснения, словно в сторону топкого болота, не хотелось, но Хованский всё же отрывисто спросил: — Это твоё? Ларин кивнул. — Ты что, блять, залетел? Ларина почему-то резко замутило от формулировки вопроса, заданного прямо в лоб, но он снова кивнул. — Ну нихуя себе… — Хованский ошеломлённо помолчал: одно дело – читать о таком в интернетике, и совсем другое – столкнуться в реальности, ближе, чем хотелось бы. Потом, неожиданно для Ларина, издевательски хохотнул: — Блять, пиздец ты, Димка. Это всё, конечно, интересно, что ты в своём туре ебался хуй знает с кем и теперь расхлёбываешь последствия, ты ж Ютуб-шлюха у нас. Это всё круто, — он кивнул, как всегда активно жестикулируя. — Но мне-то ты об этом нахуя сообщаешь? Хочешь договориться, чтобы я потом хайп не поднимал, когда все узнают? Или хочешь порадовать батю тем, что сваливаешь с Ютуба, чтобы посвятить себя вязанию детских вещичек? Или… стоп, Дим, это же пранк такой, да? Сейчас откуда-то выскочит Гурам с камерой? С каждым произнесённым предположением Ларин, привалившийся спиной к стене, всё больше менялся в лице, под конец Юркиной тирады всё-таки сделав фейспалм и глухо пробормотав: — Ёб твою мать, какой же ты тупой. …И Хованский понял. Понял, досадливо думая о том, что мог бы, конечно, понять и раньше, без демонстрации отчаянной внезапной тупости. Но теперь все разрозненные паззлы сложились моментально в единую картину; логическая цепочка вытянулась, скрутилась вокруг шеи: ещё немного – и задушит. Топкое болото окутало своим гнилым запахом, и в глазах Ларина Юра наконец-то разглядел страх. Страх, который и пригнал его сюда в двенадцать часов ночи. — Блять, — выдохнул Юра, не в силах сказать что-то более умное. Дима невесело усмехнулся: — Очень информативно. В общем, от тебя мне нужны деньги, — сумма, которую он назвал после этого деловым тоном, Хованского не впечатлила. — С хуя так много? — Аборт и моральный ущерб, — Ларин говорил слишком отстранённо, глядя куда-то в сторону. Будто это не ему требовался ебанный аборт. Мерзкое слово, которое прозвучало нелепо и ещё более странно из-за волнительно проседающей буквы «р». — Ты, помнится, обещал кому-то оплатить аборт, ну вот и оплати себе. И какой ещё к чёрту моральный ущерб? Ларин всё-таки перевёл взгляд на Хованского. Глаза загорелись яростью. — Да ты и представить себе не можешь, сука, сколько я натерпелся в этом туре. И всё из-за тебя, все мои проблемы постоянно только из-за тебя, — Ларин хотел, чтобы это звучало угрожающе, даже начал наступать на Юру – медленно, шаг за шагом. Звучало жалко. Устало, измотанно. — Я ненавижу тебя, Хованский. Тебя и твоего выблядка, который разъедает меня изнутри. Они замерли друг напротив друга – так же, как и на Версусе когда-то, на котором, впрочем, и нужно было остановиться. Только на этот раз – ещё ближе. Хованский смотрел с вызовом, стараясь не показать настоящие чувства, Ларин – с ненавистью, болезненной и отчаянной. Через секунду Дима уже отвёл взгляд, проходя мимо Хованского и ощутимо толкнув его плечом. Теперь Хованский уставился в одну точку. Он попытался подумать о том, что было бы, если бы какая-нибудь из его женщин, с которыми он встречался раньше, огорошила его такой новостью. Он никогда раньше о подобном не задумывался и не знал, как отреагировал бы на это. Наверное, был бы в шоке и впервые почувствовал бы ответственность. Наверное, обрадовался бы, несмотря на то, что не очень-то любит детей. Наверное, кружил бы свою бабу по комнате, как это бывает в сопливых идиотских мелодрамах. Вот только жизнь – та ещё сука, и вместо бабы преподнесла ему сюрприз в виде Ларина. Это, в общем-то, была их общая ошибка, но в тот день, забываясь в прикосновениях и поцелуях, находясь на грани, он и подумать не мог, что Ларин… да ещё и с первого раза… Грёбанный Ларин. Грёбанный Ларин стучал чем-то в другой комнате. Хованский вздрогнул, вырванный из своих мыслей, уверенной походкой направился туда. Он уж точно не ожидал увидеть Ларина возле своей барной стойки с какой-то бутылкой алкоголя в руках – тот лакал прямо из горла. Трезвенник, блять. — Тебе же нельзя сейчас, — ляпнул Юра, чудом не сказав «в твоём положении». Ларин, едва не поперхнувшись, оторвался от бутылки и поднял на него охуевший взгляд. — Чего, блять? В каком смысле «сейчас»? Ты имеешь в виду, сейчас вредно для вот этого? — с презрением выплюнул он, указывая на свой живот. — То есть, ты правда думаешь, что я буду производить на свет это твоё мерзкое отродье, этого выродка с набором твоих уебищных хромосом, эту тварь, которая… — Заткнись, — не выдержал Юра, поморщившись и вскинувшись, будто оскорбляли его самого. Преодолев в секунду расстояние между ними, он попытался вырвать бутылку из неожиданно цепких пальцев Ларина, но тот только неловко толкнул его, отчего алкоголь из бутылки плеснулся Юре на футболку. — Блять!.. — прошипел Хованский сквозь зубы, подавив в себе резко поднявшееся желание замахнуться на Димку или, того хуже, по-настоящему сильно ударить. Вместо этого всё-таки ухватил злополучную бутылку и со стуком поставил её на стойку, чудом ничего не разгрохав. — Заебал, сам со своими проблемами разбирайся! И денег я тебе никаких не дам, понял меня? — Ну и пошёл ты. Как будто без тебя не справлюсь, — тихо и отрывисто ответил Ларин. — Деньги у меня есть. А если мне откажут во врачебной помощи, я его всё равно угроблю. Или себя. Вариантов, как видишь, дохуя, — его голос даже повеселел, будто он действительно нашёл выход из положения. Причинять вред самому себе он, конечно, не собирался – уж точно не теперь, когда достиг поставленной цели в миллион подписчиков, не теперь, когда ушёл в небытие тот депрессивный и несчастный мальчик-Ларин из 2014-го, придумывавший самые извращённые способы самоубийства. Но этого короткого «Или себя» хватило, чтобы поселить в Хованском хренову тревогу, липкую и вязкую, отвратительную. Прежде чем Юра успел вообще что-либо ответить, Дима быстро направился к выходу из комнаты. И зачем вообще решил прийти к Хованскому? Надеялся на помощь и поддержку? Лучше бы тот вообще ничего не знал. Хованский поймал Ларина в коридоре – успел схватить за рукав куртки до того, как тот выскочил из квартиры. Развернул к себе, положил руки на плечи, поймал взгляд исподлобья и пробормотал, понимая, что выглядит сейчас как-то слишком глупо: — Давай ты не будешь творить хуйни. — Давай ты просто оставишь меня в покое, — в тон ему произнёс Ларин, дёргаясь и стряхивая его руки со своих плеч. В следующий момент он уже выскользнул из квартиры, хлопнув дверью. Юра глухо выматерился, прижимаясь лбом к стене возле двери и до скрежета сжимая зубы.