Точка кипения

Приближаясь к крыльцу, Триша услышала, что Франк с кем-то разговаривает, а подойдя ещё поближе, поняла, что голос-то знакомый! Вот дела — Макс! Тот-самый-Макс, который не появлялся чёрт знает сколько времени! Триша вприпрыжку взбежала по ступенькам, распахнула дверь… оказалось, что голоса доносились из сада. В одно мгновение добежала до сада. Между деревьев, в беседке виднелись неясные силуэты. Ох… нет… ох, нет-нет, это ведь не может быть Макс, это какой-то грустный ссутуленный человек, и вроде даже ниже ростом, и откуда у него Максов голос-то? Триша остановилась в растерянности, не зная, как быть дальше. — Мне больше некуда пойти, Франк, — говорил грустный посетитель голосом Макса, — нынче я не самый приятный гость, но уж какой есть. — Ты ведь знаешь: здесь ты всегда гость желанный. И для тебя тут всегда есть место. Твой флигель так и стоит, и в нём всё, как ты любишь — камин, свежие простыни и уютный клетчатый плед. — Ага, спасибо. И комнат всегда столько, сколько нужно, плюс ещё одна про запас? — голос Макса стал тих, почти неслышен. — Именно так. Макс, ты уверен, что не хочешь мне рассказать, что случилось? Так это всё-таки действительно Макс! Триша подскочила, чтобы побежать здороваться, но потом снова замерла. Макс… но такой грустный-грустный, потерянный и сам не свой. — Может, я чем-то смогу помочь? Я ведь тоже не самый последний колдун в этом Мире. Да и во многих других Мирах. Голос Франка тёплый и домашний, отчего Трише становится спокойно и хорошо. — Помочь мне вряд ли вообще возможно, а рассказать… да, расскажу как-нибудь, конечно, — легко соглашается Макс, — только не сегодня. Слишком уж бесконечный сегодня день вышел. — Посидишь с нами или пойдёшь к себе? Сейчас Триша придёт, на ужин у нас — сливовый пирог, я могу сварить „огненный рай“ по случаю прибытия такого замечательного гостя — и так и быть, никаких историй, — радушно улыбается Франк. — Ладно, посижу с вами, — Макс еле слышно кивает. — Триша, когда ты всё-таки решишься дойти и поздороваться, захвати, будь добра, плед, — кричит Франк по направлению к дорожке, на которой истуканом замерла Триша. Мгновенно вспыхнув, она возвращается в дом, берёт в охапку плед, прошлогодние газеты „Кофейное обозрение“ и идёт здороваться с Максом. Ей почему-то не очень хочется встречаться с ним взглядом, поэтому она просто тихонько говорит: — Привет, Макс, я очень рада тебе. Макс устало улыбается и кивает. Триша укрывает его, сидящего в плетёном кресле, лохматым пледом, тут же из темноты сада выходят щенки тумана и ластятся к Максу, один тычется в раскрытую ладонь, второй играет с бахромой пледа. Триша суёт под максов локоть газеты, мол, мало ли, пригодятся почитать, гладит его по волосам и тихонько исчезает. Уходя, она видит, как из-под его опущенных век беззвучно текут слёзы. *** Кажется, я так и уснул в саду Франка, в кресле, укутанный его заботой и тёплым пледом, потому что, когда я снова открыл глаза, в лицо мне нестерпимо ярко светило солнце, я осоловело помотал головой и чихнул! Огляделся — вокруг меня по-прежнему был франков сад. Хвала магистрам, хоть не пустыня, невесело подумал я. Из дома доносились невнятные голоса, и отчётливо пахло фирменным кофе, который готовят только тут, в „Кофейной Гуще“, на краю Шамхума — города, с которого начался новый Мир, созданный мной. Я потянулся, разминая затёкшие конечности, встал, снова потянулся, оборачиваясь к дому, да так и застыл с поднятыми вверх руками. В дверях, глядя на меня, стоял Шурф. Идеально белоснежная мантия с голубой каймой, идеально завязанный тюрбан, идеально прямая спина. Я махнул в его сторону рукой, принимая его образ за наваждение, но Шурф не растаял от моих телодвижений, а продолжал стоять в дверях и пребывать во вполне материальном состоянии. Оба моих сердца бухнули о рёбра и затихли. — Ну, что ещё? — я смотрел на него как на красивую картинку. Во рту пересохло, чувств не было никаких. Совершенно. — Ах да, тебя Джуффин прислал? Было не сложно догадаться, куда я денусь. Я же такой предсказуемый и простой, как засохшая корка хлеба в голодный день. Так о чём это я? Да, вам же по-прежнему нужен этот драгоценный беглый магистр. Ну конечно, как я сразу не догадался! Я взмахнул рукой, на землю грохнулся Мешта Мархун, дико озираясь, Перчатки Смерти были по-прежнему на нём и в полной боевой готовности. Мне было всё равно, я не заботился ни о безопасности своей или Шурфа, ни о том, что будет дальше. Он хочет заполучить свой приз — пожалуйста, я безотказен, добр и щедр как всегда! Лонли-Локли мгновенно подскочил к Мархуну, не дав ему опомниться, и секунду спустя многострадальный злой колдун уже отдыхал в пригоршне Великого магистра. — Всё? — Нет, — голос Шурфа был ровным и спокойным. — Слушай, чего ты от меня хочешь, а? дырку над тобой в небе, Шурф, ЧЕГО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ? — Макс, выслушай меня. — Да иди ты к чёрту! Туда же, куда я отправил твоего драгоценного Джуффина! Отправляйтесь оба, в обнимку! Что вам ещё от меня нужно? Вы можете ПРОСТО ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ? — мой голос эхом отскакивал от деревьев, возвращая мне мой крик. Меня захлёстывала ярость, чистая бесконтрольная ярость, которая растаскивала меня на лоскуты, напалмом выжигая всё живое, что было во мне. Я видел, как Шурф побледнел, став почти таким же белым, как его мантия. В два прыжка он оказался рядом, легко закрыл мой рот своей широкой ладонью, мягко схватил в стальной обруч объятий. Я тут же попытался вырваться. Ага, как же! Вырваться из железных тисков Мастера Пресекающего Ненужные Жизни, пусть и бывшего! — Тихо, — его голос был нежным и тёплым, — тссс… тихо, тихо, — он обнимал меня и смотрел мне прямо в глаза, — я люблю тебя. Люблю тебя. Прости меня. По-другому было никак нельзя, Макс, но всё закончилось. Всё уже закончилось. Прости меня. — Что???!!! — я чувствовал, как слабеют мои колени и как я мешком оседаю на руки поддерживающего меня Шурфа. — Что???! А потом мир закружился и исчез. *** Ещё не открывая глаз, я почувствовал, как в нос мне ударил знакомый запах моря, водорослей и горячего песка. Одновременно, я почувствовал, как тело моё налито тяжким свинцом усталости. Я разлепил правый глаз и увидел лицо Шурфа, склонившееся надо мной и заслонившее полнеба. — Ага, проснулся. Давай-ка, вот… — и он прислонил к моим губам какой-то сосуд, из которого я жадно отхлебнул. Кажется, это был бальзам Кахара. Ещё глоток. — Шурф, — я попытался сесть. — Спи. Я почувствовал, как он барабанит пальцами по моей макушке, и тут же отключился. В следующее пробуждение я не стремился сразу обнаружить себя бодрствующим, а постарался сначала прислушаться и принюхаться. Я лежал на спине, моё ухо уловило шум прибоя совсем рядом и больше ничего. По-прежнему терпко пахло водорослями, а ещё — солнцем и песком. Я осторожно разлепил всё тот же правый глаз. Надо мной, кроме солнца, ничего не происходило и никого не было. Я раскрыл второй глаз — картина была ровно такая же. Проведя беглое внутреннее тестирование собственной тушки, я понял, что не ранен, не болен, пребываю во вполне добром здравии и в силах. Я повернул голову и уткнулся носом в нос Шурфа, вот буквально. Его нос сопел вполне равномерно, кажется, на восемь счётов (даже во сне!), глаза его были закрыты. Приняв сей факт к сведению, я сел и осмотрелся. Вокруг меня простирался до горизонта беспредельно пустынный песчаный пляж, в пяти шагах плескалось тёплое море. Я лежал на белом мохнатом пледе, рядом лежал совершенно голый (насколько я мог судить) сэр Шурф, частично прикрытый лишь краешком завёрнутого пледа. Гм, да… никаких разумных и даже неразумных мыслей не рождала в тот момент моя пустая, как звонкий колокол, башка. Пойти искупаться, что ли? Я глянул на Шурфа — он безмятежно спал. Я встал, скинул с себя скабу и пошёл к морю. Как только я коснулся босыми ногами кромки прибоя, рядом материализовался Шурф. — Ты куда? —испуганные серые глаза его смотрели настороженно. — Топиться пошёл, — я заржал, — а ты что подумал? Имей ввиду, я по-прежнему на тебя злюсь. — Да, я знаю, но сейчас ты хотя бы способен меня слушать. Я молча кивнул: мой друг или недруг был совершенно прав. — Гад! — я улыбался. — Какой же ты всё-таки гад! Я попытался стукнуть его в плечо, Шурф легко поймал мой кулак, разжал, поцеловал в ладонь. — Пойдём купаться, — притянул меня к себе, взъерошил волосы, и мы пошли в воду.