От судьбы не убежать

Хатидже ходила туда-сюда, меряя шагами свои покои, и уже в который раз прокручивала в голове слова Валиде: Махидевран права, от Мерьем нужно избавиться. Следующей ночью. «Они же казнят её. Что будет с Повелителем, когда он узнает о смерти любимой разбойницы? Наверное, Мерьем не виновата в том, что попала к разбойникам. Да, она пыталась убить его, но… Раз Сулейман полюбил её, значит, в ней есть что-то хорошее, — Госпожа вышла на балкон и присела на подушку. — Но вдруг она его погубит?» На балкон вышла Гюльфем-хатун. Она увидела сестру Султана и присела рядом. — Госпожа, что случилось? Что-то с Повелителем? Я слышала, что его ранили, но подумала, что это очередные сплетни. — Да, он ранен, но сейчас всё хорошо. — Тогда что же вас тревожит? — Валиде сказала, что Мерьем казнят этой ночью. — Ну и правильно, ведь она чуть не убила Повелителя. — Да, но… Может, она не такая уж плохая. И что будет с братом, когда он узнает? — порой Хатидже бывала слишком наивна. Госпожа быстро встала и молча направилась в покои Сулеймана. Она зашла к брату и, как подобает, поклонилась. Он сидел за столом и делал какое-то украшение. — Хатидже, что-то случилось? — Сулейман поднял глаза на сестру и заметил тревогу на её лице. — Что будет с той разбойницей? Вы казните её? — он подошёл к ней и посмотрел прямо в её наивные глазки. Хоть вопрос ему показался странным, он всё равно ответил: ― Нет… Зачем ты это спрашиваешь? — Я слышала, что её хотят казнить этой ночью, — она не стала говорить, что приказ отдала их мать, хотя догадаться не трудно. — Что?! — он выскочил из покоев как ошпаренный и направился в темницу. Хатидже лишь вышла следом за ним и ушла обратно к себе, веря в то, что она поступила правильно. Повелитель шёл по коридорам дворца в надежде на то, что он не опоздает. Он любит её, но в тоже время и ненавидит. Ненавидит за то, что она такая жестокая, непослушная, непокорная и за это же и любит, как бы странно это не звучало. Она другая, не такая, как все эти расфуфыренные наложницы, которых интересует только его статус и богатство. Когда Сулейман зашёл в темницу, петля уже сжимала тонкую шею рыжеволосой русской красавицы, перекрывая ей кислород. В её глазах не было обиды, гнева, только, как показалось Повелителю, любовь. Только к кому? К родителям? Или к нему? Перед глазами всё поплыло, но она всё равно смогла увидеть силуэт мужчины. Перед тем, как потерять сознание, она услышала до боли знакомый голос, который что-то кричал, но она не смогла разобрать слов. На следующее утро Мерьем проснулась в тех же роскошных покоях, где жила до темницы. После завтрака к ней пришёл Повелитель и объявил ей о своём решении. Сулейман помиловал девушку, но оставить её во дворце не решился, толи от обиды, толи от того, что так будет правильно. Она покусилась на его жизнь тогда, когда верил ей и пытался помочь. Правильно в народе говорят: любовь — слепа. На его слова она ничего не ответила, лишь молча проводила его взглядом, когда он ушёл. Она так и сидела на кровати, переваривая слова Султана, и вообще сложившуюся ситуацию. Она находилась в смешанных чувствах. Сначала её двигали только злоба и месть, но сейчас, просто не понимала, что происходит. В ней что-то поменялось. Нет, Мерьем не стала вновь той невинной и милой Александрой, она уже давно не такая, но что-то не так. Любовь? Нет, скорее всего, это простая благодарность за спасение. Рыжеволосая потянулась к столу, на котором лежал, единственный оставленный предмет из прошлого ― крестик. Она смотрела на него и вспоминала родителей, сестру и Луку. От воспоминаний больно. Боль, которую она так старательно всё это время пыталась заглушить, вновь дала о себе знать. Она с силой сжала ладонь и крестик впечатался в её кожу. От сильного сжатия просочилась кровь, но ей всё равно — это ничто по сравнению с болью в её душе. Она долгое время так и сидела на том же месте, не разжимая ладонь, глядя в пустоту, но, всё же опомнившись, взяла свои вещи и ушла, напоследок осмотрев покои, стараясь запомнить каждую мелочь. Продолжение следует…