Четыре мили до Фейсинга

      Майкл Коллинз прибыл в Гладстон в сентябре.       Морской офицер в отставке, прошедший мировую войну, он откликнулся за запрос Маячной службы Содружества. Та подыскивала нового смотрителя для маяка острова Фейсинг, расположенного вблизи восточного побережья Австралии, ровно напротив города Гладстон. Вакансия сухо описывала сомнительные преимущества работы смотрителя: полное одиночество, выходной раз в две недели, относительно невысокое жалованье и контракт на год без права расторгнуть его досрочно. Однако Майкл ухватился за эту возможность обеими руками, отправив капитану Грейсмарку — начальнику порта Гладстона, отвечающему также за дела местной Маячной службы, — учтивейшее письмо, в котором выразил желание поработать на Фейсинге.       Мистер Грейсмарк не стал долго размышлять. Коллинз не просто знал азбуку Морзе и сигналы ММС — ирландец по происхождению, он дослужился до звания капитан-лейтенанта на прославленном британском крейсере «Упрямый», так что у Гладстона появился шанс заполучить в ряды своих жителей не обычного фронтовика, а героя войны.       «Я особенно хочу подчеркнуть, что легко переношу одиночество, более того — жажду его, так как именно в одиночестве вижу возможность обрести душевное спокойствие, утерянное на Западном фронте», — писал Майкл. Он был искренен, и Грейсмарк это оценил. В ответ он отправил не менее учтивое послание, в котором выражал надежду, что мистер Коллинз прибудет как можно быстрее.       И уже через две недели тот сошел с поезда на станции Гладстон.       На вокзале Коллинза встречал лично капитан Грейсмарк — худой седовласый мужчина в недорогом костюме. Капитан настоял, чтобы гость остановился у них в доме — на то время, что его будут обучать премудростям профессии смотрителя. Майкл, в свою очередь, настоял на том, чтобы к нему обращались исключительно по имени, минуя полученные на войне звания.       — Мистер Коллинз, вам предстоит сменить на посту мистера Дигори, который нынче отправляется на пенсию, — говорил Грейсмарк, подхватив чемодан Майкла и направляясь с ним к легкой конной повозке. — Старик Дигори служил на маяке много лет, но возраст… сами понимаете. Память уже не та, да и подниматься каждый раз на башню ему все тяжелее. А ведь мимо Фейсинга проходит очень важный торговый путь; одно крушение — и репутация Гладстона будет безнадежно испорчена. Словом, Дигори уже через пару недель отправится на материк, а пока он вас всему научит, все покажет и расскажет. Будете плавать на Фейсинг по мере необходимости. Конечно же, на это время вы остановитесь у нас — и никаких возражений!       Пока они ехали, — а дом капитана, само собой, стоял у самого порта, — Майкл слушал рассказы Грейсмарка о Гладстоне и разглядывал аккуратный, чуть потрепанный солеными ветрами и зимними ливнями городок.       Гладстон был главным трудягой в этой части побережья. Реки Коллиоп и Бойн, обнимавшие его с севера и юга, решили судьбу поселения: Гладстон стал промышленным центром района. Самые разные грузы — от угля и золота до говядины, овечьей шерсти и древесины, — стекались сюда со всего Квинсленда. В порту их сортировали, распределяли по судам и отправляли дальше, в страны Содружества.       — Вам у нас понравится, — негромко сказал капитан, останавливая лошадей возле опрятного двухэтажного домика. Майкл бросил взгляд на башенку маяка, белеющую за проливом, и мысленно с ним согласился.       ***       К приезду нового смотрителя Грейсмарки устроили званый ужин, куда пригласили сразу несколько почтенных семейств Гладстона. Миссис Грейсмарк дала Майклу пару часов на то, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть в выделенной ему комнате на втором этаже. Он лежал на кровати, смотрел в пасмурное небо, прислушивался к звукам, доносившимся из порта, и сам не заметил, как уснул. Разбудил его стук в дверь и голос миссис Грейсмарк.       — Мистер Коллинз? Простите, но все в сборе. Ждем только вас.       Умывшись и переодев рубашку, Майкл спустился в столовую, где его уже встречали ослепительные улыбки гостей.       — Друзья, позвольте представить вам мистера Майкла Коллинза, нашего гостя из Мельбурна. — Миссис Грейсмарк светилась, словно фонарик на праздничном дереве. — Этот храбрый молодой человек, ветеран войны и один из офицеров легендарного крейсера «Упрямый», сменит старого Дигори на посту смотрителя маяка. Знаю, что приехал он к нам из Мельбурна, а остальное, думаю, мистер Коллинз расскажет сам.       Майкл, совершенно смущенный, плюхнулся на свое место, и на него тут же обрушились вопросы:       — Вы правда служили на «Упрямом»? На том самом?..       — И участвовали в Ютландском сражении?..       — О боже, вы и гибель «Инвинсибла» видели?..       — Ладно-ладно, не будем вспоминать о войне, не за этим столом… Давайте поговорим о чем-нибудь хорошем! Мистер Коллинз, вы женаты?       Наконец, поток любопытства со стороны жителей Гладстона иссяк, и они заговорили о вещах куда более приземленных, чем гибель британских кораблей в Северном море. Майкл перевел дух и принялся за жаркое, которое — нужно отдать должное супруге капитана, — было очень вкусным.       Собравшиеся обсуждали повседневную жизнь городка — работу железной дороги, порт, резко выросшее после войны количество питейных заведений и другие проблемы, понятные лишь местным, а Майкл тем временем незаметно рассматривал всех, кто сидел за столом. В основном это были дамы в возрасте и солидно одетые немолодые мужчины, но внимание его в первую очередь привлекла юная девушка: смуглая, с черными глазами и темными волосами, она сидела напротив и увлеченно рисовала в тарелке узоры, используя вместо красок соус, а вместо кисти — кусочек хлеба, наколотый на вилку.       Девушка поймала взгляд Майкла и улыбнулась ему. И тут от входной двери раздался деликатный звук колокольчика.       — О, это должно быть наш викарий. Как всегда, опаздывает. — Миссис Грейсмарк направилась в прихожую. Минута — и в комнату вошел невысокий молодой человек с короткими темными волосами, светлыми глазами и легкой щетиной, выделяющейся на бледной коже. Густые заломленные брови придавали его лицу чуть страдальческое выражение. В черном облачении викария он казался совсем юным и очень серьезным.       — Мистер Рэдклифф, добро пожаловать! — Хозяин дома встал, указывая гостю на его место. — Что же вы так задержались? Жаркое остыло, виски выдохся, дамы — и те заскучали! Снова проповедовали в порту?       — Моя помощь там нужна всегда, вы же знаете, капитан. — Викарий вежливо улыбнулся. — Я не мог прийти раньше, но уверяю вас, что быстро наверстаю упущенное.       — Тогда скорее налейте ему виски! — приказал Грейсмарк и указал на Майкла. — А пока разрешите представить вам мистера Майкла Коллинза — нового смотрителя маяка на Фейсинге и героя Ютландского сражения. Мистер Коллинз, это преподобный Дэниэл Рэдклифф, наш приходской священник и викарий местной церкви. Даже если вы не набожны, общество викария наверняка покажется вам приятным, обещаю. Очень сообразительный молодой человек, хоть и слегка чопорный. Впрочем, профессия обязывает, да…       После ужина все перешли в гостиную, где вокруг Грейсмарка немедленно образовался кружок слушателей, жадно внимавших рассказам о морской торговле и опасностях Кораллового моря. Майкл стоял тут же — потягивал виски и старался запомнить бесчисленные названия, которыми сыпал капитан: все эти бухты, заливы, проливы, скалы и прочие причуды прибрежного рельефа. Он видел, что гости, — а особенно гостьи, — продолжали бросать на него любопытные взгляды. И ничуть не удивился, когда к нему приблизилась Изабель — та самая смуглая девушка, которую ему успели представить как дочку хозяев дома.       — Мистер Коллинз, добро пожаловать в Гладстон. — Изабель отсалютовала ему бокалом вина. — Как поживает столица?       — Прошу, обращайтесь ко мне по имени, мисс Грейсмарк, — улыбнулся Майкл. — Что же касается вашего вопроса… Мельбурн всем хорош, но я очень надеюсь, что Гладстон окажется еще лучше — как минимум, спокойнее и тише.       — Так вы приехали сюда за тишиной? Тогда маяк, безусловно, идеальный выбор. Но разве не тоскливо сидеть там одному дни и ночи напролет, указывая судам, куда им плыть? Не боитесь, что быстро заскучаете на новой должности?       — Мисс, я люблю одиночество, — ответил Майкл, краем глаза наблюдая, как к ним приближается молодой священник. — К тому же мне обещали выходные, которые я с удовольствием буду проводить в компании своих новых знакомых.       — Мистер Коллинз, вы очень любезны. — Изабель повернулась к викарию. — Дэниэл, согласись, ты тоже не ожидал, что новый смотритель окажется столь учтивым молодым человеком? Учтивым и очень привлекательным. Не то что старик Дигори! Эта его вечно засаленная штормовка, невыносимый запах курева и ругательства, которые он вставляет через каждое слово…       — Ты же выросла в семье капитана, так тебе ли бояться крепких слов и запаха табака? — в шутку упрекнул ее викарий, вступив в разговор. — Да и покажите мне мужчину, который в наше время не курит! Мистер Коллинз? — Рэдклифф с улыбкой взглянул на Майкла и тот рассмеялся:       — Виноват — фронтовая привычка! Очень надеюсь, что смотрителей здесь снабжают не только продуктами, но и приличным запасом табака.       — Да, капитан же упоминал, что вы участвовали в Ютландском сражении. — Взгляд викария вновь стал серьезным и внимательным. — На каком корабле вы служили?       — Крейсер «Упрямый». Начинал со старшего матроса, дослужился до капитана третьего ранга. Ничего выдающегося — даже ранен не был. — Майкл невесело усмехнулся. — Очень многим моим сослуживцам тогда повезло гораздо меньше.       — Трое моих братьев не вернулись с Западного фронта, — Изабель сказала это очень тихо и сразу же отвела взгляд. — Вам и правда повезло, Майкл. Стремление к одиночеству — не такая высокая цена за возможность жить. Простите меня, я отойду на минутку. — И она выскользнула в прихожую.       Дэниэл повертел в руках бокал.       — Гладстон… очень изменился за годы войны, мистер Коллинз. Думаю, вы как никто это понимаете. Добровольцами на фронт отсюда ушли многие; ушло бы и больше, но кому-то нужно было работать в порту и на железной дороге. И все равно не проходило и недели, чтобы какая-нибудь семья в Гладстоне не получала известие о смерти близкого. — Он вздохнул. — За то время, что я служу в церкви Святого Иоанна, местное кладбище выросло вдвое, и каждая вторая могила здесь — пустая. Раньше так хоронили только моряков, сгинувших в море, а теперь еще и тех, кто навсегда остался на Западном фронте. Поэтому ничему не удивляйтесь… ни девушкам, оставшимся без женихов, ни количеству прихожан на воскресной службе — если, конечно, вы их посещаете. И отношению к немцам тоже не удивляйтесь. Здесь их с недавних пор просто ненавидят. Всех, без разбору.       Майкл долго молчал, а затем допил виски одним глотком.       — Меня зовут Майкл Фассбендер, — отрывисто произнес он, не глядя на викария. — Я наполовину немец. Да, мама была ирландкой, и родился я именно там, но следующие пятнадцать лет жил на родине отца, в Баден-Вюртемберге. И все эти пятнадцать лет я разговаривал в основном на немецком. Еще до войны моя семья переехала в Австралию. Когда я записывался добровольцем, то взял мамину фамилию — Коллинз. Отец к тому времени уже умер, иначе я бы до конца жизни не смог смотреть ему в глаза.       Он ожидал какой угодно реакции, но Рэдклифф его удивил. Дотронувшись до плеча Майкла, он притянул его к себе и тихо сказал:       — Вы поступили совершенно правильно. И, пожалуйста, пока больше никому не говорите о своем происхождении… Поверьте, так будет лучше. Дайте этим людям время смириться с потерями и перестать вздрагивать при звуках немецкой речи.       Майкл криво улыбнулся и прошептал в ответ:       — Вы единственный, кто знает. По крайней мере, в этой части материка.       — Предлагаю считать это исповедью, хорошо?       Майкл кивнул и налил каждому из них еще виски.       — Кстати! — вспомнил он. — Почему мистер Грейсмарк сказал, что вы проповедовали в порту?       — О, так он называет мои встречи с работниками порта, а точнее — с теми, кто прошел войну и вернулся домой. Большинство из них — молодые парни, не успевшие получить приличного образования и махнувшие на себя рукой. Сейчас они зарабатывают на жизнь как могут. В Гладстоне таких больше, чем кажется. Многие искалечены… и не только в физическом смысле. Вы ведь наверняка уже слышали жалобы на то, что у нас за последний год выросло число кабаков? Неудивительно: спрос на дешевую выпивку с возвращением фронтовиков просто взлетел. Они пьют, потому что не знают, чем еще заглушить свою боль. Я же стараюсь навещать их регулярно — не как священник, нет. Скорее, как друг, который всегда готов их выслушать. — Рэдклифф вдруг оживился. — Хотите пойти со мной? Завтра пятница, и вечером грузчики собираются в пабе «Пьяная устрица», что возле порта. Среди них есть и те, кто выжил в Галлипольской мясорубке, и пара ветеранов Ютландского сражения. Возможно, вам будет, о чем с ними поговорить.       ***       Он сидит верхом на пустой бочке из-под пива, и выглядит так, будто только что эту бочку сам и опорожнил. Темные волосы растрепаны, на щеках румянец, воротник рубашки расстегнут, он рассказывает собравшимся какую-то сочную историю про портовых девочек и то и дело смеется, запрокидывая голову. Майкл стоит поодаль и не может оторвать от него глаз. Когда тот заканчивает свой рассказ и легко спрыгивает на пол, чтобы проложить себе путь к стойке, Майкл не выдерживает и поворачивается к Дэниэлу. Викарий беседует о чем-то с сурового вида моряком, не обращая никакого внимания на царящий вокруг шум.       — Дэниэл! — Майкл наклоняется близко-близко, чтобы не орать на весь кабак, и машет в сторону стойки. — Что это за парень?       — Этот? Джеймс Макэвой! Докер! — кричит викарий в ответ. — Он главный вот у этих ребят! — Рэдклифф показывает на компанию портовых рабочих, сидящих за круглым грязным столом, заставленным пустыми кружками, и пытающихся нестройно петь что-то о море, скалах и пене прибоя.       Майкл кивает в ответ, размышляет минуту, а потом идет к стойке. Заказывает виски, залпом выпивает.       Изнутри поднимается странное веселье; в последний раз Майкл чувствовал себя так свободно еще до войны, когда с друзьями сначала напивался в кабачке на Флиндерс-Стрит, а потом отправлялся на танцы в замызганный клуб на Свенстон, неподалеку от железнодорожной станции.       Джеймс стоит слева от него и на этот раз что-то вдохновенно втолковывает бармену, а тот гогочет так, что кажется, будто над ним вот-вот треснут балки. Когда история заканчивается и бармена отвлекают, Джеймс ставит свой стакан на стойку и смотрит на Майкла.       — Добрый вечер, — говорит он дружелюбно, и Майкл понимает: тот не может ни мгновения обходиться без собеседника. — А я вас не знаю. Прибыли с одним из судов?       Майкл усмехается:       — Не угадали. Приехал по железной дороге.       — Да? И чем же вас привлек Гладстон?       Вместо ответа Майкл кивает в сторону окна, за которым, в теплой вязкой темноте, можно различить сигналы маяка на Фейсинге.       — О! — Теперь Джеймс смотрит на него с куда большим интересом. — Так вы следующий старик Дигори? Поздравляю, дружище! — Он пожимает ему руку, чуть приобнимая и хлопая по спине, а потом поворачивается к остальным посетителям «Пьяной устрицы» и орет во весь голос:        — Эй, там, в доках! Выпьем за нового смотрителя маяка на Фейсинге!       ***       Майкл вообще-то не собирался идти в «Пьяную устрицу». И напиваться он тоже не собирался. Пятница началась с того, что он отправился в порт: там, возле одного из причалов, Майкла уже ждал баркас, на борту которого красовалась величественная, хоть и поблекшая надпись «Королева Гвиневера».       — Запомните эту крошку, — сказал Майклу капитан баркаса по фамилии Хэмшир, выруливая из гавани. — Она будет приходить за вами раз в две недели, по пятницам, и забирать в Гладстон на сутки. Проспите ее появление — останетесь и без продуктов, и без сменщика, и без выходного.       Весь оставшийся день Майкл провел на маяке. Он облазил сверху донизу башню, внимательно выслушал рассказ старика Дигори об устройстве каждого прибора, воскресил в памяти принцип работы линз и фонарей, изучил вахтенный журнал и вдоволь насмотрелся на курчавую пену прибоя, мечущуюся далеко внизу, среди скал.       — Знаешь Барни-Пойнт? — спрашивал Майкла старик Дигори, пока они оба сидели в вахтенной комнате на жестких стульях и ждали темноты. — Там живут потомки тех, из-за кого и поставили наш маяк. Лет семьдесят тому назад полковник Барни вез в Австралию очередную группу поселенцев — в основном, конечно, ссыльных каторжан да солдат, их охранявших. И тут, точнехонько возле Фейсинга, судно село на мель. Семь недель эти бродяги жили на острове, пока их не спас корабль сэра Лоури… Семь недель! А я здесь провел семнадцать лет. Хотя мне, конечно, возят продукты, тут грех жаловаться…       Как только начали сгущаться сумерки, старик Дигори, кряхтя, встал и поманил Майкла за собой. Они поднялись по миниатюрной лесенке к осветительному прибору, смотритель заправил топливный бак, разжег огонь, а затем завел двигатель, приводивший все устройство в движение. Маяк заработал, отправляя в сгущающиеся сумерки вспышки яркого света. Потом они вдвоем заполнили вахтенный журнал, записав туда время включения огня, погодные характеристики и силу волнения на море, после чего старик Дигори напоил Майкла крепким чаем в домике смотрителя и проводил его к причалу, где уже покачивалась на волнах «Королева Гвиневера».       — Завтра суббота, так что жду тебя к вечеру — зажжешь маяк сам. — Дигори одобрительно хлопнул Майкла по плечу. — Чую, ты быстро всему научишься, поэтому повеселись пока на берегу как следует. А потом — все, конец веселью. Вахта!       Может быть, именно эта фраза и заставила Майкла все-таки принять приглашение викария и отправиться вечером в «Пьяную устрицу». А может, свою роль тут сыграл полный ожидания и надежд взгляд Изабель, обращенный к нему за ужином.       ***       Два часа ночи. Викарий давно куда-то делся, да и вообще народу в кабаке поубавилось. Портовые великаны хрипло переговариваются, не забывая цедить из кружек остатки пойла, кто-то уже спит прямо на полу, среди нанесенного с улицы песка и пивных луж. Майкл и Джеймс сидят у стойки. Теперь им не нужно повышать голос, но Джеймс все равно каждый раз, когда хочет что-то сказать, наклоняется к Майклу очень близко. А говорит он почти не умолкая.       —…а потом он как заревет и как бросится на меня — прямо через эти блядские розовые кусты! Я понимаю, что мне конец: впереди этот бычара, позади — стена, жена его хлопается в обморок, хотя я и так от нее особой помощи не ждал. Еще минута — и я узнаю наконец, куда попадают шотландцы после смерти… Но! Тут я вдруг слышу треск! Знаешь, с каким звуком трещат сырые дрова в камине? Этот громила внезапно останавливается, смотрит вниз и начинает багроветь — ну, чисто английская роза! И я понимаю: он мало того, что застрял — ни туда, ни сюда, — так еще и эти чертовы шипы в клочья распороли ему портки! И наверняка зацепили то, что под ними. Нет, если бы он перед тем, как бежать за мной, потрудился надеть штаны, он бы, наверное, прорвался и достал меня. Но — не судьба! И вот он стоит там, пунцовый как рак, прикрывая свои причиндалы, а я от смеха не могу даже убежать нормально — так по стеночке и уползаю…       В тот вечер Майкл не просто вспоминает, как нужно смеяться — он хохочет, не в силах остановиться, и вытирает выступившие на глазах слезы. Затем они вдвоем вываливаются из кабака в душную ночь, долго и с наслаждением отливают у стенки, любуясь звездами, а потом — «Майкл, друг мой, я тебя провожу», — медленно бредут в сторону дома Грейсмарков.       На следующее утро Майкл просыпается и долго не может сообразить, что это за комната вокруг него и откуда на шторах цветочки. Потом он чувствует, что в паху все налилось сладким томлением, отяжелело, словно ему снова двадцать пять. И Майкла прошибает пониманием: ему снился Джеймс. Подробности сна ускользают стремительно, но остается ощущение жаркого смутного счастья, воспоминания о горячем дыхании, касающемся его щеки при каждой новой реплике Джеймса. Майкл понимает, что размышлять об этом дальше — невыносимо, а потому решительно откидывает одеяло, встает, поеживаясь от утреннего холода, одевается и идет вниз, где миссис Грейсмарк уже накрывает стол для завтрака. «Никаких больше „Пьяных устриц“, — думает он, елозя вилкой по тарелке, напряженно улыбаясь и невпопад отвечая на вопросы семейства. — И никаких докеров!».