Тем временем в полном расстройстве чувств Полюшка прогуливалась по ночному лесу, дабы хоть немного привести мысли в порядок. Немного шаткая походка, недовольное кряхтение, тихие восклицания и ворчание выдавали волшебницу. Но, казалось, старушка совсем не боялась повстречать незваного гостя. А зря. По темноте леса пронесся сильный ветер; скрипучие черные ветки гнулись под его напором, надламываясь и падая на белоснежный снег. Полюшка, нахмурившись, притормозила и навострила слух. Казалось, за ней кто-то наблюдает с неподдельным интересом, но кто был способен пройти защитный барьер без ведома колдуньи? — Чудесная погодка, не находите, Полюшка-сан? — послышался приторный голос черного волшебника. Полюшка, в мыслях улыбнувшись столь внезапной встречи, совершенно не испугалась гостя; напротив, его легкомысленный визит позабавил женщину, уголки ее бледных от холода губ приподнялись в усмешке: — Несомненно, — все же не намереваясь расслабляться, Полюшка посерьезнела, но поворачиваться лицом к ужасающему колдуну не торопилась, — Что ж, тебе все-таки удалось преступить мою границу. Как и для чего? — Ох, наверняка, Вы знаете причины, Полюшка — их как раз две, и каждая из них сейчас мирным сном спит в вашей лачуге… — Попрошу называть мою «лачугу» домом, защита которого гораздо сильнее, нежели твои жалкие заклинания… — наконец, Полюшка повернулась лицом к гостю и слегка скривилась: слишком противен был на вид темный маг, еще эта мерзкая улыбка на его бледном и костлявом лице… — Заигравшийся с темной магией мальчишка, возомнивший, что весь мир у его ног. Как же глупо являться ко мне без всякой защиты, Марде Гир… — Прошу простить, я не хотел оскорбить вашу… лачугу… — с усмешкой и презрением в голосе, проговорил Марде Гир, плодовито улыбнувшись. Полюшка невольно напряглась, пронзая врага насквозь. Все же ей не стоило столь легкомысленно говорить с ним: те раны, что красовались на теле богини Звезд, были нанесены жестоко и бездумно, будто бы в пылу ярости, — Что же до защиты; не думаю, что она столь крепка, так же, как и граница леса. Если бы я захотел — давно бы проник сюда. Но, без крайней необходимости, мне здесь делать было нечего. Немного помолчав, Марде Гир улыбнулся и заинтересованно, с огоньком в бездне глаз проговорил: — Так где же моя милая Люси? Прячется, словно птичка в клетке от опасного кота? — казалось, все для Марде Гира было лишь шуткой, игрой, над которой лишь он и властен. И он, будучи королем этой партии, мог запросто сбить мешавшуюся ему пешку. И, признаться, то, что Полюшка не боялась его, раздражало. — И ты-то «опасный кот»? Скорее глупый котенок, вечно тянущийся за тем, что желает его черное сердце, но… — исподлобья взглянув на Марде Гира, с издевкой в голосе прошептала: — Его желанное всегда ускользает сквозь «лапы». Ведь тот, кто не заслуживает любви, никогда ее не получит, как бы не старался. — Любовь — вздор, я не нуждаюсь в жалких человеческих чувствах. Они делаю людей слишком… слабыми. Даже богиня не устояла под чарами любви и подставила свою спину под нож. Глупышка… — с ностальгией говорил Марде Гир, ядовито улыбаясь, но тут же почувствовал, как тело налилось свинцом, ноги будто бы приковали к холодной промерзшей земле, а возле его бледной шеи блеснула холодная сталь. — Закрой свой гнусный рот. Без доверия этот мир бы давно рухнул, а без любви — подавно. Ты сгниешь в одиночестве, и твой прах поддастся забвению. Такова твоя судьба, и ты заслужил ее. Полюшка резко отдернула клинок от горла волшебника, и тот тут же рухнул на белый снег от внезапно отпустившей магии. Между двумя сильными колдунами возникла светящаяся граница. — Беги, котенок, пока глаза от моей силы не вылезли на лоб, а кровь не вскипела. Марде Гир, улыбнувшись напоследок и оценивающе взглянув на Полюшку, явно разгневанную словами этого ублюдка, растворился в черной дымке.
***
Из-за сильного воющего за окном ветра я не спал почти всю ночь. Хотя, к чему эти оправдания: я пролежал на полу, укутавшись в тонкое одеяло, думая о Люси. Поцелуй не выходил из головы, как бы сильно я не пытался перестать думать о нем. Стоило мне задуматься, вспомнить, насколько сладки и нежны ее губы, как приятна на ощупь кожа лица и шеи, как горячо дыхание, я тут же чувствовал жар по всему телу, внизу живота зажигалась сладкая истома, губы обсыхали и растягивались в блаженной улыбке. Вот так и проведя всю ночь, я встал довольно рано. Венди еще мирно спала, свернувшись калачиком возле теплой печки из черного чугуна. Дверь в комнату, где еще вчера я… В общем, она была немного приоткрыта, и сквозь нее проходил ледяной воздух; окно в комнате было открыто. Немного поежившись, я наконец поднялся с постеленного матраса, оделся на сей раз потеплее и вышел на улицу. Крыльцо было полностью покрыто только выпавшим снегом, по которому живым серебром искрились солнечные лучи. Воздух был до жути холодным, от чего я невольно почесал нос; легкие объял иней, тут же растворяющийся от пылающего внутри огня. Снег падал крупными хлопьями прямо мне на волосы. Я бы еще насладился утренним ледяным покоем, если бы не до ужаса надоевший презрительный голос: — Эй, не-до-человек! Долго еще собираешься бить баклуши? Если заняться нечем, то я тебе быстро дело найду! — я, удрученно вздохнув, повернул голову в сторону. Возле крыльца, вооружившись своей любимой метелкой (которой уже порядком разгребла сугробы у домика), стояла Полюшка, нахмурившись. Мне нужно было непременно расспросить у нее насчет Люси, но, решив, что получу в ответ болезненный удар метлой, кротко кивнул: — Буду рад помочь, Полюшка-сан. Ближе к обеду я окончательно выдохся. Сидя за столом, еле удерживаясь в реальности, подперев перепачканной грязью и пылью рукой щеку, я устало вздыхал. За несколько часов далеко не простой работы по дому, я так и не решился спросить что-то о Люси, ведь Полюшка давала мне с каждым разом задания все тяжелее и тяжелее. Уже к трем часа дня весь дом дышал чистотой и порядком; половицы были немного мокрые от недавней помывки, посуда сохла на солнце на подоконнике, а воздух, еще недавно полный пыли и запаха лечебных трав, был свежим и холодным. Стоило мне прикрыть глаза на мгновение, я тут же почувствовал сильный удар половником, вырвавший меня из сонливости. — О, не-до-человек, уже устал? Еще и дня не прошло, а ты уже без сил! Нет, не потянешь ты мое обучение… — я тут же вскочил с места, немного пошатнулся, но проговорил как можно четче и увереннее: — Нет-нет, Полюшка-сан, я все выдержу, честно… — сонно протерев глаза, я будто бы пытался убедить самого себя в том, что говорил. Полюшка, как ни странно, как-то добро взглянула на меня, ее голос смягчился, а ярко-алые зрачки немного побледнели. — Какие же все-таки люди глупые. Глупые и честные. Ладно, так и быть, заслужил обед и полчаса отдыха. А потом за работу! — усмехнулась Полюшка, похлопав меня по плечу, неторопливым шагом отправилась в сторону кухни. Я, не растерявшись, пошел за ней следом, неподдельно разнервничавшись: — Полюшка, я вы не знаете… Вы, может быть… Вы не скажете мне… — отчаянно пытался подобрать слова я, оказавшись у кухонной тумбы, заставленной плошками и чашками для приготовления обеда. Полюшка немного удивленно взглянула на меня, в мыслях усмехнувшись моему растрепанному виду, — Где Люси? Ведьма заметно помрачнела и, спустя несколько минут напряженного молчания, кротко отозвалась: — Перебирает книги в комнате. Не отвлекай ее, дурень, — поняв, что ничего цельного я не добьюсь от Полюшки, я обреченно вздохнул и поплелся в сторону обеденного стола. Устало облокотив голову на руки, лежащие на столе, я выжидающе взглянул на дверь. Щель все еще была, холодный воздух сквозняком доходил до меня, а за дверью слышалось успокаивающее шуршание старых пожелтевших страниц. В нетерпении я ждал, пока Люси все же соизволит выйти (она ведь не может там сидеть вечно), к тому же посещать ее самому было глупо и травмоопасно. Спустя полчаса передо мной стояла тарелка, до краев наполненная некой субстанцией, отдаленно напоминающей суп. Да и пах обед, мягко говоря, странно. Немного перемешав содержимое ложкой, все никак не решаясь попробовать его, я и не заметил, как напротив меня, уже вовсю уплетая обед, сидела растрепанная и немного измазанная в пыли Венди. Все утро она помогала мне с уборкой жилища, после чего отправилась в погреб за ингредиентами (заодно прибравшись там), и сейчас с довольным лицом поедала суп. Решив, что если богиня еще не крючилась от боли на полу (хотя метаболизм Семи богинь явно отличался от моего), я принялся обедать. Субстанция, хоть и не была кулинарным совершенством, оказалась вполне съедобной. Оставив в тарелке только нечто напоминающее куриную лапу, я понес тарелки обратно на кухню, где хозяйничала Полюшка. И снова мое внимание привлек таинственный шар, скрытый под плотной тканью темно-синего цвета. Я поставил тарелки рядом с раковиной и уже засобирался в сторону комнаты Люси, но услышал недовольное ворчание старушки: — Тебя за собой убирать не учили? Вымой посуду, а потом я придумаю тебе другое задание, — расфасовывая «продукты» по баночкам с уже стертыми надписями (кажется, это были неизвестные мне травы, те самые куриные лапы, вместе с лягушачьим, и, бог мой, надеюсь это не человечьи глаза в мутно-желтой воде), проговорила Полюшка. Я с тяжким вздохом принялся за мытье посуды. Я долгое время протирал тарелки в неуверенности начать разговор первым, но любопытство взяло свое: — Полюшка, Вы правда думаете, что с Люси будет несчастна со мной? — украдкой произнес я, надеясь не получить удар по голове, и довольно сильно удивился, когда Полюшка, привычным ей сердитым и холодным тоном, ответила: — Определенно. — То, что Вы были несчастны, не значит, что и Люси ждет та же судьба. — Можешь считать меня сумасшедшей старухой, живущей предрассудками, но поверь: я не первый век на этой земле, и ты далеко не первый человек, полюбивший богиню. Ничем хорошим это не закончится, во всяком случае, для нее. Так что ответь мне, Убийца Драконов, — она грустно взглянула на меня, поставив последнюю банку на полку, и еле слышно проговорила: — Ты хочешь быть счастливым с ней, или осчастливить ее? — не найдя что ответить, я лишь опечаленно опустил голову, — Вот и не забывай об этом, когда будешь разговаривать с ней. А теперь иди, у меня еще много работы, а ты тут отвлекаешь меня своей болтовней. Прогнав меня с кухни своим гнусавым голосом, Полюшка сделала вид, будто бы этого разговора и не было. Я, пройдя мимо явно встревоженной Марвелл, неслышно проник в комнату, дверь которой было настежь распахнута. Люси была сама не своя: на ее лице отразилась растерянность, смятение и смущение. Она напряженно дышала, неуверенно впихивая книги то в полку, то в свою сумку. На ней уже была верхняя одежда, ее плащ, все еще грязный от крови, капюшон был накинут на аккуратно заплетенные волосы. Я был готов поклясться, что богиня ненароком (а быть может и нарочно) подслушала наш с Полюшкой разговор. Люси долго делала вид, что не замечала меня, стоящего в дверях, будто бы активно собирая свои вещи, но ее немного трясущиеся руки (подушечки пальцев которых были немного черными от чернил книг) выдавали напряжение, повисшее в комнате. Я, обернувшись и уже не застав Венди за столом, проник в комнату и запер дверь, прислонившись к ней. Люси повернулась и немного нервно улыбнулась. Меня забавляло то, как Люси волнуется при виде меня, будто я действительно ничего не понимаю и способен на любое безрассудство, на вроде поцелуя. — Собиралась сбежать? — преспокойно спросил я, немного разочарованно взглянув на богиню. Казалась такой неприступной и холодной при нашей первой встрече, а сейчас ведет себя, как влюбленная пятнадцатилетняя дурочка, хотя чего греха таить — я ведь чувствую то же самое, глядя на нее. — Чем раньше уйду, тем быстрее доберусь до убежища богинь, — легко отозвалась Люси, продолжая наглядно копошиться в сумке, хотя там, конечно, ее ничто не интересовало; ей нужно было лишь отвлечься от моего настойчивого взгляда. Нервно перебирая руками книги, осторожной стопкой сложенные в сумке, она невзначай спросила меня: — Ты все слышал? — А ты? — парировал я, стараясь всеми силами оттянуть мысль и осознание того, что это — прощание. Такое нелепое и родное, предзнаменующее долгую и изнурительную тоску, скучание по Люси и ее красным щекам, ее надменному, но по-своему теплому взгляду, тренировкам в Песчаной комнате (так я ее прозвал за даже не постеленный пол), радость встречи спустя долгие дни и ночи расставания. Быть может, даже было и лучше, что Люси собралась уходить — возможно, она, наконец, разберется в чувствах ко мне, если они есть (несомненно). — Эм, ну… Случайно вышло, — нелепо отозвалась она, краснея уже больше прежнего. — Даже не хотела попрощаться? Я все-таки надолго здесь… — немного грустно произнес я, продолжая неотрывно следить за хаотичными «сборами» богини. Люси, натянув капюшон посильнее, перекинув сумку через плечо, кротко взглянула на меня. — Я решила, что после вчерашней ночи мне будет лучше просто уйти. Надеюсь, ты и Венди вернешься в скором времени; к тому же, ты быстро учишься, да и Полюшка, несмотря на всю сложность характера, отличный учитель, — усмехнувшись собственным словам, Люси все так же высокомерно вздернув свой носик, продолжила: — И да, надеюсь, ты меня не подведешь, Убийца Драконов, — Люси легко подмигнула мне, после чего неуверенно протянула, — Теперь я могу идти? Уже делая шаги мне навстречу (я ведь все еще преграждал путь собой), Люси кротко дотронулась до меня и попыталась отодвинуть от двери. Но я, уже решившись на кое-что, что обязан сделать перед ее уходом, наплевав на разговор с Полюшкой, резко схватил богиню за запястье, притянул к себе и прижал к стенке рядом с дверью. Люси мгновенно покраснела, упершись свободной рукой мне в грудь, которая с особенно быстрым темпом начала вздыматься. Мне, несомненно, нравилось доминировать в этой игре — поначалу, будучи влюбленным и зашуганным парнишкой, который неожиданно стал частью магического мира, я мог лишь надеяться, что богиня полюбит меня однажды, делал все, чтобы стать достойным ее. А теперь так забавно наблюдать за ее не очень уж и активными попытками высвободиться из моей хватки, будто бы ждет от меня первого шага, который я сделаю непременно. Люси словно нравилось чувствовать себя слабой и беззащитной, ей нравился тот я, который был уверен, местами дерзок, влюблен в нее до безумия. Но меня часто терзал один вопрос: «Я ли это на самом деле, или лишь пытаюсь походить на ее идеал?». Ответа я не знал, быть может, во мне умещались две личности, а быть может уверенность и дерзость приходила вместе со способностями покорять Огонь. Но в одном я был уверен точно: я люблю ее. Остальное волновало меня гораздо меньше. — Нацу… Мне нужно идти, правда… — смущенно опустив глаза, пролепетала Люси. Мне вдруг показалось, что богиня тоже любительница сменить маски. Вон та — пестрая, покрытая ослепительными блестками, с яркими нарисованными красной гуашью щеками и широкой улыбкой — маска, которую Люси любит надевать при мне. Живая, чувственная, любимая мной полностью. А вон другая — бледная, сердитая, уверенная, тщеславная, уставшая от забот, высокомерная до ужаса — Люси, Одна из Семи богинь Света, ученица великого Короля Звездных Духов, несравненная и отягощенная заботами о мире людей, которую я люблю, ведь эта Люси — часть ее личности. Интересно, сможет ли она однажды полюбить и мои две стороны? — Нацу Драгнил, я серьезно, мы можем простоять так до глубокой ночи, но… — все-таки, Люси умело меняет маски. Однажды я обязательно докопаюсь до правды, до ее истинной личности, ну, а пока пришлось закрыть ее болтливый ротик поцелуем, надеюсь не последним, но прощальным. Довольно отречено она отвечала на мой поцелуй, впрочем, я не собирался заходить так же далеко, как той ночью. Попутно сжимая ее ладонь, я наслаждался поцелуем столько, сколько мог, а потому уже спустя мгновение мне пришлось оторваться от богини, дабы вздохнуть свежего воздуха. Люси смущенно опустила голову, облизнув кротко влажные губы. Я, отпустив ее ладонь, дружелюбно приоткрыл дверь. — Я буду скучать, — только и успел проговорить я вслед Хартфилии, уматывающей из хижины ведьмы.