Sound of silence

Ханбин тащился вдоль вдоль и поперёк знакомого парка, едва переставляя ноги. Подготовка к ритуалу затянулись, он долго не мог поймать свою правильную жертву, ту самую, которая подходила бы для этой ночи идеально. Когда, наконец, дело было сделано, Ханбин с неудовольствием заметил, что мать позвонила уже почти сорок раз и вдобавок написала гору одинаковых сообщений. Размышляя о том, как быстрее добраться до кровати, Ханбин не глядя набрал ответ матери и сразу отключил телефон. Хвала современным смартфонам, всегда ведь можно сказать, что "в самый неподходящий момент" он разрядился. После такого долгого, но всё-таки удачного ритуала настроение было приподнятым, но какое-то странное едва заметное беспокойство всё никак не хотело отпустить Ханбина. Остановившись недалеко от подъезда, он заметил, что в его комнате горел свет. Ханбин недовольно скривился. Опять он забыл закрыть дверь, и Чживон снова попёрся "забрать что-то важное". Как хён умудрялся раскидывать свои вещи по всей квартире? — Привет, хён, — еще из коридора поздоровался Ханбин. Было неприятно входить в комнату после того, как в ней побывал другой человек. Будь он ему хоть трижды хён, избавиться от желание убивать никак не удавалось. — Пытался найти свою флешку, которую ты взял, но так ничего и не нашёл,  - Чживон показался на пороге комнаты. Хён выглядел серьёзным и слегка взволнованным. Он внимательно оглядел брата с ног до головы, несколько раз кивнув каким-то сделанным выводам. — Не бойся, я ничего не читал и никуда не заглядывал. Только вот беспорядка наделал. Извини. Хочешь, прямо сейчас всё уберу! — Да ладно, я сам, — Ханбин опустил голову и шумно выдохнул. Показалось, что последние силы покинули его с этим самым вздохом. Неприятное чувство усиливалось, и Ханбин начал немного злиться. Ему требовалось одиночество, а не хён с его извинениями. — Завтра всё уберу. Можно, я спать пойду? Чживон стоял перед ним, опираясь на дверной косяк, и рассматривал как-то особенно задумчиво. Ханбин тяжело вздохнул и начал убирать валяющуюся по всему коридору обувь в комод. Зачем Чживон тянул время? Говорил бы уже, раз ему есть что сказать! Разве старший брат совсем не замечает, что он совсем не настроен на "поболтать"? Ханбин полностью сосредоточился на своём занятии и совсем не поднимал взгляд. Почти успокоившись, он почувствовал несильный толчок в плечо. Не поворачивая головы, Ханбин скосил взгляд на Чживона и прнялся ждать. Раз уж хён соизволил отлипнуть от стены и даже опустился на корточки, чтобы стать ближе, значит дело серьёзное. — Говори уже, что тебе надо? — поторопил Ханбин. Он поправил шнурки кроссовок Чживона и немного разражённо сунул их в комод. — Придумал, что будешь делать с соседом? — напрямую бухнул Чживон. Прекрасная тема в два часа ночи! Дался ему этот сосед! Ханбин больно прикусил щёку с другой стороны, чтобы сдержать эмоции. Раздражение сменилось на игривый настрой: захотелось немного позлить брата, раз уж он решил пристать так не вовремя. Ханбин наклонил голову и смешно надул губы: — А что с ним делать, если он такой милашка? Ты бы видел, каким он бывает милым, когда мы наедине… тут никто не устоит… — Не пудри мне мозги, Ханбина-а. То есть ты хочешь сказать, что решил ответить ему взаимностью? А Чжунэ? И та девочка, которая приходила недавно? — недоверчиво уточнил Чживон, стараясь скрыть удивление. Его настороженность масляным облаком плавала в воздухе. — Я сказал ровно то, что ты услышал. Решил попробовать что-то поменять. Вдруг ради него и я сам поменяюсь? — Ханбин пожевал губы и задумчиво уставился в потолок, игнорируя неудобные вопросы. — Наверное, родителям больше понравится сын-гей, чем сын-сатанист, да? — Прекрати, — чуть более резко, чем следовало, оборвал его Чживон и досадливо покачал головой. — Они тебя любят любым! Сто раз тебе говорили, что они всего лишь хотят видеть тебя счастливым! Как ты это не поймёшь? — Даже папа? — Ханбин быстро опустил голову и перевёл взгляд на брата. В уголке его рта проскользнула саркастичная улыбка. — Особенно папа, — уверенно ответил тот. — Маме главное, чтобы ты был живой и поближе к ней. Да так не только с тобой! Вспомни, как она причитала, когда я собирался уехать во Францию тренироваться? — Да уж, — усмехнулся Ханбин, ему все-таки удалось увести разговор в сторону. Теперь хён ничего не будет спрашивать ни о Чжунэ, ни о других его любовных интересах. — Эти её «на целый год» чуть не свели меня с ума. Я почти решился предложить ей поехать с тобой вместе. Умеет она всю семью замучить… — Да уж. Бог точно есть, раз я остался, — покивал хён. — Так что это, прекращай строить драму. Тебя никто не отлучает от твоих богов, будь они не ладны. Тебя просят только вести себя спокойнее, вот и всё. И родители просили напомнить тебе об уважении. С пониманием отнестись к нашим чувствам и не совершай необдуманных и непоправимых поступков. В этой стране можно всё, пока это всё не мешает другим, улавливаешь мысль? Пообещай, что не сгинешь однажды тёмной ночью и никому не принесёшь вреда, и всё будет лучше не придумаешь! - А они пообещают поменьше думать о национальной безопасности и, в случае даже призрачной угрозы, не сажать меня на цепь? - Ханбин окончательно оставил в покое обувь, сел на колени и, смотря чётко брату в глаза, постарался исполнить свой самый невинный взгляд. Раз у родственников проснулась совесть, почему бы этим не воспользоваться? - Ой, пожалуйста, не надо, - скривился Чживон. - Отец тебе всё объяснил. Ты всех перепугал, они не знали, что им делать... не заставляй ты меня повторять тебе всё это ещё раз? - Хорошо, не повторяй, - легко согласился Ханбин, слегка пожимая плечами. - Но... если родители не знают, что делать, то откуда мне это знать? Нет, хён, что бы ты не говорил, а до всепринятия в нашем доме ещё очень далеко. Ханбин не отказал себе в удовольствии понаблюдать за растерянным Чживоном. Так хён и не решил, на чьей он стороне. А чем дальше, тем труднее держать нейтралитет. - Да ладно, расслабься, Чживон-а, я всё понял. Когда мама в следующий раз будет накручивать тебя, скажи ей, что я уже пообещал быть хорошим мальчиком, и ей совсем не о чем переживать. И прости, что тебе приходится выслушивать это нытьё, ты совсем не обязан так из-за меня страдать... — Ой, да иди ты, — Чживон отвесил ему подзатыльник, резко встал и направился к себе. — Я о нём переживаю, пытаюсь поговорить серьёзно, а он как обычно включил дурака. Вот за что мне это всё? За что?! Так и начинаешь жалеть, что не один у мамы с папой… — Спасибо, что родился первым, хён! — крикнул Ханбин вслед, незамедлительно получая в ответ неприличный жест: — Пошёл на хер, — добавил Чживон для верности и хлопнул напоследок дверью. Нет, хён не злился, просто думал, что Ханбин в очередной раз разрушил момент. Означенный Ханбин посмотрел на оставшуюся обувь, сделал над собой усилие и решил, что закончит всё завтра. Чживон разозлился, дела они все решили, неприятное чувство почти сошло на нет.... значит, первоначальный план в действие: сначала душ, потом спать.. *** Ханбин не сразу осознал, что сосед его избегает. А когда осознал, не сразу сообразил, в чём же причина. То у нового хёна появлялись какие-то дела, когда Ханбин предлагал встретиться, собаку он теперь выгуливал то раньше, то позже из-за своих неведомых дел. Старался, насколько это было возможно, не встречаться с Ханбином даже в подъезде. На телефонные звонки или сообщения почти не отвечал, а если и делал это, то с огромной неохотой и стремясь побыстрее закончить разговор. Нервы сдали быстро, и Ханбин прямо спросил о том, что происходит. Воспользовался проверенным способом и подкараулил у дверей его квартиры. Чжинхван, запинаясь и путаясь в словах, объяснил, что ему надо кое о чём подумать, и, как только он подумает, то сразу всё объяснит и расскажет. Когда Ханбин спросил, не хочет ли Чжинхван-хён поделиться с ним проблемой, чтобы они могли решить её вместе, тот отчаянно запротестовал.. Сказал, что он должен сам всё сделать, а Ханбин, если хочет дружить, должен немного подождать. И Ханбин согласился подождать. Про себя он решил затаиться и выжидать. Пусть Чжинхван обдумает, свыкнется с новой мыслью, которая на него так неожиданно свалилась. Наверное, это был первый раз в жизни Ханбина, когда ему приходилось настолько сильно доверить свою судьбу другому человеку. А людям Ханбин вообще доверять не любил. Конечно, господин не оставит его ни в ожидании, ни в делах, но … В желании избежать не самых приятных мыслей Ханбин погрузился в обычную жизнь. Рутина убивала все чувства и мысли, кроме страха. Время тянулось, цикл повторялся изо дня в день: университет, подготовка к экзаменам, Тэхён и вечернее чтение, плавно перетекающее в ночное. За эти две недели он только и успевал удивляться тому, как много нашлось непрочитанных книг. Он оказался несдержанным, а поэтому провёл больше ритуалов, чем требовалось. Кровь на пальцах успокаивала, её запах побуждал вспоминать о хороших, спокойных вещах. Ханбин благодарил Господина за каждый новый глоток, поэтому никогда не торопился допить всё до последней капли. По старой привычке он ничего не ел в такие дни, но на самом деле его никогда не тошнило от запаха или вкуса крови, даже в самый первый раз. Неважно, чья это была кровь — радоваться надо любому вознаграждению. Вечерами он приходил домой поздно, что крайне не нравилось родителям. Ханбин отмахивался и говорил, что ему нужно побыть одному и подумать. Те начали нагнетать ещё больше, пытаясь выяснить, о чём же таком ему надо подумать в одиночестве. В ответ он предпочитал отмалчиваться. Выслушивая по телефону нотации родителей, Ханбин мысленно представлял, как отец грозит ему пальцем, и пропускал мимо ушей все воззвания и угрозы. Настроение стремительно падало, и, чтобы хоть чем-то его поднять, Ханбин купил новый крест: старый выбросила мать, когда увидела на нём пятна крови. Крест занял место на стене напротив кровати. Большой перевёрнутый крест, сын Божий вверх ногами, а вокруг аккуратно выведенные цитаты из «самой дорогой для сердца книги». Теперь мать снова нельзя сюда пускать, иначе всё может закончиться обомороком. Ханбину было слегка интересно, каким образом его честная мать-католичка терпела и продолжала любить такого сына. Будь она чуть более вменяемой, он бы спросил её об этом. Он опускался перед крестом на колени и подолгу сидел, уставившись перед собой. Иногда он разглядывал стену или сам крест, иногда думал о чём-то едва уловимом. Например, о том, к кому мог попасть этот крест, если бы ни к нему. И какие молитвы бы слушал, насколько бы сильное утешение дарил... Всё чаще он думал о времени. Месяц — это так мало, когда стремишься так много успеть. Месяц — это всего четыре недели, две из которых он потратил впустую, а ещё две проведёт в ожидании непонятно чего. В его планах всё было по-другому, что не могло не расстраивать. А теперь придётся пропустить следующее свидание с Чжунэ, потому что Ханбину нечего ему рассказать, нечем успокоить. Чувство гадкой тоски заполняло его нутро доверху, а после медленно расползалось по всей комнате, стоило только допустить мысль о том, что он ничего не может исправить или изменить. Тоску и страх было очень трудно заглушить. Отмеряя шаги от двери подъезда до детской площадки в тысячный раз за этот вечер, Ханбин едва не расплакался от собственного бессилия. Ему стало себя бесконечно жаль, захотелось прекратить это всё и спрятаться, никогда не вспоминать ни о Чжунэ, ни о глупом обещании, ни о том, что было до этого всего. Было уже за полночь, на улице - не души, и он мог не бояться быть увиденным. В бессилии он сел на бордюр тротуара и закрыл лицо руками. Слёзы встали комом в горле и вот-вот должны были побежать ровными дорожками по щекам. Наверное, он устал всё контролировать и надо только немного отпустить концы, тогда будет легче. Или он не устал?.. Смутная догадка набирала обороты, и Ханбин ужаснулся теперь уже собственным мыслям. Сомнения! Он усомнился в том, что делает и в том, во что верит! В кого верит! Наказание за неверие должно быть серьёзным, и неважно, для кого предназначено это наказание: для другого или для себя самого. Решение было принято без долгих раздумий. Ремень с железными бляшками оставил на его спине много отметин. Кожа кое-где лопнула, он чувствовал, что пошла кровь После такого он ещё долго будет сидеть с прямой спиной и не сможет откинуться на спинку стула. Так больно себе он мог сделать только сам. Это было так больно, что в груди всё сводило от невозможности вздохнуть и не было никаких сил сдерживать слёзы. Боль воспитывает душу, делает ее сильнее. Но подобное воспитание было не для него, поэтому теперь одна только мысль о повторении заставит его надолго забыть о всех ненужных сомнениях. Ханбин плохо переносил боль, а сегодня был с собой ещё строже, чем раньше, поэтому вечером не сдержался. Ему необходимо было утешение, какое-то поощрение, если не от других, то хотя бы от себя самого. Какое-то время Ханбин лежал на полу без движения, обхватив колени руками и прижимая их к груди. Успокоившись, он встал на колени на привычное место, перед крестом и пиктограммами. Он осторожно, почти ласково, прижал нож к левому предплечью и сильно потянул, вдавливая лезвие в руку, наслаждаясь тем, как легко оно распарывает нетронутую кожу. Он давно уже не резал себя по-настоящему, только баловался. Ему нравилось смотреть, как быстрые струйки наперегонки стекают вниз и окрашивают красным вату, прижатую к запястью. К сожалению, пускать себе кровь слишком часто нельзя — Чживон периодически проверял руки на наличие новых порезов. Он не должен сомневаться, это неправильно, недостойно. Если Господин проверяет его терпение, то он потерпит. И Чжунэ заставит потерпеть. Ведь тот, конечно же, знает, что Сатана всегда даёт своим детям то, чего они по-настоящему желают. Ведь он не Бог. *** Разговор с Чживоном разрушил тонкое душевное равновесие будущего психолога. Даже не сам разговор, а мысли, которые настигли Чжинхвана, стоило ему только закрыть дверь за старшим братом Ханбина. Теперь он разрывался между желанием сразу же бросить все дела и поговорить с Ханбином, чтобы выяснить всё, и желанием забыть поскорее эту странную историю и никогда к ней возвращаться. Он так извёл себя за неделю почти непрерывными размышлениями, что готов был рискнуть и рассказать кому-нибудь обо всём, что на него свалилось. Остановило только то, что мало кто сможет выслушать историю о друге-сатанисте. И ладно бы Ханбин был просто другом, но Чжинхван взял и сам всё запутал. Те чувства, которые по непонятной причине у Чжинхвана появились, не давали рассказать об этом ни друзьям, ни родственникам, а боязнь осуждения в профессиональном кругу запрещала делиться с преподавателями или сокурсниками. Чжинхвана мучило и то, что Ханбин будто в воздухе растворился. Чжинхван и думал, что сбегать от проблем это на самом деле так просто. После известного случая они ни разу не столкнулись ни в университете, ни даже на лестничной клетке. Ханбина будто и не было, он перенёсся в другое измерение, откуда и слал миллионы своих сообщений. Ханбин спрашивал его о всяких глупостях. «Как прошёл твой день?» «Уже гулял со своим четвероногим другом?» «Представляешь, сегодня меня один из профессоров освободил от занятий. Прочитал мои работы и сказал, что зачёт мне поставит без экзамена. Забавно, правда?» «Ответь мне как психолог, желать, чтобы твой родной брат уехал куда-нибудь за полярный круг — это нормально? Если что, то я серьёзно! Третий день мечтаю, чтоб Чживона отправили куда-нибудь… например, в Гренландию, изучать местную флору!». Некоторые сообщения заставляли Чжинхвана улыбнуться, некоторые — расстроиться. Отвечал он редко, да и это были только безобидные забавные смайлики. Но Ханбину и не нужен был ответ, он спокойно продолжал писать в пустоту. Это умиляло и делало Ханбина особенным. С Ханбином они не встречались, зато несколько раз Чжинхван видел Чживона, который то шёл на пробежку, то возвращался с тренировки. — Привет, сосед, как жизнь? — привычно спрашивал он, улыбаясь. Чжинхван всегда отвечал приветливо интересовался о делах Чживона, однако спросить, как дела у Ханбина, не решался. Однажды сообщения перестали приходить. Чжинхван совсем не удивился этому. Любому терпению приходит конец, а Ханбин очень долго продержался. Наверное, ему надоело писать «в никуда». Что ему теперь делать, Чжинхван не знал. Три дня он честно страдал и ждал, что сообщения снова станут приходить. На занятиях он откровенно маялся ерундой, то начиная набирать сообщение, то стирая всё написанное. Он не знал, не чувствовал, как поступить правильно, и это мучило его безмерно. В воскресенье он бесцельно валялся на кровати и пялился в потолок. Из кровати выползал только на кухню, чтобы что-нибудь съесть. К вечеру Ким сдался и понял, что больше не может. Если будет бездействовать и сидеть в ожидании ещё хотя бы минуту, то сойдёт с ума, и ему уже ни один психолог не поможет. Он громко выдохнул, выбрался из одеяла и сел. Телефон затерялся где-то в подушках, поэтому на его поиски ушло время. Наконец, взяв находку в руки, Чжинхван не глядя набрал сообщение и тут же отправил его: «Что сейчас делаешь?» Умнее Чжинхван ничего не придумал. Поняв, что сообщение отправлено, он засомневался с ещё большей силой. Как у Ханбина получалось писать каждый день, не отправляя ему сотни банальностей и не повторяясь? «Я болею. Поэтому лежу в кровати и пытаюсь уснуть, но получается плохо». «А что с тобой случилось?» «Ничего не случилось, банальная ангина. Разве не может человек заболеть?» Чжинхван смутился своего глупого вопроса. Как ему такие глупые вопросы в голову приходят?! Исправить положение он решил самым радикальным способом. «Сильно болеешь? Хочешь, приду в гости с лекарствами?» Ответа от Ханбина Чжинхван ждал почти двадцать минут. Стоило ему поверить в то, что ждать бессмысленно, как телефон громко оповестил о входящем вызове. — Слушаю, — поспешно выкрикнул Чжинхван. — Ой, хён, не ори хотя бы ты, — услышал в трубке негромкий слабый голос Ханбина. — Чживон у нас сегодня великий победитель, поэтому поздравительные крики и лозунги до сих пор в ушах звенят. — Извини, — Чжинхван понизил голос почти до шёпота, — я не хотел. Ты слишком неожиданно позвонил, так что можешь считать это воплем радости в твою честь. — Окей, раз вопль радости, то я тебя прощаю, — рассмеялся Ханбин. Он тяжело вздохнул, закашлялся и, переходя на шёпот, продолжил, — я тоже по тебе скучал… Знал бы я, что ты так сочувствуешь больным, то заболел бы раньше. — Совсем необязательно заболевать, чтобы поговорить со мной! Тебе всего лишь стоило написать об этом прямо, — пожурил друга Чжинхван. Не стоило ему так долго размышлять о том, как вести себя с Ханбином. Разве можно отказаться от общения с человеком только из-за того, что у вас разные мировоззрения? — Ну, когда люди узнают шокирующие вещи, им надо это пережить, успокоится, принять новую информацию, поэтому я решил не докучать тебе сильно. К тому же ты сам попросил дать тебе время, — рассудительно пояснял Ханбин, тяжело дыша в трубку. — Я правильно поступил? — Ханбин-а, ты разговариваешь со мной так, будто я должен был подготовиться к тому, что у тебя опухоль мозга, и ты умираешь, — проворчал Чжинхван. Он заёрзал на кровати, двигаясь ближе к краю стола и не очень аккуратно опёрся на этот край локтем. Со стола на кровать упала тетрадь, из которой выпал карандаш. Чжинхван механически положил упавшую тетрадь на стол, а карандаш теперь бездумно вертел в руках. — Я не могу понять, почему ты сделал такой выбор, но я решил, что это не главное. Я хочу общаться с тобой. Так что… - Чжинхван набрал воздуха в легкие и выпалил на выдохе, - это все неважно. - Воздух кончился, а вместе с ним закончилась и решимость. Он пожевал губы и растерянно добавил, - но... надеюсь, что ты не будешь заставлять меня присоединиться? — Нет, если сам не захочешь, — спокойно ответил Ханбин и замолчал. На заднем фоне Чжинхван услышал смех Чживона и какие-то чужие голоса. — Хён, заткнитесь уже и проявите хоть немного уважения к больному мне! Извини, Чжинхван-хён, это не тебе. Как видишь, мы никого не тащим к себе силой, иначе бы я давно «обратил» своего старшего брата… — Всё-всё, хватит надо мной насмехаться, — поморщился Чжинхван. Видимо, сарказм в совсем не смешных ситуациях — это их семейная особенность. — Раз сегодня ты болеешь, давай встретимся позже и обсудим это ещё раз? Главное мы выяснили, а детали - потом. Не буду скрывать, некоторые вопросы у меня остались. А сегодня у вас весело, как я слышу… — Да уж, а самый весёлый тут я, — Ханбин снова закашлялся, судорожно перехватывая дыхание. — Но Чживона с победой ты всё-таки можешь поздравить, он классный и вообще молодец. Хотя я бы советовал тебе смс-ку скинуть, если не хочешь стать частью великолепной попойки. — Дуешься, что тебя не пригласили? — поддразнил его Чжинхван. — Поэтому такой недовольный? — Да разве я недовольный? — удивился тот. — Я столько раз его поздравил, что устал. А ещё завтра придётся изображать искреную радость, потому что мы едем к родителям. При чём быть там надо с утра, значит, никто не выспится! Не мне одному будет плохо, не мне одному! — Ты злорадствуешь, это нехорошо, — Чжинхван начал вырисовывать имя Ханбина. Тщательно вывел каждую букву и, посмотрев на него ещё раз, он решил обрисовать красивой рамкой. — Никакого злорадства, — возразил Ханбин. — Это жажда справедливости. У меня горло болит, в голове шумит так, что мыслей не слышно, а за мной даже никто не ухаживает! -Чжинхвану послышались капризные нотки в голосе Ханбина и это ребячество вызвало необъяснимое умиление. Ханбин откашлялся и продолжил жаловаться. - И от матери пришлось всё скрыть, а то прибежала бы меня лечить и обломала бы чживоновскую пати… — То есть ты сделал великодушный жест в сторону брата, а теперь страдаешь? — Именно так! — Ханбин игрался, может быть, из-за болезни и плохого самочувствия. Но Чжинхану непривычно было, что Ханбин вообще умел проявлять подобные эмоции. До этого казалось, что он может демонстрировать только раздражение, если ситуация того требовала. А Ханбин продолжил удивлять — И никакой благодарности… хён, вот ты же меня любишь? У Чжинхвана на секунду перехватило дыхание. Шуточный вопрос, почему же он надавливает кончиком карандаша на бумагу сильнее, не зная смеяться или быть серьезным. Заигрывающий Ханбин был явлением весьма любопытным, поэтому Чжинхван решил подыграть. Он облизал губы, справляясь с собой: — Допустим, люблю, и что из того? — Чжинхван слегка улыбнулся.  — Тогда поговори со мной, — чуть жалобно попросил собеседник. — Я действительно не хочу портить Чживону праздник, а одному мне скучно. Ты не занят, хён? Скажи мне, что ты не занят… я так соскучился по нашим разговорам… — Нет, я совершенно свободен, — поспешил ответить Чжинхван, косясь на статьи для конспектирования. Одним днём раньше, одним — позже, да кому какая разница? — Тогда давай устроим вечер откровений? — с готовностью продолжил Ханбин, будто заранее зная, что хён не сможет ему отказать. — Будем задавать друг другу по вопросу и отвечать, но только давай честно, хорошо? Я обещаю не лгать, даже если вопрос мне не понравится! Даже поклясться могу, если хочешь! — Да не надо, я тебе верю. Естественно, я тебе тоже всю правду расскажу, — Ханбин продолжал удивлять. Оказывается, он мог быть таким ребячливым и даже… невинным.  — Договорились, — Ханбин умудрился даже в ладоши хлопнуть. — тогда можно я первый? Можно? — Валяй, — сдался Чжинхван. Говорить только правду всегда тяжело, какая разница первый он или второй. — Давай только первый вопрос будет не самый неудобный и неловкий из всех, что ты сейчас выдумал. — Хорошо, начну издалека, — теперь Ханбин ещё больше веселился. Чжинхвану ещё меньше понравилась их игра, но разве можно отказать больному человеку? — Хочешь начать с лёгких вопросов, давай начнём. Хён же родился на Чеджу, так? Говорят, что те, кто приехал с островов, скучают потом по океану. А ты скучаешь? — Скорее да, чем нет, — ответил задумчиво Чжинхван. — Хотя знаешь, я больше скучаю по своим тайным местам, которые были у меня в школьные времена. Теперь я бываю дома всего два раза в год, так что не успеваю всё обойти. — Чеджу был местом, где мы проводили две недели отпуска отца. Каждый год, кроме тех двух раз, что путешествовали по Европе, — сообщил Ханбин. — Поэтому можно сказать, что Чеджу и для меня особенное место. Интересно, совпадают ли они, наши тайные места? — А сейчас не моя очередь отвечать, — проворчал Чжинхван и для верности покачал головой. Тайные места потому и называют тайными: о них не хотят никому рассказывать, пусть даже очень дорогому человеку! Но Чжинхван решил не вдаваться в детали, а перейти в наступление. — Я спрашиваю, моя очередь. Хочу узнать о твоей семье. Смотрю на вас с братом и постоянно думаю, что это просто невозможно, быть такими разными. Кто твои родители? И почему вы так друг на друга не похожи? — Это два вопроса, ты тоже хитришь, — негромко рассмеялся Ханбин в трубку. — У меня самые обычные мама с папой. Я тебе уже говорил это, не знаю, что ты там хочешь услышать. Расскажу про брата. Как ты понимаешь, разница в возрасте у нас с братом чуть меньше года. Чживон родился семимесячным. Подыграл родителям, которые очень сильно любили друг друга ещё до свадьбы. Первенец - и сразу сын, такое счастье для молодой семьи. Вот они и не остановились на достигнутом, и появился я. Воспитывали нас с братом совершенно одинаково. Даже, наверное, по отношению к Чживону-хёну были строже, чем ко мне. А что получилось ли из этого что-то хорошее, сам можешь судить. — Значит, вы с братом прекрасный образец того, что даже в одной семье рождаются очень разные дети, — Чжинхван откинул карандаш и подпёр рукой подбородок. — Мне даже жалко сейчас, что я и нуна очень похожи. — Зато это совершенно точно радует твоих маму и папу! — с жаром возразил Ханбин. — Я, между прочим, маленьким был очень славным ребёнком. Тоже спортом занимался, с хёном вместе. Мы же и в школу пошли вместе, в один класс. А сейчас только хён классный, он изучает закон, боксёр, папа им очень гордится и безумно любит. Маме есть похвастаться перед подругами. А я, а обо мне ты теперь всё знаешь. Но я закончил, теперь отвечать тебе. - Ханбин выдержал паузу, давая Чжинхвану время понервничать. - Сколько тебе было, когда ты влюбился в первый раз? Первый вопрос был безобидный, как ты и просил, но сейчас отдувайся! — Я так понимаю, ответ типо «мне было пять, и мамы водили нас в один детский сад» не прокатит, так? — уточнил Чжинхван, подкладывая подушку под голову и вытягиваясь вдоль кровати. — Ладно, отвечу достойно, только немножко исправлю твой вопрос. Допустим, ты спросил меня о первых отношениях. Так вот они случились в предпоследнем средней школы. Мы встречались, пока я не узнал о своём переезде в Сеул, то есть почти три года. Ну, а в первый раз я влюбился в подругу нуны, но там всё было глухо… — Ха, так и думал, что ты был из тех мальчиков, которым нравились большие девочки, — неприлично заржал Ханбин. — Как тебе сестра невесту до сих пор не нашла? Постарше, как тебе нравится. — Она просто знает, что мне не угодишь, — спокойно пояснил Чжинхван. — ДжинА единственная из моей родни в курсе, что у меня был парень. Наверное, он до сих пор был бы, если бы я остался дома. Так что нуна точно не будет мне никого искать. — Ого, неожиданное признание, — растягивая слова, протянул Ханбин. — Не, это тоже было логично, ведь меня целовать ты полез совсем не потому, что я такой прекрасный и единственный на планете. Так я и не понял, большая любовь этому виной или что-то ещё... — Так, это уже второй вопрос, а значит, ты снова нарушаешь собственные правила! — возмутился Чжинхван. Он и так рассказал больше, чем требовалось, а этот ещё и издеваться никак не перестанет. — Мой черёд. Кто для тебя парень, с которым мы встречались в клинике? Ку Чжунэ, кажется? - Чжинхван сжал трубку сильнее и почувствовал как потеют ладони, в ожидании ответа. - На самом деле я ещё тогда хотел тебя спросить, но на тебе лица не было, когда мы вышли, поэтому… -… поэтому спасибо огромное, что не спросил, — сухо закончил за него собеседник. Он снова откашлялся. Из-за болезни или просто, чтобы потянуть время, Чжинхан не разобрал. Голос зазвучал приглушенно, — Правда, спасибо тебе, хён. Я вряд ли бы сказал что-нибудь вразумительное, скорее накричал бы на тебя. Мы даже с Чживоном ругаемся, после того, как выходим оттуда, хотя он каждый раз с меня слово берёт, что я сдержусь. И не могу, каждый раз не могу… Голос Ханбина становился всё глуше и глуше, казалось, вот-вот совсем пропадёт. Чжинхван не мог скрыть тревоги: — Сейчас сможешь рассказать? Если не можешь, то не будем говорить… — Нет, погоди, я хочу, чтобы ты знал правду, — перебил его младший. Он явно был настроен рассказать и Чжинхвану ничего не осталось, как принять это. Он сжал край подушки. История Ханбина и Чжунэ не могла быть простой. Когда Ханбин заговорил, по телу пробежались мурашки. — Чжунэ, он… особенный для меня. Я позволил ему слишком много, а когда случилось… то, что случилось, оказалось, что я не был готов. Но попробую по порядку. Мы знакомы всего два года, при чём уже почти шесть месяцев из них он в клинике. И да, у нас было что-то вроде отношений. Как бы тебе объяснить… - Чжинхан слышал, как Ханбин набирает воздуха в грудь. Кажется, он и сам шумно задышал в трубку, как он быстрого бега. Ханбин говорил о Чжунэ с такими интонациями, которых Чжинхван раньше не замечал у него. - Это можно назвать привязанностью, мы проводили время вместе, по-разному проводили, но не встречались, нет. Нас познакомила моя бывшая девушка, которую я потом бросил из-за него. Мне не хватало такого друга. Чжунэ ведь очень сильно меня чувствует, понимает мою душу. Но принять то, что он сделал… это ужасно. У меня нервный срыв случился, когда я узнал, - Чжинхван не сразу осознал, что возникла пауза, погрузившись в рассказ Ханбина. Кажется, он прокручивал в голове воспоминания, а Чжинхван не решался нарушить эту тишину вопросами. Но Ханбин продолжил сам. - Врачи говорят, что поэтому я не могу его оставить. И он меня не может. Чжунэ отказывался говорить, пока меня не стали к нему пускать. Я его друг, пусть близкий, но друг, который хочет, чтобы Чжунэ был счастлив. Пару минут они помолчали, Чжинхван понимал, что Ханбину надо пару минут, чтобы прийти в себя. Ему и самому нужно было время, чтобы переварить услышанное. История пугала своими последствиями, но Чжинхван, как психолог, уже был готов, потому попытался скорее успокоиться. Он собирался поблагодарить Ханбина за честный рассказ, как Ханбин быстро затараторил: — Мой вопрос! Сколько тебе было, когда ты в первый раз отдался? Или ты взял? — Какой ты быстрый, — усмехнулся Чжинхван. Все-таки Ханбин сильная личность, если умеет так быстро отвлекаться от грустных моментов. И Чжинхван решил поддержать этот порыв, отвлечь своим честным ответом. — Перепрыгнул через столько интересных подробностей моей жизни! Но ладно, я обещал… первый раз был перед отъездом. И сначала я отдался, а через пару дней взял. В залог вечной любви. И да, после того, как мы расстались, у меня не было отношений, но был секс. Я большой мальчик, Ханбин-а, любовь случается редко, вот к сожалению, трахаться хочется почаще. — Я и не думал осуждать, поэтому прекрати оправдываться, — Чжинхван услышал, как на том конце щёлкнула зажигалка. Прислушавшись, он понял, что голоса на заднем фоне стихли. — Мне было интересно, как рано ты начал. Внешность обычно обманчива, так что я очень надеялся на то, что хён давно стал взрослым… сегодня ты меня ни разу не расстроил. — Не помню, чтобы ты курил. Когда начал? – выпалил Чжинхван, слыша уличный шум. — Это следующий вопрос? — тут же поймал его Ханбин. — Нет-нет, можешь не отвечать, — затараторил хён. — Я глупость сделал, забудь-забудь. — Окей, разрешу тебе дополнительный вопрос, — Ханбин был сегодня очень щедрым малым! — Пару раз бросал, потом опять начинал. Пока с тобой не общались, снова стал баловаться. Среди моих друзей много курящих, может быть, я поддаюсь влиянию, я не знаю. — Да, я вот тоже подумал, что ты только дома сидишь и учишься, когда мы только начали общаться, — согласился Чжинхван. — А теперь оказывается, что ты до жути социально-активный. Сейчас куришь? — Но сейчас я на балконе и балуюсь зажигалкой. В комнате тяжело дышать. У Чживона тут такая компания. Я даже с забитым носом слышу запах сигарет… Ханбин закашлялся. Слишком долго болтали, он, наверное, устал. Чжинхан помнил, что у него есть право на еще один вопрос, но не решался задать его. Хотелось прояснить историю о Джунэ, но возвращать Ханбина к этой теме было жалко. — Твой следующий вопрос я знаю, попробую ответить быстро. Чтобы и тебя, и себя не мучить. Чжинхан в очередной раз поразился догадливости Ханбина. Или же это он такой очевидный? - Это не обязательно говорить сейчас, - предложил Чжинхван. У него затекла шея и рука за время разговора, и телефон уже издал предупреждающий писк. Зарядки не хватило бы надолго. - Ты все равно хочешь знать, хён, - возразил Ханбин с каким-то особым пониманием. Предполагал ли он, что вечер откровений станет именно таким? Чжинхван присел на кровати, приготовился слушать. - Чжунэ хотел принести жертву... человеческую. Меня подозревали в пособничестве, но я не был с ним рядом тогда, ведь разве позволил бы я… точно нет… Никогда. Ханбин замолчал и сделал над собой усилие, чтобы продолжить. Чжинхвану показалось, что тому нечем дышать. Успокоившись, парень продолжил: — С ним был один, он из бывших. Так вот он зассал, когда понял, что Чжунэ не шутит. Вызвал полицию. Порезать жертву Чжунэ успел, а вот убить ему не дали. За это его держат там… в том месте… — А почему не в тюрьме? — Это уже третий вопрос, поэтому не буду на него отвечать, — жестко переменил тему Ханбин. — Я устал, хочу спросить у тебя кое-что напоследок и отдохнуть. Кажется, у меня снова высокая температура. — Да, конечно, давай быстрее закончим, — против воли Чжинхван начинал сильнее волноваться за нового друга. — Что хочешь знать? — Это не совсем вопрос. Хочу просить тебя принять решение, — шёпотом начал Ханбин. Он тоже волновался?— Я решил попробовать что-нибудь изменить. Потому хотел поговорить обо всем этом сегодня. Теперь, хён, подумай хорошо, хочешь ли ты общаться со мной. Я буду очень ждать... и приглашу к себе, если ответ будет положительным! *** Ханбин боком сидел в кресле, закинув ноги на ручку. Он лениво затягивался сигаретой и пытался пускать кольца. Пока ничего не получалось, но он знал технику, а значит, когда-нибудь. На полу на коленях сидел Тэхён и задумчиво разглядывал свои ногти. Чёрный лак на одном из них потрескался, и Тэхён с тоской думал о том, что теперь придётся стереть все. Хотя завтра в любом случае на лекции, где надо выглядеть приличным и «образумившимся». От таких мыслей пробивало на горькие смешки, но он знал, что Ханбину не понравится. Снова станет говорить, что Тэхён сошёл с ума, и ему пора составить компанию Чжунэ. — Ты окончательно решил? — нарушил молчание Тэхён, замечая, что Ханбин достал новую сигарету. — Не похоже, чтобы ты нервничал, но ты ведь не передумаешь так же, как Чжунэ? Третьего раза не будет, тебе ли не знать… — Знааю! — лениво перебил Ханбин, стряхивая пепел на пол. Тэхён поменялся в лице и сложил руки на груди: вот скоро придёт отчим с «инспекцией состояния квартиры» и снова станет выговаривать ему за то, что Тэхён не умеет пользоваться пепельницей. А он умеет! — Но Чжунэ надо оттуда вызволять. Он не такой сильный, как ему кажется (он не ты и не я). Я чувствую, что скоро он сломается, если уже не сломался. И почему-то я не знаю, будет ли Чжунэ счастлив после этого... как ты думаешь, он будет? Ханбин поднял голову с подлокотника и уставился на Тэхёна. В комнате темно, только едва заметный огонёк от сигареты Ханбина, поэтому Тэхён мог разглядеть только силуэт своего друга. В темноте начинало казаться, что глаза «истинного посланника Сатаны» отливали красным. Именно в такие минуты Тэхён осознавал, почему он до сих пор от этого не отказался, почему не смог соскочить. Если бы всё это было игрой, подростковой дуростью, то Ким Ханбин не был бы таким особенным, не верил бы так отчаянно, не отдавался бы своему служению так рьяно. — Откуда я могу знать, что есть счастье для Ку Чжунэ? — неторопливо произнёс Тэхён, зябко поведя плечами. Окно всё-таки стоило закрыть. — Наверное, я его только пару раз довольным и видел. Ну, и когда он был с тобой, его не так сильно всё раздражало, как обычно. Тебе нравится это чувство? Нравится понимать, что именно ты можешь сдерживать такого, как Ку Чжунэ? — Я ничего не могу, — на выдохе ответил Ханбин, добавляя дыма в и без того прокуренную комнату. — Всё это дано мне в ответ на многочисленные просьбы. Ведь я всегда прощу искренне, от всего сердца… Смех Ханбина постепенно расползся по всему пространству вокруг Тэхёна. Парень закрыл глаза и откинул голову назад. Существуют моменты, в которые надо погружаться, отталкиваться от дна и пытаться всплыть. И ни за что не расстраиваться, если всплыть не вышло. — Я и Чжунэ попросил. Для себя. На том кладбище, куда я привёл тебя в первый раз. До этого я бывал там один очень долго, и, как только умею, просил Господина дать его мне,— голос Ханбина где-то очень далеко, будто и вовсе перестал принадлежать сидящему в комнате человеку. Тэхён его не слышал, он чувствовал его мысли. — Смешно ведь, что именно со мной ты перестал бояться кладбищ… сколько бы ты ещё бегал от самого себя? — Я не знаю, — губы Тэхёна едва двигались, поэтому он провёл по ним языком, чтобы почувствовать, насколько они сухие. — Ты помог мне всё понять, ты помог мне признаться. Я тебе благодарен… — Хорошо, что мы встретились, хорошо, что теперь ты никогда не откажешься от своего предназначения, — Ханбин потушил сигарету о собственную ладонь и кинул её куда-то на ковёр. Он сполз с кресла и на четвереньках приблизился к Тэхёну. Прикосновения Ханбина лёгкие и какие-то нереальные, он едва дотронулся до запястья Тэхёна, как руки того безвольно упали на колени. Прикосновения Ханбина трепетные, он самыми кончиками пальцев провёл по щеке Тэхёна чуть вверх и аккуратно опустил голову парня вниз. — Ты невозможно красивый, Тэхён-а, ты прекрасный. Когда я делаю это с тобой, я боюсь тебя сломать. Ты ведь хрустальный, ты можешь разбиться… Смотреть на Ханбина Тэхёну совсем не хотелось. Достаточно чувствовать на коже его дыхание, вдыхать полной грудью запах его сигарет, наслаждаться его прикосновениями. Ким Ханбин никогда не целует сразу: он ласкает губы Тэхёна, даже не пытаясь проникнуть языком или принудить партнёра разжать зубы. Только Ким Ханбин целовал его глаза. После этого Тэхён совершенно переставал соображать, с кем он рядом. Губы Ханбина мягкие, не такие сухие, как у него самого. Когда Ханбин, наконец, поцеловал его глубже, Тэхён уловил вкус крови на языке. Значит, он пришёл сюда после удачного ритуала и сейчас делился с Тэхёном своей силой, своей мощью. Как жаль, что у Нам Тэхёна нет ничего, чем можно было бы поделиться в ответ... Рядом с Ханбином Тэхён чувствовал себя полнейшим бревном, его тело тяжелело и становилось неподъёмным: у него не получалось ни поднять руки, чтобы обнять парня, ни поменять положения, хотя спина уже отдавала болью по всему телу. Ханбин руководил им, заставлял делать то, чего Тэхёну так хотелось. Отрываясь, наконец, от губ парня, Ханбин бережно уложил жертву на ковёр и навис сверху. Тэхён медленно опустился на ковёр, раскидывая руки в разные стороны, разрешая Ханбину делать с ним всё, что тот захочет. Глаза Тэхён так и не открыл. — А теперь смотри на меня. Отворачиваться и прятаться больше нельзя, — Ханбин опирался на одну руку, а второй провёл по оголившемуся животу любовника, уверенно расстегнул ремень, ширинку и надавил на промежность Тэ. От неожиданности тот открыл глаза и судорожно задышал. — Я хочу, чтобы ты был с нами, был со мной. Ты ведь тоже хочешь? Ведь хочешь? Тэхён согласился, он всегда совсем соглашался, когда вот так лежал под Ханбином. Потом, к примеру, завтра, Тэхён так и не мог понять, что же сделал с ним Ханбин, чем подчинил своему Господину? Перед тем как войти, Ханбин почти не готовит его. Раздевает ниже пояса, практически укладывается на Тэхёна и шепчет ему на ухо, как можно резче и больнее входя сразу двумя пальцами: — Тебе не больно, понял? Ты не чувствуешь боли, совсем, — после этого он языком играет с серёжками-крестами в ухе в Тэхёна, заменяя пальцы собой. С Ханбином Тэхён никогда не кричит и не стонет, ему действительно не больно. Может быть, потому что Тэхён всегда ждёт Ким Ханбина? *** Чжинхван мялся у дверей и не знал, что сказать Ханбину, когда тот откроет дверь. После выздоровления Ханбин первым делом пригласил Чжинхвана в гости, как и обещал. Тот согласился, но всё-таки немножко переживал. Он хорошо помнил, что парень никого к себе не приглашал, разве что тех, с кем планировал переспать. Вот только Чжинхван не за этим к нему шёл. За то время, пока они не общались, Чжинхван понял, что влюбился. Эта мысль сводила с ума, но избавиться от внезапно возникшего чувства не получалось да и, если честно, не очень хотелось. Конечно, никакого ответного чувства Ханбин не испытывал, Чжинхван это понимал. Но это никак не мешало ему попытаться во всём признаться Ханбину и услышать его вердикт. Оставалось надеяться, что Ханбин поймёт его правильно и не прогонит вон, едва заслышав "обо всей этой романтической херне". Чжинхван отгонял от себя плохие мысли, мысленно убеждая себя в том, что Ханбин не тащил в постель любого, кто осмеливался зайти в его комнату, стоит только этому любому сказать, что он в Ханбине души не чает. Чжинхван кое-как заставил себя одеться и выйти из квартиры. Мобби хотел пойти с ним, вился у ног и тянул за штанину, поэтому пришлось закрыть его в кухне. Звонил Чжинхван долго. Из квартиры доносилась музыка, значит, дома кто-то из хозяев был. Подождав ещё немного, Чжинхван начал сомневаться, что разговаривал с Ханбином буквально полчаса назад. Дверь открылась, в тот момент, когда Чжинхван сбрасывал телефонный вызов на номер Кима. В коридоре стоял Чживон, и от падения его удерживала дверь. - Йоо, мен, это ты? – открывая дверь, Чживон смотрел куда-то в сторону, поэтому очень удивился, когда увидел на пороге Чжинхвана. – Извини, ой, хён, я не специально. Жду кое-кого другого… - Эй, Чжи, это Чихо-хён? – крикнул Чживону невидимый мужской голос. - Не, это не он. Если я правильно понял, то это к моему брату, - стараясь перекричать музыку, ответил Чживон. – Только вот я не знаю, где Ханбин. Дома его нет. Но ты пройди хотя бы в коридор, чего разговаривать на площадке. - Да? Странно, он сам меня позвал, - растерялся Чжинхван. Теперь вообще было непонятно, чего он ждёт и зачем пришёл. Но от приглашения Чживона он отказываться не стал. Из коридора две двери вели в комнаты. Правая дверь была приоткрыта. Оттуда вышел парень, который был едва ли не пьянее Чживона, так и висевшего на входной двери. - Наверное, Ханбин улетел на шабаш, - поднимая палец к небу, умничал незнакомец. – Веник-то мы искали, да так и не нашли. Вот, видимо, на нём Ханбин и улетел. Чживон тупо заржал, едва не свалившись на пол: - Мино-хён, это ни хера не смешно, - едва перестав ржать, заявил Чживон. – Ведьмы и маги летают на мётлах, придурок! Иди лучше, позвони ещё раз Чихо, пусть купит пару бутылок, если не хочет быть самым трезвым! - Сам иди в задницу, в вашем доме просто мётл нет, - невпопад оскорбился Мино, выудил из кармана телефон. Уже когда он скрылся в комнате, Чжинхван услышал, как парень орал в трубку, - где ты ходишь? Давай быстрее, дери тебя черти! Хён, ты же помнишь про магазин? Ну, что Чживон тебя просил? Тогда быстрее! - Но я серьёзно не знаю, где Ханбин, - сказал Чживон, дослушав разговор друга. – Он точно сам тебя позвал? На него не похоже, он бы не свалил, если сам тебя позвал… Ты звонил ему? Я всё пытаюсь вспомнить, уходил он или нет, но что-то никак. - Да, ладно, я пойду тогда, - Чжинхван развернулся и шагнул открытую дверь. – Передай ему, пусть позвонит, как вернётся. - Чжинхван-хён, погоди, - кто-то, Чжинхван не узнал по голосу кто, сильно схватил его за плечо и резко развернул. – Я был в душе, а мой хён полудурок! Хён, сказал же я тебе, чтобы отправил Чжинхвана-хёна в кухню меня подождать! Сказал или не сказал? - Да не помню я ничего, что ты наезжаешь! – возмутился Чживон, раскачивая дверь и едва не заряжая ей Чжинхвану в лоб. – Как вообще разговариваешь со старшими, мелочь? Давно не получал? - Тихо-тихо, - Ханбин отмахнулся от кулака своего хёна, затащил Чжинхвана в коридор окончательно и захлопнул дверь. Падающего Чживона он подхватил в самый последний момент. – Извини меня, только нервничать не надо, хорошо? Всё нормально, хён, я не буду грубить. Иди, иди к себе, я открою Чихо-хёну, ладно? Ханбин придерживал брата под локоть, дожидаясь, пока тот успокоится и встанет более-менее ровно. Когда у Чживона, наконец, получилось, он оттолкнул Ханбина и неуверенно шагнул к своей комнате. - Смотри мне, - бормотал Чживон. – Последнее время ты много себе позволяешь, но я за тобой слежу. Чтобы ты там не думал, а я за тобой слежу! - Конечно-конечно, - поддакнул Ханбин вслед уходящему старшему брату. Он подождал, пока брат скрылся в комнате и заговорил о чём-то со своим другом. Чжинхван физически чувствовал усталость Ханбина. – Наконец-то! Стоит ему выпить, так настроение меняется настолько быстро, что и не уследишь. Подожди секунду, я ключи принесу. Чжинхван терпеливо ждал, пока Ханбин вернулся в ванну и вышел оттуда с толстовкой, из которой достал ключи. Три поворота влево, и чистая белая дверь пропустила их в абсолютно чёрную комнату. Чжинхван замер на пороге и чуть съежился от страха. Наверное, только паркет в этой комнате не был чёрным, хотя в темноте таковым казался. Немного освоившись, Чжинхван понял, что всё не так. Двери шкафа были красные, шторы с внутренней стороны и покрывало на кровати - фиолетовые. На полу - чёрный ковёр с длинным ворсом, на котором лежал белый планшет. - Ну, вот так я и живу. Планшет надо поднять, это Чживона, мой сел, - заметив взгляд Чжинхвана, пояснил Ханбин. Он подтолкнул хёна чуть вперёд, прошёл сам и бросил на кровать толстовку. Ключи Ханин вставил в замок. – Так и будешь стоять на пороге? Не бойся, пожалуйста, я даже дверь запирать не буду, так что в любой момент сможешь сбежать. Проходи уже и садись! Чжинхван сел на предложенный ему компьютерный стул с высокой спинкой и нервно покрутился на нём. Теперь стало ясно, почему Ханбин не приглашал гостей. Одну стену украшали жуткие плакаты в муках умирающих людей, другую - пентаграмма с головой козла, которая располагалась прямо под перевёрнутым крестом . Чтобы спокойно на это смотреть, в комнате надо провести не один час. - Тебе станет легче, если открою шторы? Светлее, конечно, не станет, но хён говорит, что так поуютнее, - предложил Ханбин, пытаясь помочь Чжинхвану расслабиться. – Я убрал кое-что, вот крест забыл снять. Давай уберу его в шкаф сейчас? Стереть пентаграмму не получилось, надо обои переклеивать. Этого я, понятное дело, сделать не успел... - Да ладно, успокойся, - выдохнул Чжинхван. – И я успокоюсь. Давай о чём-нибудь поговорим, тогда я не буду думать о всякой ерунде. - Хорошо, я успокоюсь, - глупо повторил Ханбин и вытер руки о домашние штаны. Заметно было, что и он нервничал. Заговорить Чжинхвану не дали: кто-то позвонил в дверь. Ханбин извинился и поспешил в коридор. Пока он встречал гостя и о чём-то негромко с ним разговаривал, Чжинхван ещё раз оглядел комнату. На столе у Ханбина лежала раскрытая тетрадь и карандаш, плеер, обкрученный наушниками, и толстая книга. Выключенный ноутбук стоял на полу рядом с кроватью. Спинка кровати была завалена одеждой, а рюкзак висел на ручке шкафа. Глубоко вздохнув, Чжинхван подумал о том, что если выкинуть из головы некоторые вещи, то это обычная комната молодого человека. - Извини ещё раз, - отвлёк Чжинхвана Ханбин, возвращаясь. – Чихо-хён узнавал, насколько уже весёлые мой брат с другом. Ханбин уселся прямо на ковёр, резко выдохнул и тоже постарался расслабиться. К нему никогда не приходили настолько неподготовленные люди. Хён своих друзей спасал сам, а друзей Ханбина не пугала его комната. У них дома было почти так же, а у некоторых и ещё «уютнее». - Твой брат ведь спортсмен, разве ему можно пить? – Чжинхван бездумно крутился на стуле, разглядывая потолок. Там были две круглые лампы дневного освещения и много наклеенных звёзд. - До того, как переехать в частный дом, - неожиданно начал рассказывать Ханбин, не слыша вопрос, - мы с семьёй жили в этой квартире. И это была наша с Чживоном комната. Звёзды были и тогда. Конечно, эти новые, потому что родители сделали нам ремонт. Вернее, отец выделил денег и нашёл рабочих, чтобы мы могли сделать всё по собственному вкусу. Всё поменяли, но я попросил сделать такие же звёзды. Когда смотрю на них, то успокаиваюсь. Практически всегда. Сентиментальный привет из детства. - Мне мама не разрешала портить обои в комнате, - улыбнулся Чжинхван, – поэтому у меня всё было чистенько и красивенько. Но она мало была похожа на комнату ребёнка или подростка. Разве что над столом висели сначала мои рисунки, а потом пара с боем выпрошенных плакатов. Так что ваши родители были более демократичными. - Нас просто было двое, - пояснил Ханбин. – И разница у нас всего год. Так что вдвое больше криков, вдвое больше слёз и требований. Папа мне говорил, что спокойное время закончилось в тот момент, когда я научился говорить «Я тоже!». После этого стоило Чживону что-то сказать, как я тут же выдавал своё «я тоже». И хорошо, когда хён хотел чего-нибудь хорошего, хотя чаще было совсем не так. Поэтому нам было сложнее отказывать. - А я всегда хотел младшего брата, - Чжинхван перестал пялиться на звёзды и опустил голову. – Думал, что это было бы здорово. - Можешь позже спросить у Чживона, насколько это здорово. Дождись главное, пока протрезвеет, - насмехался Ханбин. – У него целых два младших брата, но, мне кажется, что младшую сестру он любит больше. - А ты сам? – Чжинхван спрашивал и думал, что они уже давно не встречались, чтобы так просто не разговаривали. - Хана очень милая, ну, так мне кажется, - с готовностью ответил Ханбин. Молчание не нравилось и ему. – Она похожа на меня, но маме с папой об этом лучше не говорить. А Чжисон… наверное, в будущем он создаст много проблем. Пока ещё мама не льёт из-за этого слёзы, но ругают его почти каждый день. - А Чживон не был таким? – скоро вопросы закончатся, придётся спрашивать то, что по-настоящему тревожило Чжинхвана. Ханбин обещал рассказать "кое-что важное", но пока видно не решался. - Ты что, конечно нет! – Ханбин даже привстал, чтобы возмущённо посмотреть на Чжинхвана. – Он практически идеальный ребёнок, потому что самый старший. Конечно, и у него были свои косяки, но он старался, чтобы об этом родители не узнали или узнали бы самыми последними. - А тобой? Как ты думаешь, тобой можно гордиться? - Да, - Ханбин кивнул. – Они говорят всем, что я хорошо учусь. Что у них очень разные дети, и они рады, что я нашёл себя в науке. Мои родители очень дипломатичны. - Именно поэтому лупили тебя, когда обо всём узнали? – вот и начались неудобные вопросы. Это вырвалось как-то само собой, и, наверное, это было сделано зря, только вот отступать поздно. – Извини, но и ты, и Чживон говорите обо всём этом так спокойно. А ещё пытаетесь убедить, что родители реагируют так же, как и вы. И когда я пытаюсь думать об этом захожу в тупик. Вспоминаю о том, что рассказывал Чживон, и вообще ничего не понимаю. - Что именно тебе непонятно? – Ханбин уставился на Чжинхвана, чуть склонив голову на бок. – Почему они не запихали меня в психушку? Но кто же захочет отдать родную кровиночку в это страшное место после одного незначительного проступка? - заметив расширившиеся глаза Чжинхвана, Ханбин поспешил исправиться. - Ладно, говоря откровенно, поступок, конечно, так себе. Тебе уже рассказали, что я убивал домашних животных в нашем районе. Мозгов у меня было маловато, поэтому я не додумался даже уйти подальше от дома. Вот когда правда вскрылась, меня и лупили, потому что убивать кого-то - это несколько неправильно, не находишь? После принудительно таскали на сеансы к психологу, на этом всё. Я пожаловался на горькую судьбу, псевдоврач сразу посоветовал родителям не применять больше телесных наказаний, ведь насилием на насилие не отвечают. Психолог пытался выяснить и понять, что именно мне нравится в причинении боли другому… ну, что тебе рассказывать, ты сам знаешь о терапии такого рода. Так что меня лечили, честно, лечили. А после того, как отец показал мне, какой сильной может быть боль, у меня пропало всякое желание делать кому-либо больно. До этого случая нас никто не тиранил и физически практически не наказывал. - Можешь подойти и показать свои руки? – Чжинхван и сам не понимал, как вспомнил о тех шрамах на руках. Может быть, потому что Ханбин то и дело крутил правый рукав, то ли ещё по какой причине. За стеной играла музыка, и были слышны голоса. Кто-то веселился, кто-то вёл серьёзные разговоры. Квартира двух крайностей. Чжинхван усмехнулся своим мыслям и не заметил, как Ханбин подошёл и встал перед стулом на колени. - А что ты так хочешь увидеть? – спросил он. - Ещё с похода в лечебницу мне было интересно, что у тебя на руке, что там так возмутило и испугало санитаров, - Чжихван дотронулся до правого плеча Ханбина. – Хочу увидеть это сам. Ханбин протянул руку и ждал, пока Чжинхван решится. Тот, наконец, взял его за запястье и задрал рукав. На правом запястье был тот же жуткий знак, который он видел только издалека. Это была среднего размера пентаграмма. Пятиконечная звезда в круге украшала запястье Ханбина, а сразу после неё шли ровные неглубокие шрамы от порезов. Некоторые появились недавно, а от некоторых осталось только бледное напоминание. На тыльной стороне левой руки действительно нашёлся небольшой шрам от ножниц, предплечье тоже было изрезано, но кроме них внимание Чжинхвана привлекли две вытатуированные надписи на английском языке. Из-за порезов прочитать было сложно, а когда Чжинхван стал присматриваться, Ханбин сразу убрал руку. - Я не хотел бы, чтобы ты читал, - сказал он, быстро опуская рукав. – Это только для меня, поэтому не стоит… - А тату-мастера ты убил, чтобы он никому не рассказывал? – пошутил Чжинхван, но по реакции Ханбина было ясно, что он шутки не оценил. - Это был мой близкий друг, так что он понял всё правильно, - без тени улыбки ответил он. – То есть ему не пришлось объяснять, что это и зачем. А остальным не нужно это знать. В тайне от родителей, между прочим. - Это был Чжунэ? - Что? – Ханбин сел на пол, скрестил ноги и опёрся щекой о руку. – Причём тут Чжунэ? Нет, это было ещё в старшей школе. Тогда я был дерзким и всем что-то хотел доказать. Сейчас я бы вряд ли сделал татуировку, но поздно что-то менять. Теперь оберегаю её в память о былом дебилизме. - Понятно, - Чжинхван слабо улыбнулся, ругая себя за ревность. - Ревнуешь, да? - Ханбин погладил парня по колену, улавливая мысли собеседника. - Нечего тебе ревновать, Чжунэ нам точно не угрожает. Его нескоро выпустят... - А почему ты тогда к нему ходишь? – Чжинхван надул губы и отвернулся. Вот узнает сейчас, что никакой надежды нет, встанет и пойдёт. А дома уже пожалеет и поругает себя за то, что влюбился не в того человека. - Всем нужна поддержка и дружба, даже таким как мы, я тебе уже объяснял, - Ханбин поднялся на ноги и потянулся. – Особенно таким как мы. Тем, кто готов признать, что верит не в Бога, а... в другое. В совсем другое. В такой ситуации лучше ничего, чем противоположность, понимаешь? Да и, кроме шуток и философии, Чжунэ сейчас там, где и я мог легко оказаться, поэтому мне хочется ему помочь. Его родители не такие как мои, на него сильно давят, а это тяжело. Но, знаешь, хён... Ханбин взлохматил волосы на затылке и хрипло продолжил: - ... если тебе это не нравится, то... я... я... - он снова замялся, Чжинхван замер, не отрывая от него взгляда, - я готов больше к нему не ходить. Ты, наверное, понял, я уже навещал его в этом месяце, но если ты хочешь, я больше не пойду. - Что? Почему? – тихо и как-то осторожно спросил Чжинхван. – Я тебе друзей не выбираю, зачем ты… - Ты мне нравишься, Чжинхван-хён, - перебил Ханбин, нервно облизывая губы и заламывая пальцы. В первый раз со дня знакомства Ким Ханбин отказывался посмотреть ему в глаза. – Я хочу попробовать… хочу, чтобы ты… В его голосе прозвучало отчаяние и... мольба? - Помоги мне, хён, помоги. Я очень хочу, чтобы ты помог мне измениться... - А я разве не помогаю? - полушёпотом спросил Чжинхван, опуская ресницы. - Я с тобой, стараюсь, как могу... Чжинхван не понял, как губы Ханбина оказался напротив его губ, только чувствовал горячее дыхание парня. У будущего психолога пронеслась в голове дурацкая мысль, что изо рта у Ханбина не пахнет, значит, он готовился. - Наверное, я многого хочу, но ты мне нравишься, - шептал Ханбин, щекоча дыханием краснеющего Чжинхвана. - Давай попробуем быть вместе? Я прошу тебя... ответь что-нибудь, пожалуйста... Чжинхван ещё раз посмотрел на губы Ханбина и обнял парня за шею. У них было тихо, даже воздух, казалось, замер, а в соседней комнате неожиданно заорали непонятный рэп. Что может быть киношнее и хуже, чем первый поцелуй под непонятную музыку? Однако все ненужные мысли отошли на второй план, когда Ханбин начал неспешные, ласкающие поцелуи: Чжинхван понял, что ему достался очень понимающий парень. *** Чжинхван в первый раз за всю университетскую жизнь оказался в курилке и был крайне удивлён, что на перемене там находилось половина преподавательского состава вперемешку с табуном студентов. Встретиться с кем-то, а уж тем более отыскать в этой толпе человека было невозможно. Однако "знающие" люди не переставая с кем-то здоровались, болтали и стреляли сигареты. Оглядев ещё раз весь народ, Чжинхван отчаялся увидеть нужного человека и собирался вернуться обратно в корпус, потому что начал замерзать, но неожиданно кто-то ткнул его в плечо: - Чжинхван-и, а ты тоже стал покуривать? Никогда бы не подумал, что такое возможно. Чего оглядываешься так странно? Сигареты что ли забыл? Голос Тэхёна, чуть насмешливый и хриплый, заставил Чжинхвана внутренне засиять от своей удачливости. - Не совсем, - ответил он. - Я тебя искал, есть один важный разговор. - Ко мне? - удивился Тэхён. - Я что-то не так сделал? Или тебя с кафедры отправили меня пытать? Пожалуйста, пощади, кое-как справляюсь к теми двумя четверокурсницами, что донимают меня тестами и расспросами. Если и ты начнёшь, то я явно скоро кончусь. Если очень нужно, то могу подкинуть парочку своих бывших друзей для экспериментов. "Знал бы ты, на ком я сейчас ставлю эксперименты, удивлялся бы сильнее". - подумал Чжинхван, но вслух такого говорить не стал. - Это не совсем та просьба, но достаточно близко. Обещай, что не откажешь, как только услышишь. - Ладно, - легко согласился Тэхён, отправляя окурок в урну. - Давай только посидим на лавке, а то пассивное курение убивает быстрее, чем активное. Они покинули зону для курящих и прошли вглубь университетского парка. Там Тэхён сел на первую попавшуюся свободную скамейку, закинул ногу на ногу и откинулся на спинку, подставляя лицо уходящему осеннему солнцу. - Жалко, что лето так быстро прошло, - посетовал Тэхён, поправляя тёмные очки и устраиваясь поудобнее. - Терпеть не могу осень и зиму, хотя каждый год пытаюсь найти побольше доводов в их пользу. Наверное, так ничего и не выйдет. Что у тебя за просьба? Валяй, пока у меня хорошее настроение. Как раз сегодня думал побыть добрым волшебником. Чжинхван сбросил свой рюкзак и, наконец, сел рядом с парнем. Не то, чтобы Тэхён ему не нравился, только казался слишком самоуверенным. А в последнее время и вовсе держался с Чжинхваном так, будто знал что-то такое, о чём он сам даже и не догадывался. Что бы это могло быть? - Я хотел спросить тебя о Ку Чжунэ, - начал без предисловия Ким. - Не знаю, в курсе ты или нет, но так вышло, что мы с Ханбином теперь вместе. Боже, понимаю, что звучит по-дурацки, но не знаю, как по-другому об этом сказать. Так вот ситуация с Чжунэ меня беспокоит, я хотел бы знать о ней больше. Ханбин отказался рассказать, из-за чего он в больнице, велел спросить у кого-нибудь другого. Я подумал, что ты... - ... могу выложить тебе всю правду вот так просто, после того как Ханбин сказал тебе "нет"? - перебил его Тэхён, а после притворно-сладко улыбнулся. - Ты пошёл по очень лёгкому пути, Чжинхван-и. С чего я должен рассказывать тебе так много? Ханбин - мой друг, и его доверие я ценю очень высоко. Тэхён замолчал, сделав вид, что оскорблён. Но Чжинхван отметил, что парень не ушёл, да что там, даже позы не сменил, а значит, это всё игра и не более. - Но тебе повезло, - продолжил Нам. - Ханбин предположил, что ты у меня спросишь и велел, то есть попросил, - быстро исправился он, - рассказать тебе. Сам он и правда не может долго об этом говорить: от сильного нервного переживания он может даже в обморок упасть. Вот так близко Ханбин воспринял эту историю. Так вот к сути. Чжунэ попытался убить человека. Я не знаю, что это был за человек, это знает только один парень, Чон Чану, он был с ним в тот день. Ну и Бин, конечно, тоже знает, но вряд ли с тобой поделится. Так вот человека они не убили, а только порезали, потому что Чану вызвал полицию, попросту испугался, когда дело запахло жаренным. В то время, когда я ещё посещал собрания, Чану был из нас самый младший и самый отбитый. Всё его тянуло на какие-то подвиги. Только поэтому Чжунэ его и взял. Как ты понимаешь, после настоящих "подвигов" Чану загремел на соседнюю с Ку койку. - Этот тоже в психиатрической? - уточнил Чжинхван. - Да, но только в другой. У него совсем башню снесло, всё ему кровь мерещится. Я ездил разок к нему с матерью Чану. Опять же по просьбе Ханбина. Тот, вроде как, поехать не мог, потому что здоровье ухудшилось да и от убеждений не отказался. А я стал относительно нормальным и смог разделить горе этой женщины. Но там гиблый номер, парню уже ничем не помочь. - А почему их не посадили? Человека они не убили, но зато нанесли ему увечья... к тому же это покушение или как там статья называется. - Вот это уже интересный вопрос, - усмехнулся Тэхён. - Родители Чжунэ крутые шишки. К ним не подобраться было бы, даже если бы Чжунэ продал нас всех северо-корейской разведке. То, что он в лечебнице, заслуга родителей. Им за это спасибо нужно сказать, могли же его и сразу домой забрать, а так хоть подлечат немного. - Хорошо, теперь мне стало понятнее, - обозначая конец разговора, Чжинхван встал. - Спасибо, что согласился мне ответить, пусть даже по просьбе Хабина. Мне пора идти, скоро практикум начнётся. - Рад, что смог помочь, - вежливостью на вежливость ответил Тэхён. - Не собираюсь задерживать. Иди, я ещё посижу. Чжинхван забросил на плечо рюкзак и поспешил к университету, ругая себя за то, что не надел куртку. Тэхён дождался, пока тот скроется из виду, и набрал знакомый номер на телефоне: - Да, это я. Ты был абсолютно прав, он действительно спрашивал. Конечно, рассказал ему только то, о чём договорились. Невероятно, но он почти твой. Как ты делаешь это с людьми, Ханбин-а?