Мелком по асфальту

Тебя зовут Джейк Инглиш, тебе 27 лет и ты уже несколько месяцев встречаешься с Дирком Страйдером. Дирк забавный — увлечён роботостроением, делает протезы нового поколения, смотрит диснеевские мультики вперемешку с аниме и совершенно не умеет готовить, предпочитая заказывать еду на дом. В вашей спальне — кровать королевских размеров, покрытая ярко-оранжевым покрывалом, множество деталей марионеток, стены, заклеенные дурацкими плакатами и одежда Дирка, разбросанная везде. Твоя висит в шкафу, чинно и ровно, а ещё на компьютерном столе, что стоит совсем рядом с постелью, с самого края лежат твои очки для чтения с томиком Фрэнсиса Бэкона. Дирк безо всяких сомнений испытывает к тебе глубочайшее чувство привязанности, возможно даже — любит тебя (ты остерегаешься звать это чувство любовью, ограничивая себя словом «симпатия»), но вот проходит зима и ты понимаешь, что вам нужно расстаться. Конец истории — вы не сошлись характерами или мнениями, хорошая попытка, хаха! Но так не может больше продолжаться — ты задыхаешься в этих отношениях. Дирк обнимает тебя, крепко и надёжно, и ты чувствуешь его горячее дыхание на своих губах, шее, висках. Эта же тень ощущений его крепких рук и ласковых, приторно-сладких слов преследует тебя в твоей повседневной жизни. Тебе кажется, что теперь ты никогда не остаёшься в одиночестве. И тебя это бесит. Тебе нужно личное пространство, которого у тебя больше нет. Ты пытаешься объяснить это Дирку, искренне считая, что открытость и готовность идти на компромиссы, искать вместе решение — это и есть то, что делает отношения отношениями. Но Дирк не слышит тебя, он только притворяется, что слышит — кивает, смотрит на тебя серьёзно своими прекрасными, но такими обыкновенными карими глазами, а потом целует — касается горячими ладонями, тянет в сторону спальни (стены, дивана, стола — раз на раз не приходится). В постели для разговоров нет места — какие уж тут связные предложения, когда тебя с такой жадностью, с такой ненасытностью любят, сжимают в руках, неосторожно, часто до крови кусают и оставляют засосы. Ты кричишь за это на Дирка, каждый раз, каждый чёртов раз бесишься от отпечатавшихся на коже следов зубов. Дирк виновато зализывает ранки и клеит тебе пластыри с рисованными японскими зайчиками. Касается осторожно и нежно, прося прощения, покупает тебе книги, терпит твои вечера перед телевизором с просмотром безнадёжно устаревших американских вестернов с приключениями и дерьмовыми спецэффектами — и не жалуется. Дирк вообще никогда не жалуется, и по каким-то невероятным, нелогичным причинам это злит тебя только сильнее. Бесполезные несколько недель весны только укрепляют тебя в этом решении. В один из таких дней ты не выдерживаешь и просто молча уходишь из дома. Ты не говоришь ни слова, не берёшь с собой ни одной вещи. Ты с грохотом ставишь на стол полупустую кружку с чаем, трёшь затылок, где чувствуешь чужое дыхание, которого там быть не должно, и идёшь ко входной двери. Ты не оставляешь записок и ничего не говоришь Дирку (Дирк в мастерской и копается в своих железках), просто кидаешь свой комплект ключей в почтовый ящик его квартиры. Ты восемь кварталов идёшь пешком, потом садишься на автобус, проезжаешь четыре остановки и остаёшься сидеть на лестнице 4 этажа перед своей квартирой, не зная, примут ли тебя в этом доме, ведь никаких прав ты на него никогда не имел. Ты — всего лишь бесплатное и не слишком-то полезное приложение к настоящему владельцу квартиры, Джону Эгберту. А Джон Эгберт, тебе это прекрасно известно, живёт в счастливом гражданском полулегальном (из-за несовершеннолетия обоих его участников) браке с Дейвом, мать его, Страйдером. Ты не знаешь, что теперь тебе делать, но одна мысль о том, чтобы вернуться к Дирку, вызывает у тебя панику и неестественную дрожь в ногах. И ты не возвращаешься. Через 3 часа Дейв выходит из квартиры и видит тебя. Ты жалко ему улыбаешься и он молча пропускает тебя внутрь. * Потом ты молчишь. Это совершенно особенное молчание, сродни меланхолии или затяжной депрессии (ты не помнишь за собой наклонностей к такому роду занятий). Ты не отвечаешь на мейлы, телефонные звонки, а когда Дирк приходит на квартиру Эгберта, ты запираешься в комнате Джона и Дейва, пока Дейв орёт на старшего брата (сам Джейк неспособен заставить себя выйти к нему лично и объясниться). Дейв, молчаливо сидящий рядом, Дейв, чьи ледяные пальцы чуть сжимают в поддержке твоё плечо, Дейв, рядом с которым становится чисто физически легче. Этот мальчик становится для тебя отдушиной, и даже Джон начинает ревновать к тебе своего парня, на что ты только беззвучно посмеиваешься, чуть щуря глаза. Дейв орёт на Дирка: — Ты почти сломал его, почти сломал его, идиот!!! С людьми так нельзя, почему ты этого не понимаешь?! — Это не твоё дело, Дейв, — холодно отвечает Дирк. — Что и как я делаю с Джейком. Наши отношения тебя не касаются. — Ему плохо, а ты делаешь только хуже! Прекрати делать это! — Не лезь не в своё дело, Девид! — злится Дирк. Ты понимаешь немногое из их непрекращающейся брани. Дирк хочет тебя увидеть, а у тебя желудок сжимается от мыслей о том, что придётся смотреть ему в глаза, слышать его голос, прикасаться к его горячей коже. Дирк, тёплый надёжный Дирк, который смотрит на тебя с восхищением и обожанием в глазах (спрятанных за очками и совершенно обычного цвета, пытаешься уверить себя ты), который готов носить тебя на руках (и который однажды и вправду весь день носил тебя на руках под аккомпанемент твоего нескончаемого смеха), которого ты любишь. Ты практически уверен, что действительно его любишь. Эта мысль настойчиво зудит в твоей голове, но ты всегда был слишком упрям, чтобы слушать доводы даже самого себя, какими разумными они тебе не казались. Сейчас ты хочешь быть тем самым почти 30-летним парнем в пушистых тапочках-зайчиках (это Лив Тайлер, а это Терри Кайзер — ты чувствуешь себя полным придурком, давая им имена), без перспектив на повышение на скучной работе с перекладыванием бумажек (оставьте свои фантазии о гонках и перестрелках офицеров полиции в сериалах и кино), и бросившим своего парня без каких-либо причин и объяснений. Честно говоря, ты даже сомневаешься в том, что Дирк знает, что ты его бросил. Ведь ты не говорил ему об этом. Ты просто ушёл от него и не вернулся обратно. Дейв ударяет кулаком по стене и говорит Дирку убийственно-холодно: — Убирайся из моего дома. И Дирк убирается. Потом Дейв приходит к тебе и опускает ледяной лоб на твоё горячее плечо. Он обхватывает твою руку своими руками и почти что хнычет как маленький ребёнок от обиды. Тебе не остаётся ничего, кроме как обнять его в ответ. От ощущения холода под руками у тебя под сердцем что-то ёкает и успокаивается. Ты не знаешь, что пожар в твоей груди под этими успокаивающими прикосновениями перестаёт выжигать тебя изнутри. И наконец-то, спустя столько дней рядом с Дирком и после вашего расставания, ты чувствуешь себя защищённым. * Дирк мог бы понять, что тебе требуется время, личное пространство, немного покоя, но ему никогда этого не было дано — терпения. Терпение — добродетель, только сейчас ты понимаешь это библейское высказывание. Дирк как одержимый преследует тебя и ты боишься лишний раз выходить из дома. Дейв старается быть поближе к тебе — заглядывает тревожно в глаза, часто касается холодными пальцами висков, прогоняя сверлящую головную боль. — Всё в порядке, дядя Джейки? Всё хорошо? — спрашивает он тебя. Ты не знаешь ответа на этот вопрос и закрываешь глаза, со вздохом прижимая чужую ладонь к своей щеке. Он такая холодная, прекрасно, божественно-холодная, и ты не понимаешь, почему раньше так ненавидел зиму и снег. Переспектива подступающего жаркого лета угнетает тебя. Тебе хочется переехать куда-нибудь в Канаду или организовать отпуск в одной из скандинавских стран. В последнее время тебя всё чаще и чаще разбивает озноб, но и он не в силах прогнать твоей внезапной неприязни к тёплому воздуху весны и становящемуся всё ближе и ближе знойному лету. Дейв продолжает таскаться за тобой — когда ты готовишь что-нибудь на кухне, когда ты идёшь на работу, когда ты выходишь на лестничную площадку выкурить сигаретку. Вместе с тобой ходит в ближайший круглосуточный магазин за продуктами. Когда вы устраиваете ночь кино садится рядом и иногда — кладёт голову тебе на колени. Ты улыбаешься и гладишь его по волосам, с ностальгией вспоминая старые добрые времена в тогда ещё полной семье Эгбертов. Джон бегал к тебе в комнату и мешал делать уроки, требуя к себе внимания, и ты устраивался с ним на диване для просмотра очередного фильма с тогда ещё молодым Николасом Кейджем. Джон никогда не возражал против того, чтобы ты ерошил его волосы или щекотал рёбра. В итоге Джон дуется, когда видит вас вдвоём, но чаще всего просто присоединяется к Дейву. Тогда, чтобы не делить тебя, они прислоняются к твоим плечам — каждый со своей стороны — и перебрасываются ленивыми фразочками, практически не следя за происходящим на экране телевизора. Тебе нравится так проводить время. Тебе почти что кажется, что знакомство с Дирком тебе приснилось. Но ты знаешь, что это не так. Знакомство было самым что ни на есть настоящим. * Майским вечером, на удивление прохладным и влажным, ты возвращаешься домой из магазина и с удивлением, не успевшим перерасти в возмущение, неудобство или страх, смотришь на то, как на твоём любимом диване сидят Дейв и Дирк. Они сидят близко, подобрав под себя ноги и касаясь друг друга коленками, и когда поворачиваются в твою сторону ты замираешь — ни на одном из Страйдеров нет очков. Пакет падает на пол. Горло сдавило и ты не можешь вымолвить ни слова. Ты медленно пятишься к двери. Дирк встаёт с дивана — не встаёт даже, а плавно перетекает на ноги и идёт в твою сторону. В прихожей дверь, манившая своим спасительным полуоткрытым видом, захлопывается и закрывается на замок под ленивое движение руки Дирка. Дейв устало потирает свои, тлеющие багровым зловещим светом, глаза с узким и совершенно кошачьим зрачком, и не вставая с дивана тяжело вздыхает. — Не облажайся на этот раз, бро, — говорит он. — В следующий раз я тебя прикрывать не буду. — Сочтёмся, — бросает Дирк и становится совсем близко к тебе. Ты мог бы разглядеть пуговицы на его белой рубашке-поло, или белесые волоски на его сильных руках, или чёткую линию губ и мягкие линии скул на его лице. Но ты не можешь — твой взгляд намертво прилип к пожару, горящему в совершенно нечеловеческих, страшных глазах. Твой подбородок дрожит и ты всхлипываешь от охватившего тебя чувства необъяснимого ужаса, когда Страйдер наклоняется к тебе ниже. Когда же он нежно касается горячими пальцами твоей щеки, ты резко отдёргиваешься в сторону, будто бы от удара. Дирк на это только ухмыляется, но ты не видишь того, что скрыто за этой тонкой, ядовитой усмешкой — того, как сильно его задевает твоё неприкрытое чувство страха. — Не бойся, Джейки, — ласково говорит он. — Не бойся, милый. Я был так невнимателен к тебе… и я обещаю, что у нас всё будет хорошо. Ведь ты меня любишь, Джейки. Ты. Меня. Любишь. Ты видишь плавленный металл, раскалённые огни магмы, нарисованное на асфальте оранжевым мелком солнце в глазах Дирка. Узкий зрачок в них подрагивает в такт сердцебиению. Рука, схватившая твоё плечо, пропарывает рукав рубашки острыми когтями. Ты помнил всё это. Дирк касается губами твоего виска и шепчет: «это всего лишь страшный сон, Джейки», — и мысли в голове тяжелеют и покрываются пеленой тумана. Ты помнил. А потом ты всё это просто… забыл.