Incurable

Гарри бессмысленно свистел себе под нос, чувствуя себя лучше, чем когда-либо. Конечно, это «лучше» было немного связано с местью и приправлено горечью. Но «лучше» все равно оставалось «лучше». Чуть раньше в тот день его вызвали в кабинет Дамблдора. Он был удивлен, увидев там Снейпа, но никак не отреагировал. Дамблдор, если и заметил (а, вероятно, так и было), проигнорировал это, а сам Снейп казался в лучшем случае слегка возмущенным. Гарри сказали, что на сегодня у него назначена встреча с врачом, который проводит официальное медицинское обследование. Гарри согласился и тайно наслаждался последовавшей паузой — очевидно, никто из них не ожидал его молчаливого согласия. Он был глуп, он пытался найти причины сопротивляться всему этому, но у него все равно не было выбора. И он ненавидел Дурслей. Не нужно делать их жизнь лучше, верно? И, ну, ему не нравилось, что Драко — или кто-то еще — думает, что он сопротивляется суду, потому что считает, что заслужил такое отношение. Он знал, каким странным он должен казаться Драко и Гермионе, и ненавидел это. И, даже если они не поняли этого, он не считал так. Он не думал, что заслужил этого, но… но Дурсли прожили с ним десять лет. Он вздрогнул, когда подумал об этом, но разве они не знали его лучше, чем кто-либо? Голос в его голове напомнил ему предупреждающим тоном, что он никогда не говорил с Драко о тех последних столкновениях с дядей Верноном… Он не мог не задаться вопросом, подозревали ли дядя Вернон и тетя Петуния, что он что-то подхватил у Тома Реддла, не ожидали ли они, что он станет жестоким, с самого начала? Он думал, что они были правы. Гарри попытался напомнить себе, что это не делало правильными их поступки. Это просто делало все… сложным. Для Драко все было черно-белым. Во всяком случае, борьба против неизбежного лишь ослабляла его. Поэтому он согласился поехать в больницу, где его осмотрят. Но затем Дамблдор объявил, что взрослый должен сопровождать его и что профессор Снейп будет рад сделать это. Гарри, конечно, отказался, заявляя, что ему не нужен ни опекун, ни водитель. Дамблдор, как обычно, упорствовал объясняя, что, как и всегда, у Гарри не было выбора. Так что Гарри согласился. Он должен был прийти в кабинет Снейпа в три часа дня. Вместо этого он вышел из Хогвартса в 2:00, полагая, что у него достаточно времени для того, чтобы найти дорогу в больницу самому. Чертов Снейп пытается отнять у него право выбора. Но Гарри показал ему — солгал прямо в лицо, а затем убежал. Он чувствовал себя вполне удовлетворенным. Весь Хогвартс начинал думать, что он… прирученный, или что-то вроде того. Он все еще жаждал бороться с этими мудаками, называющими его и Драко оскорбительными именами, но он согласился не делать этого, и этот акт неповиновения должен был выполнять роль борьбы. Он прибыл в больницу около трех часов, здесь было немного жарко и грязно, ему пришлось ждать трех тридцати, времени, на которое был назначен прием. Ему нравилось думать, что они только сейчас заметили его отсутствие. Гарри почувствовал себя менее довольным, когда увидел профессора МакГонагалл, она сидела прямо, даже не отдавая себе отчета в этом. Он догадался, что они все равно кого-то пришлют. Почему часть его ожидала профессора Снейпа? Но он, очевидно, продемонстрировал этому человеку, насколько он не хочет его видеть. Тем не менее, что-то неприятное появилось в животе Гарри. Снейп легко сдался. — Мистер Поттер! — резко воскликнула МакГонагалл. — О чем вы вообще думали, придя сюда один? Профессор Снейп ищет вас по всему Хогсмиду, пока мы говорим! Оу. Гарри почувствовал себя немного лучше, представив обеспокоенного Снейпа, Снейпа, который тратит свое время, чтобы найти его. Он, конечно, не показал этого МакГонагалл. — Мне не нужен надзиратель, — огрызнулся он. — Я полагаю, вам не приходило в голову, что вам нужен взрослый, чтобы подписаться за вас? Дать разрешение на осмотр? Так и было, но Гарри не сказал этого. Он чувствовал, что немного покраснел, и МакГонагалл, вероятно, это заметила. Она была довольно резкой. Она немного раздраженно присела рядом с ним и стала ждать, напоминая ему Гермиону. Через несколько минут он услышал, как она вздохнула и заговорила. Он надеялся, что она не собирается говорить какие-то банальности о прошлом и будущем. К счастью, медсестра вызвала их именно в этот момент, и вскоре МакГонагалл была полностью в бумажной работе.

***

Из-за того, что все стоило тщательно записать и потому, что врач, скорее всего, должен будет выступать в суде (как они объяснили Гарри), врач выполнял все обследования сам. Медбрат наблюдал из угла. После краткого просмотра его карты и проверки его роста, веса, температуры и других необходимый показателей, они спросили, предпочитает ли он, чтобы МакГонагалл оставалась с ним или ждала снаружи. — Снаружи, — ответил он немедленно. Конечно, снаружи. Он хотел сказать медбрату, чтобы он тоже ждал снаружи. И доктору тоже, на самом деле, пока сам Гарри оставался бы внутри. Они сказали ему снять всю одежду, и он согласился, ожидая этого. Он не смог заставить свои руки не дрожать, но пытался контролировать это. Доктор спросил, все ли с ним в порядке, потому что он, должно быть, не очень хорошо справился. Гарри быстро кивнул. Он лежал на животе, пока они осматривали его спину. Он почувствовал, как холодные, пальцы в резиновых перчатках касались его и услышал щелчок камеры. Гарри понял, что медбрат фотографировал. Он предположил, что снимки будут показаны судье, и, скорее всего, почти всем остальным в мире. Ему стало плохо. — Сколько им лет, Гарри? — пробормотал доктор. Гарри не знал, о каких шрамах он говорил — у него были годы и годы отметин, и он не знал, могут ли люди отличить отметины от ремня и отметины от плети. И доктор мог говорить о ожогах, поэтому вместо того, чтобы ответить, он огрызнулся: — Вы доктор, не так ли? Разве вы не можете сказать? — Я могу сделать обоснованное предположение, — сказал он. — Тогда сделайте и не спрашивайте! — Гарри немного стыдился своей грубости, но доктор продолжал молчать, пока они фотографировали его спину и остальное. Даже его икры, хотя они были, в основном, безупречны. Затем они заставили его перевернуться. Доктор поднял каждую руку и тщательно осмотрел. Они сфотографировали каждый из ожогов от сигарет и даже несколько, почти невидимых, следов ножей. Гарри нахмурился. Он предполагал, что они не заметят их. Потом настала худшая часть. Он лежал на спине и смотрел в потолок, пока доктор осматривал его грудь. — Нам придется побрить ее, — объявил он. — Что? — Есть шрамы под волосами на груди, но лучше всего сбрить их, чтобы получить четкие снимки, — объяснил он мягко. Медбрат стал копаться в ящике, предположительно, чтобы достать все необходимое. Гарри почувствовал, что его как будто пнули — его волосы на груди! Это было такое сильное унижение! Все это было унизительно, и это была наивысшая точка. И он очень надеялся, что они не заметят тот самый шрам. После того, как Гарри пришлось пережить унижение во время бритья груди, он яростно посмотрел на доктора в надежде заставить его стереть этот ужасный взгляд с его лица. Линии здесь тоже были слабыми, потому что они были довольно старыми, но, по-видимому, кожа груди не заживала так быстро, как кожа рук, потому что, глядя вниз, он мог ясно видеть, где дядя Вернон вырезал «УРОД». Дядя Вернон не использовал нож очень часто — и после этого случая не использовал очень долго. Гарри подозревал, что он беспокоился, что это было слишком явно сделано специально и может указать на то, что это он. Похоже, дядя был прав. Они сфотографировали и это тоже, а затем, когда Гарри подумал, что он сможет снова одеться или, по крайней мере, надеть больничный халат или хоть что-нибудь, они попросили его снова лечь на живот. — Почему? — спросил он осторожно. Медбрат выглядел как будто ему было неуютно, но доктор был безмятежен. «Профессионал», — подумал Гарри. — Нам нужно осмотреть ваш анус, — сказал он. Челюсть Гарри чуть не оказалась на полу. — Конечно, — продолжил доктор, — существует много видов сексуального насилия, которые не оставляют видимых признаков, но мы должны изучить все вероятности. Гарри подавился воздухом. — Но… но… они этого не делали… никто никого не обвиняет в сексуальном насилии! Так ведь? — Мог ли Снейп каким-то образом попасть ему в голову, чтобы… чтобы… было отвратительно думать об этом. — Насколько мне известно, мы должны изучить все вероятности, — Доктор, наконец, заметил ужасное выражение Гарри и добавил, — Мы не будем фотографировать, если ничего не найдем. Все еще слишком ошеломленный, чтобы говорить, при жесте врача он перевернулся и поднялся на колени. Нет, это было определенно хуже, чем выбритая грудь. — Ты сексуально активен, Гарри? — спросил доктор, положив руку в перчатке на ягодицу. Гарри немного подскочил. — Не… не таким образом, — сказал он, наконец, он звучал глухо из-за того, как его голова была прижата к столу. Язык и палец Драко не считаются, не так ли? Это не будет заметно, правда? Гарри напрягся, когда доктор раздвинул ягодицы и ткнул в него. Гарри почувствовал, что покраснел. Наконец доктор отошел и сказал ему, что он может сесть. — Э-э… вы нашли что-нибудь? — спросил он. Доктор странно уставился на него, но в конце концов сказал: — Нет. Гарри избегал смотреть на этого глупого медбрата, он был невероятно смущен. — Нам нужны рентгеновские снимки, — сказал доктор, вручая ему медицинский халат. Гарри задавался вопросом, могут ли рентгеновские снимки показать, какие кости были ранее сломаны. В противном случае, какой смысл? Но он не спрашивал. После того, как он надел халат, доктор взял немного крови, а затем отправил его на рентген. В какой больнице люди бродят по коридорам в халате? Когда Гарри вышел из кабинета, он старался не встречаться взглядом с МакГонагалл, которая, к счастью, знала, когда стоит держать рот на замке.