***
Репетировать с Димой было действительно веселее, чем с остальным классом. Их веселило абсолютно всё — от неестественно короткой юбки Фроловой до смешно повешенного занавеса на карнизе. — Тихо-тихо, жить хочу ещё! — резко сказал Дима и дёрнулся в сторону, когда Антон с силой потянул за занавес, издав противный громкий скрип. Шастун хихикнул, но карниз в покое оставил. За незаконное перемещение занавеса Арсений Сергеевич погрозил им пальцем, а потом вновь уткнулся в телефон и бумаги с текстом. Через некоторое время репетиции, когда Антон уже грозился сорвать голос, им разрешили сделать небольшой перерыв, и поэтому в зале остались лишь Дима с Антоном. Остальные побежали в столовую, в том числе и Арсений Сергеевич. Антон валялся на сцене, утопая в безразмерной серой толстовке. — Помню времена, когда она была тебе лишь немного велика, — с притворной грустью сказал Дима, сидя около друга. — Но если серьёзно. Тош, ну пожалуйста. Заканчивай это всё. Посмотри, какой ты худой. Неужели тебе этого мало? — Да тебе кажется, — Антон снова отмахивается от друга. — Всё нормально, правда. Дима замолчал, а потом вздохнул. Время тянулось бесконечно долго, когда в актовый зал неожиданно зашёл их классный руководитель. Осмотрев почти пустое помещение, он направился к ним. — А вы чего поесть не пошли? — Я не оплачивал завтраки, — куда-то в сторону сказал Антон, посмотрев в потолок. К горлу начала подступать тошнота, а голова жутко раскалывалась. — Я оплачивал, но плотно поел дома, поэтому не хочу, — улыбнулся Дима, прижав к себе одну ногу. — Ну ладно, как хотите. Сегодня там были такие потрясающие булочки с маком, — мечтательно вздохнул учитель. — Я взял парочку на потом. Точно не будете? Хотя нет, держите одну, на двоих поделите. Дима взял у химика булку с маком из столовой и улыбнулся. — Спасибо. Арсений Сергеевич улыбнулся и вернулся на свой стул в конце зала. Дима повернулся к Антону, надеясь впихнуть хотя бы часть еды в друга. Но Позов тут же насторожился, увидев полустеклянные глаза Шастуна. — Эй, Тох, ты чего? — Поз подполз чуть ближе и понизил голос, чтоб Арсений Сергеевич не думал подойти и спросить, что случилось. — Всё хорошо, — он продолжал смотреть в потолок, изредка моргая. — Просто думаю и вспоминаю. Даже Егора сейчас вспомнил почему-то. — Хватит его вспоминать, — неожиданно грустно и резко произнёс Дима, — пожалуйста. Ты делаешь больнее только себе, напоминая о нём. Хорошо, не только себе, но и мне тоже. Антон вздохнул. Егор был первым и, слава Богу, единственным парнем, если можно было так назвать, за всю его жизнь. Закончилась история с ним не очень хорошо. Шастун даже проводил аналогию с «Бедной Лизой» Карамзина. Они очень долго общались, являясь друзьями и знакомыми. Антону тогда было пятнадцать, а Егору вот-вот должно было исполниться восемнадцать. Однажды, сидя на детской площадке в закоулках Арбата, Егор положил руку ему на бедро и признался Антону, что тот ему нравился. И парень крепко задумался тогда. Что вообще ему делать дальше, как реагировать? Этот выбор будет его собственным, и никто ему в этом не поможет. Он решил поговорить с Егором, встретившись через пару дней. Однако, поговорить ему Егор не дал. Прижал к холодной стенке на заброшенной стройке, грубо схватив за шею и талию. Считалось ли это изнасилованием? Антон не знал. Он не помнил всего, что было, до конца, поэтому совершенно терялся. После этого Егор исчез из его жизни, напоследок сказав, что Антон ему не нужен. Шастун вздохнул и закрыл глаза, стараясь оградить себя от мысли о Егоре хотя бы сейчас. — На, покушай лучше, — Дима протянул ему половину булки. — Я сделаю всё, что хочешь за одну вещь, — серьёзно сказал Антон и перевернулся на живот. — Умоляю, почеши мне спинку. Жутко чешется. — Ты дурак, — подытожил со смехом Дима и цокнул языком. — Вот тут? — Нет-нет, чуть выше, под лопаткой. О да, вот тут! Господи, как же хорошо, — закатил глаза Антон, чувствуя, как ногти друга приятно чешут его спину.***
К четвергу стало чуть легче во всех значениях этого слова. Антону понравилась идея иногда класть в чай сахар, чтобы чувствовать себя лучше. Глюкоза помогала поддерживать организм, хотя бы немного избавляя парня от постоянно кружащейся головы. Репетиции свелись к минимуму, и занимали теперь один-два урока в день. От их класса было решено выставить на концерт несколько номеров: вальс и две сценки. Антону пришлось играть в обеих. В первой он играл одного из учеников, а во второй — учителя танцев, который ненадолго вышел из кабинета, даже не догадываясь, что может происходить в классе в момент его отсутствия. — Не поймаешь — убью, — крикнул ему физрук с конца поля. «Поймаю», — хитро улыбнулся Антон, следя за передачей мяча. Единственным, что пугало его, был Саша, который постоянно целился только в него. А бросал с ужасной силой, будто вкладывая всю ненависть в это движение рукой. Во втором спортивном зале, который был намного светлее, чем первый, располагались даже трибуны по обе стороны, на которых сейчас сидели почти все одноклассники Антона, часть десятиклассников и даже пара учителей, у которых в этот момент было окно. Из таких там присутствовали Арсений Сергеевич, Павел Алексеевич и Эльвира Эдгаровна, преподающая у одиннадцатого класса алгебру с геометрией. Саша перехватил мяч у девятиклассника Димы, который был ему едва ли до плеч, и напрягся. Нацелившись не на Антона, он приготовился к броску. Но в самый последний момент он поменял направление мяча. Шастун его поймать успел, прижав к себе, но почувствовал такую сильную боль от удара по рёбрам, что даже на несколько секунд согнулся пополам. Физрук тут же свистнул. — Бондаренко, пошёл вон с поля! Михайлов, замени его. Саша разочарованно ушёл и сел на нижнюю трибуну, обиженный на весь мир. Антон вдохнул, чтобы успокоиться, а потом побежал на подачу. Шаг, второй, третий — в прыжке подкинул мяч в воздух, а потом ударил по нему ладонью, отправив на дальний конец поля. — Семь-шесть. Шастун не смотрел в сторону, но ясно чувствовал на себе озлобленный взгляд Саши. И он понял, что тот только начал ему мстить за всё, что было.