***
Рано-рано утром Антон вышел на какой-то долгой остановке из-за того, что жутко замерз. На стёклах вагона забавными рисунками выстилалась изморозь. Шастун довольно улыбнулся, когда увидел на здании вокзала слово «Воронеж». Температура опустилась почти до нуля, и стало как-то грустно. Из тёплого лета и горячего песка они вернулись в зиму. За их отсутствие, кажется, пару раз даже кое-где шёл небольшой снег. На дворе было второе ноября, а на вокзальных часах — полшестого утра. Предрассветные сумерки. Антон зевнул и присел на лавочку около вагона. Он был единственным желающим прогуляться в столь раннее и холодное время. Увидев температуру за окном, он моментально на верхней полке из шорт и футболки переоделся в джинсы и серый вязаный свитер. — Чего подскочил-то так рано? — Серёжа, обнимая себя руками, присел около него и тут же ойкнул. Лавка тоже была в корочке льда, — Воронеж, кстати. Чувствуешь дом? — Да, — неожиданно признался Антон, — даже на вокзале, нравится здесь находиться. Даже воздух какой-то другой. А ты в Брюховецкой и Краснодаре чувствовал близость дома? — Я спал, — Серёжа зевнул, а потом хихикнул, — как обычно, в принципе. Иногда мне кажется, что я готов проспать всю мою жизнь. Спал и думал, думал и спал. — О чем думал хоть? — Да обо всем, — он неопределенно хмыкнул, — о нас всех. Если бы не вы, то это была бы худшая поездка за всю мою жизнь. А с вами она стала лучшей. Антон приобнимает его за плечо и складывается пополам, чтобы уткнуться носом ему куда-то в ключицу. — Ты хотя бы тёплый, — недовольно бормочет он, на что Серёжа лишь улыбается и смотрит на светлеющее небо.***
Через часов пять, когда до конца пути оставалось времени до вечера, весь вагон уже бодрствовал. Антон знал, что не спал уже и Арсений Сергеевич, поэтому пытался избежать разговора или встречи с ним. Шастун прилёг на свою полку, сжался калачиком и попытался хотя бы ещё немного поспать. Ноги, естественно, на полке не помещались, но тешило то, что терпеть осталось недолго. Каких-то восемь часов, и они снова будут в Москве. Солнце светило прямо в глаза, и он перевернулся на другой бок. Парень чувствовал, как солнечный свет под углом освещает его шею и волосы, эстетично разметавшиеся по подушке. — Антон, ты спишь? — Дима потряс его за плечо, — хочешь чаю? Я сейчас все равно пойду себе делать, на тебя кипятка налить? Шастун промычал что-то нечленораздельное, и друг принял этот ответ за согласие. Через пару секунд в купе кто-то заглянул, и Антон нутром почуял, кто это. Мгновение — и это оказалось правдой. — Всем доброе утро! — Арсений Сергеевич, кажется, даже улыбался, — как поспали? Снизу и около уха раздалось дружное «нормально», а Дима ещё и добавил «а вы как?». Позов повернулся к двери, отвернувшись от Антона. — Я тоже пойдёт, — учитель усмехнулся и облокотился плечом на верхнюю полку. — Не буди его, — лениво сказал Серёжа Диме, пытаясь тоже поймать лучик света у окна, — может ещё спокойно спать кучу времени. — А чего, он спит, что ли? — Арсений привстает на носочках и смотрит на Антона, пытаясь разглядеть его лицо. Волосы, из-за солнца кажущиеся почти рыжими, частично закрывали его, — ну, пусть спит тогда, раз так, — он слегка махнул на него рукой и улыбнулся, — вы как домой поедете? Я на такси скорее всего, могу и вас захватить. — Да нет, спасибо, нам всем по пути на метро, — смущённо улыбнулся Дима. — Витольд, где живёшь? — химик посмотрел на него, который сидел на нижней полке, тоже щурясь от солнца, и заплетал свою любимую тоненькую косичку. — Почти там же, — пожал плечами Витольд, — нам действительно по пути. Арсений кивает и смотрит куда-то в окно, а потом на Антона. И Шастун чувствует его пристальный взгляд на себе, даже не видя его.***
В метро было слишком тепло. Настолько прекрасно тепло, что Антона немножечко развезло. На улице был дикий холод, ровно ноль, а на парне был лишь свитер и какая-то полуспортивная темно-синяя кофта, одолженная у Витольда. Он всегда все брал на всякий случай. На вокзале все семеро ребят стояли в кружок и смотрели в серый асфальт. Без тёплой одежды было довольно прохладно, но сейчас было далеко не до этого. Прощаться было невыносимо тяжело. Они просто молчали и понимали, что просто рады, что все сложилось именно так. — Лучшие дни моей жизни, — со слезами на глазах произнёс Гриша и одновременно попытался прижать всех к себе. Они ещё долго обнимались. С каждым по несколько раз, клятвенно пообещав друг другу встретиться снова. Повод все ещё висел открытым — день рождения Серёжи, которому должно было стукнуть семнадцать предпоследним в их компании. Последним был Паша, который родился в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря. — Мы же встретимся совсем скоро, правда? — грустно спросил Антон, осмотрев друзей. Ему не верилось, что за столь короткий срок он нашёл тех, кто стал ему так дорог. Его в очередной раз крепко обняли. Чуть позже, когда они все же отцепились друг от друга, к ним подошёл Арсений Сергеевич, устало таща за собой черный чемодан со всякими забавными наклейками. — Попрощались? — с сочувствием осмотрел он ребят, — не расстраивайтесь. Я думаю, что вы ещё не раз пересечетесь. Серёжа кивнул и посмотрел на учителя. — Точно со мной не поедете? Вы до юго-западной вместе? — Точно, — Дима тоже кивнул, — но Витольду на южке ещё маршрутку в область ждать. — В область? — с каким-то недоверием произнёс Арсений, — забейте все мой номер себе в телефон и обязательно отпишитесь, как будете дома. Все, без исключения! Антон кивнул, и все как по команде достали телефоны и стали вбивать в контакты продиктованный номер. Через полминуты это было выполнено, и четверка попрощалась с химиком. — Пока-пока, — Арсений Сергеевич помахал им рукой, — Дима, Серёжа и Антон, не забываем, что завтра в школу, да? К тому же, завтра дополнительные по биологии. Не забудь, Антош. В метро Шастун долго думал над именем, забитым в телефонной книжке. Он смотрел на контакт «Арсений Сергеевич», а после подредактировал его, поставив после отчества смайлик с синей волной. Антон улыбнулся, убрал телефон в карман и устало положил голову Диме на плечо, который сидел около него. Тот поднял уголки губ и прикрыл глаза, слушая, как женский голос через динамик объявил следующей станцией «Воробьевы Горы».***
Антон зашёл домой около одиннадцати ночи. Они распрощались с Витольдом на Юго-западной. Четверо ребят долго стояли на автобусной остановке и болтали, не имея сил просто взять и сказать пока, не говоря даже о том, как проходило прощание с остальными. В родной квартире пахло тестом и чем-то пряным. Из комнаты родителей и Ёси звучал работающий на разных каналах телевизор. Он устало стянул кеды, промокшие в недо-снег-пере-дождь и привалился к стенке, скинув на пол сумку и рюкзак. В дверном проёме с кухни появилась мать. В фартуке, перепачканном мукой, в домашней одежде, с собранными волосами. Антону очень хотелось броситься ей на шею и прижаться к ней, как обычно это делают дети. — Я думала, ты уже не вернёшься, — как-то слишком спокойно сказала женщина, — где ты был? — В лагерь ездил от школы, — Шастун переминулся с ноги на ногу, чувствуя здесь что-то неладное. — Понятно, — кивнула мать и развернулась лицом к кухне, — я даже скучала по тебе. Хочешь кексы? Ёся не захотела кушать. Она постоянно спрашивала, где ты и когда вернёшься к ней. — Не очень хочу, но спасибо за предложение, — вздохнул Антон. Мама, конечно, судя по голосу, была о-о-чень рада его видеть, но хотя бы даже предложила поесть, добавив то, что скучала. Женщина кивнула и скрылась на кухне. — Тоша! — скрипнула дверь другой комнаты, и оттуда выбежала сестра, широко раскрывая ручки для объятий, — где ты был? Антон опускается на колени перед ней и обнимает маленькую Ёсю. К нему резко переходит её веселое настроение, и он широко улыбается. — Я уезжал по делам. Но теперь я дома и все хорошо, — кивнул он ей и чмокнул её в нос, — а почему это мы не спим? Кое-кому завтра в садик. — Ты лучше любого садика, — девочка поджала губы, — меня там Юра за косички дергает. Антон рассмеялся и прижал сестру к себе.***
Через пару часов Антон стоял около зеркала в прихожей и рассматривал себя в полный рост. Он даже на вид сбросил несколько килограмм, это точно. Больше всех почему-то похудели ноги. Теперь Антон даже ради интереса точно мог обхватить самый верх ноги большими и указательными пальцами обеих рук, и в кольце останется ещё куча места. Парень покрутился у зеркала ещё с минуту и направился на кухню, надеясь заварить себе крепкий чай, сходить в душ и пораньше лечь спать. Уже завтра нужно было идти в школу, так как через пару недель кончался первый триместр, а оценок было не очень много. Антон включил на кухне свет и услышал, как дверь спальни родителей скрипнула, а затем последовали тяжёлые мужские шаги. Парню резко стало нехорошо, когда он понял, что единственный, с кем он не здоровался, был Костя. Вообще, Антон был благодарен матери за то, что хотя бы ему она оставила фамилию и отчество настоящего отца. Иначе во всех документах он был бы прописан как Фонтенелев Антон Константинович, а это далеко не Шастун и не Андреевич. Отчим появился на кухне спустя секунд десять и облокотился на дверной косяк, начав сверлить пасынка взглядом. — Мог и не возвращаться, — коротко сказал он, — тебе здесь не рады. Где был? Антон смолчал и достал кружку из сушилки. — Я задал вопрос, — слишком пугающе ровно сказал Костя, придвинувшись ближе. — В лагере на юге я был. С одноклассниками и классным руководителем, — выпалил Антон, дёргаясь в сторону. Пожалуй, он боялся двух вещей в свой жизни — Костю и злого Арсения Сергеевича, и сейчас как раз был повод для страха и паники, — чего ты привязываешься ко мне? Я не обязан отчитываться тебе за каждый свой шаг. Шастун тут же кусает губу. Это было самым худшим из тех вариантов, который он мог бы сейчас сказать отчиму. Костя злобно смотрит на него и хватает за ворот домашней футболки. — Слушай, когда ты успел стать таким дерзким на язык, а? — он сощурился, — забыл, с кем говоришь? — Да как тут забудешь, — хрипит Антон, понимая, что этой фразой он рвёт все нити-надежды на спасение. В ту же секунду он получает такую сильную оплеуху, что на секунду все меркнет в глазах. А после и вторую, а затем третью. Щека немеет, а потом Антон чувствует, что боль начинает проклевываться, будто через скорлупу. По подбородку из скулы тонкой струйкой стекала бордовая кровь, пачкая шею и светлую футболку. Костя отпускает его и отталкивает вперёд от себя, а потом молча уходит в комнату. Шастун цепляется рукой за столешницу и проводит пальцем по разбитой скуле. Удивительно, что отчим остановился только на этом. Антон привык, что его забивали ногами до бессознательного состояния. «Блин, Арс же убьет…», — думается ему. И думается о том, что Шастун упустил момент, когда мнение Арсения Сергеевича об этом стало таким важным. — Да уж. Теперь я точно дома, — он не может скрыть улыбки. Антон качает головой и смотрит в окно. В очках видно, что в высотке напротив на последнем шестнадцатом этаже в подъезде мигает свет, становясь то тёплым, то больнично-белым, то неоново-синим, и от этого парню почему-то становится жутко. А чуть позже в эту ночь в Москве впервые за год началась настоящая зимняя метель.