Sing Me to Sleep

Назначенные лекарства помогли в рекордные сроки. Обычно Антон вылечивался без лекарств, особенно раньше, когда родители не давали денег даже на простые таблетки от боли в горле, поэтому на ноги он встал безумно быстро. В пятницу вечером температура уже спала, а в субботу утром от неё не осталось и следа. Горло слегка побаливало, но противный кашель ушёл. Ушла и ломота в теле, оставив после себя только изредка нервные импульсы к окончаниям конечностей. В принципе, все вернулось на круги своя, и Шаст был поражён, что в воскресенье он уже был свеж и прекрасен, как свежий огурчик с бабушкиной грядки. Арсений Сергеевич довольно любовался на него, словно на выросший цветочек, который он сам посадил, и самооценка парня от этого росла только вверх. Пока не подвернулся один случай. -Мышонок, - окликнул парня Арсений Сергеевич в воскресный день, скрестив руки на груди. Он оперся на дверной косяк, посмотрев на ученика. Тот сидел в кресле и слушал музыку в наушниках, ритмично покачивая ступней в белом носке. Он был целый день дома, но планировал пойти прогуляться. Его благоразумно остановил учитель, не дав заболеть ещё больше, поэтому парню ничего не осталось, как сидеть в джинсах и в рубашке дома. Переодеваться было жутко лень, - Антоша, блин! Шастун удивлённо поднял голову, заметив химика, но звук все же убавил. -Чего надобно? -Я тебе уже говорил, что ревную тебя ко всяким мужикам, да? - мужчина склонил голову на бок, - там к тебе какой-то мужик, сказал, что у вас с ним должен быть серьёзный разговор прямо сейчас. -А хуй на блюде ему прямо сейчас не нужен? - лениво поморщился Антон, откладывая наушники на стол. Арсений посмотрел на него так сурово, что он в очередной раз дал себе щелбан за мат из своего рта, - какой мужик хоть? -Да тот, который тебя у школы ждал, - он вскинул брови, - помнишь, за руки хватал ещё? -Я к нему не пойду, это Егор, - Шаст закатил глаза, - он там стоит и ждёт меня? У двери? Учитель резво покивал головой, отчего у парня почему-то по спине побежали мурашки. Возможно, в этом был виноват какой-то сквозняк, но вряд ли. Рубашка у Антона, конечно, тонкая, но не настолько, чтобы мёрзнуть в собственной квартире. Да. Антон считал квартиру Арсения Сергеевича - своей, потому что... Ну потому что. Это же Арс. Этим все сказано. Шаст тяжело вздохнул и встал с кресла, на котором сидел, забравшись с ногами, и запихнул в карман темных джинсов телефон. Проскочив мимо Арсения Сергеевича, который так и стоял у дверного косяка, парень решил как можно беспалевней взять сигареты из кармана пальто, которое (о чудо!) висело на вешалке, которую учитель специально купил, как только в доме появился ещё один человек. Увидев разъяренный взгляд мужчины, который все же заметил, как Антон ловко вытаскивает белую пачку с зажигалкой из кармана, Шаст кинулся к двери и нажал на ручку, тут же оказываясь на лестничной клетке. Чуть подальше, меж лестниц, стоял Егор, наблюдая за солнечными зайчиками на стене из застекленного окна. -О, смотрите, кто пришёл, - ехидно произнёс он, когда Антон закрыл дверь в квартиру, - я уж думал, мне ещё раз надо звонить. -Не надо никуда звонить, - Шаст устало привалился к стенке около лифта, - зачем ты пришёл? Я на разговор не настроен. -Ты взял сигареты, - Тришакин помотал головой, - значит, настроен. Ах ты сука какая. Все знает, все видит. -Да я просто знаю, что он будет долгий, - парень вздохнул и прошёл мимо Егора к лестнице вниз, - пойдём на этажи пониже. Солнце садится, там солнечные зайчики красивее смотрятся. Тот ничего не ответил, только лишь кивнув. Спустившись на два пролёта к четвёртому этажу, где солнце действительно на стене и ступеньках рисовало какие-то странные, но красивые узоры, они, не сговариваясь, сели рядом. Антон достал свою пачку сигарет из кармана джинсов, а Егор свою. Они синхронно закурили, и Шаст будто почувствовал, как на него сверху наваливается какая-то тяжёлая бетонная плита, пропитанная отчаянием и безысходностью. -Что делать будем? - ехидно спросил Егор, облокачиваясь рукой на перила лестницы. -Ты сам меня позвал, - Антон опустил брови, - что хочешь - то и делай. -Прям все делать, а? - он наклоняется к нему, выдыхая горький дым Парламента, и закусывает губу, - а я могу. -Да пошел ты, козел, - бросает ему Шаст, тоскливо вздыхая. Полупьяные глаза Егора у него присутствовали всегда, но такие, как сейчас, были лишь однажды, ещё давным-давно, когда он только сказал ему, что любит. Он приобнимает его рукой, ухватываясь за ворот мягкой голубой обтягивающей рубашки. -Куда мне пойти? Одно твоё слово, - шепчет Тришакин ему прямо на ухо, туша сигарету о бетонную ступень. Спина Антона покрывается мурашками, и он шумно сглатывает, когда тёплая и шершавая рука касается его живота и проникает меж пуговиц на нежную кожу. И парню кажется, что рука Арсения Сергеевича намного лучше. Мягче и нежнее, теплее и легче. А эта рука совсем не такая, очень сильно отличается от привычной, той, которой все это время гладила его по спине, когда он засыпал, держала за пальцы, ерошила волосы, - есть варианты? -Куда подальше, - шипит Антон, пытаясь отодвинуться от настойчивой руки, которая уже коснулась ширинки джинсов, однако, изнутри, - пусти! -А если не пущу? - хихикает Егор, двумя пальцами расстёгивая пуговицу на джинсах. Свободной рукой и крепко обнимает парня за другое плечо, не давая вырваться куда-то. А некуда - с другой стороны холодная и неприступная стена. К горлу Антона подкатывает тошнота, и он роняет сигарету на ступеньку ниже. Пепел разлетается, а красный огонёк гаснет, потушившись о холод бетона, - никуда не денешься, Антошка, ты в моей власти. Зачем убегал так долго? -Я могу закричать, - ровно отвечает Шаст, понимая, что его всего трясёт от осознания того, что сейчас с ним могут сделать. -Кричи, - соглашается Егор, ухмыляясь, - можешь начинать прямо сейчас. Он валит его на ступени, и Антону становится безумно больно. Боль появилась в позвоночнике, в спине, в копчике какими-то кусками, потому что поверхность была ну совсем не ровной. Одна рука окончательно расстегивает джинсы и опускается на живот, прижимая к бетону. Она давит так сильно, что у парня на секунду перехватывает дыхание, и он судорожно глотает ртом воздух. Вторая рука быстро и уверенно расстёгивает маленькие пуговицы на голубой рубашке, а после стягивает её же до предплечий. Горячие и настойчивые губы касаются тонкой шеи, сжимают выступающие кости и царапают ногтями. Антон скулит, пытаясь укусить его, но без результата. Егор сильнее, он уже сидит на его бёдрах, руками крепко прижимая к бетону, холод которого парень чувствует и сквозь одежду. Голые плечи покрываются мурашками от холода, губы щекочут, и он ёжится, морщась. Уже нет страха, нет безысходности. Есть жуткое и глубокое отчаяние, в которое Шастун провалился, будто зимой под лёд в холодную реку. Выбраться из него в одиночку он точно не сможет, а оно все тянет и тянет на дно, глубже и глубже. Вместе с ним тянет и сожаление. И Арсений Сергеевич. "Совсем забыл о нем, да?", - раздаётся где-то в мыслях, и Шаст готов выть, - "потрахаться в первый раз в жизни с Егором, однако, а не с Арсением? Удивляешь." -Арсе.. - уже начинает кричать Антон, но на его рот опускается тяжёлая рука. Сильный удар вышибает слезы, и парень шмыгает носом, извиваясь под натиском Егора, - пусти меня! - из-под руки раздаётся только мычание, но Шастун чувствует, что буквально очнулся ото сна, вынырнув из какой-то тесной дремоты. Рука Егора плавно приподнимает резинку трусов, пальцем очерчивая гладкий лобок, и Антон понимает, что просто не может. Такого просто не бывает. Это очередной глупый сон от температуры. Он скоро проснётся. Или же нет. Настойчивая рука все ещё продолжает орудовать на его теле. Пальцы у Егора шершавые, будто в мозолях и царапинах. В этом Антон убеждается, когда они обхватывают его член, кстати, до сих пор даже не подающий признаков возбуждения. Это сложно, возбуждаться, если в мыслях у тебя совсем другой человек. Шастун выгибается дугой, чувствуя, что рёбра вот-вот готовы разорваться, а кожа разойтись по швам от такой натуги. Тришакин кусает его за шею уже очень давно, всасывая кожу губами, и юноша почему-то уверен, что на ней уже просто куча засосов. Рука от рта отлипает, и Антон, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег, хрипит, но подать голос снова все же решается. -Пусти меня! - стонет Шаст, понимая, что готов расплакаться. Это измена Арсению Сергеевичу, самому себе, всем своим мыслям и фантазиям, - пожалуйста, не трогай меня! Я не хочу! - он кусает губу, хныкая от бессилия, - Арсений Серге... Повторять снова было не нужно. Рука, нарочито медленно гладящая его плоть, резко пропадает. Антон дергается от резкого движения перед собой, а потом понимает, что произошло. Учитель оттащил Егора от него, прописав ему прямо меж глаз. Тришакин взвыл, но его тут же заткнули грубой пощечиной. Шаст собирает последние силы, что остались после того, что происходило секунд десять назад, и переворачивается на живот, пытаясь хоть как-то отдышаться. Он поднимается на коленях, механическим движением застегивая ширинку, а потом ладонями касается последней ступеньки, прогибаясь в спине. Все тело ужасно горит, скорее всего от стыда, потому что гореть больше не от чего, и Антон осторожно пытается подняться на ноги. Он вздрагивает, когда слышит сдавленный удар о бетон. Арсений приложил Егора лицом к чему-то, предположительно, к стенке. Шаст не помнит, как дошёл до квартиры, а после до комнаты, в которой он тут же завалился на кровать. Парень уткнулся лицом в подушку, надеясь, что она может облегчить его страдания, задушив, однако этого не случится. Поджав одну ногу к себе, он тяжело вздохнул и вслушался в тишину квартиры. Абсолютный ноль - тишина. Даже воронёнок затих, кажется, будто поняв, что сейчас лучше посидеть тихо. Либо же у Антона просто заложило уши вследствие того, что произошло на этой чертовой лестнице четвёртого этажа. Могло произойти? Но не произошло. Действительно, хотя бы одна радость. Давно Шастуну не хотелось так сильно завыть в потолок, начав царапать ногтями стены, но сдерживало лишь то, что живет он здесь не один. И больше не будет. Хлопнула дверь. Довольно быстрые и суетливые шаги раздались рядом, а полости кровати слегка прогнулись. Рука, о, боже, знакомая, коснулась его спины и ласково погладила меж лопаток, будто спрашивая, все ли хорошо. Антон ничего не ответил, как бы намекая, что все больше, чем просто хуево. По сути, ничего такого не случилось, но парню все равно хотелось размазать себя по асфальту от ощущения собственной отвратительности. Арсений Сергеевич продолжал ласково гладить его по спине, иногда пальцами касаясь голой кожи. Рубашку Шаст так и не поправил. Мужчина тяжело выдохнул за его спиной, и юноше стало ещё хуже. Он дёрнулся от руки, усевшись на кровати и закрыл глаза. Руки химика обвили его за живот, и Антон, забыв обо всем, откинулся назад, подставив себя Арсению целиком. Уже плевать, что будет, хуже сделать нельзя. Учитель плавно целует его в плечо, от чего Шастун выдыхает, а после осторожно натягивает помявшуюся рубашку на своё законное место. -Я возвращаюсь домой, - шепчет он, понимая, что сделать это необходимо. Нужно уйти, сбежать отсюда, не вернуться, не сейчас, - поможете собрать вещи? -Мышонок, - шепчет ему Арсений Сергеевич, сцепляя руки в замок на впалом животе. -Все окей. Я просто хочу домой, - улыбается Антон, опуская голову. На язык так и просится, что домом стала эта квартира, но в слух произнести он это не решается. Понимает, что не сможет. Он плавно вырывается из объятий, вставая на ноги, а после закусывает губу. Стоя к Арсению Сергеевичу спиной, который, конечно, все равно всё видит, можно перестать натягивать счастливую улыбку и веселые глаза. Аккуратно подняв рюкзак с пола, который уже давно лежал без дела, Шаст быстро осмотрел его содержимое. Наверное, все вещи брать не стоит, скорее всего он как-нибудь все равно вернётся сюда. Вот только непонятно, что с вороной делать. Её в этой ситуации юноше было жаль больше всего. Взяв с кресла джинсы и несколько пар футболок, Антон закинул их в рюкзак, не заботясь о том, что все сомнётся. Сверху полетели какие-другие вещи, и Арсений плавно останавливает его, беря за запястья. Но сначала он ничего не может сказать, неуверенно водя глазами из стороны в сторону, а после все же собирается в кучку, но говорит уже совсем другое; -Будешь брать мою рубашку? Синюю, - его голос слегка дрогнул, и Антон едва не прокусил себе губу в кровь. -Нет, - парень мотает головой, - она напоминает о вас только здесь. Там мне будет только хуже. Учитель кивнул, кажется, сообразив, к чему он ведёт. Шаст аккуратно вытащил руки, тихо извинившись, и принялся вновь убирать в рюкзак вещи, валявшиеся по комнате. С этим он управился быстро, и через несколько минут все было собрано. -Я готов, - тихо бормочет Шастун, неловко переступая с ноги на ногу, - только вот ворона осталась. Не знаю, что с ней делать. Клетка, в принципе, маленькая, с собой унести просто... -Обещаешь заходить ко мне? - прерывает его Арсений Сергеевич. Он его даже не слушал. -Ну вы чего... - Антон опешил, - мы завтра встретимся. И послезавтра. И послепослезавтра. -Я знаю, - вновь перебил его химик с тяжёлым вздохом, - ворону пока здесь можешь оставить. Вернёшься за ней в любой другой день, например, во вторник, когда у тебя тренировок нет. Я ничего с ней не сделаю, честно, - мужчина улыбнулся, когда Шастун захихикал. Наверное, представил, что он может с ней сделать. Вещи были собраны окончательно. Антон уже натягивал пальто, стараясь не смотреть на интерьер квартиры, на Арсения Сергеевича, стоявшего рядом с ним. Это все сейчас очень-очень больно резало по сердечку, которое, в чем юноша признался сам, было отдано своему учителю. А тот сейчас совсем не понимал, почему его ученик так резко уезжает. Видимо, очередной безосновный приступ мудачности. По крайней мере, так хочется думать самому Шасту. -Я подвезу, - произнёс мужчина, подстраиваясь рядом, когда Антон уже зашнуровал кроссовки. Его, кстати, до сих пор убивало то, что он в минус двадцать носил кроссовки, хоть и зимние. Однако другой обуви не было, а вести за руку в магазин возможности как-то не предоставилось, - я не пущу тебя одного. Шастун очень тяжело вздыхает, поднимая глаза к небу, но все-таки соглашается. Выбора нет, точнее, отказаться от такого предложения он не может. Да и идти одному через этот подъезд желания нет совершенно. Егора там, скорее всего, уже конечно же нет, но ножки трясутся все равно. До машины они шли молча. Когда ехали в лифте, Антону очень хотелось в нем застрять, чтобы прижаться к Арсению Сергеевичу, обнять его, как в последний раз. Увы, лифт не остановился ни на одном этаже, и юноше показалось, что судьба окончательно отвернулась от него. Он сейчас находился в таком состоянии, что один маленький толчок, который поступит извне, и он окончательно добьёт его, уронив в прямом смысле на самое днище. И в машине они тоже ехали молча. Арсений Сергеевич настроил какое-то радио, на котором ведущие лучезарно желали хорошего вечера, и у Антона появилось острое желание набить им ебальники. Как учитель Тришакину. Вспомнив, как он отчаянно молотил его, шепча что-то вроде "только попробуй хоть пальцем его ещё раз тронь", у юноши побежала дрожь по ногам, и он отвернулся к окну. За ним мелькали уже совсем знакомые дома, а значит, они уже почти рядом. Арсений до сих пор помнит его домашний адрес. Это было приятно. В голове летало столько мыслей, что Шаст готов был рычать в голос. Собрать вместе их не получилось - они тут же птицами разлетались обратно, и он почему-то был уверен, что они ещё злобно хихикают при этом. Мысли резко упорхнули прочь, когда машина резко тормознула у нужного подъезда. Вот и дом. -Спасибо, - шепчет Антон, поворачиваясь к учителю. Он с волнением смотрит на него, а в глазах стоит немой вопрос. Парень тянется вперёд и ласково целует химика в щеку, но отстраняться не спешит. Арсений смотрит на его губы с секунду, а потом снова поднимает взгляд. -Нет, - Антон мотает головой и слегка отодвигается назад, когда учитель подаётся вперёд, чтобы, блять, коснуться его губ. Губ. Его губ. Своими губами, - простите. Не сейчас. -Да, конечно, - тут же отвечает мужчина, кажется, поняв, что он хотел сейчас сделать. -Я пойду, пожалуй, - Шаст шумно сглатывает, опуская ладонь на ручку двери машины, - я напишу Вам, как буду в квартире. Обещаю. -Спасибо, - Арсений улыбается, и Антон пытается сделать это в ответ. Быстро выскочив из машины, он кинулся к подъезду. Оборачиваться нельзя. Оттуда на него точно смотрят, и Шастун боится, что этого тоскливого взгляда он не выдержит. Не смотреть назад, только не смотреть. Забежав в подъезд, парень успокоился. Стало на капельку легче. Всего на чуть-чуть. Антон спрятал лицо в руках. Постояв так секунд десять, он убедился, что ничего не пропало, он до сих пор бодрствует, и осторожно двинулся наверх. В квартире, сейчас, наверное пусто. Остаётся на это только надеяться, конечно, но почему бы и нет. Это единственное, на что сейчас можно надеяться.

***

Антон, 18:16 Ребят, кто сейчас не занят и дома? Серёжа, 18:17 Я на даче с родаками, а что? Что-то хотел Дима, 18:17 Я здесь Антон, 18:19 Приезжайте ко мне, пожалуйста, кто может. Дим, хоть ты. Я не могу сейчас быть один, я в окно выйду Дима, 18:19 Уже выхожу, жди. К тебе домой? Ну... где Костя?... Антон, 18:20 Да Серёжа, 18:21 Что-то случилось, Антош? Все хорошо? Антон, 18:23 Все плохо.