Я на востоке, а ты в новостройке (увидимся в Новой жизни), Там, где восходит солнце, там, где мы только в Мыслях, Там, где я вечно пьяный, там, где любовь как выстрел, Я обниму Нирвану, я научусь быть сильным, Мой последний концерт на вершине Фудзи, Я буду ждать тебя у подножья, Я буду ждать тебя сколько нужно Бутылкой виски и поцелуем.
Антону иногда казалось, что вся его жизнь похожа на какое-то дешевое и неинтересное кино — последний зритель покинул зал задолго до конца. Иначе парень не мог объяснить, что сейчас происходит с ним и его окружением. Конкретно сейчас Шастун сидел на подоконнике и упорно пытался вчитаться в аналхим («Ха, «анал хим», — идиотски заржал он, когда в самый первый раз услышал это слово), так как завтра по ней в расписании на кафедре стоял экзамен. Бессмысленный и беспощадный. За окном вьюжило. Химия не поддавалась. Нельзя сказать, что все это и являлось составляющей неинтересного кино, но что-то от этого было. Мысли были заняты далеко не химией. Антон, признаться честно, уже изрядно ненавидел себя за решение подать документы на фармацию. Уже два с третью года ненавидел себя. Вроде как парню почти все нравилось, было интересно… ну-у… иногда, но как-то что-то не шло. По крайней мере, не всегда. Химию Шастун обожал еще со старшей школы, еще с тех самых пор, когда в курсе обучения началась органика. А об одиннадцатом классе даже говорить не хотелось — все было потрясающе. И Антона до поры до времени совсем не смущала работа в аптеке после. Провизоры стране тоже нужны, как никак. А не понравится — пойдет лаборантом куда-то, может в науку податься, да или даже учителем химии, в принципе, тоже сгодится. Так парня успокаивала староста уже два года. Но успокоение как-то не особо приходило. Лениво, медленно шло, но вплотную не приближалось. Шастун ударился лбом со всей дури об учебник от злости. — Ненавижу тебя! Не будь бы ты из библиотеки вуза, сжег только так, при первой возможности. С болью пришла усталость и разлилась по вискам. Класс, еще лучше. Парень вдохнул, глубоко и размеренно, пытаясь успокоиться, а потом открыл форточку, другой рукой нашаривая пачку сигарет, валявшуюся где-то под копчиком. Радовало одно — это последний экзамен. Последний экзамен — пока, зимняя сессия, привет, зимние каникулы! Антон ждал их с самого начала учебного года, ровно тогда, когда календарь на телефоне сообщил, что уже первое сентября. Может, шпоры сделать? Или не париться и взять методичку, пропихнув в штаны за пояс? Ничего, ботанику на первом курсе удалось так сдать, неужели сейчас не прокатит? Кстати, Антон в очередной раз задался вопросом, зачем ему ботаника на фармации, но ответа на него никто не знал. Мелькнул огонек. Шастун раскурил, и стало легче; вязкий дым потек в легкие. На столе чуть поодаль пронеслась волна возмущения. Ворон, насупившись, сидел в клетке и гремел миской. — Слышь, — одернул его Антон, — ты заебал. Ты все время жрать хочешь, сколько можно? — ворон гаркнул что-то на своем и впился клювом в прутья, а после начал беситься, дергаясь на жердочке, — ну попсихуй мне тут, попсихуй, давай. Несмотря на эти слова, своего ворона, в душе все еще маленького воронёнка, Шастун любил до одури — и пылинки сдувал с него, и кормил на убой (тот все равно не рос почти), и разговаривал томными вечерами, и игрушками баловал. Короче, делал для него все, что делает среднестатистический хозяин для своего домашнего любимца. Имени у данного потрясающего существа все еще не было, хотя сам ворон, скорее всего, считал, что его зовут или «слышь», или «лапонька», или «сюся моя зая», ну, что-то в таком духе. Самому, кстати, тоже поесть не мешало бы. Антон прикинул, есть ли у него еще что-то в холодильнике от выходной закупки в Ашане, и когда понял, что всего навалом, то довольно улыбнулся. Где-то на полках, кажется, валялись еще не открытые чипсы, купленные с новогодней повышенной стипендии в честь праздника. Кстати, о стипендии. Вопрос жизни и смерти — учить то, что уже реально никак не учится, слетать со стипендии из-за возможной тройки, а то и двойки завтра, или делать шпоры? Или надеяться на помощь свыше? Вдруг кто-то поможет. Эх. Антон прикрыл глаза, чуть прикрыв окно. Холодно, но красиво. Солнце, которое и так не грело, уже почти садилось, окрашивая небо в розоватые оттенки, прячущиеся за раскидистыми перьевыми облаками. «Господи, ну дай знак свыше, учить или хуй забить», — взмолился парень, обратившись к ним. Облака молчали. — Ясна-а-а… — Шастун глубоко вздохнул и вернулся к учебнику, свободной рукой стряхнув пепел в окно. Он уже начал бы искать то, где остановился ранее, но был остановлен звонком в дверь. На звонок нажали решительно и с силой — звук был долгий и резкий, — чудеса случаются. Будем считать это за «забить хуй». Сигарета полетела вниз. Парень торопливо встал и поспешил к входной двери, на ходу подтягивая слетающие с ног домашние пижамные штаны. В голове неспешно ворочались шестеренки, вкидывая мысли о том, кто же может быть за дверью. «Явно, блять, кто-то нетерпеливый», — раздраженно подумал парень, поморщившись от еще одного громкого звонка. Антон поворачивает замок и дергает дверь на себя. За нею сиротливо обнаружился Матвиенко, уже, зараза, тянущий палец к дверному звонку. В другой руке, чуть за спиной, он держал бутыль водки. Вот это встреча, да еще и с чем. Значит, случилось самое страшное для Серёжи, если он пришел именно к Антону, к лучшему другу, с бутылкой крепкого алкоголя. Интересный такой треугольник получался — Антон был Сереже лучшим другом, Диме тоже, между собой ребята имели романтические отношения, а у Антона было аж два лучших друга. Иногда Шастун думал, что он третий лишний, но потом вспоминал, как относятся к нему друзья, и чувство это пропадало. — Проходи, — вместо приветствия говорит ему Шастун, пропуская понурого друга в квартиру. Серёжа вошел, на ходу стягивая влажные зимние ботинки. Пуховик с оледеневшим мехом забирает Антон и относит в ванну на батарею. Когда возвращается на кухню, Матвиенко уже сидит на стуле, поставив бутылку в центр стола. Шастун вздыхает и бредет к ящикам. Открыв их, он задумался. Веселые посиделки с водкой с соком, для которых нужны кружки, или взрослые мужицкие пьянки, для которых свойственны рюмки? Секунду раскинув мозгами, Антон берет второе. Водку парень не пил, ну, чистую, поэтому рюмки стояли без дела. Он предпочитал менее крепкие напитки, скорее просто дразнящие вкусовые рецепторы и… виски с колой. После того, как прошлым летом Антона напоили чачей, парень взял с себя обещание никогда больше не пить то, что больше сорока градусов, по крайней мере в чистом виде. Сполоснув рюмки, Шастун присаживается за стол и ставит их рядом с бутылкой. — Димке не сказал? — с грустью спрашивает Антон, когда водка разливается в стекло. Матвиенко помотал головой, — ясно. Когда приказ пришел? Серёжа залпом осушил рюмку. — Видимо, вчера, — он поморщился, — вечером. Вчера смог выйти из вуза по карточке, сегодня заблокирована, — Матвиенко налил себе еще, а Шастун закинул первую, — не знаю, как Димасу сказать, что меня ливнули. Два, сука, года. Два с половиной года он меня вытягивал, как только мог. Сам чуть не сгинул, когда мне на весенней сессии помогал на втором курсе, но вытянул же. А что я ему скажу? «Меня отчислили»? Класс. Он мечтал об этом. Антон задумался. В его рюмку долили. Об учебе Серёжи Позов думал больше, чем сам Серёжа, и так было всегда. Серёжу вообще это не заботило, учиться он не хотел. Был неглупым, но учиться все равно не хотел. — Сказать, что сам ушел, не вариант? — Ага. Два с половиной года обивал порог деканата, чтобы меня не выкинули из вуза их сраного, а сейчас взял и сам ушел. Какой я сверхразум! — он был слегка раздражен. — Ну, заебался, — вдохнул Антон, запив горечь от его слов. Он был плохим советчиком, если честно, поэтому пока не представлял, что можно посоветовать. Димка умный, Димка что-нибудь придумал бы точно, в отличие от Шастуна, — я думаю, сказать надо, как есть. Серёж, хуже будет, если соврешь. Не поймет он. Матвиенко опустил голову на сложенные руки. — Не знаю, что делать. Димка уже завтра вечером прилетает, встретить его надо. Первое, что он спросит — закрыл ли я сессию, — Серёжа схватился за бутылку, — а я ему что? Жизнь у Позова сложилась прямо пропорционально его голове. Умно и восхищенно. В данный момент он уже два месяца стажировался в Турине по программе обмена в МГИМО, и, как только что подтвердил Серёжа, обязан был вернуться со дня на день. И, если честно, Антон тоже боялся реакции друга на отчисление Матвиенко. Даже мыслей не было, как тот может на это отреагировать. — Ужинать будешь? — спрашивает Антон вместо ответа, и, не дожидаясь реакции друга, бредет к холодильнику, — есть смесь гавайская, есть каша пшенная, есть кура гриль, — Шастун обернулся к клетке ворона и показал тому кулак, — фасоль была где-то… — Пожалуй, смесь и курицу. С водкой сочетается, — грустно улыбнулся Серёжа и долил им обоим в рюмки, — ладно, давай хоть о тебе немного поговорим, со мной все ясно. Ты-то как? — Как будто три года не общались, — Шаст закатывает глаза, вытаскивая из холодильника сковородку и тарелку в одной руке, — ты ко мне три дня назад заходил. Поменялось мало что. Бабки нужны пиздец как. И завтра экзамен последний, к которому я так и не подготовился. Матвиенко с грустью поднял на него уже замыленные глаза. Почти пьяненькие. Антон выложил на две тарелки равное количество смеси с овощами, а потом закинул туда остатки курицы, ровно и по-братски. Парню деньги нужны были позарез. Квартира, в которой он жил, требовала оплаты сразу за полгода, и Шаст пока с трудом мог наскрести такую сумму. Уже влез в долг к Сереже и Диме, а все равно не хватало. От старой квартиры, где он жил с отчимом, не осталось ничего. Костя засел в одной из психиатрических клиник. Квартиру Антон не мог продать, так как она полностью принадлежала страдальцу в мягких стенах. Но кое-что сделать он все же смог. Вся техника, нормально работающая, была вынесена в новую квартиру, и гордо покоилась на своих новых местах. Всю оставшуюся мебель Шастун бесстыдно продал на авито. Все, до последнего гвоздя. Где-то парень обои со стен срывал, чтобы впихнуть потом торгашам на рынке — лишь бы денег отсыпали. Квартирка у отчима была богатенькой (аж три комнаты, не считая кухню и ванную, в которых можно было подобрать лут с ушедших отсюда), и все распроданное в своей сумме выливалось даже в старенькую квартиру где-то в новой Москве, далеко за МКАДом. Антон был умнее — потратил эти деньги на себя любимого. Стал снимать квартиру почти в том же районе, накупил себе новой мебели, одежды побольше. Он поправился. Не на сто двадцать килограмм, конечно, но с детской одеждой тоже пришлось попрощаться. Авито в помощь. Не сказать, что парень потолстел, но набрал до относительно нормального веса. Как смерть худощавый был, так и остался — с телосложением не попрешь. Самое главное то, что стал здоровым и ментально, и физически. И неважно, сколько ты весишь, как выглядишь в зеркале, если ты нормально питаешься, имеешь подтянутое тело и здоровые мозги без заебов. Оставшуюся часть денег Шастун потратил на путешествия. После первого курса он рванул с Серёжей в Италию к Диме, который только начинал стажироваться во Флоренции. Летняя и зимняя практика в МГИМО за границей — дело обычное. Исколесили друзья бюджетно пол-Европы, а затем все вместе вернулись домой. А прошлым летом уже поехали осваивать более близкие расстояния. После грузинской чачи, а затем и абхазской (Антон не понял разницы), Шаст подумал, что гастрономических изысков с него хватит, пора обращать внимания и на культурное наследие близлежащих стран. Когда еда подогрелась, хозяин съемной квартиры поставил тарелки на стол, а затем принес из холодильника мультифруктовый сок. Понижать градус дело гиблое, но хотя бы запивать чем-то хочется. Шастун присел за стол, мигом осушив свою рюмку. — Точно, у тебя ж экзамен, — Серёжа сжал голову руками, — я помешал, прости. — Ваще похуй, забей, — махнул рукой Антон, отправляя куриное мясо в рот на вилке. Ворон в клетке нервно задергался и клюнул миску, — каннибализмом не занимайся, — бросил ему хозяин, фыркнув, — сейчас с тобой разберемся, потом уже мои проблемы решать будем. Не отчислят меня из-за одного несданного анала. Серёжа прыснул в кулак, поддато откидываясь на стул. Часть смеси на его тарелке уже отсутствовала. — Анал можно сдать всегда, — хихикает он, — тут проблем не должно возникать. — Однако, — задумался Антон, отложив вилку в сторону. Как все раньше было просто. Никаких сессий, никаких отчислений. Тогда все было по-другому, — вернуть бы все, — вслух говорит парень, вторя своим мыслям, а Матвиенко соглашается, кажется, поняв, о чем друг. Прошло почти три ебаных года с момента выпуска из школы. Два и две трети, два и три четверти. За это время изменилось всё. — Помнишь последний звонок? — улыбнулся Серёжа, опрокинув еще рюмашку, — я вот не очень. Я тогда был такой же, как и сейчас. Ну, похуже, — Антон улыбнулся в ответ. Он помнит, — тебя тогда Имран потащил на плече вместо первоклассницы, чтобы именно ты звенел в звоночек. Шастун звонко рассмеялся. Было так, да, было. Конечно, после, под раздраженный взгляд директрисы, первоклассница получила свои лучи славы, но последний звонок у Антона в руках на плече крепкого одноклассника по актовому залу принес намного больше эмоций. — Я сегодня нажрусь, — честно признается Шастун Позову, брякнув колокольчиком на груди, — имею право. — Не ты один, — фыркнул Павел Алексеевич, отжавший у кого-то выпускную ленточку, — у меня тоже праздник, выпускаю вас, пташек моих… — Мы даже не ваш класс, — мягко поправляет его Серёжа. Они все стоят на школьном дворе — две трети выпускников, их родители. Учителя. Павел Алексеевич, Арсений Сергеевич. Солнце светит так ярко, что ребятам кажется, что все беды по плечу, и дальше будет только лучше. Предстоящие экзамены пугают, но на это все равно. Сейчас хочется попрощаться со школой, в которой осталось столько воспоминаний. — Какая разница, — со слезой говорит информатик, — вы так выросли… Детки мои, какие вы красивые сегодня… — Простите его, он уже хряпнул, — с виноватой улыбкой произносит химик, поддерживая друга за плечо, — за ваше здоровье. Все проблемы этого мира в тот момент казались далекими и несуществующими. Есть только они на этом школьном дворе, залитым солнцем, музыка из динамиков, редеющие в небе воздушные шарики. Большего и не надо. Антон чувствует себя невероятно счастливым, когда Арсений Сергеевич кладет руку ему на плечо, отпустив от себя Волю. — Это все такое ненастоящее и бутафорное. Будто и не было этого, — Антон закуривает, а после протягивает пачку Серёже. Тот мнется, но в итоге все равно мотает головой — ему и так тошно, — а помнишь март? Когда я вернулся в школу после двухнедельного отсутствия. Матвиенко помрачнел. В те дни друзья были уверены, что Шастун живым уже не вернется. Да и Арсений Сергеевич так думал, хоть и старался не допускать этой мысли. — А ты сам-то помнишь тот день? — Серёжа долил им еще. — Ага. Арс напился тогда сильно, — Антон впервые за два года произнес это имя вслух, — неудивительно. Антон тоже думал, что умрет. Костя с особой жестокостью расправился с пасынком, но ровно в тот момент, когда нож уже второй раз вошел в кожу близ бедренной артерии, Арсений, удивительно, откуда в нем столько силы, оттащил мужчину от парня. Мокрые джинсы прилипали к телу, в месте ножевых окрашиваясь в бордовый цвет. Отвратительно. Пульсация толчками. И больно, очень больно — у Антона все плыло перед глазами, и он жадно глотал ртом воздух, изгибаясь от боли в спине до судорог. Краем глаза он видел, как Косте по лицу прилетело ногой, смачно так, с треском, и парень понял, что с носом отчим может попрощаться. Арсений приехал так быстро… Шастун боролся, сколько мог, терпел, отбивался из последних сил, а все для того, чтобы дать учителю шанс. Парень извернулся, пальцами с силой вцепляясь в пол, будто боясь, что улетит куда-то или потеряет связь с реальностью. Другой рукой он провел по глубоким ранам, закашлявшись, и кровь полилась на пальцы. — Я сдохну, — слабо прохрипел он, и тут же взвизгнул, когда от кожи оторвали кусок прилипших джинс, — больно, блять… — Только попробуй, — прорычал Арсений, другой рукой включая громкую связь на телефоне на вызов скорой, — придушу собственноручно. Терпи, умоляю тебя, просто терпи. Все будет хорошо, мышонок. Антон спрятал лицо в ноге своего учителя, закрыв глаза, и завыл от боли, чувствуя, как дрожит все тело. Слишком много крови вокруг, неужели это все его? — Он напился тогда вечером, как он мне рассказал после, и очень сильно. Так, что уснул без памяти, — Шастун осушил рюмку, — как давно это было… Прошло столько времени, уже три года почти, а Антон все еще слегка прихрамывал на правую ногу. Видимо, нож задел мышцы, или еще что-то, парень не знал, если честно, но приносило это иногда весьма ощутимый урон. Нога не должна была болеть, а иногда нарывала — так, когда заживала. И вместе с ней ныло и сердце Шастуна. Эта боль напоминала о старых временах. О жизни тогда. Сейчас уже не верится, что это было правдой, что это все реально происходило с ним. — Помню, как… — Шаст опустил лоб на руку, — как Арс плакал на последнем звонке. Первый раз при мне и нас всех. Еще и стеснялся этого. — О, мы пели слишком трогательную песню для него всем классом. Любой бы расплакался, — Серёжа хихикнул, продолжая уплетать ужин, — а помнишь, как мы от охранника убегали? Когда сбежали из школы через окно. Ну, в самом начале мая еще. Весело было. Антон пробил лоб ладонью. — Беги, блять, беги! — кричит Шастун Позову, который замедлился на выходе. Край рюкзака зацепился за ручку у форточки, и Дима не мог так быстро распутаться. Это дало охраннику Стёпе фору, и он, раздраженный, вылетел из предбанника школы. — Стоять, кому говорю! — он кинулся за друзьями с достаточно неплохой скоростью для своего возраста. Дима сравнялся с ребятами, и они кинулись вперед. Охранник был на хвосте, — стоять! Солнце жгло и палило, отчего хотелось вывалить язык на плечо. Жаркий майский день, самый разгар учебы. Шастун вырывается вперед, обгоняя друзей. — Врассыпную, а Серёжа прямо, — оборачивается Антон, не сбавляя темпа, и сворачивает направо вместе с Димой, — встретимся позже. Ребята ускоряются, а охранник, наоборот, замирает у ворот. За кем бежать? Секундная заминка расслабила его, и он раздраженно ударил ногой о землю. Теперь их уже не догнать. Солнце нещадно шпарило двор без единой тени на нем. А Шастун с Позовым, тем временем, уже покинули территорию школы через задний двор, бесстыдно пробежав прямо под окнами Арсения Сергеевича (которого, кстати, в кабинете не наблюдалось), и пересеклись с Серёжей. Он прятался за широким деревом у главного входа в калитку, да не один. Рядом паслись Глаша с Никитой, осторожно выглядывающие из-за ствола. Все замерли, восстанавливая дыхание. Жарко. Злоебучий охранник желал достать детей, где угодно, но, видимо, за забором его полномочия кончались. Все было просто — у одиннадцатого класса на этом уроке была диагностическая по профильной математике, с которой ребята решили свалить. На перемене уйти удалось нескольким людям, включая друзей Антона. Увидев, что есть сбежавшие, Арсений, как Цербер, встал у турникета. Он не учел, что со звонком остальная троица из желающих прогулять кинулась в окна. Он, правда, не знал пока, кто сбежал. И не представлял сколько человек, потому что от одиннадцатого класса осталась только половина. Девушка посмотрела на телефон, а затем приоткрыла рот. — Даня написала две минуты назад, Арс пришел на матан проверять людей. Бля-я-я… — и ровно в эту же секунду, как по команде, дверь предбанника открылась, и оттуда показался классный руководитель. Сначала ребята подумали, что он просто подышать, но когда тот направился вперед, смотря четко на них, стало ясно, что подышать тут и не пахнет. — Бежим, хули, — жмет плечами Никита, и компании след простыл. — А еще я помню, как мы прогуливали историю под лестницей, прячась от уборщиц, — Антон прыснул в кулак и отложил вилку в сторону. Тарелка была пуста, — один раз нашли, так убегать потом пришлось от швабры. — И сидеть в кабинете директора, заставляя Арса за нас краснеть, — подытожил Матвиенко, разливая им еще. Разговаривать уже получалось не прям так хорошо, но пока что получалось. Подумав секунду, он открутил крышку от сока и поставил пакет между ними, — блин, а еще я помню, как на твой день рождения мы заказали еду в школу. — Это когда вы пошли за курьером, а там с ним директриса разбиралась? — Шасту было стыдно за тот день почему-то. — Ага, — Серёжа засмеялся, — весело было… Блин, и как в лагерь ездили, и как с помадой по школе бегали. Пиздец. Сколько же воды утекло. Тогда еще детьми были, а сейчас… — Сейчас мы тоже дети, — вздохнул Антон, — просто немного другие. Или просто мне так хочется. Матвиенко промолчал и как-то неуютно поднял глаза на друга, будто не решаясь о чем-то спросить, о чем очень хочется. Что у трезвого в голове — то у пьяного на языке. «И нет, это не хуй», — всегда мысленно добавлял про себя Шастун с неким разочарованием. — Ты помнишь… — он мнётся, — расставание с Арсом? — Нет, — моментально врет Антон. Он помнит всю эту историю до мелочей — как все началось, и как все кончилось, — смутно что-то. Не помню. Матвиенко, видимо, верит. Он вновь кивает и со вздохом осушает рюмку. А Шастун действительно все помнит. И это, пожалуй, самое болезненное воспоминание из прошлого. Антон помнит-то, конечно, но понять не может. Они просто… перегорели? Разлюбили? Они ведь разошлись стремительно, да так, что никто сначала не поверил. А они даже не общались после. Честно, ни разу. Антон никогда не заходил на его страницу в соцсетях, не следил, онлайн ли в вотсаппе — удалил номер, все переписки, все фото. Все было так, будто никогда и не было Арсения Попова в его жизни. Антон устал, чертовски устал. Он стоит в подъезде на лестничной клетке и смотрит в окно, не решаясь двинуться в квартиру. Он не может зайти туда, как обычно, и вновь увидеть равнодушный взгляд около себя. Как они пришли к этому? Хороший вопрос. Ведь даже в мае все было хорошо. Почти. Первые зачатки какого-то раздражения появились как раз в мае, но ни Шастун, ни Арсений не придавали им значения. У ребенка экзамены и выпуск из школы, у взрослого конец учебного года, всегда напряженный. А после последнего экзамена, когда наступила свобода, все стало хуже. Шастун вздохнул и неторопливо двинулся к квартире. Он безостановочно срывался на Арса, а Арс на него. Они впервые в жизни поругались в мае, а сейчас ссоры были через день — они стали обыденностью. Антон с ужасом понимал, что его школьный химик раздражает его. Его не хочется целовать, не хочется обнимать. Один вид вызывает какое-то глухое отчаяние, смешанное со злостью. А почему — парень не мог понять. Может, и правда перегорели? Слишком неторопливо развивались их отношения, а начались резко, с отрывом, и там уже понеслось. Всего слишком много, все сразу, и к чему же это привело? Антон понимал, что искренняя любовь должна пройти через огромное количество испытаний, через ссоры, через проблемы, но у них, как всегда, все шло через жопу. И парень не мог признаться себе, как будет лучше. Не мог произнести это, не готовясь. Именно поэтому он бродил по подъезду. Пахло сигаретами. Надо взять себя в руки, потому что такая жизнь невыносима. Шастун считает ступеньки. Первая, вторая — неужели он ему все скажет? Третья, четвертая — обязательно скажет. Пятая, шестая — а если дальше будет лучше? Зачем бежать прочь сейчас? Седьмая, восьмая — становится только хуже. Девять, десять, одиннадцать. Антон с силой дергает ручку двери. Он знает, что открыто. В кухне темно. А как было раньше? Арсений встречал его, ну, или наоборот, всегда на плите был ужин, был накрыт стол. Сейчас все было пустым. Шастун даже кроссовки не снимает — он уверен в своем решении. Он бредет в комнату и чувствует, как в ушах звенит. Ноги будто не его, будто сами несут обладателя куда-то. Мужчина сидит в кресле, сложив руки у рта. По лицу его Антон понимает, что тот в таком же состоянии, как и он. Значит, все взаимно. Медлить нельзя. Чем дольше молчит — тем сложнее будет отпустить. Давай, Шастун, давай. — Я думаю… — он замялся, — я думаю, нам надо расстаться, — вот так вот быстро. И совсем не страшно было это говорить. Антон ничего не чувствует, видя, как Арсений медленно кивает. — Я согласен с тобой, — химик закрывает глаза, — так будет правильно. Мне очень жаль, что так получилось. — Ты не виноват, — Шастун поправляет его, — это… это наша общая вина. Так что прости меня. Простите. — И ты меня. Попов открыл глаза. Его лицо не менялось — не дрогнул ни один мускул. Кто знает, что будет в будущем, но то, что есть сейчас, оставлять никак нельзя. Это мучение для них обоих, и пиздят те, кто говорят, что такие беды надо переживать вместе. Нихера не было лучше. Антон подошел к шкафу и вытащил оттуда свою небольшую сумку, уже прикидывая в голове, как разложить вещи, чтобы все уместилось. — Давай помогу, — Арсений впервые поднимает на него глаза. Шастун не прочел в них ничего, кроме смирения, поэтому кивнул, понимая, что его сердце рвется на куски. По ощущениям было именно так. — Да… В мае мы впервые поссорились, думая, что после экзаменов будет лучше, — Антон усмехнулся, — после экзаменов мы расстались окончательно. — Скучаешь? — Глупый вопрос. Ты бы не скучал? — Скучал, — Матвиенко вздыхает, — я и скучаю. По всему. И в этот момент они оба, не сговариваясь, осознали всё. Как же все изменилось. Сидят и трещат о старых временах, о школе, о любви, о том, как молоды они были в свои семнадцать. А сейчас что? Одного отчислили, другой страдает от головных болей и бессонницы, а, главное, от одиночества. И они оба сидят на холодной кухне, вливая в себя водку рюмку за рюмкой. Не спрашивая, правильно ли это. Так просто надо. — Надо скоро спать ложиться, — Серёжа кладет голову на выставленную руку, — завтра будет лучше. Ты так всегда говорил. — Останешься у меня? — Антон поднял голову и встал из-за стола, собирая пустые тарелки. Рюмки оставил. Бутылка была не пустой. Матвиенко молча кивнул. Даже если не мог бы, все равно остался. Не может бросить ни себя, ни друга, — завтра будет лучше, — повторил он, как попугай, — и решать все будем завтра. Шастун кинул тарелки в раковину и облокотился о столешницу. — Завтра экзамен. Я в девять-девять пятнадцать из дома выйду, — Серёжа снова кивнул, — я вернусь сюда после, либо можем встретиться где-то. — Решим, как встанем. Сейчас бесполезно. Антон сел за стол и снова достал сигарету из пачки. Почти кончилась. Солнце уже давным-давно скрылось за горизонтом. За их разговорами и молчаливыми воспоминаниями прошло более пяти часов. Спать было еще рано, конечно, но хотелось, и причем очень сильно. Или просто не было сил сидеть на этой кухне и перебирать все то, что осталось где-то давно, задолго до сегодня. — Пойдем спать, — после затяжки проговорил парень, откидываясь на стул, — хочу пиздец как. Я не высыпаюсь жестко. — По тебе видно, — ухмыляется Матвиенко и разливает остатки водки по рюмкам, — последняя, — он убирает бутылку и пьет залпом, а потом берет открытую пачку сока и запивает, — я в душ. Антон кивает ему, стряхнув пепел. Он был рад тому, что Серёжа хоть и не курит, все равно не против, что друг дымит без открытого окна. Запах табака его устраивал. — Ты после? — повернул голову к нему Матвиенко, шатаясь, пройдя полпути к ванной, — или тебя пропустить? — Утром схожу. Я днем голову мыл, — неопределенно ответил ему Шастун, закрыв глаза. Друг кивнул и скрылся в прихожей. Когда голова Антона коснулась подушки, он понял, что так и не сделал шпоры на завтрашний экзамен. И так не выучил то, что надо было. «В пизду», — коротко изрек он, поворачиваясь на бок. Серёжа уже сопел где-то рядом, на другой половине кровати, — «завтра что-нибудь придумаю». — Спасибо тебе, Тош. За все. Люблю тебя очень, — пьяно пробормотал он, натягивая одеяло повыше. — И я тебя, — ответил ему Шастун, уже проваливаясь в сон. Почему-то в голове резко всплыл образ Арса, и парню показалось, что его испуганное сердце сжала чья-то сильная рука, почему-то черная и какая-то острая.***
О своем решении «подумать завтра» Антон пожалел, когда зашел на кафедру. В коридоре уже собралось человек сорок пять, почти весь третий курс фармации, и парень тяжело вздохнул. Лучше бы не приезжал. Методичка по аналитической химии была спрятана на животе под ремнем джинс. Белый халат надежно скрывал слегка выпирающий живот, но, если что вдруг, Антон мог сослаться на слишком плотный завтрак с утра пораньше. — В аудиторию попрошу первую группу, — в коридор выглянул преподаватель, качнув головой, — сумки на входе оставляем, телефоны туда же. Антон снова тяжело вздохнул, надеясь через этот поток попасть в класс хотя бы где-то в середине, чтобы успеть занять не самое поганое место. Придется списывать, списывать нагло и беспощадно. Спалось опять плохо. Шастун не знал уже, что делать со своей бессонницей — ему было невероятно хуево. Надоело просыпаться после нескольких часов сна и больше не спать вообще. Он не хотел пичкать себя таблетками, снотворным, но иных вариантов больше не было. К энергетикам уже развилось привыкание — они не работали, ни один из них. «Может, уехать?», — подумал парень, подходя к аудитории, — «приеду сразу на пересдачу». И Антон бы уехал, но что-то ему помешало. Внутреннее «я» упорно говорило остаться, несмотря на все, и парень принял решение написать хоть что-то. А после был безумно благодарен своей совести, или что это там у него советы раздает, так как четверка гордо красовалась в его зачетке. Это конкретно так подняло настроение Шастуна. Совершенно плевать было, что весь билет нагло списан у соседа, которому, по воле судьбы попался тот же билет, что и ему. «Удача иногда смотрит на меня лицом, а не жопой», — ухмыльнулся парень, выбегая из аудитории с какой-то душевной свободой. Пора на волю. В курилке Шастун пересекся со старостой. Ее звали Оля. Она была высокой и плотной девушкой, рыженькой. На курсе она пользовалась хорошей такой популярностью. К Антону она подходила редко, но, как говорится, метко. — С началом каникул, — девушка ласково потрепала парня за плечо, отчего Антон поежился. Староста в группе считалась мамой. На улице было холодно. Метели не было, но тучи гуляли по небу. Мрачновато. В курилке во дворе универа было еще человек двадцать. Экзамен сегодня был не только у фармации. Ребятам повезло, что они успели занять свободные лавочки, так как сейчас здесь окурку негде было упасть, — как планируешь их провести? — Работать, — внезапно помрачнел Антон. Он вспомнил, что уже через месяц должен отдать деньги за квартиру. А денег не хватало конкретно так. Веселое настроение испарилось моментально, — что ж еще делать… надо. Девушка задумалась на секунду, щелкнув колесиком зажигалки. — А ты прям пока свободен-свободен? Или нашел работу? — Я в активном поиске, — кисло ухмыльнулся Шаст, — а есть варианты? — Оля кивнула, — ну-ка, давай. Я весь во внимании. — Наш деканат самый лучший, — издалека начала староста, мельком кинув взгляд на ректорский вход университета, — и с того года, ну, ты знаешь, присоединил к себе много школ, присвоив им статус школ-партнеров, — она сложила пальцы вместе, намекая как бы, что бабки крутятся, и Антон понятливо хмыкнул, — так вот. Они ищут работников в некоторые школы на подработку, в частности в профильные классы. В основном это лаборанты по физике, химии и биологии, ну, на выбор. Хотя у нас выбора нет, как я понимаю. Химия однажды, химия навсегда. Антон что-то слышал об этом. Несколько людей с потока уже написали заявление в деканат, с просьбой подобрать им место, и, вроде как, с понедельника выдвигались на временную работу. — Это надолго? Работа эта. — Две недели — испытательный срок, — девушка затушила сигарету, — оплачивается, если останешься работать дальше. Ну, а потом уже график под расписание, там как получится. — С таким расписанием только работать, — закатил глаза Антон, — остается только умереть, мне кажется. Оля промолчала, где-то в глубине души согласившись с одногруппником. Стало еще холоднее — подул ветер. Северный. — Пойдем пройдемся, а то я окоченею, — девушка мотнула головой на территорию, и они оба вышли за границы курилки, — да ну. Это в плюс. Тебя снимают с летней практики, если отработаешь сколько-то там, плюс, автоматически освобождаешься от общих лекций, от физкультуры, если не ошибаюсь. Некоторые пары можешь посещать с другой группой. — Как все сложно, — изрек Антон, когда они подошли к замерзшему пруду у другого входа вуз, — но заманчиво. А места есть еще? — Можем прямо сейчас пойти все узнать. Если устроит, сразу заявление оставишь, — девушка улыбнулась. Шастун замялся. Лаборантом… да еще и в школе… Да нахуй этих детей, они не сдались ему совершенно. Сердце снова кольнуло. Рука сжимает сильно. Будет по химии их гонять, как Арсений Сергеевич. Антон распрямился. Нет. Он будет лучше. А ещё он не будет, как типичная глупая баба, ненавидеть своих бывших. Антон был благодарен своему химику за все. Он боялся себе признаться, что тот все еще был для него самым лучшим. — Я согласен, — кивнул он Оле, на что девушка улыбнулась еще шире. Знала, что парень не упустит такую возможность, — куда и что писать?***
— Я тебе сейчас такое расскажу, ты закачаешься, — Серёжа придвинул к только появившемуся Антону недопитый кофе из мака, — такая встреча была! — Удиви меня, — мотнул головой друг, присаживаясь за стол, — кого ты тут встретил? — Павла Алексеевича, — Матвиенко заговорчески понизил голос до шепота, — ну, информатик из школы нашей старой, — удивительно, но Антон и без пояснения понял, о ком идет речь. Серёже явно везет на Волю, потому что за последние несколько лет он уже раза четыре случайно сталкивался с ним в самых разнообразных местах — от очереди в макдональдсе до прилавка с алкоголем в спаре. В принципе, неудивительно — район один, не встретить кого-то здесь было тяжело. Шаст, кажется, один раз даже видел Арса, но слишком издалека, чтобы подойти. Да и не хотелось. Антон вообще не знал, что с ним. Из прошлых встреч Серёжи с Павлом Алексеевичем, было выяснено, что химик умотал в Питер к семье в долгосрочный отпуск, а они оба ушли из той школы, в которой работали столько лет, — постояли, потрещали… пока очередь не разлучила нас. — Что он рассказывал? Как жизнь молодая? — Шастун прикинул в голове, голоден он или нет. Наверное, да. — Да вроде ничего, все хорошо, — Матвиенко закинул в рот картошку и мельком глянул на часы. Скоро пора выезжать в Домодедово, — румяный, жизни радуется. Работает где-то сейчас, говорит, вернулся в учителя. Айтишник в себе утомил. Антон хмыкнул. — Я тоже работу нашел, кажется, — Шаст почувствовал, как в животе заурчало, — завтра поеду забирать контракт и отдавать документы, в понедельник выхожу уже. — Да? — Серёжа расширил глаза. Удивление друга заставило Антона улыбнуться, — это очень круто. Поздравляю. А кем? — Лаборантом в школу, другого не дано, — он подпер подбородок рукой, — явно не в аптеку, я уже напрактиковался там, чтобы понять, что работать туда я не пойду. — О… ну, я рад за тебя в любом случае. Работа — это круто, — Матвиенко улыбнулся ему, — а куда? В какую школу? — Не знаю пока. Молюсь всем богам, чтобы не в нашу старую, — Антон вздохнул, — я помню, что оттуда слились почти все учителя, работающие в наше время, но все-таки. — А не лучше работать в знакомой среде? — Серёжа снова кинул взгляд на время и, дернув бровями, встал из-за стола, — там, где ты все знаешь. Может, даже в знакомом коллективе. — Явно не с тем коллективом, что был, — Шастун закрыл глаза. Друг был прав, абсолютно прав, — хотя, пожалуй, почему бы и нет… — Арс все равно в Питер уехал, — мягко начал Матвиенко, подбирая слова — он уже не работает в школе. Антон приоткрыл веки. И вновь он прав. Чего бояться тогда, если самая главная причина страха перед новой работой вообще отсутствует в ней? — Я поехал, — смущенно заканчивает Серёжа, — мне еще в аэропорт трястись, — было решено сказать Диме все, как есть. Горькую правду, она всяко лучше, чем сладкая ложь. Все равно будет больнее, когда она раскроется. — Давай, — Шаст встает из-за стола вслед за другом и приобнимает его, — спишемся еще. Напиши обязательно, как все прошло. До скорого. Матвиенко махнул рукой на прощание и направился к выходу. Антон потер виски. Надо собраться с силами и доехать домой, а там выпить еще кофе и поваляться в ванной. Можно даже не кофе, а вина, если таковое в холодильнике имеется. Парень убрал мусор с их столика, выкинув в урну, и направился к дверям.***
На утро Антон чувствовал себя еще более разбитым, чем обычно. Голова гудела адски. Ночь вновь была почти бессонной. Настолько, что парень в метель во мраке отправился за сигаретами — его пачка закончилась. А потом он курил на подоконнике с открытым окном, не снимая с себя пуховик; было холодно. Даже не позавтракав толком, он ехал в свой самый любимый вуз на свете, чтобы забрать какой-то контракт, какое-то распоряжение на возможность работы в школе-партнере. Если говорить честно, то парень уже немного жалел о том, что решился на эту авантюру. Сдалось ему это все? Вечером Шастун решил не беспокоить Серёжу с Димой расспросами — знал, чем те будут заниматься после такого долгого отсутствия Позова — поэтому утром, как встал, отправил Матвиенко смску с вопросом о положении дел. Пока что никто не ответил. В деканате было почти безлюдно. Непривычно. Антон замирает в нерешительности, не понимая, куда ему идти, а затем видит Олю, вывернувшую из кабинета профкома. — Ты как раз вовремя, пойдем, — улыбается она ему и открывает дверь. Парень направился за ней. Со вчера здесь ничего не поменялось. Маленький такой кабинетик с тремя столами — на каждом по компьютеру и куча каких-то документов. Зеленые стены и стойка с кубками — лишь малая часть гордости вуза, — тебе все одобрили, — Антон не знал, радоваться ему или плакать. Он устало потер глаза и заломал руки на груди, останавливаясь около девушки. Она уже успела сесть за какой-то стол и что-то чиркала в документе, — могу поздравить, — Оля улыбнулась, — чего кислый такой? — Не выспался, — выдавил улыбку в ответ Шаст, зевнув в кулак, — все окей. На это Оля промолчала. Она взяла в руки другой лист и задумалась. — Тебе все равно, где работать? — староста ткнула ручкой на небольшой список школ, — или какая-то конкретно нужна? Если Антон не ошибался, что на данный момент почти все в школы в округе поменяли свое название, поэтому не удивился, когда заглянул в список, и не узнал почти ни одну. — Да вообще пофиг, — парень пожал плечами, — вот тут давай, — он ткнул пальцем куда-то в центр, — номер ничего такой, интересный. Староста кивнула и поставила галочку у номера школы, а затем полезла в почту. — Высылаю этой твои данные и копии документов, — она запечатала что-то так быстро, что Шастун перестал успевать, — они у нас сами как раз недавно запрашивали лаборантов. Нашли уже по физике и по биологии, а по химии нет. Точнее, теперь нашли уже. Эта школа раньше частью комплекса была, а сейчас отделилась окончательно. Поэтому и классов стало больше — три-четыре в одной параллели минимум, старшая школа стала делиться на профили… Антон спал. Он вроде видел девушку перед собой, но совершенно не слушал её бла-бла. Что-то понимал, что-то не совсем. Не критично. Главное, чтобы Оля не заметила его игнор, а все остальное неважно. — В принципе, все, — она снова улыбнулась и забрала из принтера еще теплые листы, — в понедельник к 8:00 едешь по этому адресу, — она указала пальчиком куда-то в низ бумаги, — с этими документами на руках, с трудовой книжкой, с полисом и паспортом. Все расскажут на месте. Вопросы есть? — Оля отдала Шастуну в руки бумаги. — Да вроде нет, — Антон сладко потянулся, размяв плечи, — все ятно и понясно до предела. — Вот и отлично, — она улыбнулась, — внутри файл приложен с договором ректора. На каникулярной неделе следующий загляни вечерком, у тебя расписание свое будет на следующий семестр, — Оля опустила глаза, — если, конечно, будешь продолжать работать. Все, можешь лететь. Спасибо, что зашел. «А нахуй я устраивался тогда, чтобы бесплатно две недели клоуном побыть?», — задумался Антон, когда вышел из кабинета, прижав бумаги к груди, — «на это я не подписывался». На работе парень планировал задержаться подольше, явно не пару неделек. *** Дома Шастун завалился на кровать. Отдых. Каникулы. Работа с понедельника. Он откинул бумаги в сторону, клятвенно пообещав себе, что вечерком заглянет в них, и достал телефон. Был пропущенный от Серёжи. «Нехорошо», — подумал парень про себя и разблокировал экран. Все тело было каким-то усталым. Хотелось валяться и не вставать до конца своих дней. Серый хвост, 13:24 Димас капец расстроился. Вроде ничего конечно, но я вижу что он расстроен и зол. Надо было соврать 17:49 Все хорошо короче мы поговорили и помирились, он надеется что мне будет лучше в свободном плавании Хоть какие-то хорошие новости. Антон был чертовски рад за друга. Коротко черканув ему, что хорошо то, что хорошо кончилось, парень поднялся с кровати. Хотелось есть. Со вздохом собрав документы, разбросанные на простыни, Шаст поднялся и направился на кухню. Ворон встретил его молчанием. В миске еще оставался корм. — Неблагодарный ты мой, — ткнул парень пальцем в клетку и улыбнулся. Ворон приблизился, чтобы цапнуть, но хозяин оказался сильнее, — прям ща, ага. Антон поставил себе греться готовые чебупели (как же он ненавидел это слово, Шаста аж трясти начинало) и сел за стол, собирая бумаги в кучу. Так-так-так, имя и фамилия, ректор, вуз, школа, бла-бла, очень интересно. В самом низу было самое интересное — там стояли контактные данные школы. Под другим номером, конечно, но адрес не поменялся. К сожалению. — Ну нет блять, нет, — Шастун с силой ударил кулаком по столу и завыл в потолок, — нет, — он ударил еще раз, — и еще раз нет! — Ворон испуганно вжался в противоположный край клетки. Именно этого не хотел парень больше всего — узнать в этом адресе адрес своей старой школы, — ну приехали, блять. В той школе за год Антон наворотил много чего. И если прежний состав педагогический не ушел, хотя должен был, работать в таких условиях уже не хотелось. Или все же прав был Серёжа, что родные стены помогут. «Да какие родные стены-то», — фыркнул Шастун, закуривая. Успокоился. Он откинулся на стену. Максимум самые лучшие стены за всю его школьную жизнь… ну да, родные, получается. Стало тяжеловато. Мерзко на душе как-то, неприятненько. Хотелось уже расторгнуть трудовой контракт, но совесть не позволяла. Он только сегодня его заключил. А чего он так парится, собственно говоря? Что его там ждать может? Шаст знал ответ на этот вопрос, но отвечать не хотел. Парень всегда знал, что худший его враг — он сам. И вот эти душевные метания, воспоминания, бросания из стороны в сторону рвут душу сильнее, чем надо. Антон обещал себе, что забудет все, что было (уже вчера он нарушил это обещание официально, хотя и раньше тоже бывало), не будет мучаться и вспоминать. Вся эта ситуация навевала на него тоску, причем дичайшую. Нехорошо будить то, что зарыто глубоко внутри и спит мертвецким сном, ой, как нехорошо. — Ладно, — вымученно выдал Антон, обращаясь к притихшему ворону, отправившемуся драть какую-то шерстяную игрушку-мышку на дне клетки, — посмотрим, что из этого всего выйдет.