Однажды я вернусь к нам домой; С ним на «Ты» перейду, — А ты напомнишь, что я много грешил. До краев бокал наполнил и проблем не решил.
Следующий день Антон провел в каком-то смятении. Ночь была почти бессонной — в принципе, она была такой в две трети случаев. Парень привык, и уже даже не слишком сильно расстраивался, когда утро начиналось с ночи. Делать было нечего — начались каникулы, а работа, если можно ее было так назвать, стартовала с понедельника. То есть, с завтра. И за сегодня, кажется, Шастун успел переделать все дела, которые можно было. И погулять сходил, и сигареты купил себе на запас, с горечью считая каждый рубль, и Диме позвонил рассказать последние события, зная, что тот все равно будет с Серёжей, и всю квартиру выдраил, а после так вообще приготовил себе обед с собой на работу. Непривычно как звучит. Обед с собой на работу. Взрослеешь, Антон, реально взрослеешь. К вечеру Шастун, заглянув в холодильник, обнаружил несколько бутылок вина. Он думал все, когда их можно распить, какой повод. С друзьями, как выяснилось, парень пил исключительно водку, поэтому было принято решение открыть все сейчас. Может быть, сильное опьянение хотя бы позволит уснуть ему этой ночью и выспаться перед завтрашним днем. А он очень-очень важный. Штопор обнаружился в одном из ящиков на кухне. Пожалуй, самая нужная вещь дома, без нее свою жизнь представить нельзя. Как и без алкоголя. Да, Антона это удручало. Сначала друзья подкалывали его, что Шаст только и делает, что бухает. А потом стало не смешно. Шастун реально запил. Нет, не как пьют алкаши — он не валялся в клумбах, не звонил никому пьяным (если только разок, и то, будучи не сильно в дрова), не бегал голым по улицам. Он просто выпивал по вечерам через день, иногда каждый день. Прям совсем-совсем серьезной проблемы парень не видел. «Кто в России не бухает?», — успокаивал он сам себя, смотря на не полностью наполненный стакан. Водка, виски, самодельный коктейль, вино, пиво — все пилось из стакана. Ценителем Шастун не был. Антон присел на кровать и взял в руки штопор. Бутылка вина открылась не сразу. Силы у парня было маловато для своего возраста. Короче, если что, полку прибить или мебель подвинуть без помощи сильных мужских рук не получится. Да. Прямо как баба. Именно так. Шаст залез на кровать с ногами и отпил. Вкусное, красное полусладкое, грузинское. Белые и сухие, полусухие парень не переносил на дух. Нет, если предлагают, отказываться грешно, но сам себе он никогда его не покупал. Горло приятно начало жечь, согревая. Стало чуть легче, и, что странно, при первом же глотке захотелось спать. За окном медленно-медленно летал снег. Завтра будет холодно, надо одеться потеплее. Шапку, что ли, поискать где-то на антресоли. Не любил Шастун шапки, особенно зимой. Мог надеть летом по приколу, но чтобы зимой… Если парень был в шапке, значит, эту шапку натянул на него Арс, скорее всего даже не принимая никаких возражений. Арс. Арсений Сергеевич. Антон захотел завыть громко и протяжно, чтобы услышал весь подъезд, весь район. Может, и к лучшему, что тот смотался в свой ебучий Питер. Глаза бы Шастуна его не видели, ей богу. Да и сам химик не захочет увидеть его. Может, это тоже к лучшему. А он, наверное, все такой же. Такой же высокий, явно меньше Антона, тот вымахал уже до двух метров без учета кепки, такие же глазища яркие, такая же улыбка классная. Эх, Попов, Попов. Шастуну не нравилось, что в последнее время воспоминания о своем учителе все чаще стали приходить к нему. Парень, безусловно, гнал их прочь, но получалось не всегда. Антон помнит, как они гуляли по ночам по Москве. Сидели в какой-то круглосуточной кафешке и пили кофе. Помнит, как вместе пробрались на какую-то крышу в спальном районе, на которой открывался потрясающий вид на город. Парень тогда весь интернет обрыл, чтобы найти хотя бы один адрес открытой крыши — вандализмом не хотелось заниматься. Только встал со школьной скамьи, так если поймают, снова сядет, но на другую. Как говорится, пересядь с иглы мужского одобрения на мужское лицо. Или сядут на твое. Антон пока не определился. Шаст закрыл глаза и поджал ноги. Еще два больших глотка, и он вытирает краем домашней кофты винные губы. Тогда на крыше так хорошо было — они сидели вместе в обнимку. Арс отдал мерзшему парню свою теплую куртку. Солнце только-только начинало вставать из-за горизонта. Антону так нравился мир, который просыпается. Это было чем-то невообразимым. Почему было? Оно и есть. Невероятно наблюдать за тем, как постепенно светлеет ночное небо, сначала окрашивается в нежные цвета, а пестрит красками, бросая тени на многоэтажки. Шастун приоткрыл веки. Ничего не менялось. Его комната — типичная и приевшаяся за два с половиной года. Все в ней было стабильным настолько, что хотелось все постоянно двигать и менять. И все еще хотелось выть от воспоминаний, которые навязчиво лезли в голову. Есть смысл бежать от них? Пожалуй, нет. Лето. Жара. Июнь. Егэ. Именно так пессимистично настроен Шастун, лениво черкая что-то в тетради где-то за неделю перед биологией. Арсений Сергеевич распинается перед ними, несчастными, у доски уже час, пытаясь объяснить ненормальным сдающим, чем отличается жизненный цикл папоротника от жизненного цикла мха. В кабинете жарко. Жарко настолько, что парень тихо стонет, дергая ворот футболки, и вываливает язык изо рта. Невыносимо жарко. Бутылка воды, принесенная полная к началу занятия, была почти опустошена. Помимо Антона здесь сидело еще девять человек — все остальные, кроме Глаши, понабежали из школ со всего комплекса, так как официальная консультация перед экзаменом была назначена именно у Попова. Душно. Жарко. Ужасно. — Доминирующее поколение? — задает вопрос Арс, опуская локти на стол. Ему тоже жарко — на лбу легкая испарина; воротник рубашки заманчиво расстегнут, — у мха. — Спорофит, — уверенно кричит какой-то незнакомый парень у стены, вытягивая руку. — Сам ты спорофит! — повышает голос учитель, почти крича, а потом тяжело вздыхает. До ЕГЭ по биологии неделя, а этот славный малый даже это запомнить не смог. После часа прыжков Попова у доски, даже после этого, — чего, еще раз поедем? Шастун вымученно застонал, опуская лоб на ладони. Мокрый. Жара. Хочется домой под кондиционер, хочется холодного пивка. Литр. Арсений бросил на него сочувствующий взгляд — смысла держать парня не было никакого, потому что это он, вроде как, понимал ну или хотя бы пытался, но отпускать не хотелось. Все равно потом вместе домой поедут. — А бородатое сердечко у него есть? — вновь подал голос парень у стены. Раскосые глазки, темные волосы, явно азиат какой-то, не иначе, — у мха этого. — Оно у папоротника, — лениво ответил учитель и с тяжелым вздохом очистил доску, — еще разок, а потом к голосеменным. У нас на сегодня много работы. Антон закрыл глаза. Легкий ветерок подул в окно. Стало чуть прохладнее, но не слишком; дышать все еще было тяжело. Шастун вытер со лба испарину и жадно прильнул к бутылке, мгновенно осушая ее. Скоро это все закончится. И ЕГЭ, и жара, и школа. Так думал Антон в тот день. И действительно все кончилось, в том числе и их отношения с Арсом. С самым-самым любимым Арсом на свете. Самым лучшим, все еще самым лучшим. Шастун отпил из горла и прислонился к стене. Стало жарко, а легкая тяжесть в голове усиливала ощущения от воспоминаний. Та самая рука вновь с силой сжала несчастное сердце парня. Несчастное, истерзанное. «Да признайся ты хотя бы себе уже», — кричал внутренний Антон, — «любишь его! Скучаешь, как маленький ребенок уже целых три года. И как хватило тебя только, Антон? Как ты все еще не написал ему, не посмотрел, как он там?». А ведь и правда держался. Никого у Антона так и не было после Арсения. Парню казалось, что никого нет лучше. Ладно, не трезвому Антону. Пьяному. И только пьяному. В бутылке оставалась примерно половина. Парень планировал растянуть ее до конца вечера. Но, кажется, у воспоминаний был другой план на этот день. А после ЕГЭ был выпускной. Антон плохо помнит тот вечер. Он много пил, очень много пил. Начиналось все хорошо — он забрал свой аттестат. Хорошенький такой, без троек даже. Перед ним забирал Димка под громкие аплодисменты. Единственный красный в их классе. А после Шаст пил. Ладно, пиздеж. Прибухнул одиннадцатый класс еще перед вручением. В принципе, типичный выпускной — ничего лишнего. Но поэтому и прибухнул, так как аттестаты спокойно могли забрать все. Даже без каких-то конфузов. — Ну шо, вискарь достаю? — Саша заговорщически тряхнул рюкзаком. Бренчит. Сильно бренчит. А затем все Шаст плохо помнит — очень и очень плохо. Выпил он много, слишком много, как ему кажется. Сам выпуск одиннадцатый класс разбил на две части — неистовая тусня в актовом зале, что-то по типу школьной дискотеки, а затем отрыв на концерте для выпускников в Парке Горького. Для тусни в зале, естественно, было уготовлено море алкоголя. Класс должен был находиться под чутким присмотром Арса и Паши, но, кажется, им было глубоко все равно, чем занимается класс, последний раз собравшись вместе. В частности информатику — он пил со всеми сначала просто чокаясь, а затем полез к Шастуну на брудершафт. Попов, сохраняющий трезвость, оттаскивал друга силой, грозя кулаком. А Антон смеялся, глуша стакан за стаканом. Он нажрался — открыто и честно. Об этом, кажется, знали все. В принципе, половина класса абсолютно разделяла его состояние. Шаст напился. Он плохо осознавал, что происходит, особенно после шестого стакана чистого виски, перед которым следовал еще десяток чего-то. Парень не помнил. Но он понял отчетливо, что же случилось, когда Попов с силой затащил ученика в кабинет химии. Закрыл дверь на ключ и приподнял Антона за ворот пиджака. Да, Шастун сегодня вырядился праздника ради. И, кажется, учитель тоже это оценил. Парень помнит плохо, очень-очень. Помнит, как химик чуть ли не вытряхивал его из рубашки. Помнит, как кусал — видимо, Арс все же немного выпил праздника ради — кусал достаточно сильно для своей обычной нежности. Помнит, как повалил на кафедру, скидывая со лба взмокшую челку. Помнит, как целовал так долго, что стало не хватать воздуха. Помнит, как тот втрахивал в стол, заткнув рот рукой так, что у парня остались следы на лице от пальцев. Стоны сдержать все равно не получается. Помнит, как плавился под этими сильными руками, их обладатель знает, как обращаться с парнем, как никто другой. Помнит, что на его теле точно останутся следы от зубов и губ — тогда его это реально беспокоит. Помнит, как царапал химику спину и цеплялся за него, дрожа от каждого толчка. Горячо и жарко. Пошло и громко. Приятно и грязно. Трахнул на столе, как суку последнюю. Он слишком сильно пьян, чтобы что-то слишком сильно понимать. Все будет потом, после, явно не сейчас. — Я так вас люблю… точнее тебя, — пьяно бормочет парень, усаживаясь к учителю на колени. Ему немножко легче, когда все кончилось, —ты самый-самый замечльный, — Антон хлопнул глазами. Кажется, немного не то сказанул. Химик улыбнулся и обвил руками худое тело, — я ни за что в жизни тебя никому не отдам. Они расстались через месяц. Антон допил первую бутылку залпом и откинул её от себя с какой-то ненавистью, смешанной с отчаянием. Стекло со странным треском ударилось о пол, но не разбилось. Удивительно. Шастун потянулся за второй, уже открытой ранее. Когда-то не так давно, пока Поз грыз гранит науки в Италии, они с Серёжей откупорили бутылку, но впоследствии передумали пить. Бутылка осталась нетронутой до сегодняшнего вечера. Тяжесть в голове усилилась. Парню уже хотелось бузить и трахаться. Стандартный набор среднестатистического неудачника. Перед глазами еще ничего не плыло, если только немножко, но Шаст чувствовал, что близок к этому. Он всегда пьянел очень и очень быстро. Пробка летит вслед за первой бутылкой. — Антон, ты ненормальный! — слегка раздраженно кричит химик с порога. Снова жара. Арс отдергивает штору в сторону, — ты сваришься, как курица гриль! У нас здесь финская баня, что ли, я не пойму? Шастун устало смотрит на своего учителя. Вода, перемешанная вместе с пеной, достает ему до ключиц; Попов неосознанно замирает на них взглядом. В ванной душно и потно, слегка мутно. Пар туманится клубами, оседая на стекле над раковиной. Даже отражения своего Арсений не видит. Может, и к лучшему? — Мне так комфортно, — Шаст ухмыляется, — да и не такая она горячая, как кажется, — ох уж этот Арсений Сергеевич — вечно он все преувеличивает. Попов закатывает глаза и облокачивается ладонями на бортик ванной. И Антон реагирует моментально — так, чтобы химик понял все в последний момент. Он, вдохнув, ныряет, а затем, всплыв, прижимается губами к губам Арса. Тот целует его, а затем ухмыляется, когда Шастун, тряхнув волосами, возвращается в воду. На его плечах красуются капли воды — большие — они стекают вниз по костлявой груди, растворяясь в общей массе. — Эй, русалка, — улыбается Попов. Антон подается вперед и… с силой тянет химика на себя. Да с такой, откуда у него вообще такая, что тот, не удержавшись, рыбкой летит в ванную, подняв кучу брызг. Шастун заливисто смеется. Учитель своим весом тянет его на дно, оказавшись в воде. Он тряхнул волосами и кашлянул, убирая влагу с лица. — Живой? — ехидно хихикает парень, а затем охает, чувствуя, как сильные руки сжали его бедра, — понял, живой… Арс выныривает из воды по пояс. Одежда вся промокла насквозь. Тяжело. Попов наседает на Антона, седлая его бедра, и парню страшно интересно, что же будет дальше. — И что это за выкрутасы? — хмурится он, — что ты хотел мне этим сказать? — мужчина держит лицо еще несколько секунд, а потом, когда ученик прижимается к нему всем телом, не сдерживается и улыбается. Антону плохо, Антону реально плохо. Он жадно глотает вино в одиночку и тешится болью ушедших дней, распаляя себя все сильнее и сильнее. Парень моргнул. А вот и головокружение, родное, как всегда здесь. Пришло, когда его не ждали. В теле как-то слишком легко. Глаза закрываются. Шастун садится на кровати максимально ровно и закрывает лицо руками. В ушах противно застучало. Кровь, что ли… Не, так он уснет моментально, надо поменять позу. К горлу подступила тошнота. «А нехуй было в два глотка все лакать», — мрачно осаждает себя парень и берет в руки телефон, который валялся под боком все это время. Парню слишком плохо. Надо допить эту чертову бутылку и написать Димке.***
Антон проснулся почти бодрым и веселым даже без будильника. Хотя, пожалуй, это было верным. Разбитым парень просыпался именно из-за трели назойливой техники под ухом. Если он просыпался сам, то проблем не возникало. На полу около кровати стояли две пустые бутылки вина — остаток после бурной ночки, даже почти вечера. «Класс», — подумал он и заставил себя с силой подняться с кровати. Доброе утро, страна! Сегодня начинается поистине новый эпизод его жизни. Парень смачно зевнул и почесал затылок. Вся простынь на кровати была сбита набекрень, скомкана по центру, одеяло валялось где-то в ногах. Видимо, что-то снилось эдакое, что заставило Шаста во сне скакать, как конченого. Антон потянулся и неспешно тронулся на кухню. Неубранная постель может подождать до вечера, сейчас есть дела поважнее. На столе обнаружились контейнеры с едой — целых три. Шастун поблагодарил себя за свою собранность — он у себя умничка, еду с собой на работу приготовил. Адски хотелось пить. Когда с жаждой было покончено, парень кинул контейнеры в рюкзак и направился в ванную. Солнце еще даже и не думало вставать из-за горизонта. На улице стоял беспросветный мрак, в свете фонарей которого не было видно ни снежинки. Штиль. А вот ближе к восьми солнце все же встало. Именно в тот момент, когда Антон опаздывал в первый рабочий день. Проклятые дороги, покрытые льдом. Парень специально решил выйти из дома заранее, чтобы точно успеть, но судьба имела на него другие планы. Просто имела. По пути Шастун трижды споткнулся и дважды упал, впечатавшись в снег. Утра лучше не придумаешь. На подходе к школе Шаст неуютно поежился. Знакомое здание было буквально в ста шагах перед ним. Все такое же, как раньше — с виду ничего не поменялось. Даже покрасить не удосужились. И на парня нахлынули воспоминания. Вот на этой дорожке, чуть поодаль, друзья всегда собирались перед учебой. Вон у того забора Антон всегда курил, зная, что получит нагоняй. Вон на той площадке, которую почти не видно, после уроков почти всегда проводились сборы на качелях или на карусели. Иногда туда бегал покурить и Павел Алексеевич. Стало как-то слишком грустно. Наверное, это было большой-большой ошибкой, когда парень решил прийти сюда работать. И неважно совсем, что учителей, родных и даже в какой-то степени любимых, уже нет в этом здании. Сама школа навевала тоску. На школьном дворе было людно даже в восемь утра. На учебу торопилась в основном начальная и часть средних школ, поэтому высмотреть в толпе хоть кого-то знакомого было невозможно. Солнце уже встало. Оно окрашивало свежий снег — ночью была метель, — лежавший на асфальте, в яркие цвета, искрящиеся блеском, и смущенно заглядывало во двор откуда-то с горизонта. Невероятно холодно. Это понял Антон в тот момент, когда обнаружил на шерстяном шарфе иней. Подморозило конкретно так. А небо было ярко-ярко голубым, ни одного облачка. Слишком тихо и спокойно для такого важного дня, именно поэтому парень уже жопой чувствовал что-то нехорошее. Охранник на посте, разумеется, был совсем другой. Явно не тот, что работал здесь три года назад. Он сидел, насупившись, и дергал губами с ярко-рыжими усами над ними. Волос на голове такого же цвета не наблюдалось. — Извините, — негромко позвал его Антон, грея руки друг о друга. Шарф шарфом, шапка шапкой, а перчатки он дома все же умудрился оставить, — я на работу устраиваться, мне надо к… — а к кому ему надо? Хороший вопрос, — к директрисе попасть, она знает, что я приду. Дядя лениво поднял на него взгляд, а потом, махнув рукой, нажал у себя на кнопочку пропуска. Удивительно. На турникете зажглась зеленая лампочка. Шастун прошел к раздевалкам, черт возьми, ровно к тем, у которых был три года назад. Он всегда вешал одежду в пятый класс, когда прибегал на соревнования. Теперь же все изменилось. Вместо решеток стояли двери — самые обычные, деревянные. На них были указаны классы на металлической табличке с гравировкой. Стены между раздевалок были покрашены в светло-розовый. А раньше был персиковый. Антон тяжело вздохнул и направился дальше. Стянув с себя пальто, он вновь надел на спину рюкзак. Мимо него туда-сюда сновали ученики. Почти все из них были парню по пояс. Шасту было как-то дурно от всего этого. Не верилось, что он снова здесь. Краска краской, двери дверьми, а атмосфера никуда не делась. Все та же нерабочая бегущая строка на выход в коридор, все то же зеркало у раздевалки одиннадцатого класса. На пробковых досках висели плакаты, посвященные борьбе с наркотиками. Интересный досуг, пожалуй. Хотя, наверное, в любой школе хоть раз затрагивалась тема наркотиков. Как-то защемило сердце. Все такое по-своему родное. Ведь последний год учебы прошел здесь, и этот год стал самым лучшим в жизни парня. Он помнит, как на этих лавках у окон они сидели на переменах, грелись на солнце, смеялись и бегали в столовую за чем-то съестным. О столовой — под конец года Антон получил в классе прозвище «хранитель буреков». Такой булочки из буфета в виде улитки, каждый круг которой заполнен мясной или куриной начинкой. Шаст лопал их без конца. Ах, какие же воспоминания. И все здесь, где-то в сердце. Со школой тогда парень простился почти легко — поревел денек в ванной в тайне от Арсения (конечно, тот все понимал и видел), а потом как-то перегорел. Было грустно, но не смертельно. Жить можно было, короче. Но в последнее время Шастун ловил себя на мысли, что действительно скучает по всему этому. Как можно было не ценить то время? Как можно было его так бездарно про-е-бать? Парень на секунду остановился и поморщился. Нога неприятно кольнула в месте старых шрамов. Шастун поджал губы и сделал шаг вперед. Почти не держит. Иногда такое случалось — боль непроизвольно появлялась на месте, нет, не шрамов, воспоминаний, — и Антон начинал хромать. Было реально неприятно, и это граничило с болью. Да и без боли иногда хромота появлялась, словно гром среди яркого неба. Наверное, просто что-то неправильно зарослось или типа того. Если честно, Антон не знал, куда ему идти дальше. Наверное, в учительскую или правда в кабинет к директрисе. Шастун еще раз вздохнул и завернул в коридор. А вот тут уже изменения посерьезнее. Вместо зимнего сада с маленьким фонтаном и стендом с наградами здесь раскинулся… Просто коридор. Сад был заделан стеной. На его месте красовалось парочка дверей, видимо, созданная под работу администрации. «Они убили самое красивое, что было в этой школе», — мрачно подытожил Антон и интуитивно направился вперед. Кабинет труда на месте — приоткрыт, но никого в нем нет. Парень следует дальше. Кабинет директора тоже на своем привычном месте и, удивительно, тоже закрыт, — «значит, все пути ведут в учительскую». Шастун едва заметно похромал дальше — скорее просто пошел. По ходу коридора появилась куча новых дверей и пока парень не представлял, куда именно ему стучаться. Но все сразу стало понятно, когда в самом конце, почти у лестницы, оказалась нужная ему дверь. «Учительская», — гордо было написано на ней. Из-за двери раздавались какие-то голоса. Не врет табличка походу. Наверное, там слишком много народу, потому что гул стоял приличный такой. Или просто велось бурное обсуждение чего-то там. «Давай, Шастун», — хлопнул парень по своим щекам, перекладывая шапку с шарфом и пальто в другую свободную руку, — «постучать и зайти это не так страшно, как кажется. Все намного проще». Легче от утешения не стало совершенно. Но делать как-то нечего. Не будет же он стоять здесь, одинокий, в этом пустом коридоре с зимней одеждой в руках, и сиротливо ждать, пока кто-то его заметит? В конце концов, это же он пришел на работу, а не работа к нему. «Ну вот и все», — обрубает самого себя Шастун и глубоко вздыхает. Пора. Антон стучится, а потом с силой открывает дверь. Все разговоры, стоявшие в кабинете, резко обрываются, будто кто-то выключил звук. И не так страшен оказался этот ваш стук в дверь — было почти комфортно. Ну, относительно. Шаст делает шаг вперед, чуть морщась от яркого больничного света. Ей богу, в этой школе никогда не экономили электроэнергию. Чего уж там, при входе только софитов и неоновых вывесок не хватает для полного счастья. Парень обводит взглядом кабинет. И почти первое, что он видит — знакомые лица. Не стены, не столы, не награды, переехавшие сюда к окошку, а именно знакомые лица. Слишком знакомые. Павел Алексеевич, с застывшей ложкой заварного пюре у рта. И Арсений Сергеевич, просто с застывшим лицом. Как изваяние. В этом свете такой же прекрасный. В смысле, как изваяние. Антону стало дурно, и он отвел взгляд, будто сделав вид, что увиденное совершенно не шокировало его. Глаза почему-то защипало, а по макушке будто огрели хорошенько так чем-то — в ушах зазвенело слишком сильно для «не шокировало». Попов, мать его, Арсений Сергеевич. Укативший блядствовать в Питер, провались он к черту, сидит он здесь, румяный и довольный жизнью, греет жопу. Одет так, как всегда — идеально выглаженная рубашка, пиджак сверху. Явно не просто посидеть пришел. Вот какой же пиздец, ну. «Прямо сейчас стартануть отсюда прочь уже глупая идея, да?» — спрашивает Шаст сам у себя, чуть насупившись. Самый страшный и желанный сон (ха-ха, бес-сон) последних дней воплотился в реальность, и парень на секунду поджал губы. Ноги подкашивались, и Антон с силой сжал пальто с шапкой, надеясь, что они удержат его на плаву. Интересно события развиваются. Практически около него застыла женщина средних лет в деловом костюме, блондинка в законе с виду. Видимо, кто-то важный теперь в этой школе. — Вы же… — она вскинула брови. Ну и мерзкий голосок у неё. — Здрасьте, Антон! — ага. Шастун не вспомнил ничего лучше, чем та ебнутая реклама орбита. Удивительно, что именно это пришло ему в голову. Все присутствующие посмотрели на него… Ну, как на обычного человека. В этой фразе не было ничего такого, что могло бы смутить. Даже Арса, застывшего с каменным лицом. И нельзя было даже понять, что он чувствует — злой ли он, грустный, веселый, или ему вообще на все плевать. А вот до Паши, кажется, дошло, и он прыснул в кулак, опуская голову. А до Попова явно нет, судя по его не меняющемуся выражению лица. Скулы напряжены. Он тоже удивлен не меньше парня. — Ах, а мы вас ждали! — натягивает улыбку женщина, — меня зовут Виктория Сергеевна. Я завуч в этой школе. А вы, если правильно понимаю, новый лаборант по химии, да? Шатун Антон… э-э-э… — Вы абсолютно правы, но только я Шастун, — Антон перебивает её и выдавливает из себя уродливый оскал, по которому все становится ясно. Пусть женщина не утруждает себя попыткой вспомнить его отчество. Краем глаза парень подмечает, как Воля дернул бровями, гаденько улыбнувшись, и отправил ложку с пюре в рот. Все понял, зараза, все он понял. — Отлично! — она улыбнулась еще шире и отвернулась ко всем присутствующим, — с этого дня Антон часть нашего коллектива на, пока что, испытательный срок длиной в две недели. «Пиздец, дайте мне выйти отсюда», — будто кричит все лицо Шастуна, но тот лишь невинно улыбается и переступает с ноги на ногу. Как-то тяжело было делать каждое дыхательное движение, словно легкие окаменели, а все альвеолы полопались. Он заметил на себе взгляд Арса. Оценивающий. Он осматривает его с ног до головы, будто что-то отмечая для себя. Одежду, фигуру, волосы, лицо. Ну хули, пусть смотрит и на ус мотает, что одет дорого-богато, на самом деле нет, что выглядит хорошо, что поправился до относительно здоровой худобы, что на лицо почти свеж. Пусть знает, какого принца без коня, с вороной, потерял. Шастуны на дороге не валяются. Разве что очень и очень редко, по большим праздникам. — Как и Валечка, — завуч указала рукой на девочку поодаль. Она стояла у окна, так же, как и Антон, держа в руках пуховик с шарфом вместе, где-то снизу виднелась черная женская сумка. Девушка серая мышка такая — небольшая по всем параметрам, с русым хвостиком, глазки темные, — только она у нас физик. «Если тот старый пердун остался на должности физика, то девчонке однозначно пиздец, — ухмыльнулся про себя Антон и негромко вздохнул. Вот теперь бежать уже точно поздно. Арсений уже явно рассмотрел парня со всех сторон. Если взглядом можно было бы выебать, Шастун уже курил бы на балконе. Воля все еще гаденько смотрел на него, будто что-то знал и понимал, ну или просто хотел поглумиться. Знает Антон этот его взгляд, проходили. Арс из состояния кирпича выходить не собирался, — «да у вас все на лице написано, Арсений Сергеевич. Не хотел бы сейчас остаться с вами наедине. Придушите же голыми руками». — Тошенька, — лучезарно улыбнулась ему Виктория Сергеевна, и парень чуть не попрощался с остатками вина в его желудке, — у вас, наверное, рюкзак тяжелый. Вам помочь? — парень замотал головой, отступая на шаг назад, — ох, забыла совсем! А химик-то наш! Арсений Сергеевич его зовут, вот он собственной персоной, — женщина указала ему рукой на мужчину. Смотреть Шастуну не хотелось, — думаю, вы поладите. Он у нас покладистый дядька. — Рад познакомиться, — выдавил из себя Антон и кивнул в пустоту — будто химику. У них выхода другого нет, кроме как поладить друг с другом. А про характер Арса парень явно знает побольше завуча, — а куда мне идти? — он наконец-то поднял глаза на кабинет. Все продолжали пялиться на него, как на зверя диковинного. Н-да… Даже Вале уже было уделено меньше внимания, чем ему. Лучше б вообще не появлялся здесь, пропади пропадом это место. — Ой, Антошенька, вам в трехсотый кабинет, а вам, Валенька, в триста пятый, — она вновь улыбнулась, — почти соседи, — Шастуну открыто хотелось блевать. Какая же она мерзопакостная, ей богу! Стало душно. Парень оттянул ворот изумрудного свитера и поежился. Наверное, горло сжимает невидимая рука Попова. Не дает жизни ему спокойной, сучара такой. Находиться в этом кабинете сил не было. Пора сделать перерыв на стратегическое отступление, а вовсе не на дезертирство. — Я тогда пойду пока вещи положу, осмотрюсь, — Антону было совершенно все равно, что ему в спину уставился с десяток пар непонятливых взглядов. Просто хотелось уйти отсюда, уйти и не вернуться никогда. Может, сбежать прямо сейчас? «Да ну тебя!» — раздраженно ответил Шастун своим мыслям, — «еще сбегать мы будем, ага, еще чего. Пиздуй давай в лаборантскую, ты сам этого хотел». Шаст со вздохом направился наверх. На этой лестнице осталось все так, как и было три года назад. Краска местами облезла, где-то на ступеньках проступали трещины. Ах, родная школа, как же ты прекрасна! Пожалуй, это невероятно, возвращаться в те места, где все осталось неизменным, чтобы посмотреть, как изменился ты сам.***
В кабинет заглядывало солнышко. Антон замер на пороге, осматриваясь. Все на своих местах. Даже куртка Арсения Сергеевича, как раньше, висит на стуле. Доска изменилась, правда — ее заменила электронная. На двери лаборантской висел все тот же свод правил о нахождении в химическом кабинете. Короче, ничего не жрать и не нюхать. А лучше вообще держаться от всего этого подальше. Шастун удивился самому себе. Чего-чего, а это правило он точно нарушил. В лаборантской летала пыль в солнечном свете; шторы были открыты. Шкафы с препаратами — все поделено по классам веществ. Щелочи, основания, кислоты разбавленные, кислоты концентрированные. Аж глаз радуется! Арсений Сергеевич очень любил порядок всегда и везде. И даже в голове. В других стеклянных шкафах стояла химическая посуда. Мензурки, колбы, воронки, кристаллизаторы, реторты, чашки, ступки. Антон явно попал в свой рай. Наверное, он умер, умер еще давно. На кафедре им разрешали смотреть, но не всегда трогать, а теперь же все это находилось в шаговой доступности. Обрассматривайся на здоровье. Чуть поодаль был стол со стеклом на нем. Он был пуст. На стуле около висел белый халат и аккуратно стояли ботиночки, рядом сиротливо ждала хозяина сумка. Халат, видимо, был один. «Не зря я припер свой», — улыбнулся парень, радуясь, что нарушает один из главных уставов университета. Носить халат, шапку, маску вне стен здания было категорически запрещено — медицинская этика не позволяла. У другой стены перпендикулярно окну, прямо около выхода в сам класс, стоял еще один столик для подготовки препаратов. Даже здесь царил порядок — ни пылинки не было. Чистые колбы стоят на раковине, мерные весы тоже вымыты. Ну Попов, ты совершенно не изменяешь себе! «А мне может быть и изменяешь», — с грустью подумал Антон и наклонился к небольшому шкафу с замком на нем. Тоже на своем месте. Стоит, родной, отпугивает надписью «Запрещенные в школьном курсе препараты. Опасно для жизни». Сбоку ящика был представлен перечень веществ. Арсений Сергеевич, теперь же Шастун официально его подчиненный, да еще и младше его на десяток лет, всегда закрывал ящик на замок. Показывал только один раз перед самим экзаменом, отчего парень восторженно пищал. И опыты ему тоже показывал. Цвета осадков, красивые такие. Черные, синие, кирпично-красные, бурые. Только ему показывал, и больше никому. Именно в тот момент Антон понял, что страстно влюблен не только в своего учителя, но и в эту науку. Хлопнула входная дверь в кабинет. Шаст поднял голову и поднялся с колен. Он так и таскался по лаборантской с черным шерстяным пальто и рюкзаком за спиной. Только вот куда это положить… Антон пока не чувствовал себя настолько дома, чтобы разбрасывать вещи, как носки с трусами. Для этого есть квартира. Ну, наверное, если осторожно сложить все на полу около стола, то никто от этого не пострадает. Шастун скинул рюкзак на пол и положил на свободный стул пальто с шарфом и шапкой. Надо доставать халат и… А что делать-то надо? Всю инструкцию надо получать у Попова, а пересекаться с ним ой как не хотелось. Хотя учитель был уже в кабинете — парень слышал, как тот ходил туда-сюда. Волнуется, сто процентов. Антон вздохнул и вытащил белый халат из рюкзака. — Я тебя гладил? — негромко спросил он у него. Молчание, — гладил. Я тебя складывал? Складывал. Почему ты как из жопы? — Халат ничего не ответил. Стыдно, наверное, за свое поведение. Он всегда был такой, с самого первого курса. А вот у Арсения халат не такой мятый. Он идеальный. Ну и сам Арсений тоже идеальный, — н-да… На чужом дворе трава всегда зеленее, это факт. Антон напяливает на себя недостающий элемент одежды и поднимается с колен. Надо бы еще кроссовки переобуть… К двадцати годам жизни в парне проснулся мозг — он наконец-то перешел в зимнее время с кед на тяжелые ботинки, почти армейские, но чуть покороче. Ноги парня радовались, постоянно находясь в тепле. Но болел Шаст все так же часто и сильно, как раньше. Видимо, дело все же не в промерзании конечностей. А Арс так и не решился открыть дверь и зайти к Антону. И парню даже интересно было, что его останавливало. Совесть? Да тот вроде ни в чем не виноват. Страх? Да Шастун не настолько урод. Может, щемящее сердце? Уже более правдоподобно. Размышления прервал звонок на первый урок. Вау, даже звонки не поменялись. Играла все та же ненавязчивая мелодия, что и раньше. Антона она всегда бесила жутко. И самое интересное заключалось в том, что парня в школе от нее тошнило, но как только он выпустился, не смог вспомнить ее, ни одной ноты. Загадка природы, не иначе. За дверью раздались голоса и топот множества ног. Классно ты работаешь, пацан, нихуя не зная. Ни что делать, ни что за класс сейчас пришел. Я думаю, ты однозначно протянешь тут две недели. Именно тогда, когда Антон переодел ботинки и выпрямился, дверь лаборантской с силой открылась. Ну кто же еще это мог быть? Вариантов немного — целая единица. Шастун поджал губы и понял, что обернуться у него не хватает сил. Он не может посмотреть в глаза тому, кто замер в дверном проеме. Наверное, как и раньше — стоит, приложившись плечом к косяку и сложив руки на груди. — Привет, — раздалось откуда-то со стороны входа, и Антона будто током ударило. Голос совсем не злой. Самый обычный из самых обычных интонаций Арсения. Спокойная и умиротворенная, лишенная каких-либо эмоций. Шастун сглотнул слюну и съежился. Повернуться все еще казалось ужасной идеей. — Привет, — выдавил парень из себя и пнул рюкзак ближе к столу. Повисла неловкая пауза. У Антона сперло в зобу, а в ушах застучало. Он такой идиот, господи, как можно быть таким уебаном? Знает только Антон Шастун. Он даже голос свой не узнал — дрожащий и хриплый. Не таким он хотел показаться химику, совершенно не таким. Держал лицо, как мог, а провалился на самом банальном. Учитель ничего не ответил. Раздались шаги, смешавшиеся с общей гулкой массой за стенкой. Пошел урок свой вести, а как же еще. Уроки важнее даже того пиздеца, что происходит между ними. «А что между нами происходит?» — почесал репу Антон, направляясь за Арсом, — «да ничего. Мы просто не виделись два с половиной года, расстались на не очень хорошей ноте, а теперь будем работать вместе две недели. Или даже больше». Шастун задумался так сильно, что не заметил, как оказался в кабинете. На него уставилось около тридцати пар глаз. Дети совсем еще. И замолчали все так же резко, как в кабинете завуча получасом ранее. Неловко. Парень смущенно покраснел и переступил с ноги на ногу, собирая руки в защитном жесте на животе. — Знакомься, 8 «Б», — Попов повернул голову на Шаста и обезоруживающе улыбнулся, — это наш новый лаборант, зовут его Антон, для вас Антон Андреевич. Дети промолчали. Антон наконец-то решился поднять глаза на своего учителя. Тот смотрел прямо на него, не отрываясь. И Шастун решил сам сделать первый шаг навстречу. Он улыбнулся — искренне и не фальшиво, как при первой их встрече сегодня, тепло и нежно, как раньше. Будто видел перед собой… Ну… Старого друга. И Арсений повелся. Улыбнулся так же в ответ, легко и почти незаметно кивнув. У Антона кровь к щекам прилила, и моментально стало жарко до невозможности. — Он на скелета похож, — раздалось откуда-то с задних парт. Сука. Урод. Гад, прервал всю романтику. Шастун даже не обиделся — это его привело в чувство. Он цыкнул и облокотился на край кафедры около раковины. — А делать он что здесь будет? — вещал все тот же молодой человек с галерки, — убираться? — Тебя отсюда если только, — беззлобно ответил Антон, — от меня что-то требуется… — он перевел взгляд на Арсения. Кто-кого, а его точно задели внезапные реплики из класса, -… Арсений Сергеевич? Попов аж слюной поперхнулся. Все возвращалось на круги своя. — Да, пожалуй да, — он взял себя в руки и привычно насупился, — в шкафах все в открытом доступе, в том числе и посуда. Подготовь несколько пар реагентов, в результате дающих цветной осадок. Ярких каких-нибудь, на твой выбор. Это для девятых классов на лабораторную работу нужно. Шаст кивнул и последний раз обвел взглядом класс, а затем вернулся в лаборантскую, закрывая за собой дверь. Оказавшись в тени, он глубоко вздохнул и прижал руки к горящим щекам. Красные наверняка. И, судя по всему, химик не то, что не хочет его прям видеть. Если только совсем немножко. По крайней мере, он хотя бы улыбнулся своему новому протеже. А это половина успеха. Что-то как-то резко в парне проснулась уверенность, что две недели он продержится с легкостью. Не сможет он даже при всем желании пожаловаться на работу Шастуна завучу или, еще хуже, директрисе. Слишком много их связывало для такой подлянки. У Арса рука на это не поднимется. По крайней мере, Антон на это надеялся. «Зато поднимется кое-что другое», — ухмыльнулся он своим мыслям и потянул на себя дверцу шкафа с надписью «соли».