Время сквозь пальцы вечно течет. Не хочу жалеть ни о чем. Пылко стремясь в полет за звездой… Я не вернусь сегодня. Домой. Сжигаю минуты до встречи с тобой. Лишь бы поскорей повстречаться с тобой.
Разобравшись с незамысловатым занятием, Шастун блаженно откинулся на стул, открывая контейнер с завтраком. Поесть дома, конечно же, было отвратительной идеей, вместо еды парень выбрал сон, поэтому приходилось утолять голод сейчас. В контейнере гордо лежала внушительная такая горка стручковой фасоли, яичница из двух яиц и тост с сыром. Какой же Антон у себя замечательный, какой хороший, что додумался сделать все с вечера. Шаст взял в руки вилку и принялся за трапезу. Со стеклом на столе играло солнышко. Настроение было средненьким — вроде все хорошо, а вроде и погано как-то, прям пиздец. Парень пока не мог определиться, что же ему сейчас ближе. За час в его жизни произошли существенные изменения, и их было сложно за такой короткий промежуток уложить в голове. «Действительно час», — потянулся Антон, заслышав звонок на урок. Как-то быстро время пролетело. За дверью раздались торопливые шаги. Зашумел школьный коридор. А ведь в институте все совсем по-другому, не так, как было раньше. Арсений. Он реально здесь. Не в Питере, не дома, не в другой школе, а именно, сука, в этой. Как будто здесь мёдом намазано. Почему он не ушел, почему вернулся? Так много вопросов, так мало ответов. В кабинет постучали. Антон поднял голову, выпадая из реальности, и убрал ото рта вилку со стручковой фасолью на ней. Если выбирать между тарелкой жареных пельменей и тарелкой зеленых овощей — брокколи, стручковая фасоль, зеленый горошек — парень, не задумываясь, выберет… Да обе тарелки он смолотит за минуту. Шастун уж очень любит есть, к сожалению. Или к счастью. Радовало то, что парень не поправлялся от всего этого добра, да еще и в таких количествах. Но на самом деле Антон ел мало, реально мало, если сравнивать со статистикой питания парней его возраста. Все вышесказанное может стать рационом на весь день, при большом желании. Дверь бесстыдно отворилась. Парень напрягся, ожидая увидеть Арсения Сергеевича, но в кабинет вплыл Павел Алексеевич, счастливый и максимально довольный. — Шастун, солнце мое, это правда ты? — он хмыкнул и взял курс на Антона, смирно сидящего за столом, — приятного аппетита. — Столько внимания ко мне, — Шаст вскинул брови, — это всего лишь я, Шастун длинный Пипин отсталый в восьмом поколении. — Совсем не изменился, — напускно всхлипнул информатик и, подавшись вперед и поддавшись чувствам, не выдержав, обнял парня, сильно и крепко. Антон опешил, — такой же костлявый, черт бы тебя побрал! Шаст сначала нахмурился, а потом все равно расплылся в улыбке. Воля отпрянул от Антона, выглядя таким же счастливым, как и у двери. — Это все, за чем вы сюда пришли? — поднял брови парень, отправляя в рот вилку с недоеденной фасолью. — Ну… — учитель задумался, — в принципе, да, — он улыбнулся, — я свою миссию сделал, — он развернулся и продрейфовал к выходу. У самого дверного косяка он обернулся, улыбнувшись, и добро подмигнул, — заходи, если шо. Всегда рад буду. Антону стало как-то легче в этом новом для него утре. Павел Алексеевич всегда был классным — словно не от мира сего. Слегка придурковатым, не слегка гиперактивным, но все равно покладистым. Учитель исчез так же быстро, как и появился. Он был здесь буквально секунд пятнадцать от силы, но достаточно неплохо сумел поднять настроение Антону. Парень вздохнул и вернулся к приему пищи. Фасоль с яичницей и тостом было лучшим завтраком на свете. Где-то в рюкзаке еще йогурт питьевой должен был валяться… — Зачем он заходил? — раздался еще более знакомый голос оттуда, где минутой ранее скрылся информатик. — Поздороваться после долгой разлуки, — «как нормальный человек» — мысленно добавил Шастун и положил в рот целый куриный желток. Самое вкусное, что только может быть в яичнице, и неважно, до какого состояния он приготовлен. Арсений кивнул и обратил взгляд на несколько подносов, стоящих на столе около Шастуна. Они были полны самыми разнообразными реактивами. На одном были щелочи, а на другом соли. — Моя ты умница, спасибо огромное! — Спасибо на хлеб не намажешь, — выдавил из себя Антон, а потом, увидев насмешливо-насупившийся взгляд Попова, быстро исправился, — не требуется априори, это моя работа. — А это просто вежливость, — улыбнулся ему Арсений Сергеевич и, подойдя к подносам, забрал сразу два и осторожно, стараясь все удержать, направился к выходу. «Чудеса физики, да и только», — ухмыльнулся Шастун, наблюдая, как химик выносит из кабинета два полуполных подноса, смыкая их по бокам, — «в очередной раз удивляют нас, простых смертных». Так, стоп. Посмотрим мельком на несуществующие часы на запястье. 9:20 — время обиды. «То есть, вот это «просто вежливость», сказанное напоследок», — Антон оскалился самому себе, с жестокостью расправляясь с несчастной фасолью, — «это издевка? Ну пиздец, просто пизда какая-то. Я тут с ним по-доброму пытаюсь, а он…». Попов еще и издевается над ним, вот упырь. Или нет, наоборот. С такими сочувствием и жалостью была брошена эта его фраза, что парень моментально почувствовал себя самым брошенным на всем земном шаре. И обиженным. Ну и пожалуйста! Пусть упивается мыслями, что ему приползли в ноги, авось добрее будет. Звонок на урок прозвенел ровно в тот момент, когда Шастун жесточайшим образом закончил истязать свой завтрак. Он уже медленно, но верно, начинал процесс переваривания. Антон отодвинул от себя пустой контейнер с вилкой и поднялся на ноги; одернул халат. Вроде чистый, пока еще не заляпанный. Надо идти и работать, черт возьми, он же не сидеть сюда пришел. Теперь-то уже, когда Шаст сам себя накрутил, уверенность в том, что Арс выкинет его даже после недели испытательного срока, можно было ложкой черпать — конца и края не увидишь. Антон робко выглянул в кабинет — часть учеников еще только рассаживалась по местам, поэтому его появление не вызвало особого диссонанса по рядам. Химик стоял у кафедры и раскладывал по кучкам разноцветные тонкие тетрадки. Мистер-порядок всегда на страже своего имени. — Сегодня у нас лабораторная работа, — класс синхронно загудел, будто готовился к этому не один урок до этого. Шаст ухмыльнулся. А он всегда обожал лабораторные работы. Эх, были времена на химии, когда Антон сидел во-о-он там с Димкой, а Серёжа перед ними. И как-то умудрялся скатывать все подчистую, даже не ощущая никакого стыда в душе. Чего только не было в тот год. И в морской бой на уроке играли, и списывали контрольные с телефона прямо у Арсения на глазах, и видео какие-то дурацкие снимали (Шастун не удалял их со старого телефона — берёг), ели еду из мака, шурша пакетами под столом и дразня всех остальных, и рюкзаками с тетрадями кидали по классу, как дети, когда учитель выходил из кабинета, клятвенно обещав, что на секундочку. У Антона заныла нога. Та самая. Парень поморщился и сделал шаг вперед, не опираясь на нее. Какие-то непонятные фантомные боли посещали, однако, все чаще и чаще, и Шаста это уже чуть более, чем просто настораживало, — ну вот только не надо мне тут! — Попов в привычном своем движении дернул рукой, — работа будет больше познавательная, чем работа. «Сказанное слово не может быть сказано тем, кто его не сказал», — закатил глаза Антон и сделал еще несколько шагов к кафедре. Арсений повернул голову, заметив фигуру на периферии, а потом вернулся к классу. — Сейчас Антон, — он указал рукой на смущенного парня, дергающего края свитера, — раздаст вам тетради, и мы начнем. Ах, да, — он улыбнулся, — для вас Антон Андреевич. Шаст хмыкнул про себя и взял с кафедры тетради, которые к нему придвинул химик. Те самые, что он упорно раскладывал на две почти равные кучи. Пора навести здесь небольшой беспорядок. — Все до тупости просто, — Арсений оперся на кафедру, — из выбранного списка веществ, — он махнул головой на подносы, — выбрать реагирующие. Ну, написать уравнения реакций, а самое главное — цвета осадков. Именно для этого все это добро стоит на кафедре и ждет вас. Подошли, взяли, отсыпали, налили, что надо по колбам — сели, записали. К концу краткого инструктажа Антон, зевая про себя, уже почти закончил с раздачей тетрадей. Новенькие. Судя по этому, ну и по тому, как застонали ученики девятого класса, черт знает какой буквы, прошлые тетради для лабораторных работ были исписаны. А Арсений Сергеевич не теряет время и воспитывает в молодом поколении будущих химиков и медиков. Похвально.***
Что-то определенно происходило. Антон не понимал, что, но догадывался, и это его пугало. Попов избегал его. Прям на серьезных щах избегал. Как дурачок какой-то убегал со звонком, а приходил прямо к уроку, когда ученики уже были на местах. В первый раз Шаст сослался на длинную перемену — наверняка химик среди первых хочет занять очередь в столовой, чтобы вкусно позавтракать. В ней, кстати, Антон так и не был за сегодняшнее утро. Эх, интересно, там подают такие же вкусные сырники с малиновым вареньем? Второй раз Арсений тоже позорно сбежал почти со звонком и ничего даже не сказал. Просто смылся куда-то, и это парню уже показалось более подозрительным. «Ну, может, к Воле своему побежал», — с некой долей ревности лаборант нервно, но аккуратно рвал фетровую бумагу, — «ну и пусть бегает. Мне все равно!». Бумага разошлась по швам. Абсолютно точно в своих догадках о том, что химик его избегает, Антон понял, когда уже на следующем перерыве, длинном. Он сделал шаг к Попову, чтобы спросить, чем вообще можно заняться, а тот… Ну, в принципе, ожидаемо. — Я скоро вернусь, — утешительно бросил Арс и почти пулей скрылся за дверью. Нет. Ничуть не утешительно. Антон тяжело вздохнул. Кажется, его бросают на произвол судьбы. Где-то внутри кольнуло неприятным острием обиды. Уж очень неприятно, как химик сбегает, реально позорно, молча, как дезертир. Наверное, он просто не хочет видеть его. И говорить о чем-то боится. Ей богу, мужику на пенсию скоро, а он ребячиться продолжает. И неважно, что Попову всего тридцать один. Стоп. «Антон, а ты не такой же, что ли?», — спросил Шастун у себя и осторожно присел на стул химика за кафедрой, — «ты же сам всячески избегаешь серьезного разговора, уверяя себя, что если он начнется, то тут же слиняешь. А это, по-твоему, по-взрослому?». И правда. Парень идиотом вроде не был, понимал всю абсурдность ситуации, но сделать первый шаг все равно не мог. И это не гордость и даже не обида. Антон не мог сказать, что это. Это иногда заставляло просыпаться по ночам в пустой квартире, а после не спать до утра, включив свет, чтобы не было так одиноко. От этого в последнее время все чаще хотелось присосаться к бутылке с алкоголем. Это отбивало все желание делать что-то обыденное — вставать по утрам, радоваться солнечному дню (Шастун больше любил дожди), готовить вкусный завтрак, ехать на учебу, засыпая с учебником в руках в полном автобусе. А стоит ли бежать от того, что все равно нас настигнет рано или поздно? Хороший вопрос. Со звонком химик в классе не появился. И ученики, как ни странно, тоже. Антон заволновался. Но затем, почти сразу, он бросил взгляд на неизменное расписание уроков под стеклом на кафедре. Действительно. Пятый урок — окно, а шестым и последним — восьмой «А». Интересненько. — Ну и пусть сидит себе, где хочет и сколько хочет. Глаза б мои его не видели, — Шастун обвинил воздух и откинулся на спинку стула. На ней висело что-то мягкое; парень повернул голову. Пиджак. Наверняка он новый, ну, относительно времени их разлуки, конечно, но от старых ничем не отличается. Попов не меняется абсолютно. Да и называть Арса Поповым про себя Антону было мерзковато. Неужели между ними такая глубокая трещина, чтобы пренебрежительно раскидываться фамилиями? Ну и ну. А ведь парень сам себя накрутил, сам себя разозлил, а теперь обижается сидит. Какая все-таки мразь, как с обложки дурацкого женского романа сошел. Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, если честно, даже не понимая, что он делает, Антон протянул руку назад и осторожно снял пиджак со спинки стула. Холодный. Парень не помнит, чтобы учитель был в нем сегодня. Ну, может, если только в начале дня, но тогда как-то не до одежды было. Парень осторожно смял его в руках и поднес ближе. Неосознанно Шастун утыкается носом в ворот одежды и медленно прикрывает глаза, а потом вдыхает. Вместе с этим действием сердце противно заныло так сильно, что захотелось тут же отбросить этот чертов пиджак от себя, схватить рюкзак и броситься восвояси — куда-нибудь подальше отсюда и желательно навсегда. Парень глубоко вздохнул, а потом крепко прижал пиджак к себе, сжимая его в объятиях, и уткнулся носом в ворот сильнее. Пахло Арсом. Арсением Сергеевичем. Так, как пахло раньше. Тогда, когда Антон ходил по дому в его одежде. Так, когда садился к нему в машину. Тогда, когда он обнимал своего учителя по ночам, крепко-крепко прижимаясь к нему. Теплый и уютный запах начал убаюкивать Шастуна и между тем ворошить клапаны в сердце все сильнее и сильнее. Но убирать от себя пиджак не хотелось. Только он мог позволить быть этим двоим ближе сейчас. С ним Антон чувствовал себя менее одиноким, а это именно то, что нужно было сейчас парню. Уже несколько лет как. Как бы он не храбрился, что все у него в жизни хорошо, никто ему не нужен — никто, кроме друзей, на горизонте и не маячил). Со своим одиночеством сил справляться не было — Шастун потихоньку лез на стены и спивался, и признаться в этом самому себе было невыносимо сложно. Антон не знает, сколько прошло времени. В чувство его привело то, что на этаже со стороны лестницы раздались шаги, и их парень мог узнать из тысячи, хотя, наверное, даже из миллиона. Пиджак возвращается на место с рекордной скоростью — и двух секунд не прошло. Видимо, Шастун задремал. В теле была легкость, а в ногах наоборот тяжесть; глаза слипались жутко. Но встать все равно пришлось. На пороге появился Арсений и замер, словно в ожидании атаки. Он неторопливо осмотрел своего лаборанта с ног до головы, который изваянием стоял около его стула и смотрел на дверной проем огромными преданными глазами. — А ты чего тут… делаешь? — замялся учитель, насупив брови. Видимо, его смутило то, что Антон просто стоит около доски. И всё. — Хожу. Сидел. Встал вот, — путано начал отвечать Шастун, а затем пошагал вперед. Нога отдала ноющей болью, и парень едва заметно поморщился, — чуть не уснул на вашем стуле. Удобно очень. Попов медленно кивнул и облокотился на дверной проём. Рубашка на его теле слегка натянулась, открывая взору рельефное тело. Держит себя в форме. Для кого-то? — А вы где были? — Антон уже жалеет, что спросил об этом. Глаза учителя по-кошачьи сужаются. — У Павла Алексеевича, — тут же парирует химик. Да вы что? — У него урок. И нет окна. — А ты откуда знаешь? — он удивленно распахивает глаза. — Значит, все же урок, да? — Шастун ухмыляется и опускает глаза в пол. А вот Арс поморщился, и очень даже заметно. Придурок, сам себя спалил, позволил развести себя, как ребенка. Повисло неловкое молчание. Антону нечего было спрашивать. Как самая настоящая баба в душе, он старался показать нейтралитет и сдержанность по отношению к своему учителю, но внутри хотелось броситься к нему на шею, наверное, или хотя бы просто сесть и поговорить. Как раньше. По душам, тепло и открыто, обо всем на свете. У кого какие изменения в жизни, кто чем занимается. А не вот так стоять как будто по две разные стороны огромной бетонной стены и кричать, чтобы услышать друг друга, и не позволять себе встретиться в одной из точек координат. — Ты учишься где-то, да? — решает перевести тему Попов, и лаборант безумно благодарен ему за то, что избавил их от неловкой паузы между ними, — ну, на кого-то. — Да, — Шастуну даже дерзить не хочется, что он не бомж, что его сюда взяли, — на фармацевта в медицинском. Химик промолчал, но в восхищении или удивлении сильно опустил уголки губ и вскинул брови. — Нужно было хорошо сдать экзамены, чтобы туда поступить, — ну конечно. Они ведь расстались до того, как Антону пришли все результаты — парень почти все писал в резерв. А тот даже и не спросил ради интереса. Может, и правильно сделал, — на бюджет же? — На бюджет, — лаборант кивнул, — почти трехсот тысяч в год у меня нет, поэтому выкручиваюсь. — Хорошо сдал, да? — Арсений напоминал парню виноватого ребенка, который как-то пытается загладить вину неподдельным интересом к чему-либо перед своими родителями. И, сука, Шастун велся — ничего не мог с собой поделать. — Да, — он снова кивнул, — хорошо. Меня же именно вы учили, по-другому и выйти не могло. Попов в очередной раз опустил глаза. Непонятно совершенно, что он чувствовал, но, судя по всему, его еще как задело. Антону стало немного больно, а нога заныла сильнее. — Все еще хромаешь? — будто почувствовав это, спрашивает химик и смотрит на Антона в упор. — Иногда бывает, — мгновенно отвечает Шастун, неуютно ежась и вылетая из своих мыслей. Неужели Арсений это заметил. А он внимательный, — не до конца зажило, наверное. И не заживет. И это Антон не только о своей ноге. Выпускная ночь шумная и яркая — такой помнит ее выпускник одиннадцатого класса «А» Шастун Антон. Выпускная ночь с привкусом алкоголя и громкой музыки, такой, что внутри все дрожит. Народу в Парке Горького была тьма. Кажется, что здесь были почти все московские школы. Ночь была темной — ни одной звезды на небе — и жаркой. Июнь в этом году выдался нереально тёплым. Скорее испепеляющим. На двух сценах в разных концах парка пели какие-то популярные сейчас артисты — всем было все равно. Общий заряд веселья заряжал абсолютно всех, даже тех, кто ехал сюда в жутком унынии. Весь класс уже разошелся кто куда, и Антон слегка потерялся. В ночном сумраке, хоть и при свете фонарей, в толпе было сложно найти кого-то своего. Димка с Серёжей наверняка ускакали под ручку плясать на набережную и разговаривать о всякой ерунде. Их отношения спустя долгие года дружбы только начались, поэтому парочка пребывала в полнейшем восторге от компании друг друга. Шастун не сразу в толпе заметил Арсения Сергеевича. Кажется, он все время его молчаливых поисков бродил за ним, чтобы тот никуда не делся. Или не натворил глупостей. Посматривал иногда, как его любимый ученик дрыгается в толпе под знакомые всем мотивы, отрываясь на полную, и улыбался. — Следишь за мной? — крикнул парень, чтобы попробовать оказаться громче музыки. Голосил какой-то Федук. Не получилось — тот был громче, но учитель все равно расслышал, так как подошел ближе. — Просто хожу за тобой. Нельзя? — он тоже кричал. — Можно, — ему рассмеялись, а потом за руки притянули к себе поближе, — чего не танцуешь? Пенсионеры не танцуют, да? — парня шутливо, но ощутимо ударили по плечу, — так и знал, что ты, то есть вы это скрываете от меня. Попов улыбнулся, отвернув голову. Ему не до конца в голову пришло осознание, что вот он — первый его выпуск. Первый класс, который он принял на руки сразу после института. Он прошел с ними все — и свое взросление во всех смыслах, и потери, и приобретения, он даже открыл в себе огромное количество новых качеств и навыков. И как теперь смириться с тем, что они уходят из его жизни? — Не все, — Антон будто прочитал его мысли и ободряюще улыбнулся, — я останусь с тобой, даже когда другие уйдут. — Именно за это я тебя и ценю, — химик поерошил волосы на его голове. Сухой ночной воздух жег легкие — было очень тепло. Со стороны сцены раздавались басы и крики фанатов. Одурманенное состояние не отпускало никого из присутствующих. От количества эмоций ты будто в вакууме находишься. Толпа близ сцены заревела — знак узнаваемого артиста. Антон с Арсением Сергеевичем были не совсем в толпе — около них люди были, конечно, но не вплотную. Так, россыпью по компаниям, но не больше, потому что у самой сцены было не протолкнуться. Из динамиков раздались знакомые ноты, и выпускники заревели с новой силой. — Помнишь? — Антон улыбнулся, тут же увидев кивок, — это «Выпускной», — на сцене у микрофона уже стоял Баста и даже что-то говорил выпускникам в качестве напутствия — парень не слушал, — мы танцевали под нее на новогодней дискотеке. Тогда все было иначе. — Совсем иначе, — почти на ухо ответил химик и прижал Шастуна к себе, схватившись за талию, — но я не знаю, как лучше. Парень рассмеялся и вложил ладонь в протянутую руку, разместив голову на груди своего учителя. Его тут же утянули в танец. Счастье витало в воздухе, и не было никаких проблем в их жизни. Не было каждодневных ссор и ругательств. Не было ругани и обвинений друг друга в чем-то. Были лишь легкая усталость и нежность. Особенно это стало заметно тогда, когда Антон осторожно поднял голову и прижался губами к губам Арсения. Ничего и никого не стесняясь, наплевав на эту толпу вокруг них. В ту ночь казалось, что все может начаться по-другому. Антону было больно, очень и очень больно. Нога заныла почти нестерпимо. Вспоминать все это — отдельный сорт мазохизма, и Шастун явно таким увлекался. — А вы что делали? — парень спрашивает это так небрежно, что почти сам себе верит, что делает это только из вежливости. Лицо у Попова не меняется — такое же напряженно-усталое, как и минутой ранее. — Ничего, — просто отвечает он, но Антон почему-то не верит, — ушел с работы, уехал к семье в Питер, — Шастун чуть не ответил «я знаю», — потом вернулся. Работаю, живу. Все так, как было раньше, — химик пожал плечами и размял их. — А я скучал, — внезапно выпалил Антон, чувствуя, что он даже не краснеет — он бледнеет. Сердце начало заходиться как сумасшедшее. Парень едва устоял на ногах. Взгляд на Арсения он поднять не может, но краем глаза видит, что тот смотрит на него. Не видит как, но определенно смотрит. — Я тоже, — тихо ответил ему учитель будто не своим голосом, и на этом замолчал. Очередная неловкая пауза бы возникла между ними, если не звонок с урока. Арсений Сергеевич не пошевелился, а Антон, будучи последним на свете неврастеником, сильно дернулся. — Сейчас восьмой класс, если не ошибаюсь. Мне что-то нужно сделать? — подал голос лаборант. Учитель поднял на него глаза, и парню стало не по себе. Неформальная часть общения завершена, начиналась официальная. — Нет, — он улыбнулся, — иди отдыхай. Хотя нет, — резко воскликнул Попов, остановив этим Антона, который уже тянул руку к двери лаборантской, — помой, пожалуйста, лабораторную посуду. Вся та куча, что у раковины стоит. Раствор хромпика в шкафу. И весы настрой, если умеешь. Я их так и не успел заново собрать. Шастун уныло кивнул. Может быть, хоть какая-никакая работа поможет ему отвлечься от насущных мыслей. Работать так все равно не получится. Рано или поздно все равно случится один какой-то большой пиздец, который все перевернет с ног на голову, парень был уверен в этом. «Эх, знали бы вы, Арсений Сергеевич, как умеет любить хулиган, как умеет он быть покорным», — с тоской подумал Антон, глядя вслед химику, заходящему на кафедру. В класс повалили дети, — «хотя кто же знает, если не вы…».***
— Кому-то компота еще налить? — спросил Дима, поднимая с пола графин. Дождавшись, пока все мотнут головой, наполнил свой стакан до краев, — ну как хотите. Шаст был злой. Сидел, насупившись, и смотрел на друзей. Злыдни не разрешили ему бухать в этот вечер и принесли с собой несколько литров вкусного домашнего компота от мамы Позова. — Лучше любых вин с виски, — с улыбкой произнес Дима, вплывая в квартиру друга. — Не соглашусь, — с такой же улыбкой произнес Серёжа, закрывая за ним входную дверь. Именно поэтому Антон был зол. Нет, он был, конечно, благодарен друзьям, что те спасают его от прогрессирующего алкоголизма, но злость все равно была сильнее. Компот уже из ушей лез, вот такая злость была. — Блин, — задумался Матвиенко, неторопливо хрустя чипсами, — помните, как раньше было? Телки, водка, кокаин. А сейчас что? Сейчас домашние посиделки на кровати с компотом… — Ну вообще, если говорить серьезно, — Поз поправил очки, прямо как самый настоящий ботан, — ничего этого не было. Даже водки. Ну, разве что иногда. — У тебя явно никогда, — довольно кивнул ему Серёжа, на что получил тычок в плечо. Антон стряхнул пепел с сигареты и сложил ноги по-турецки. Наблюдать за этой воркующей-дерущейся парочкой было одно удовольствие. Никогда не знаешь, что будет сегодня — драка с выкидыванием посуды из окна или страсть до утра. В этом и был их шарм. А ведь Шаст помнит, как все это началось. Наверное, удивление основное состояло в том, что Серёжа с Димой как бы дружили, ладно, не совсем, поэтому парень не особо верил, что какие-то серьезные отношения имеют место быть. Настрой за сутки до ЕГЭ по русскому языку был не очень-то и боевым. Почти весь класс собрался в назначенное время в назначенном месте в кабинете русского языка для последней их консультации по данному предмету. Ощущение, что это была финишная прямая, наступило только сейчас. Антон с ума сходил от волнения перед экзаменами. Хуже него было только Серёже — он чуть ли не выл от отчаяния. Ходил злой и насупившийся на весь мир — огрызался даже на Димку, который хотел чем-то помочь. Позов, кстати, был единственным, кто абсолютно не беспокоился за предстоящие экзамены. Он был уверен в себе, как никто другой. Ну да. Как никто другой в их школе. После занятия волнение ни у кого не спало. Наверное, только усилилось. Неизвестность пугала и убивала все желание существовать на этом проклятом свете. — Пойдемте, я поссу, а потом по домам уже, — мрачно окинул всех взглядом Серёжа, намекая, чтобы компания следовала за ним. Ссать ныне одному негоже, видимо. В туалете было накурено, а окно заколочено. Типичная школа. Зато хотя бы из туалета не воняет. — Какие планы на вечер? — спросил Антон. Ему было неуютно — он чувствовал, что что-то происходит, и дело здесь не в завтрашнем экзамене. Он будто находился между двумя грозовыми тучами, — готовиться сидеть? — Не вариант, — цокнул Дима, — в вечер экзамена надо наоборот расслабляться. Может, погуляю пойду, воздухом подышу. Может, кино какое посмотрю, — Антон кивнул, мысленно согласившись. Наверное, Арсений не даст ему ни кино посмотреть, ни воздухом подышать. В последнее время они проводили все реже времени друг с другом. Шаст ссылался на подготовку к экзаменам, а его учитель лишь тоскливо вздыхал, — а ты, Серёж, чем займешься? Парень вышел из кабинки и включил умывальник. Хмурость не спала — значит, дело было не в желании сходить пописать. — Пойду с парнем гулять, — он поместил ладони под струю, — бесит меня, правда, козлина, в последнее время. — Именно поэтому ты с таким ебалом кислым ходишь? — Позов мерзко поджал губы, — отношения счастья должны приносить, а у тебя налицо явный недотрах. Шастун широко раскрыл глаза. Димаса понесло. А если его несет, то уже не остановить. — Что такое? Не дает, да? Матвиенко резко выключил воду. По его напряженной спине стало понятно, что сейчас будет пиздец. Он глубоко вздохнул, видимо, пытаясь успокоиться. Не получилось. — Ты идиот! — заорал Серёжа, не вытерпев, и развернулся. В его глазах Антон, ахуев, увидел столько злости, что вынужден был ретироваться за дверь, чтобы не присутствовать на ссоре друзей, которая началась с почти что ничерта, — просто конченый! — но ругань все равно было слышно, — ты со своей золотой медалью и Оксфордом-хуексфордом совсем ебанулся! Дима молчал и, видимо, тоже ахуевал. Но спровоцировал он это сам, пусть наслаждается теперь. — Ты на полном серьезе все это, блять, время нихуя не видел? Нихуя не понимал? — продолжал вопить Матвиенко, да так, что у Шастуна все падало внутри. Совесть настоятельно требовала уйти отсюда немедленно, но желание демона-искусителя было сильнее, — и теперь еще про парня какого-то заливаешь мне в уши говно… Ты можешь писать ЕГЭ на сотку, получать гранты на обучение за границей и выигрывать всероссийскую олимпиаду, но так не смог понять, что тот парень, о котором я так рассказывал, в которого я так страстно влюблен и которого желал, был ты? А вот тут же без вариантов, как поступить. Антон даже весьма густо покраснел, но быстро отошел от туалета, почти отбежал, не забыв прикрыть за собой дверь. Пусть в своих личных делах они разбираются только между собой. Лишние уши им не нужны. — Вот она, старость… — застонал Матвиенко и схватился за ушибленное плечо, — разваливаюсь на части, как пенсионер. — Не удивлен, — ухмыльнулся Дима, — уже даже вуз закончил досрочно. — Давай не об этом, — тут же Серёжа стал серьезнее и опустил взгляд в кровать, — говорили же уже. Поз, ты язва! Позов сначала закатил глаза на это, а затем осторожно прижался к парню, будто пробуя, ударит тот его или нет. Не ударил. Поэтому он довольно опустил голову ему на больное плечо. Ну прямо-таки семейная идиллия. — Хорошо, поговорим о другом, — смиловался Дима и перевел взгляд на Антона, — как первый рабочий день? — Ну… — Вы уже потрахались с Арсом на его столе? — вставил свое Матвиенко, на что получил очередной тычок. Компот, который Шастун так ненавистно пил, полетел на простынь. Ребята сидели на большущей кровати Антона, в которой парень чувствовал себя еще более одиноко, и развлекались в силу своих возможностей — пили безалкогольное вино и жрали всякую дрянь, которая была такой вкусной. — Нет, прикинь, не успели еще, — Шаст поджал ноги к себе и затянулся, чтобы после рукавом домашней толстовки вытереть сладкий рот. Не то, что слова друга его ранили прям, но все же немножко задели. Парень соскучился по химику. По своему химику. — Жаль, — взгрустнул Серёжа и сделал глоток компота. — Ничего не жаль, — Антон вздернул нос. Он будет выше этого. Конечно, он скучал по Арсению Сергеевичу, но не более, — ни о каких отношениях и речи быть не может. Все осталось в прошлом. Он просто мой… Мой учитель. Ничего больше. — Где-то я это уже слышал, — ехидно улыбнулся Поз и раскурил сигарету. Матвиенко, зажав нос, демонстрационно отодвинулся, — и даже не поговорили толком ни о чем? Ну, хотя бы друг о друге. Шастун замотал головой. После шестого урока Попов слинял так быстро, что Антон даже растерялся. Кинул ему на прощание, чтобы тот закрыл лаборантскую и кабинет, а ключи оставил на охране — и на этом с концами. Только пятки сверкали. И все надежды на более полный разговор после уроков или может быть даже прогулку вместе были жестко разбиты одним сильнейшим ударом. И Антону почему-то показалось, что этот удар был нанесен ему прямо в сердце. — И правильно, — Серёжа закинул в рот сразу несколько чипсин, поэтому слышимость была на троечку, — нечего с этими козлами разговаривать! Он сам бросил, пусть сам страдает. — Пусть сам страдает, — эхом повторил Антон и снова затянулся, — бросил его именно я, а не он меня. — Страдаешь? — неуверенно спросил Дима, оперевшись на свои колени локтем. Сигарета неторопливо тлела в его пальцах. — Нет, — соврал Шастун и потянулся к пачке чипсов с любимым вкусом — крабовым. Позов удовлетворительно кивнул ему. Походу не поверил. В принципе, это неудивительно. Димас всегда был самым опытным среди друзей, всех и всегда видел насквозь. Почти. Матвиенко не считается. — И не страдай, — продолжал армянин, — он сам к тебе приползет, вот увидишь! Все еще будет, уверяю тебе! — Да ну тебя, — Антон махнул рукой, чуть не снеся стакан с кровати, — он не заслужил моей ненависти. И моей злости. Я слишком благодарен ему за все, что между нами было, хоть больше ничего к нему и не чувствую. Он замолчал и затушил сигарету. Воцарилось молчание. На кухне ворон гремел миской, нарушая полуночную тишину. Полуночную. А ведь Антону завтра на работу. Утром, идиот, будет бегать по квартире и орать, что хочет спать. А сам ведь виноват. И так не спит нихера — синяки уже до подбородка нарисовались — так еще и друзей на это соблазняет, которым, кстати, завтра никуда не надо. И послезавтра тоже, именно поэтому они себе могут позволить хоть до утра кутить. — Разберись в себе, — мягко, но все равно скорее не с простой просьбой сказал ему Дима, — а потом уже делай какие-то выводы. Не всё так просто, я думаю. И в эту минуту Шастун почти уверен, что Позов, как всегда, окажется прав.