И для двоих нам не хватит места — Ты не ломайся, руби с плеча, Ведь это больше не повторится. И на столе все стоит свеча, Но только снова не загорится, Согревай-согревай, как никто не сможет. Обнимай-обнимай, я обниму тоже; Если выгонишь в дверь — я пальну из пушки, Уроню на постель все твои веснушки.
Антону кажется, что он совсем взрослый. Ведь прямо сейчас на часах полтретьего ночи, а он ест свежую манную кашу прямо из кастрюли, зачерпывая ложкой со дна. За окном в непогасших фонарях играет метель — холодная и вязкая. За спиной Шаста у стола сидят серьёзный Дима, упирающийся локтем в скатерть, и Серёжа, который почти спит и даже похрапывает. Поз толкает парня в бок, и тот сонно распахивает глаза, дергаясь. — Напомни, — Дима едва сумел сдержать зевок, видя, как Матвиенко широко открывает рот, кутаясь в кофту, — из-за чего ты так загоняешься? — Антон, опустив брови, поворачивается к друзьям. В его руках застыла ложка, наполненная кашей. Парень засунул ее в рот, а затем мучительно проглотил. Комочек попался. — Мы с ним потрахались! — пробурчал Шастун с набитым ртом и тяжело вздохнул. Кастрюля с кашей близилась к концу, а ворон сидел в клетке, насупившись — голодный, и сверлил хозяина взглядом черных глаз-углей, — действительно, вот уж ерундовый повод загнаться. — Ну… — Серёжа вновь зевает, — мне кажется, это должно было случиться рано или поздно. — Случилось, — Антон тяжело вздыхает и берет плошку со стола. В неё он густо накладывает остатки каши из кастрюли, а потом, чуть помедлив, перемещает её в клетку к ворону. Тот радостно взмахнул крыльями, а потом набросился на угощение, — я запутался в себе. Я хуй знает, что мне теперь делать, — парень присаживается напротив друзей и обхватывает голову руками, — что теперь будет?.. Он же, наверное, уволит меня. — Так он сам этого хотел, разве нет? — подает голос Поз, — если хотел, значит, не уволит. Сердце не позволит. — Вставший хуй, — вставляет свое Серёжа, вновь зевнув в кулак, а потом получает лёгкий подзатыльник. Шаст уронил голову на сложенные руки. Ему было нереально плохо. Он совершенно запутался в себе. Он ведь сам этого хотел. Сам согласился, всё было добровольно. И он ведь скучал по Арсу, действительно скучал. Тогда почему бы и нет? Потому что Антон зарёкся больше никогда не причинять ему боли — и легче будет, если они разойдутся навсегда, как двое влюбленных. Шастун понимал, что с ним непросто. Он упрямый. И глупый. И зачем он вообще Попову сдался? Хуй его поймешь. — Поговори с ним завтра, — Позов ободряюще кладет руку на его запястье, — обязательно. Серьёзно и обо всём. О том, что случилось и — самое главное — о том, что делать с этим всем дальше. — Да ясен хер, — Антон вновь вздохнул и уложил лоб на выставленную руку, — мне даже в глаза ему стыдно смотреть, что уж говорить о какой-то беседе с ним. — Это нужно сделать, — Матвиенко наконец разлепляет глаза. Удивительно, но он слышал весь их короткий диалог, — до конца жизни так бегать не сможете. Слушай, да не убивайся ты так! — он стукнул друга по плечу, — секс иногда просто секс. Ну захотел мужик, — Шастун горько на него посмотрел, — и ты захотел. Ну переспали. Ну страстно переспали. Подумаешь! Забей и работай себе дальше, если не хочешь с ним ни о чем говорить. Сам зассыт, сто процентов! А в этом Антон точно уж не был уверен. Попов-то зассыт? Не смешите браслеты парня. Арс первый на очереди из самых храбрых и уверенных в себе. Именно поэтому завтра стоит ожидать разбора полётов прямо с порога. Главное, чтобы никакие полёты не повторили. Шаст клятвенно пообещал себе, что будет держать себя в руках. Друзья не расходились до четырех утра. Они были горды и собой, и другом. Он за этот вечер не взял в рот ни капли алкоголя. Однако не знали они одного, что Антон успел наебениться до их прихода. Это и стало причиной экстренной готовки целой кастрюли манной каши в зимнюю полночь. Утром — через пару часов после расхода моральной поддержки убивающегося — Шаст просыпается под град. Ледяные глыбы с силой бьются о подоконник, о землю. Громко. Слишком громко. Голова нещадно раскалывается, и это парень понимает еще в полудрёме. Антон распахивает глаза, ощущая, как тело беспощадно ломит. Вставать не хочется. Настроение не просто паршивое — оно отвратительное. Веки слипаются почти болезненно, а в ушах стоит шум. Шаст, конечно же, узнает себя в этом состоянии. Апатия никогда ему не нравилась. Уж лучше злость — можно хотя бы почувствовать себя живым. А в апатии ты ходячий труп. Действуешь медленно, медленно думаешь, медленно существуешь. Парню так не нравилось. Он садится на кровати, чувствуя, что даже потягиваться не хочется. В принципе, как и есть. Ворон гаркнул на кухне — видимо, почувствовал, что хозяин проснулся, и Антон вымученно плетется на звук. А казалось бы, еще сутки назад он бежал туда не то чтобы резво, но как-то поживее, чтобы утихомирить орущую на весь дом птицу. А что сейчас? Шастун присаживается за стол, когда включил чайник, опускает голову на руки и мельком глядит на часы. 7:08. Времени на ха-ха нет, надо прямо сейчас пить чай и бежать одеваться. Стало еще более паршиво. Антон готов был сам себе свернуть шею, лишь бы никуда не ехать. У него нет сил, чтобы разбираться с Арсом и в целом с тем, что случилось вчера. За окном погода слегка утихает. Уже не так сильно лёд стучит по подоконнику — скорее просто лениво падает о него. Небо начинает проясняться где-то за горизонтом, солнце вот-вот встанет. Шасту от этого ни капли не легче. Он наливает себе чай, кидает в него полсахарницы, а потом присаживается обратно, закидывая ногу на ногу. Если бы это не был его испытательный срок, он бы с удовольствием слинял на несколько дней. Или совсем. Ехать туда, видеть Попова рядом — невыносимо. Антон не понимал, почему ему так больно. Ясно было только одно: он, мать его, самое настоящее ссыкло. Сам во всем разобраться не может, так теперь и другим жизнь портить начинает. Ах, если бы он мог! Шаст бы всё отдал за то, чтобы быть хоть немножечко смелее и решительнее. Но почему-то не получалось. Серьёзная проблема? Пройдет сама. Что-то болит? Перестанет. Как же всё просто на этом свете. Было бы еще проще, если Арсения, мать его, Попова, никогда не было в его жизни. В этот миг Антон был готов сигануть в окно. Он с удовольствием променял бы это на забытье. Пусть никогда он не переводился в эту школу, не было никакого лагеря, никакого Егора, никакого ёбнутого отца, никакой дополнительной химии, никакого учителя по ней. Жизнь — удивительная штука. Всё сложилось так, как должно было — такова была жизненная позиция Шастуна — но впервые в жизни он мечтал о том, чтобы всё повернулось вспять. За мучительными размышлениями прошло более десяти минут. Парень сжал зубы, проклиная себя за это, что не успевает начать утро с сигареты, выпивает залпом теплый чай и торопливо бредет одеваться. Ворон в клетке молчит. Кажется, чувствует, что происходит что-то неладное. А ведь он тоже огромная часть этой конченой истории. Конченая история конченого человека — так называет вещи своими именами Антон, когда закрывает дверь квартиры на ключ, а потом пускается в путь по тёмному подъезду на первый этаж. Пусть его прирежет какой-то бомж. Маньяк. Насильник. Кто угодно. Ну пожалуйста! Пусть собьет машина. Пусть кирпич на голову упадет. Пусть снайпер с крыши какой-нибудь застрелит. С возрастом Шаст стал слишком слабовольным. Покончить с собой уже не так просто, как в беззаботные шестнадцать лет. Башка на плечах наконец-то появляется вместе с сильнейшим страхом боли и… Инстинктом самосохранения. До школы Антон добирается медленно и лениво — точно так же, как и прошло его утро. Медленно бредет в класс, сжимая в руках ключи. Арсения опять нет на месте вовремя. Сегодня вроде не вторник, первый урок в расписании имеется. В лаборантской Шаст неспешно переодевается и достает из рюкзака термос. Чай остыл, он в нём давно. Парень грустно вздыхает, тоскливо смотря на часы. 8:14. Антон отошел от стола и заломал руки, потянувшись. Спина заныла. В равнодушно-апатичном состоянии парню было все равно на это абсолютно. Голова совсем не работала. Шастун чувствовал себя животным каким-то, у которого в рефлексах есть только «Арсений». Только его ждать, только о нем думать. В каждом шорохе слышать его, в каждом гуле голосов, видеть образ в толпе, в окне, где внизу прошмыгнул абсолютно незнакомый человек. Парень был невероятно напряжен от всего этого. Стоял и ждал встречи, как судного часа. Аж внутри все сжималось. Было тихо. Даже лампы на потолке не трещали, как обычно любили это делать. Мир замер. Снег не шел и солнца на небе не было. Тишину нарушает раскрывшаяся дверь. Антон даже не успел подготовиться к тому, что он мог увидеть. И не пришлось. В дверях застыла женщина-методист. Или завуч. Парень пока плохо в них разбирался. Женщина была максимально серьёзной и суровой. — Тошенька, у меня для вас новости, — она поправила очки. Выглядела методист не очень — очень низкая, худенькая, с тонкими жидкими волосами седого цвета. Зато накрашена и в клетчатой юбке! — уж не знаю, плохие или хорошие… - У Антона всё упало внутри. Чутье подсказывало, что это связано с Арсением, которого в 8:20 всё еще не было на рабочем месте. Ноги подкосились, став ватными. Самое страшное — умер этой ночью. Не менее страшное — уволил его или уволился сам, — нашему Арсению Сергеевичу пришлось временно… — она замялась, и Антон был готов схватить эту женщину за плечи и хорошо так потрясти, чтобы не медлила, — временно отстраниться от занятий. По семейным обстоятельствам его не будет в школе до понедельника, — методист протянула лаборанту папку, — он попросил назначить вас своим заместителем. Уверял, что вы прекрасный сотрудник и сможете все эти дни провести уроки химии, — она улыбнулась, а Антон был готов провалиться сквозь землю. На такое он не рассчитывал ну никак. Попов, мать его, сбежал? Дал дёру? Зассал? Вот это номер! — в этой папке, Арсений просил передать, расписание его личное с темами для каждого урока ровно до следующей недели. Всего три денечка. Справитесь? — Конечно! — а будто у Шастуна есть выбор. Он уж слишком быстро забрал себе папку и улыбнулся, — всё будет хорошо, не переживайте! Проведу так, что Арса назад впускать не захочется. Методист кивнула — по её лицу было видно, что она не совсем поняла, кто такой Арс, а затем молча покинула лаборантскую. Внутри Антона бушевало море чувств. В ушах зазвенело, и Шастун с силой швырнул папку на пол, заорав в голос. Пусть все прибегут на его вой, пусть все знают, что произошло. Пошло всё к черту. Попов сбежал, как последний трус. Ненависть. Антон понял, что в данную секунду он ненавидит его. Пусть катится, куда хочет, пусть не возвращается, пусть исчезнет навсегда. Забрав с собой всё, что между ними, каждое воспоминание, все часы, проведенные вместе. Побег химика добил парня окончательно. Вроде он умел контролировать себя и свои эмоции, но сейчас что-то не получалось. Шаст впервые в жизни захотел, чтобы в тот роковой день Арс не успел. Лучше бы его никто не спасал. Лучше бы он сдох за несколько лет до их встречи, от передоза, например, в каком-то заблеванном подъезде. Нет, ему не стыдно. Антон не понимал, за что это всё. Неужели он так сильно нагрешил перед всем своим окружением, что тогда, когда он согласен всё наладить, разрешить свои проблемы разговором, а не делом, судьба показывает ему хуй, здорове-е-е-енный? Видимо да. А что делать — непонятно. Как всегда, парень оказался брошен из-за своей глупости со своими проблемами тет-а-тет, утопая в говне просто по уши. В себя Шастуна привел первый звонок на урок. Он, как идиот, так и стоял на одном месте с момента ухода методиста из кабинета, словно завороженный. Или контуженный. Так. Надо взять себя в руки, привести в порядок оставшиеся клетки мозга, и идти на уроки к этим мелким спиногрызам. Отчаяние и крики будут потом, сейчас надо просто немного поработать. Все взрослые и адекватные люди так делают. Антон взял телефон в руки. Написав Диме короткое и ёмкое смс «Арс упиздовал к хуям», он расправил плечи, тяжело вздохнув, и вышел из кабинета навстречу приключениям.***
На самом деле Антон еще не понимал, в каком дерьме оказался. Всё худшее было впереди. Первый урок прошел относительно терпимо. На него пришел небольшой 11«Б», профильный химико-биологический, поэтому с ними работа закипела. Шастун даже с легкостью вспомнил что-то из программы подготовки к ЕГЭ. Ну и с десятью людьми, которые вовлечены в процесс изучения предмета, работать несложно. Восприняли они уход Арса достаточно ровно — кто-то даже облегченно выдохнул, перестав катать домашку с телефона. Шаста трясло. Он не думал, что, оказывается, учитель — так сложно. Ладошки нещадно потели, а голос срывался через предложение. Десяток пар внимательных глаз сосредоточили свое внимание на нём, и парню такое совершенно не нравилось. Опять же, дальше было хуже. Следующие два урока Антон был уверен, что это последние часы его жизни. Вести пришлось у восьмого и девятого классов, которые были ну совсем неуправляемые. И если с восьмым классом парень не церемонился — тупо дал им работу, и это, на удивление, их усмирило, то с девятым всё было в разы хуже. — Молодец, бутылку поймала, теперь садись на нее, — грубо осадил какую-то шлюховатую — иначе не назовешь — девку из 9 «Г», стоявшую, протянув руки. Весь класс вел себя не просто безобразно, а так, словно еще недавно резвились в обезьяннике зоопарка на Баррикадной. Девушка удивленно на него посмотрела и даже как-то притихла, прижав бутылку к себе, усевшись на место. Капля в море. Остальные двадцать четыре человека горланили во всю глотку, и в этом шуме Антон даже мог разобрать оскорбления в свой адрес. Желание свернуть шею доброй половине ребят росло с каждой секундой. Остальная половина класса свалила в тот момент, когда временная замена химика заявила, что никого у себя не держит, и все могут быть свободны. Шаст молча глотал обиду и писал на доске основные формулы с теорией. Некоторые люди с первых парт были заинтересованы в этом, поэтому даже с усердием конспектировали за ним, что-то фотографируя, что-то быстро записывая. Хотя бы им парень был благодарен. Когда прозвенел звонок, парень вымученно упал на стол лицом и глубоко вздохнул. Кабинет опустел моментально. Этот ад закончился. Неужели. Можно спокойно дышать, наслаждаясь тишиной. Но, на самом-то деле, Антон был разбит. Неужели такое предстоит еще два дня подряд? Какой же пиздец. Взглянув на расписание под стеклом, лаборант обнаружил, что не всё так ужасно. Завтра, в четверг, всего один 10«А», да и то не первым уроком, а в пятницу 10«Г», и 11«А». Остальная масса и прочий сброд из средней школы миновали. Какое счастье. Рабочий день завершен. Пока не нагрянула методист, пора паковать манатки и давать деру отсюда. Естественно, не забыв кое к кому заскочить.***
Антон выпустил изо рта дым и поднял глаза к небу. Стало нескольким теплее, чем было раньше, поэтому курить на улице уже не казалось таким страшным и недосягаемым. Особенно, если ты куришь не один. Напротив парня, рискуя отморозить пятую точку, на качели уселся информатик, и также пафосно курил. Молча. Они курили молча, прямо как раньше, и будто общались своей немотой. По синему небу текли облака — белые и объемные. Шасту казалось, что вся жизнь — одно большое дерьмо. Каждый раз, как пытаешься наладить свое существование, приходит его величество пиздец, и портит всё, что только можно. И что нельзя тоже. Паша закинул ногу на ногу и оттолкнулся от заледенелой земли. Качели тяжело скрипнули, но все-таки качнулись. В этом застывшем времени это показалось каким-то нереальным и до ужаса лишним. — А что с Арсом? — невпопад спрашивает Антон, отправляя бычок в снег. В руках парня тут же оказалась еще одна сигарета. — Всё нормально, — уклончиво отвечает Воля и склоняет голову на бок. О, нет-нет-нет, Шаст знает этот взгляд. К сожалению. — А… — парень тяжело вздыхает и раскуривает сигарету. Пальцам становится тепло, а дым горчит язык, — ну… ты знаешь? — О чем? — информатик смотрит на него так, что Антон тут же все понимает. Он всё знает. Конечно, он всё знает. Еще бы ему не знать. Это как две стороны одной баррикады. Шастун же побежал к друзьям, чтобы рассказать, что же произошло. Почему Арсу не поступить также? — Так что там с Арсением? — Шаст поежился от холода. Лавочка без подогрева совершенно глупое изобретение. — Я уже все сказал. Всё с ним хорошо, — Паша сбросил пепел с сигареты и мельком посмотрел в экран телефона. — Где он? — Где надо, — информатик вскинул брови на секунду, а затем вернул себе привычное насмешливо-равнодушное лицо. Антон хотя бы пытался. Уже хорошо. Знает ведь, если Воля уперся рогом, то тут ничего не поделаешь. — Он вернется? — Антон состроил умоляющий взгляд. Ему важно хоть что-то. Злоба к химику остыла, и уже не так хотелось бросать вещи и бузить. На смену пришла звериная тоска. Правда, не выливалась никуда и нигде не шелестела, но тоска звериная и ужасная, не иначе. Паша поднял на него глаза и пожал плечами. Шаст понял, что в этом учитель уж точно не врет. Во взгляде все написано, — понятно. Нам надо поговорить. — Когда придет время, — вновь уклонился от прямого ответа информатик, повернув голову. Из калитки поодаль вышла методист, одетая в смешной пуховик-тулуп, — всё будет, — Антон тяжело вздохнул и закрыл глаза. Легче не стало ни на грамм от его слов. Усилилось лишь ощущение того, что Арсений позорно сбежал от него, прихватив честь и вещички. Вот вам и питерская интеллигенция, хуле, — тебя подвезти? — сигарета учителя полетела в снег, — сегодня бесплатно, — Паша по-доброму ухмыльнулся, и Шасту ничего не осталось, как согласиться. Он слишком вымотан этим днём, чтобы принимать какие-то сложные решения.***
У Антона появилось такое ощущение, что жизнь кто-то поставил на паузу. Время не тянулось по ощущениям. Все слилось в одно протяжное страдание — и тот срыв в кабинете, и ненавистный девятый класс, и курение с информатиком на любимой площадке за школой. Парню было стыдно признаться себе в том, что получасом позже он не выдержал и разрыдался прямо у него в машине, тоже реальность. Воля мало, что понял — или просто так притворился — но Антона утешил и успокоил, даже купив ему громадный сладкий кофе с сиропом на первой попавшейся заправке. Напоил, а затем проводил прямо до дверей квартиры, имея внутри где-то подозрение, что сам парень может и не дойти. Оказавшись дома, Антон завалился на кровать и достал телефон. Друзья жаждали подробностей того, что же случилось, и парень максимально коротко объяснил им ситуацию, добавив то, что хочет побыть один. Совсем. Перед ними стало совсем стыдно, когда Дима переспросил, точно ли не нужна ему помощь. Конечно нужна, глупый Поз, но Шаст понимал, что хоть когда-то надо спасать задницу самостоятельно, а не висеть на чьей-то шее. «Встретимся завтра», — коротко ответил другу парень и отбросил телефон прочь. Надо поспать. Надо поспать. Слишком мало сна, слишком много усталости. Надо отдохнуть, и всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо, и Арсений вернется, и пить Антон перестанет. Всё будет хорошо. Парень провалился в крепкую дремоту без сновидений. Разбудило его невесть что. Шаст просто раскрыл глаза, подскочив на месте. Кошмар, что ли. Вроде ничего не снилось. За окном было совсем-совсем темно, и это значило только одно — подскочил Антон часов за пять до подъема. 10 «А» в расписании стоял третьим уроком, и поэтому в школе надо быть к десяти, если не позже. Антон вымученно плюхается на подушку и прикрывает глаза. Спать больше не хотелось, но чувство усталости никуда не ушло. Сон, кажется, длился больше, чем двенадцать часов, и это совершенно не взбодрило Шастуна. И не ухудшило состояние, конечно, но приятного мало. Но в тот момент, когда перед парнем оказался десятый класс, он пожалел, что вообще проснулся сегодня ночью. Их было, мать его, тридцать три человека. Социально-гуманитарный профиль, которому химия вообще была до пизды. Наплевав на них, Антон записал на доске несколько номеров из учебника, разрешив пользоваться всем, что окажется в поле зрения, будь то телефон или чужой мозг. Когда в кабинете закипела работа, Шаст взялся за телефон. Апатия никуда не ушла, если только немного, но надо начинать жить по-нормальному. Кажется, с ним хотели встретиться друзья. Вариантов было несколько. Дима и Серёжа — идеальный. Желание совпадает с возможностями, ведь у Димы, кажется, сегодня было всего две пары, которые уже кончились. Павел Алексеевич — однозначно нет. Ему на глаза было стыдно показываться после вчерашнего инцидента в машине. А сегодня утром Антон вообще обнаружил у себя на столе Арсения шоколадку. Понятно, конечно, от кого она, и от этого становилось еще более стыдно. И не только ему. Ясно дело, что информатик извиняется так за своё молчание. И есть еще один вариант. Даже два. Как говорится, если дальше не ладится, вернись назад и попробуй еще раз. Стоит попробовать.***
Договорившись о ночевке с Димой и Серёжей, которые уж очень отчаянно требовали о встрече, Антон очень внезапно для себя приехал в макдональдс в Авеню на Юго-Западной. Такой родной и привычный. С минуты на минуту — или уже — сюда должен был подъехать один старый знакомый, с которым они очень хорошо общались раньше. Шаст не знает, почему он решился посоветоваться именно с ним по поводу всего, что происходит, но что-то внутри подсказывало, что так надо. А раз надо — почему бы и нет. Взгляд со стороны всегда полезен. Антон занял место у окна с видом на вечереющую Москву. Солнце клонилось к закату, а есть хотелось всё сильнее. От скромного завтрака из яблока и замороженных блинов с творогом осталось лишь воспоминание. «Надеюсь, что мой драгоценный друг голоден так же, как и я», — фыркнул про себя Шаст, и буквально через пару секунд заметил в толпе, вышедшей из лифта, знакомое лицо. Не поменялось. Та же косичка светлая на плече, правда, уже более длинная, подкачанные руки — конкретно так — и татуировка на кисти, видневшаяся из-под рукава зимней рыжей куртки. — Какие люди, — засмеялся Витольд, присаживаясь за стол к Антону, и крепко пожал другу руку, — хорошо выглядишь. Хоть накормить не хочется при одном взгляде на тебя. — А надо бы! — улыбнулся Антон в ответ, — именно поэтому предлагаю взять что-то пожрать, а потом уже пуститься во все тяжкие. Времени у нас достаточно. Минут через пятнадцать друзья сидели друг перед другом на том же месте шумного фудкорта. Витольд — явно голодный — набил себе полный поднос, а Шаст — не менее голодный — чуть меньше. Ровно столько, сколько позволил иссякающий бюджет. Конечно, парень был уверен, что с работы его никто уже не выкинет, но режим экономии никто не отменял. — Рассказывай, как сам, как дела, — Антон тут же накинулся на еду, как коршун. Развернув бургер, он укусил его, видя, как друг делает тоже самое, — что нового? — Ну… — Витольд явно замялся, жуя, будто думая, стоит ли говорить что-то, — если сразу начать с ошеломляющих новостей, то через два месяца стану батей. — Да ладно? — Шастун закричал так громко, что на них обернулась добрая половина фудкорта. Вот это новости. Это ж как долго парень спал, если успело случиться вот такое. Цензурных слов на ум не приходило. Как и представление Витольда с ребенком на руках, — почему не сказал? Мальчик, девочка? Рассказывай всё! — Девочка, — друг засмеялся, вытерев рот салфеткой, — я никому почти не говорил это, хотел сделать — м-м-м — сюрпризом, скажем так, — он вновь принялся за еду, — как-то всё так внезапно нахлынуло, свадьба эта, — Антон помнит, да, тогда они еще общались, — квартира новая, в универе всё хорошо стало, на работу устроился — кажется, он был разработчиком 3D-виртуальной реальности в какой-то фирме, — ну и решили, чего тянуть-то, если можем и хотим себе позволить. — Ахуеть, — изрек Шаст, ловя падающую картошку из его рта, — я чувствую себя каким-то стариком… Ты, да еще и с ребёнком… Как быстро летит жизнь. — Это верно, — Витольд ухмыльнулся, — время та еще сука. Вроде в лагере недавно пиво пили, а теперь что? А теперь пиздец какой-то, — ну вот. Антон снова задумался об этом. Как же это всё осталось далеко… Будто в прошлой жизни, — так что как-то так. Полная готовность к родам, так сказать, — Шаст шокировано помотал головой, чем вызвал очередной смех Витольда, — ну, а ты про себя-то расскажи. Как у тебя дела? Как учёба? Все еще одинок, как в супе тефтелька и носочек без пары? Да. Антон себя ощущает себя именно так. — М-м-м, с чего бы начать, — Антон дожевал бургер и запаристо вздохнул, — даже не знаю. Действительно, с чего бы. Рассказ вышел путанным, но достаточным для того, чтобы Витольд понял, какая жопа происходит в данный момент у друга. Шастун, на самом-то деле, очень хотел бы обменяться судьбой с кем угодно — готов ребенка растить, в могиле лежать, лишь бы не было сейчас этого настоящего. Страдания заебали, но нельзя щелкнуть пальцами так, чтобы они закончились. — Дела, — Витольд отодвинул поднос от себя и пожевал губами. За окном уже стемнело, — ну, что я могу тебе на это сказать… — он задумался, а Антон будто равнодушно терзал в пальцах бумажную упаковку картошки, — пойдем пройдемся? Воздух остудит и тебя, и меня. Заодно и поговорим. Они гуляли долго — так, что ноги устали и начали ныть в области икр. Ходили и говорили обо всём. Было совсем темно. Пошел снег. Вечерний тропарёвский район разряжался гулом машин и пьянящей ледяной свободой. Из монолога Витольда о ситуации друга, Антон понял лишь одно — надо ждать и мириться с ситуацией, если ничего нельзя сделать. Номера у Шаста не осталось, а у Воли просить стыдно. Да и не даст. Прикрывает Арса только так. И это тоже было проблемой. Где он, с кем он, что делает — лишь малая часть вопросов. Друг посоветовал заняться чем-то посторонним, хоть петь, хоть крестиком вышивать, лишь бы во что-то себя увлечь. Антон гордо ответил на это, что занят алкоголем. Что ж, принятие проблемы — первый шаг к спасению. Расставаться с Витольдом не хотелось. Они так давно не общались, что отпустить друг друга снова обещало стать чуть ли не вечным. — Мы же встретимся еще? — слегка смущенно спросил друг. Они стояли на остановке у метро и ждали маршрутку в Коммунарку. Точнее, один ждал, другой провожал. — Я бы очень хотел, — Антон тепло улыбнулся. Господи. Давно не было таких замечательных вечеров. Они просто гуляли, обсуждая все подряд, наслаждались обществом друг друга, выпив кофе у другого метро. И всё, казалось бы, так хорошо. Отпускать не хочется, — но у тебя же ребёнок, все дела, — он всё еще в это не верил. — Мальчишник перед рождением никто не отменяет, — Витольд подмигнул ему. Маршрутка на Коммунарку, только подъехавшая, открыла дверь, душным салоном ожидая пассажиров, — так что Димке с Серёжкой передай. Обязательно! — друг протянулся за объятиями, и Антон нырнул в них, закрывая глаза, — и другим нашим друзьям общим передай, если ты с кем-то общаешься. У меня кроме вас толком и нет никого, если только друг универский. Другим общим друзьям… Намёк понят. Как же давно они все не виделись. Вот и повод есть. А кто ведь знает, где они сейчас. Пашка, наверное, и не сможет прийти к ним. Он уже года два работает бортпроводником, как и мечтал, в достаточно хорошей авиакомпании, и даже в том же Стамбуле бывает чаще, чем в Москве. Гриша вообще пропал со всех радаров. Работал на квестах на Маяковской еще продолжительное время после ухода Антона, но всё равно общение не сохранилось. К сожалению. Хотя, кажется, его номер из контактов Шастун не стер, и шанс наладить диалог есть. А вот с Филом всё было намного сложнее, несмотря на то, что они общались не так давно. Относительно. Распрощавшись с Витольдом — водитель маршрутки уже даже спросил, поедет ли он с ним — Антон тяжело вздохнул. Отпускать всегда больно. Он провожал транспорт взглядом до тех пор, пока он не растворился в сияющей пробке в область. Шаст закурил с наслаждением. Надо зайти в магазин за бухлецом и идти к друзьям. Они, наверное, уже заждались.***
Антон не совсем понял, как это работает, но ночевка и прогулка с давним другом облегчают душу. Они сидели на кухне — Шастун, Позов и Матвиенко, почти как раньше, ели и немного пили. То, что Шастун принес вино, сначала было воспринято в штыки, но после друзья сжалились. Парень рассказал им всё в подробностях — удивительно, в нем появилось желание проявлять эмоции и вообще жить — от прихода на работу вчерашним утром до долгими объятиями на маршрутной остановке со слезами на глазах. — Павлу Алексеевичу понравилось, как ты рыдал у него на коленях в его же тачке? — ухмыльнулся Серёжа, и Дима шикнул на него. Антон закашлялся, подавившись полуночной жареной картошкой с луком, но после закатил глаза, будто размышляя. — По-моему, он считает, что это он виноват, — Шаст прыснул, отпив вино из стакана. Бокалов в данной квартире не принимали, — шоколадку мне припёр утром, вкусную и дорогую, немецкую. — А в чем он виноват? — Матвиенко непонимающе наклонил голову, а затем поморщился от того, что Поз выдохнул дым прямо около его носа. Армянин не курил, даже когда очень хотелось. — Ну я очень просил его рассказать хоть что-то об Арсе, а тот, собака, молчал и отнекивался. Думаю, дело в этом, — Антон тоже закурил, откидываясь на стуле. Кухня утопала в табачном дыму, будто они были в кальянной. Кстати, было бы очень неплохо. — Его можно понять, — Дима опустошил стакан и принялся за очередную сосиску, — Арсений его друг. Знаешь, если бы он пришел ко мне, чтобы спросить, как ты, где ты, я бы сделал примерно похожее. Конкретно в данной ситуации. Особенно, если бы ты попросил меня об этом. Серёжа отчаянно закивал. Может, Поз и прав. Здесь, опять же, две разные стороны одной баррикады, и каждая ведет, судя по всему, свою игру. Борьбу? — В любом случае, — Шаст потянулся, а затем затянулся. Дым повалил через нос, а тяжелый вкус осел на языке. Как же здорово курить слегка поддатым. Кто не пробовал, дурак, такого удовольствия не знает, — надо сидеть на жопе ровно. Завтра еще один день каторги, последний, и два дня выходных. Может, Попов хотя бы на следующей неделе осчастливит меня своим присутствием. Дима оглядел друга от пояса до головы — сколько позволял стол. — Тош, — о, нет-нет, Антон знает эту интонацию, — мне кажется, ты… — он запнулся. — Что я? — Ты то скучаешь по нему до истерики, то посылаешь восвояси. Ты же понимаешь, что даже если ты так себя как-то защищаешь, это всё не очень надежно? — Позов стряхнул пепел в пепельницу, — определись. Ты сам же разрываешься. Я чувствую. — Мне ничего больше и не остается, — Антон фыркнул, отведя взгляд в сторону, — меня всё заебало, — он запрокинул голову, — я не знаю, что будет дальше. Как воспринять его уход. Как быть, когда мы встретимся. — Ты не думал о том, чтобы начать всё сначала? — наконец вставляет своё Серёжа, и оба друга, и не совсем друга, резко смотрят на него. Дима с уважением, а Антон с недоверием. — Не хочу думать, — грустно улыбается Шаст и докуривает, — это пережиток прошлого. Я просто хочу разобраться со всем этим раз и навсегда, не бегая друг от друга, как два идиота. Повисает молчание. — Хоть одна светлая мысль за этот вечер, — ухмыляется Позов, и смеется, когда Антон грозит ему кулаком. — Вы мои друзья, но те свиньи еще, — Шастун улыбается, — и как только я вас терплю… Точнее, вы меня, простите. — Спросил бы лучше, как я его терплю, — настала пора Серёжи фыркать и закатывать глаза. Дима поправил очки и скосил глаза на парня. — Так как терпишь, вы же трахаетесь, — Антон протирает лицо руками и доливает себе немного вина. Осталась половина бутылочки. Как раз растянут до конца посиделок. — На это нужен особый вид терпения, — Позов бьет смеющегося Матвиенко по плечу, и Шасту вновь почему-то кажется, что всё у него не так плохо. И еда вкусная, и друзья хорошие, и вино еще осталось. Что нужно для счастья, помимо этого? Пожалуй, ничего. — Выпьем, — Антон, улыбаясь, поднимает стакан над столом, в надежде прервать легкую потасовку, — как говорится, гусары пьют стоя, а женщины до дна!***
Пятница-развратница удивляет только с самой наилучшей своей стороны. 10 «Г», и 11 «А» оказываются не такими плохими ребятами. Или же Антону просто нравится то, что сегодня последний день работы. Десятиклассники оказываются лоботрясами, но хотя бы тихими, не доставляющими особых проблем, и Шаст даже ни разу не повышает на них голос. Правда, какая-то догадливая девица с предпоследней парты отшутитилась несколько раз подряд про чёрную водолазку под подбородок и засосы, но лаборанту хватило ума пропустить это мимо своих ушей. А она, кстати, и не догадывается, насколько права. Шел третий день пребывания отметин на шее, а они становились только ярче. Н-да, Арсений Сергеевич явно выпустил свою звериную сущность на волю. А вот себя самого куда-то дел, зарыл на самое дно. Одиннадцатый класс оказался еще покладистее. Несчастный физмат, состоящий из семи мальчиков и пяти девочек, молча занимались по своим ЕГЭ-книжкам, никого не трогая, и Антон решил, что это взаимно. Написал им тихонечко домашнее задание, подсказал, откуда скатать, и вновь уткнулся в телефон. Ну золото, а не дети. Это вам не девятый класс, которые такое в адрес Шастуна вкидывали, какие вещи парень даже от своих одноклассников в старой школе не слышал. Какие же дети-уебки чаще всего бывают, просто жуть. Со звонком с урока лаборант, окрыленный окончанием работы, упорхнул в столовую, дабы отведать чего-то вкусного. В универе столовая поражала его. Очень дешево и до невозможности вкусно. Но здесь, конечно же, всё было не так. Унылая повариха накинула ему в тарелку риса с тефтелями, и Шаст, вздохнув, попер есть всё это добро. Чуть попозже к нему подсел Павел Алексеевич с абсолютно такой же кислой миной. Сидеть около него парню все еще было неловко. Перед глазами сразу вставали его колени. — Как тебе уроки вести? Нравится? — будто невзначай спрашивает информатик, густо намазывая на хлеб густой слой масла, — я вот в восторге. — Я тоже, — уныло отвечает ему Антон. Настроение пойти купить особо ядреный снюс и залечь в недрах чистых прудов в какой-нибудь клумбе, — жалею, что не пошел на учителя. Так занятно. — Остришь, — Воля кивнул и принялся за свой рис. Водянистый. Бе, — как чувствуешь себя? — Да нормально, — буркнул Шастун, кажется, покраснев. А какова вероятность, что о случившемся он рассказал Арсу? Кажется, проценты колеблются от 99,9 до 100. Вот это уже звучит дерьмово, — с каждым днем всё краше. Учитель посмотрел на него очень внимательно, не переставая есть. Шаст это ненавидел. Он на него смотрел так десятки раз, в том числе и тогда, когда заметил, что ученик носит сразу несколько свитеров. Дурацкий взгляд, кошачий и какой-то пробирающий до костей. — Ты хоть немного поел? — Павел Алексеевич осматривает его тарелку. В ней всё осталось нетронутым. Антон расковырял всё вилкой, но в рот ничего не отправил, — надо поесть. Только не говори мне, что ты опять… — Нет-нет, я от этого ушел! — Шаст примирительно поднимает руки, — только сегодня ночью картоху жареную хавал в полночь. А сейчас… Ну, просто перехотел. Пойду я. Хороших выходных, — искренне желает Антон, и Воля кивает ему, как бы намекая, что это взаимно. Поднос с недоеденной и безвкусной едой летит в мусорку, и парень направляется к кабинету. Пора одеваться и валить ко всем чертям собачьим.***
Сидеть дома не хотелось, поэтому Антон решил потратить пятничный вечер на прогулку по центру. В Москве сегодня было снежно и холодно, но желание развеяться было сильнее. По дороге к метро, как он делал это раньше, парень купил себе сладкий горячий шоколад и булку с корицей, потому что мечтал о ней весь день. Чем больше Шаст находился дома, тем сильнее начинали давить стены. Так что лучше пусть давит ночной воздух, чем обои и стеклопакет. Антон уже был у метро, когда он вынужден был остановиться. Ему же не показалось? Да нет, не могло. Неподалеку, кажется, не замечая его, был Серёжа. Да, точно он. Он раздавал листовки пиццерии прямо у входа в торговый центр, и у Шаста на секунду сжалось сердце от всей ситуации. Матвиенко был слишком усталым, по крайней мере, казался таким со стороны. Видимо, после отчисления, он понял, что сидеть на заднице у Димки под боком не получится, и пора что-то делать. Это похвально. Решив, что лучше пусть друг его не видит, он ускорился и нырнул в подземку. Стало еще более тоскливо, чем было даже минут десять назад. Всё равно Антон собрался сегодня звонить Филу, а живут они в разных часовых поясах, поэтому чем позже состоится звонок, тем лучше будет для обоих. Так что пора рвануть куда-то далеко и надолго. С Филом вообще была достаточно странная ситуация. Кажется, вот кто от жизни отхватил большой и сладкий кусок. Жил он со своим парнем — язык у Антона назвать его «папиком» не поворачивался, хотя очень хотелся — где-то на Лазурном берегу, и всё у него было хорошо. Такое ощущение, что все в этой ебаной жизни нашли своё счастье, пускай и разное. У одного ребенок на подходе, другие вообще со школьной скамьи романсы крутят, третий ест устриц с лобстерами на яхте. Один Шастун страдает без конца. Может, так ему и надо? Ну судьба у него такая. На роду написаны вечные муки, наверное. Иначе весь пиздец ситуации не объяснялся даже самыми нецензурными выражениями. Зато у него ворон есть. На помойке нашелся. И это тоже звучит неплохо. По крайней мере, Антону очень хочется так думать. Да о чем угодно, на самом деле, лишь бы не возвращаться к Попову ни в мыслях, ни в образах. Парень достал наушники, и открыл приложение с музыкой. Поедет туда, куда глаза глядят, а там уже разберется, что делать.